прозвучал во всеуслышание со страниц местной  газеты:
"К СОСТРАДАТЕЛЬНЫМ СЕРДЦАМ. В этот  вечерний  час  г-жа  По,  прикованная  к
постели болезнью и окруженная своими малолетними детьми,  взывает  к  Вам  о
помощи - быть может, в последний раз! Подробности в утреннем номере".
     Авторы  обращения  не  ошиблись:  то   было   действительно   последнее
напоминание обществу о печальной судьбе Элизабет По. Смерть явилась за ней в
одном из излюбленных своих обличий - пневмонии, положившей конец  страданиям
маленькой актрисы. Ариэль покинул  бренные  пределы;  рука  Офелии  выронила
волшебную палочку и букетик бумажных цветов;  Джульетта,  увенчанная  лучшей
своей диадемой из  стеклянных  бриллиантов,  лежала  в  холодной  запустелой
мансарде, где с ней могли попрощаться все те, кто знал ее при жизни и  питал
к ней хоть каплю сочувствия. Среди них  были  актеры  труппы  г-на  Плэсида,
миссис Филлипс,  миссис  Аллан  и  миссис  Макензи  с  мужьями  -  последние
прониклись таким участием к жертве разыгравшейся на их глазах трагедии,  что
взяли на себя все хлопоты, связанные с устройством похорон.  Состоялись  они
не  без  сопротивления  со  стороны  некоторых  из   прихожан,   разделявших
распространенные в те времена предрассудки и не желавших, чтобы в освященной
земле  церковного  кладбища  покоились  останки  какой-то  актрисы.  По   их
настоянию она  была  похоронена  в  дальнем  углу  кладбища,  "у  стены".  В
кладбищенской книге имеется запись  о  погребении,  в  которой,  однако,  не
указано имени покойной; более ста лет не было его и на надгробном камне.
     Эдгар был еще  так  мал,  что  память  его  едва  ли  сумела  сохранить
подробности этого печального события, но даже в сознании трехлетнего ребенка
внезапное крушение его привычного крошечного  мирка  не  могло  не  оставить
глубокого следа. На улице, перед домом миссис Филлипс, Эдгар был разлучен  с
Розали и совершенно неожиданно остался с ласковой, но совсем чужой женщиной.
Бесконечно  доброе  и  заботливое  существо,  отзывавшееся  на  имя  "мама",
исчезло. Плачущую Розали, явно против  ее  воли,  унесла  другая  незнакомая
женщина. Должно быть, тогда, сидя в  тряском  наемном  экипаже  г-жи  Аллан,
увозившем его в неизвестность, он впервые испытал пока еще  смутное  чувство
страха и пронизывающего холодом одиночества, чувство,  которое  не  покидало
его до самой смерти.

     Осиротевшего Эдгара  приютили  в  доме  торговца  Джона  Аллана  и  его
очаровательной молодой жены Фрэнсис Килинг, которой было тогда двадцать семь
лет. В ту пору и на протяжении последующих лет с ними  жила  старшая  сестра
г-жи Аллан, Анна Валентайн,  вскоре  ставшая  для  Эдгара  просто  "тетушкой
Нэнси", любовь которой так же, как и  ее  замужней  сестры,  всегда  была  с
Эдгаром По во всех его странствиях до той минуты,  когда  смерть  остановила
преданное сердце этой прекрасной женщины.
     Дом на углу Четырнадцатой улицы и Табачного переулка представлял  собой
просторное, добротно построенное кирпичное здание  колониального  стиля.  На
каждом из его трех этажей было по три-четыре комнаты, а в мезонине -  две  и
небольшой зал. В задней части дома, вероятно,  располагались  помещения  для
слуг-рабов, которых у Алланов было в это время не менее трех  -  количество,
вполне  обычное  для  периода  рабства  и  не  свидетельствующее  об  особой
зажиточности. На первом этаже находилась большая  столовая,  сообщавшаяся  с
гостиной или библиотекой  -  не  слишком,  наверное,  богатой,  ибо  хозяин,
человек  весьма  практичной  складки,  не  проявлял   интереса   к   чтению.
