естно
растет. Не могли бы Вы, скажем, написать несколько забавных пьесок на  манер
французских водевилей? Если да (а я полагаю, Вам это не составит труда),  то
ими  можно   было   бы   превосходно   распорядиться,   продав   ньюйоркским
антрепренерам. Мне хотелось бы, чтобы Вы подумали над этой идеей..."

     И впрямь, отличная идея - несколько легких фарсов,  чтобы  отвлечь  его
мысли от той неведомой, населенной жуткими призраками страны, в которой  они
слишком часто блуждали, и к тому  же  первое  упоминание  Нью-Йорка.  Мистер
Кеннеди  и  сам  не  догадывался,  каким  был  хорошим  советчиком.   Однако
"противник" был не так прост, как он воображал. Сила его была загадочна, и в
первой же схватке он уже одержал верх. Маловероятно,  чтобы  письмо  Кеннеди
застало По в Ричмонде. Он  расстался  с  мистером  Уайтом  и  возвратился  в
Балтимор. Отношения  между  миссис  Клемм  и  семьей  ее  брата  до  предела
осложнились из-за Вирджинии. Оттягивать решающий шаг больше было  нельзя,  и
22 сентября 1835 года По тайно обвенчался со своей юной двоюродной сестрой в
епископальной церкви св. Павла. Единственным свидетелем была миссис Клемм, и
священник - уступив, видимо, настойчивым просьбам самого По,  который  очень
хотел сохранить все в секрете  от  балтиморских  родственников,  -  даже  не
сделал никакой записи в приходской книге. Достоверность события подтверждают
лишь отметка в муниципальном регистре и слово самой миссис  Клемм.  Впрочем,
сомневаться  в  том,  что  тайное  обручение  действительно  состоялось,  не
приходится.
     Вирджиния была одновременно испугана состоянием,  в  котором  находился
Эдгар, и взволнована мыслью о предстоящем бракосочетании,  чувствуя,  что  в
этом событии ей впервые в жизни отведена необходимая и действительно  важная
роль и что оно сразу же сделает ее такой же взрослой и  уважаемой  женщиной,
как другие замужние  дамы.  Каково  же  было  ее  разочарование,  когда  она
обнаружила, что свидетелем всему будет только ее  мать.  Свойственные  таким
церемониям  и  столь  дорогие  женскому  сердцу  красота  и  торжественность
совершенно отсутствовали. У невесты даже не было фаты. Но обиднее всего, что
и потом ей запретили рассказывать о происшедшем. Тем временем  к  Эдгару  По
вернулось спокойствие. Теперь у него был дом. Обрел ли он  вместе  с  ним  и
жену в полном смысле слова, судить трудно. Высказывавшиеся на этот
     счет сомнения, наверное, уже никогда не будут разрешены.
     Через несколько дней после более  чем  скромной  брачной  церемонии  По
написал мистеру Уайту, прося взять его обратно в "Мессенджер" и обещая вести
себя самым примерным образом. Мистер Уайт ответил письмом, из которого ясно,
что он был для По добрым и умным другом,  чьим  терпением  тот  неоднократно
злоупотреблял.

     "Ричмонд, 29 сентября 1835 года.
     Дорогой Эдгар!
     Если бы только в моих силах было  излить  тебе  все,  что  я  чувствую,
языком, каковым я желал бы владеть для подобного случая! Этого мне не  дано,
и потому удовольствуюсь тем, что скажу все попросту, как умею.
     В искренности всех твоих обещаний я  вполне  уверен.  Но  есть  у  меня
опасение, Эдгар, что, ступив на эти улицы снова, ты забудешь о своих зароках
и опять станешь пить хмельное - и так до тех пор, пока оно совсем не отнимет
у тебя рассудок. Положись на собственные силы и пропадешь! Уповай на  помощь
создателя и спасешься...
     У тебя блестящие таланты, Эдгар, и тебе надобно добиться, чтоб и их,  и
тебя самого уважали. Научись уважать себя сам, и очень  скоро  увидишь,  что
тебя уважают и другие. Распрощайся с бутылкой и с собутыльниками - навсегда!
     Скажи мне, что ты можешь и хочешь  это  сделать,  дай  мне  знать,  что
твердо решил никогда больше не уступать соблазну.
     На тот случай, если ты снова приедешь в Ричмонд и  снова  станешь  моим
помощником, между нами должно быть ясно оговорено, что я буду  считать  себя
свободным от всяких обязательств с той минуты, когда увижу тебя пьяным.
