Или нельзя?
     Или обязательно сажать лес, чтобы спрятать лист?
     Он встал, потрепал по плечу Эйба - он  все  еще был  подавлен,  но  уже
распрямлялся  понемногу - и  взял телефонную  трубку. Семь-семь-девять... Он
вдруг  понял,  что  запамятовал  номер.  Встряхнул головой.  Предметы вокруг
слегка поплыли, как если бы он был полупьян. Зато вспомнился номер...
     Нет. Не звонить. Черт.
     Черт, черт, черт!
     Эйб смотрел на него - в глазах тревога. Волков приложил  палец к губам,
подбородком указал на дверь.
     В полутемном коридоре они перешли на язык глухонемых.  Эйб "выслушал" и
кивнул.
     Сейчас в Женеве собрались  уже  шесть членов группы "Экстра". Маленькую
операцию провести было и можно,  и нужно - хотя бы для отвлечения  внимания.
Потому что большая будет проходить совсем не здесь.
     Волков  знал за собой  эту  способность  -  иногда ощущать  присутствие
чужого "длинного уха"...
     И  сразу  же в его  голове прокрутилось несколько  вариантов дальнейших
действий. Главное - выбрать тот,  при  котором противник  не почует слабину,
фальшивинку, подыгрыш.  Чтобы не понял  Нойман, бесценный противник,  кто на
самом деле ведет партию...
     Пусть у него болит голова о другом. А чтобы он не задумывался о лишнем,
мы чуть-чуть ткнем его булавкой в задницу.
     Очень  болезненный укол: потеря наблюдательной  базы и одного-двух-трех
сотрудников...
     Заодно и Эйб отвлечется немного. Слишком он умный, этот Эйб, и иногда в
его  взгляде  что-то  проскальзывало... И  я  его  понимаю: кому охота  быть
"оберткой", ложной целью, подсадной уткой...
     Догадывается или нет?..
     - Все, я в Стамбул, - (подсказать! подсказать!) произнес Волков громко.
- Наш беглец рванул туда. Без меня - носу не высовывать. Ясно?
     - Первый раз?  - мрачно отозвался  Эйб.  - Да, чуть не забыл. Приезжает
сестра. Завтра утром.
     - Которая целочка? Погонщица единорогов? Это хорошо. Смотри, чтобы твои
кобели в последний момент не испортили девочку.
     - Дро-озд... - укоризненно протянул Эйб.
     - Виноват! - Волков откозырял по-польски. - Дозвольте удалиться?
     - Когда ждать?
     - Через два дня.
     Он вышел из усадьбы, которую группа  снимала  якобы  для  кинос®емок, и
поймал такси - желтую пузатую машину на разлапистых колесах.
     -  К вулкану,  -  и  протянул  шоферу  пятидесятифранковую  бумажку.  -
Побыстрее.
     Неподалеку от  вулкана  -  тут  уже чувствовались  жар  и  сера  -  был
оборудован эллинг для большого  четырехмоторного гидроплана.  Через два часа
после того, как Эйб получил задание, "Лили Марлен" - так назывался гидроплан
-  взял курс на юго-восток. Но целью его был отнюдь  не Стамбул - точнее, не
тот отдаленный, но  великолепный  район  Великого Города, который  по старой
памяти именовался Константинополем...
     Древний Магриб - вот куда был проложен курс.