Большинство комнат  отапливалось  каминами,  украшенными  красивыми  резными
мраморными досками, сделанными в том же  изящном  стиле,  что  и  лестничные
перила из красного дерева. Одним  словом,  это  был  чрезвычайно  удобный  и
хорошо  содержащийся  дом,  не   блиставший,   однако,   ни   роскошью,   ни
изысканностью,
     Детство  и  юность,  проведенные  в  семье  Алланов,   полученное   там
воспитание и образование составляют, пожалуй, одну из самых важных страниц в
истории жизни Эдгара По - именно в этот период складывалась его личность,  а
отношения с опекуном Джоном Алланом в известном  смысле  определили  будущее
поэта. Уместно будет поэтому более подробно и вполне  откровенно  рассказать
здесь об этом человеке, его характере, занятиях и отношениях с близкими.
     Джон Аллан родился в 1780 году в небольшом шотландском городке  Ирвине,
где получил совершенно обычное, но вполне достаточное образование, хотя, как
он утверждал позже, оно уступало образованию, которое он сумел  дать  Эдгару
уже к пятнадцати годам. Каковы бы ни были знания, полученные им в школе,  их
весьма  ощутимым  образом  дополняли  дарованный  ему  природой   острый   и
проницательный ум и приобретенное со временем знакомство с правилами ведения
деловой  переписки,  различными  юридическими  документами  и  бухгалтерским
делом. Слог его писем изобличает в нем человека решительного и  расчетливого
- не лишенного доброты и  даже  душевной  мягкости,  над  которыми,  однако,
преобладала железная  воля,  скрывавшаяся  за  напускной  набожностью.  Рано
осиротев, он перебрался в Америку и поселился в Ричмонде. Юность его  прошла
в магазине, конторе и  на  кораблях,  принадлежавших  его  дядюшке,  Уильяму
Гэльту, богатому шотландцу, сумевшему весьма успешной  торговлей  табаком  и
другими товарами дома и за границей сколотить,  по  слухам,  одно  из  самых
крупных  состояний  в  штате  Виргиния.  Щедрость  Гэльта  и   его   типично
шотландское почитание семейных уз были надеждой, опорой и залогом  конечного
исполнения  желании  целой  толпы  вечно  ссорящихся  между   собой   бедных
родственников.
     В конторе мистера Гэльта на таком же высоком табурете  и  за  таким  же
пюпитром, как у Джона Аллана, сидел другой молодой шотландец, Чарльз  Эллис,
у которого тоже имелись ранее обосновавшиеся в Америке и с тех  пор  не  без
выгоды торговавшие родственники. Прослужив вместе несколько лет, два молодых
клерка основали собственное торговое  дело,  в  котором  наибольшую  прибыль
приносила  закупка  и  продажа  табака.  В  этом  начинании  им,   по   всей
вероятности, оказали содействие их  дядья,  Уильям  Гэльт  и  Джосия  Эллис,
выделившие им какой-то капитал или предоставившие  кредит,  достаточный  для
открытия новой фирмы, получившей название "Эллис и Аллан".  К  тому  времени
оба молодых компаньона были уже женаты.
     Кроме  основного  их  товара,  табака  (которым  виргинские  плантаторы
расплачивались за  все  приобретаемые  ими  у  фирмы  ремесленные  изделия),
компаньоны  торговали  также  пшеницей,  сеном,  маисом,  кукурузной  мукой,
крупами, чаем, кофе,  тканями,  всякого  рода  одеждой,  винами  и  крепкими
напитками. Помимо этого, они продавали все необходимое для рабов, фрахтовали
корабли    и    ввозили    надгробные    камни,     снабжали     плантаторов
сельскохозяйственными  орудиями,  гвоздями,  скобяными  изделиями   и   иной
утварью, перепродавали купленных у мелких  фермеров  свиней  и  лошадей.  Не
гнушались они и работорговлей, скупая на плантациях  старых  рабов,  которых
сдавали внаем владельцам угольных шахт, где  несчастные  работали  до  самой
смерти. Еще они ссужали деньги под проценты и время  от  времени  занимались
куплей-продажей  недвижимости.  Ко  всему  прочему   оба   имели   небольшие
плантации, также приносившие  кое-какой  доход.  Жили  и  тот  и  другой  на
шотландский  манер,  бережливо  и  без  излишеств,  греша  порой   известной
грубостью нравов. Однако ни в замкнутости, ни в скупости упрекнуть их  никто
не мог.