     Тот, кто пьет до завтрака, идет по опасному пути. Тот,  кто  может  так
поступать, не сделает дела, как должно...
     Твой верный друг Т. У. Уайт".

     Глядя на опустевшее кресло в своей ричмондской  конторе,  этот  добряк,
должно быть, с большим  сожалением  вспоминал  о  талантливом  и  порывистом
молодом человеке, который еще недавно  его  занимал.  Об  истинных  причинах
пристрастия По к хмельному мистер Уайт  догадываться  не  мог.  Но  теплота,
которой проникнуты строки письма, говорит о том, что продиктовано  оно  было
чувствами более  глубокими,  нежели  простое  желание  вернуть  ценного  для
журнала человека. По дал обещание, которое  от  него  требовалось,  и  через
несколько дней возвратился в Ричмонд. Миссис Клемм вскоре поспешила за  ним,
зная, что помощь ее крайне необходима.
     По  поселился  вместе  с  молодой  женой  и  тещей  в  пансионе  миссис
Йаррингтон, выходящем окнами на Кэпитол-сквер  и  расположенном  на  той  же
улице, что и заведение миссис Пуэр. Это  был  двухэтажный  кирпичный  дом  с
большими зелеными ставнями, часто  встречавшимися  в  Ричмонде.  По  занимал
просторную комнату на втором этаже,  прямо  над  гостиной.  Об  их  семейном
укладе точно ничего не известно. Все, что касалось  брака  По  и  Вирджинии,
держали в строгом секрете. Друзьям По лишь сообщил, что  его  тетка  и  юная
двоюродная сестра, находящиеся у него на иждивении, переехали жить  к  нему.
На тех, кто видел Вирджинию  в  ту  пору,  она  не  производила  впечатления
взрослой женщины. Поведением своим она скорее походила на  веселую  девочку,
что, собственно, и неудивительно, если учесть, что ей было всего  тринадцать
лет. Для своего  возраста  она  была  довольно  мала  ростом,  "пухленькая",
хорошенькая,  но  не  особенно,  ласкового  и  тихого  нрава   и   по-детски
простодушная.
     Розали, или, как ее чаще называли, "Розе По", исполнилось уже  двадцать
пять лет, но по умственному развитию  она  казалась  сверстницей  Вирджинии.
Сестра несколько докучала Эдгару, ибо имела привычку  повсюду  следовать  за
ним с терпеливым и  кротким  обожанием,  чем  временами  приводила  молодого
человека в смущение. Ее по-прежнему привлекали детские забавы,  и  вместе  с
Вирджинией они, точно две маленькие девочки, любили играть в саду у  Макензи
-  взвизгивая  от  удовольствия,  катались  на  качелях  или  прыгали  через
веревочку. Один из эпизодов  отроческой  идиллии,  какой  были  первые  годы
супружеской жизни По, сохранили для нас  воспоминания  миссис  Макензи.  Она
рассказывает, что однажды вечером По заехал к ним, чтобы забрать  и  отвезти
домой Вирджинию, которая встретила его с таким "безудержным восторгом",  что
воспитанная в викторианском духе миссис Макензи была шокирована.
     Печальная правда заключалась в том, что Вирджиния, вероятно, слишком во
многом походила на Розали. Она  тоже  преждевременно  остановилась  в  своем
развитии. Когда ей было уже больше двадцати, многие из  тех,  кто  ее  знал,
отмечали, что выглядела она  лет  на  пятнадцать.  Ум  ее  развивался  более
нормально, чем у двоюродной сестры, однако полной  физической  зрелости  она
так и не достигла. В случае с Розали все обстояло наоборот.
     Уже в ту пору детскую миловидность Вирджинии портил мучнисто-белый цвет
лица, приобретший позднее восковой оттенок. Деталь эта сама по себе могла бы
показаться неважной, если бы не тот факт, что несколькими годами  позже  она
заболела туберкулезом, от которого впоследствии умерла. Вирджиния выросла  в
том же доме, где от этой болезни умер Генри По -  должно  быть,  в  роду  По
существовала наследственная предрасположенность к чахотке, и  скудный  образ
жизни,  который  вела  семья  миссис  Клемм,  во  многом  ей  способствовал.