     Несмотря на значительный об®ем осуществляемых фирмой торговых операций,
состояние дел Джона Аллана в декабре 1811 года было таково, что  он  изрядно
поразмыслил, прежде чем согласился принять в семью  еще  одного  постоянного
члена. Когда после смерти Элизабет По Фрэнсис Аллан привела домой маленького
Эдгара, муж, разумеется, счел это естественным, но  скоропреходящим  порывом
отзывчивой женской души. Однако по мере того как шли дни и недели и вопрос о
том, что делать с двумя сиротами, все настоятельнее  требовал  от  семейства
Алланов и Макензи какогото решения,  становилось  ясно,  что  очаровательный
мальчик всецело завладел сердцем миссис Аллан и что  расстаться  с  ребенком
выше ее сил.
     Иначе обстояло дело с ее мужем. Он нашел  в  себе  достаточно  доброты,
чтобы охотно поддержать благородный порыв жены, воспротивиться которому  мог
лишь последний из  негодяев,  однако  сделать  об®ект  ее  благотворительных
устремлений своим законным сыном и наследником со всеми  вытекающими  отсюда
последствиями означало нечто совершенно другое. Мало кто из людей, способных
представить себя перед лицом  подобной  проблемы,  решится  утверждать,  что
колебания Джона Аллана были безосновательны. Сам выросший в сиротстве, он не
мог  не  испытывать  сострадания  к   славному   мальчугану,   так   забавно
раз®езжавшему по дому на деревянной лошадке или  доверчиво  забиравшемуся  к
нему на колени. Но нельзя было поручиться, что со временем у них с женой  не
появятся собственные дети - ей было  только  двадцать  семь  лет,  а  ему  -
тридцать один, - и он  опасался,  что  родным  его  детям  придется  поровну
делиться всем с  приемышем.  Была  и  другая  причина,  не  позволявшая  ему
согласиться на немедленное усыновление Эдгара По, причина, о которой  он  не
сказал, да и не мог сказать жене: у него уже было двое детей - дочь и сын  -
от двух живших в Ричмонде женщин, которых он не оставлял своей помощью.
     Однако вскоре произошли важные события, и в итоге ставшее уже очевидным
желание его  жены  оставить  Эдгара  в  семье  было  неожиданно  подкреплено
авторитетом общественного мнения. Это была одна из  тех  страшных  трагедий,
что об®единяют сердца людей  в  стремлении  прийти  на  помощь  ближнему,  и
случившееся побудило Джона Аллана принять решение,  которого  добивалась  от
него жена. 26 декабря, спустя всего лишь две недели  после  смерти  Элизабет
По, во время представления в переполненном Ричмондском театре, где  она  так
часто играла, вспыхнул пожар, возникший  от  упавшей  на  декорации  горящей
свечи. Пламя его опалило память целого поколения. В огне  погибло  семьдесят
три человека, в их числе губернатор штата Виргиния.
     Ужасы той первой после рождества  ночи,  огласившейся  душераздирающими
воплями горящих заживо людей, героизм  и  самопожертвование  бросившихся  на
помощь  смельчаков,  среди  которых  выделялся  могущий  чернокожий  кузнец,
вынесший из огня нескольких детей, глубоко потрясли всю тогдашнюю Америку.
     Ни Джона Аллана, ни его домочадцев, когда произошел пожар, в городе  не
было. Сам он, взяв с собой жену и Эдгара,  накануне  отправился  посмотреть,
как идут дела на его плантации. Г-жа Валентайн  поехала  навестить  каких-то
деревенских родственников.  О  случившемся  несчастье  они  узнали  лишь  по
возвращении в Ричмонд. У Джона Аллана были все основания поздравить себя  со
счастливым избавлением. Возблагодарив провидение, он решил,  что  не  лишним
будет заручиться милостью небес и на  будущее,  сделав  какое-нибудь  доброе
дело. В те дни благотворительностью занимался весь Ричмонд. Многие брали  на
воспитание сразу по нескольку сирот, и царившие в  тот  момент  общественные
настроения предопределили судьбу детей Элизабет По: они остались  там,  куда
их взяли сразу после смерти матери, - Эдгар у Джона Аллана, а Розали в семье
Уильяма Макензи.
     Что касается Эдгара, то здесь  дело,  бесспорно,  решила  настойчивость
Фрэнсис Аллан. На это указывают и свидетельства хорошо знавших ее  людей,  и
то обстоятельство, что,  одержимая  желанием  оставить  мальчика  у  себя  и
исправить  тем  самым  несправедливость  лишившей  ее  радостей  материнства
природы, она даже не ответила на тревожное письмо живших в Балтиморе деда  и
бабки Эдгара по отцовской линии, умолявших сообщить им о  судьбе  маленького
внука.