Внешность жены-ребенка, свойственные ей болезненность и некоторые  странные,
неуловимо-тонкие черты духовного облика были воплощены Эдгаром По в героинях
его  произведений.  Вирджиния  стала  "Лигейей",  "Эулалией",   "Элеонорой",
сестрой заглавного героя в "Падении дома Ашеров", быть может, даже "Аннабель
Ли" или, например, "Береникой":
     "Береника была мне двоюродной сестрой, и мы росли вместе в имении моего
отца. Но как мало походили мы друг на друга! Я -  слабый  здоровьем,  всегда
погруженный в мрачные думы. Она  -  проворная  и  грациозная,  переполняемая
жизненными силами... О, эта великолепная и такая фантастическая красота!  О,
прелестная  сильфида  арнгеймских  кущ!..  Но  потом  -  потом  все   окутал
таинственный и ужасный мрак, и лучше бы вовек не рассказывать этой  повести.
Недуг, роковой недуг, точно знойный вихрь пустыни, пронизал все ее естество;
прямо на моих глазах в уме ее, привычках  и  нраве  происходили  глубочайшие
перемены, и действие их было столь утонченным и страшным, что нарушало самую
гармонию ее души..."
     Таковы они были все - каждый раз чем-то несхожие с Вирджинией и тем  не
менее всегда ее повторяющие. Угасающие, бледные, словно покойницы,  женщины,
которые обычно состоят в родстве  со  своими  возлюбленными,  подстерегаемые
призраком кровосмешения, таящимся во тьме  фамильной  усыпальницы.  То  была
страница из жизни самого По.
     В Ричмонде По начал в свободные часы  учить  Вирджинию  французскому  и
игре на арфе. Она пела нежным, тоненьким, как у девочки, голосом, с  модными
тогда  руладами,  напоминавшими  птичьи  трели.  Миссис  Клемм   по-прежнему
занималась хозяйством. Ее  пошатнувшееся  в  Балтиморе  здоровье  улучшилось
благодаря достатку, от  которого  она  уже  давно  отвыкла,  и  сравнительно
спокойному существованию. Корзина на несколько месяцев была забыта  -  кроме
всего прочего, миссис Клемм очень хорошо понимала и тогда,  и  позднее,  как
много значит для карьеры Эдгара респектабельность его семейства.
     Что до самого По, то в будние дни он бывал очень занят, с головой  уйдя
в свою новую работу. Молодой редактор  "Мессенджера"  постепенно  завоевывал
если и не громкую славу,  то,  во  всяком  случае,  весьма  видное  место  в
современной американской журналистике и литературе. На протяжении 1835  года
он опубликовал в журнале Уайта тридцать семь рецензий на книги  американских
и зарубежных авторов, девять рассказов,  четыре  стихотворения  и  несколько
отрывков  из  драмы  "Полициан".  Помимо  этого,  он  писал   многочисленные
критические статьи и заметки, редактировал печатавшиеся в журнале  материалы
и вел оживленную переписку.
     В работе его уже тогда ясно определились два  главных  направления,  по
которым она продолжалась и в  дальнейшем  -  художественное  и  критическое.
Поскольку редакторские обязанности оставляли  ему  очень  мало  досуга,  его
творческий гений на время отступил в  тень.  Большинство  опубликованных  им
рассказов и стихотворений были извлечены из  богатых  запасов,  созданных  в
балтиморский период или еще раньше. В 1835 году им были написаны  лишь  одна
или две небольшие новеллы, что касается остальных,  то  они  были  взяты  из
более раннего сборника "Рассказы  Фолио  клуба".  Основную  же  часть  новых
произведений   составляли   критические   работы.   Именно   на    страницах
"Мессенджера"  По  впервые  стяжал  славу  храбрейшего  из  гладиаторов   на
американской литературной  арене  того  времени.  До  сих  пор  американские
критики сходились в своих "потешных" схватках, вооруженные деревянными  или,
во всяком случае, изрядно притупленными мечами. И вот среди них  явился  По,
чей  сверкающий  клинок  разил  глубоко  и  беспощадно.  Он  вызывал  страх,
ненависть и восхищение.
     Почти  все  произведения  изящной  словесности,  на  которые  По  писал
рецензии в 1835-1836 годах, мир счел за благо забыть, чем и обрек  на  столь
же безнадежное забвение труды их единственного  талантливого  критика.  Это,
впрочем, нисколько  не  умаляет  их  важности  для  своего  времени.  Книги,
газетные и журнальные публикации, речи, стихи, которые По довелось  прочесть
в 30-е годы, помогли ему основательно  изучить  литературу  того  периода  и
приобрести  необходимый  профессиональному  критику  опыт.   Исключая   лишь
Карлейля, время подтвердило его суждения.
     Критический  дар  По  коренился  в  сложнейшем  сочетании  свойств  его
личности и мировоззрения. Питая подлинное уважение к  настоящей  литературе,
он был наделен,  точно  шестым  чувством,  способностью  во  многих  случаях
предвидеть участь литературных творений в борьбе с разрушительным  временем.
Ранее и постоянно продолжавшееся знакомство  с  европейскими  периодическими
изданиями  придало  истинную  широту  его  взглядам.  Образцом  ему  служили
выдающиеся критики, писавшие для английских журналов, в особенности Маколей.
Высокие  художественные  идеалы  и   приверженность   к   материалистической
философия воспитали в  нем  отвращение  к  ханжеству;  проведенная  в  среде
провинциальной аристократии юность научила ненавидеть снобов - даже если они
родом из Новой Англии. Литература была его главной, всепоглощающей страстью,
и потому он не  выносил  дилетантов.  Ему  было  нестерпимо  сознавать,  что
литературная премия, при всей эфемерности такой  награды,  та  премия,  ради
которой он голодал и работал как  одержимый,  может  достаться  бездарности,
только и умеющей, что ловко раздувать в глазах публики свои  жалкие  успехи.
Безвкусный сентиментализм, хотя и сам По не избежал его влияния, был главным
фальшивым кумиром, который он  стремился  низвергнуть.  Великий  лирик  и  в
прозе, и  в  поэзии,  он  не  терпел  поддельных  чувств  и  безошибочно  их
распознавал.  Ко  всему  этому  примешивалась   склонность   к   педантизму,
становившаяся все более явной по мере того,  как  его  колеблющаяся  вера  в
здравость  собственного  ума   требовала   себе   новых   и   новых   тайных
подтверждений. И наконец,
     над всем и вся гордо царило его "я",  ощущавшее  себя  вознесенным  тем
выше, чем глубже он унижал других. Этого человека обуревала  почти  безумная
жажда славы - несовершенство, мало свойственное благородным умам.
     Таковы были начала, союз которых породил По-критика. Вскоре в ответ  на
его бичующие статьи мистер Уайт начал получать протесты. Время от времени он
и другие пытались увещевать  По.  Журналу  грозило  привлечение  к  суду  за
клевету, у него могли появиться враги - да, собственно,  уже  появились.  На
нового критика обратили внимание даже  в  Нью-Йорке.  Но  число  подписчиков
стремительно выросло с трехзначной  до  внушительной  четырехзначной  цифры.
Почтенные коллеги по ремеслу наблюдали и перепечатывали,  и  круг  читателей
становился все шире и шире. Жалованье По, если не выросло так же резко,  как
популярность "Мессенджера", все же дошло постепенно до 15 долларов в неделю,
помимо гонораров. Пока Вирджиния и Розали резвились во дворе у Макензи, перо
молодого редактора вновь и вновь  опускалось  в  смесь  чернил  и  желчи,  и
написанные им строки производили действие быстрое и заметное.
     Дела По пошли лучше, и в январе 1836 года он пишет Джону Кеннеди:

     "Уважаемый Сэр!
     Хотя я до сих пор не сообщил Вам о получении письма,  присланного  Вами
несколько месяцев назад, содержащиеся в нем советы оказали  на  меня  весьма
большое влияние. С того дня  я  сражался  с  врагом  мужественно  и  теперь,
поверьте, доволен и счастлив во всех отношениях. Знаю, что  Вы  будете  рады
это слышать. Чувствую я себя лучше, чем когда-либо  за  последние  несколько
лет, ум мой всецело поглощен  работой,  денежные  затруднения  миновали  без
следа. У меня неплохие виды на успех - одним  словом,  все  идет  хорошо.  Я
никогда  не  забуду,  кому  в  значительной  мере  обязан  теперешним  своим
благополучием. Без Вашей своевременной  помощи  я  рухнул  бы  под  тяжестью
испытаний. Мистер Уайт очень добр и, помимо моего жалованья в 520  долларов,
щедро платит мне за дополнительную работу, так что зарабатываю я  около  800
долларов год. Кроме того, я получаю от издателей  все  новые  публикации.  В
следующем году, то есть когда начну работу над вторым годовым томом
     журнала, жалованье мое должно  быть  повышено  до  1000  долларов.  Мои
ричмондские друзья встретили меня с распростертыми об®ятиями, и  известность
моя растет - особенно на Юге.  Сравните  все  это  с  совершенно  плачевными
обстоятельствами, в которых Вы нашли меня, и Вы поймете, сколь веские у меня
причины быть благодарным Господу Богу и Вам...