     Подобно другим детям,  маленький  Эдгар  не  избежал  бед  и  напастей,
причиняющих бесконечные беспокойства родителям: мальчик  был  довольно  слаб
здоровьем, и Фрэнсис Аллан вскоре пришлось сполна  изведать,  сколь  нелегки
материнские  заботы.  Первым  выпавшим  на  ее  долю  испытанием  был  круп,
уложивший Эдгара в постель на целую неделю в мае 1812 года. Не миновало  оно
и приемного отца - ему пришлось оплатить представленный доктором счет.
     Г-н Аллан был в это время  в  весьма  затруднительных  обстоятельствах.
Один из зафрахтованных им  кораблей  был  задержан  таможенными  властями  в
Норфолке, и  когда  вечерами  купец  сидел  у  камина,  тщательно  обдумывая
"ходатайство об отпущении", которым намеревался разжалобить федеральный суд,
им порою завладевали мысли о будущем  маленького  сироты,  чьи  босые  ножки
весело шлепали по полу в спальне наверху, где его укладывали в постель  "ма"
и "тетя Нэнси". Временами смягчалось сердце и у Джона Аллана;  с  годами  он
полюбил мальчика и стал гордиться им, как собственным сыном. Именно  поэтому
разочарование, постигшее его затем  в  этих  чувствах,  так  ожесточило  его
гордую душу. Он  не  смог  простить  юноше,  которого  когда-то  обласкал  и
приблизил, неповиновения своей воле.
     Торговец Аллан не сомневался, что все в этом ми
     ре, даже отцовская привязанность, имеет свою цену. Цену эту поэт  Эдгар
По счел, однако, слишком дорогой, ибо  взамен  от  него  требовали  признать
чужую власть над его сердцем и разумом.
     Но пока что в руках милосердной  леди  и  ее  мужа  мальчик  был  точно
податливая глина, из которой им предстояло, приложив немало труда,  вылепить
великого и несчастного человека.



        Глава третья

     Разумеется, Фрэнсис Аллан хотела, чтобы Эдгар был усыновлен официально,
с соблюдением  всех  юридических  формальностей,  однако  муж  ее  продолжал
упорствовать. На первый  взгляд  отказ  усыновить  ребенка,  фактически  уже
ставшего членом его семьи, мог показаться странным чудачеством, но,  как  мы
уже убедились, у Джона Аллана имелись немаловажные причины противиться этому
решению, которое связало бы его пожизненными обязательствами, или по меньшей
мере всячески его оттягивать.
     Кто знает, уступи  Джон  Аллан  просьбам  жены,  и  судьба  Эдгара  По,
возможно, сложилась бы совсем  иначе.  Быть  может,  не  возникло  бы  тогда
преследовавшее его многие годы чувство, что он ест чужой хлеб (о чем ему  не
раз напоминали), что живет лишь милостью своих благодетелей, -  то  ощущение
собственной  неполноценности,  которое  породило  в  нем  почти  болезненную
гордость, сделавшуюся со временем одной из главных черт его характера.
     Жизнь, однако, распорядилась  по-своему,  лишив  Эдгара  успокоительной
уверенности в нерасторжимости самых тесных  из  связывающих  людей  уз,  ибо
существование их, как он обнаружил с течением лет, зиждилось  на  ненадежном
фундаменте  благотворительности.  Вера  в  незыблемость  домашнего  очага  и
прочность родительской любви является краеугольным камнем, лежащим в  основе
любой целостной личности. Разрушить или расшатать его значит обречь душу  на
вечную тревогу и смятение, ибо все здание жизни кажется ей тогда возведенным
на предательских зыбучих песках.
     Мальчик,  возможно,  ощущал,  что  даже  ласки,  которыми  осыпала  его
приемная мать, на самом деле предназначались не ему, а ее собственному,  так
и не родившемуся ребенку. Ведь несмотря  на  огромную  привязанность  миссис
Аллан к сироте Эдгару, матерью ему она все-таки не была. И если сам он этого
не почувствовал, то Джон Аллан, как достоверно известно, сделал  все,  чтобы
открыть ему глаза на суровую правду.