     Весьма искренне Ваш
     Эдгар. А. По".

     Рукопись "Рассказов Фолио клуба" по-прежнему находилась у "Кэри энд Ли"
в Филадельфии и до сих пор не была напечатана. В феврале она была возвращена
По, за исключением одного рассказа. Большинство оставшихся появилось позднее
в "Мессенджере".
     Теперь По написал в Нью-Йорк своему знакомому  Дж.  Полдингу,  попросив
его предложить сборник издательству "Харперс",  что  тот  и  сделал.  Однако
книгу отклонили, и в марте 1836 года Полдинг сообщает По:
     "...Я сожалею о решении издательства, хотя и не возражал  против  него,
ибо не хочу толкать их на предприятие, которое могло  бы  повлечь  за  собой
убыток, и потому отнесся ко всему так, как отнесся  бы,  коснись  дело  меня
самого..."
     В другом письме к По, написанном две недели спустя, Полдинг  подал  ему
интересную идею: "Полагаю, что Вам  стоило  бы  попытаться,  если  позволяет
время,  написать  повесть  с  продолжением..."  Это  подсказало  По  замысел
"Повести  о  приключениях  Артура  Гордона  Пима",  которая  вскоре   начала
печататься в "Мессенджере" и является единственным  заметным  художественным
произведением, созданным По в Ричмонде.
     Через некоторое время По снова  венчался  с  Вирджинией.  На  этот  раз
церемония была публичной и состоялась в пансионе миссис  Йаррингтон  16  мая
1836 года. Причины, побудившие По устроить повторное бракосочетание, сложны,
но отнюдь не загадочны. Как мы  видели,  в  сентябре  1835  года  обряд  был
совершен тайно - главным  образом  потому,  что  родственники  миссис  Клемм
противились замужеству Вирджинии. С тех пор все те же родственники постоянно
помогали миссис Клемм деньгами, ибо в их глазах Эдгар по-прежнему  оставался
лишь ее племянником,  великодушно  согласившимся  взять  на  себя  заботы  о
благополучии тетки и двоюродной сестры. Разумеется, они
     и не подумали бы  тратить  деньги  на  вспоможение  молодому  человеку,
имеющему собственный постоянный  доход  и  живущему  в  браке  с  двоюродной
сестрой, которая казалась им слишком  молодой  для  замужества.  Теперь  уже
никак нельзя было открыть этот секрет - ведь тогда родственники  поняли  бы,
что их просто-напросто одурачили. Неизбежные при таком обороте дела семейные
осложнения пришлись бы  совсем  некстати.  Поэтому  самым  удобным  решением
проблемы было просто обвенчаться вновь. Уехав из Балтимора, они уже могли не
опасаться вмешательства брата миссис Клемм, Нельсона По, и теперь на стороне
Эдгара был еще тот довод, что он уже фактически сделался кормильцем тетки  и
двоюродной сестры. Кроме того, если бы По об®явил в Ричмонде, что женился на
тринадцатилетней  девочке,  это  могло  поставить  его  в  крайне   неловкое
положение, да и само такое утверждение встретили бы с недоверием. Совсем  не
исключено также, что По и Вирджиния до сих пор не жили, как муж  с  женой  -
между Эдгаром и миссис  Клемм,  возможно,  было  условлено,  что  он  должен
подождать, пока Вирджиния не  достигнет  зрелости.  И  Вирджиния,  и  миссис
Клемм, без сомнения, хотели, чтобы были  соблюдены  необходимые  приличия  и
устроено подобающее случаю торжество, пусть даже самое скромное.  Предыдущая
церемония, когда не было ни обручальных  колец,  ни  свадебного  пирога,  ни
гостей,  показалась  всем  троим  какой-то  ненастоящей.  Теперь,  когда  По
неожиданно сделался "обеспеченным" человеком, стало возможно  бракосочетание
по всем правилам. Вторичная женитьба По разрешила все упомянутые затруднения
и  позволила  ему  избежать  бесконечн