     Ребенком Эдгар предпочитал общество девочек своего возраста, и в  школе
(обучение тогда было раздельное) на первых порах чувствовал себя одиноким  и
несчастным. Болел он нечасто, однако отличался хрупким сложением, что давало
приемной матери лишний повод баловать его, ибо мальчик был на удивление умен
и хорош собой и вскоре сделался всеобщим любимцем не только  в  доме,  но  и
среди многочисленных знакомых. В раннем детстве он  испытывал  невинную,  но
страстную привязанность к Кэтрин Элизабет Пуатьо,  очаровательной  маленькой
крестнице Фрэнсис Аллан,  часто  бывавшей  у  них  в  гостях.  Миссис  Аллан
доставляло большое удовольствие брать Эдгара с собой, когда она отправлялась
навестить кого-нибудь из друзей  или  родственников,  В  таких  случаях  она
наряжала  его  в  красивую  вельветовую  курточку,  свободные  нанковые  или
шелковые штанишки и красное  бархатное  кепи  с  золотой  кисточкой,  из-под
которого ниспадали длинные темные  кудри  на  манер  парика  елизаветинского
вельможи. Сидя на широком диване и болтая ножками в маленьких  с  блестящими
пряжками башмачках, он с серьезным видом взирал на  собравшихся  в  гостиной
дам в изящных туалетах, с вплетенными по тогдашней моде  в  волосы  лентами,
обсуждавших за чаем последние известия о войне с Англией.
     Иногда, чтобы позабавить общество, Эдгара ставили  на  стул  с  высокой
спинкой и просили рассказать какой-нибудь детский стишок.  Выступления  эти,
как говорят, неизменно вызывали восторг и умиление присутствующих. Даже Джон
Аллан не остался равнодушен к юному таланту, и после семейных обедов,  когда
убирали скатерть, Эдгар, скинув туфли, взбирался на стол,  чтобы  станцевать
недавно разученный в школе танец, или, стоя  посреди  зала,  с  мальчишеским
пылом декламировал перед гостями "Песнь последнего менестреля". В награду за
представление   ему   обычно   наливали   маленький   стаканчик    сладкого,
разбавленного водой вина, который он выпивал за здоровье собравшихся.
     Некоторые из самых ранних и дорогих сердцу По  воспоминаний  связаны  с
церковью Поминовения усопших, воздвигнутой на месте сгоревшего  Ричмондского
театра в знак скорби о жертвах пожара. И Джон Аллан, и Чарльз Эллис  приняли
участие в подписке на ее строительство, причем последний внес вдвое  большую
сумму, чем его компаньон,  и  оба  впоследствии  сделались  ее  прихожанами,
стремясь повысить "общественный престиж" фирмы.
     Новый храм был весьма внушительных размеров, с  памятником  погибшим  в
огне горожанам у входа, довольно наивными фресками на потолке, изображавшими
небесные чертоги, табличками с десятью заповедями  по  стенам  и  выведенным
золотом прямо над  алтарем  текстом  молитвы  "Внемли,  о  боже".  Последним
школьники часто пользовались как упражнением по правописанию, и  некая  дама
вспоминает,  как  совсем  еще  девочкой  видела  Эдгара  По,  "большеглазого
мальчика с кудрявыми волосами", пожирающего глазами священные строки.
     Здесь По впервые встретил друга детства Эбенезера Берлинга,  о  котором
еще пойдет речь ниже, познакомился со Святым писанием и церковными службами,
и хотя, как рассказывают, особого интереса к предметам  душеспасительным  он
не выказывал, его часто видели в  церкви  в  обществе  отличавшейся  крайней
набожностью миссис Аллан. От приемного  отца,  тяготевшего  скорее  к  идеям
энциклопедистов и просветителей, он воспринял взгляды, сделавшие  его  одним
из первых в Америке поэтов, который не нашел в мироздании места чудотворному
божеству и всерьез заинтересовался развитием научных знаний.
     В числе многих посещавших дом людей  был  кузен  миссис  Аллан,  Эдвард
Валентайн, души не чаявший в Эдгаре. Этот молодой человек,  слывший  большим
мастером на всякого рода розыгрыши и плутовские  проделки,  научил  мальчика
нескольким забавным трюкам. Один из них, древний как мир, заключался в  том,
чтобы незаметно  выхватить  стул  из-под  садящегося  на  него  человека.  К
несчастью, эту  новую  для  него  шутку  Эдгар  сыграл  с  одной  величавой,
преисполненной чувства собственного достоинства дамой, за  что  был  отведен
Джоном Алланом в спальню, где его дерзость  была  наказана  старомодным,  но
весьма действе