     Берлин, 24 февраля 1945. 14 часов

     - По всему  выходит,  что Ортвин  либо уже в Стамбуле,  либо  на пути к
нему. - Нойман потер кулак  о кулак. - Гуго старший, Штурмфогель на поводке,
в  усиление берете группу  нашей красавицы Гютлер  - во главе с нею самой. В
общей  сложности  - девять человек. В Стамбуле  вам  дадут  в  усиление  еще
пятерых оперативников гестапо -  папа Мюллер обещал. И на встрече с Ортвином
будет присутствовать помощник военного атташе... Что ты морщишься, Гуго?
     - Я  морщусь?  Это мой  тик.  Не  знаю,  что-то тревожит.  Ведь  Турция
об®явила нам войну...
     - Пустая  формальность. Подонки. Стелятся  под англичан. Посольство как
работало, так и работает.
     -  Я  не  только об  этом.  Вчера  заходил  Штирлиц  -  ну,  который  у
Шелленберга  бог  по  радиоиграм, -  и  предлагал выпить за победу. Был  уже
вечер,  но все  равно.  Я  даже не думал,  что  Штирлиц  пьет.  Не  понимаю.
Наверное, Шелленберг о чем-то догадывается.
     - По-моему, даже сам шеф о чем-то догадывается... В общем, так, если вы
не привезете мне материалы на  крысу, то мы в таком дерьме, из которого  нас
даже победа не вымоет. Все ясно?
     - Трудно  поймать крысу  в темной  комнате, -  в мгновенном  полутрансе
сказал Штурмфогель. - Особенно если это кошка...
     - Что? - повернулся к нему Нойман.
     - А? Не знаю. Что-то сказал?
     - Ты выдал афоризм.
     - Да-да-да... сейчас. Померещилось такое...
     Но  тут  в  дверь  постучали,  и,  не  дожидаясь  разрешения,  всунулся
секретарь.
     - Хайль Гит... лер!..  Обер-фюрер, нападение  на нашу группу  в Женеве.
Двое убиты и, кажется, один в плену...

     Магриб, 25 февраля 1945. 07 часов (время местное)

     - Ты посмотри, какие красавцы!
     Волков медленно,  с брюзгливой миной шел вдоль стойл. Драконы, заклятые
двойной  печатью Аль-Хаши,  провожали его завораживающими  желтыми  глазами.
Говорят, если долго смотреть в глаза  дракону, увидишь себя таким,  каков ты
есть... Вертикальные кошачьи зрачки подергивались.
     Торговец  драконами, толстенький благоухающий дыней  магрибец, степенно
шел  на  полшага  позади  гостя. Полы  его бледно-сиреневой  галабии  изящно
волочились по  мозаике пола;  высоконосые туфли, расшитые  золотом, издавали
благородный  сдержанный  шорох.  Волхов   ощущал  себя  грубым   толстокожим
варваром.
     - Они действительно красавцы, Мустафа,  - сказал Волков  наконец.  - Но
сейчас  я  тебя  огорчу. Мне  нужны  не красавцы.  Мне  нужны  серые рабочие
лошадки. Такие, каких у тебя покупали для армии или для полиции. Вряд ли они
покупали именно красавцев.
     - Бывало всяко, - протянул Мустафа. - Для полиции,  случалось, покупали
таких, какие не снились королям. Но я тебя понял, брат. Рабочих лошадок. Да,
такие тоже есть. Перейдем вон к той конюшне...
     Было жарко, и стоял легкий желтый сухой восковой дурманящий запах - как
на пасеке.

     Стамбул, 27 февраля 1945. 14 часов (время местное)

     - У вас что, был проговорен и этот вариант? - недоверчиво спросил Гуго.
     Штурмфогель кивнул.
     - Ты предусмотрителен.
     - Еще ни один из моих агентов не сгорел, - сказал Штурмфогель. - До сих
пор.
     - Так ты уверен или не уверен в Ортвине?
     -  Не  знаю,  -  сказал Штурмфогель. - Иногда  да. Иногда  нет. Не могу
свести взгляд. Понимаешь?
     - Кажется, понимаю...
     Сегодня утром Мерри зашел в кофейню "Метин" и оставил там зашифрованный
номер телефона.  В каждом  крупном  городе каждой  страны Европы  у  них  со
Штурмфогелем были  обусловленные  почтовые ящики.  И только  что Штурмфогель
позвонил по этому номеру и договорился о встрече.
     - Что-то не так? - спросил Гуго, помедлив.
     - Не знаю, - повторил Штурмфогель. - Вроде бы все как надо...
     Ему не  понравился голос Мерри. Он доносился сквозь шорох,  шум и чужие
голоса - и тем не менее в нем  что-то  ощущалось: то  ли обреченность, то ли
предел усталости, то  ли та тихая  злобность, которая возникает  у человека,
перешагнувшего границу смерти.
     Опять же у Мерри все это могло быть по  естественным причинам...  и тем
не менее Штурмфогель беспокоился. Он сам был в некотором недоумении от этого
своего беспокойства.
     Будто он вновь летел по  извилистому  ущелью,  а впереди  ждала прочная
липкая паутина, из которой не уйти...
     Но не было времени размышлять над собственными ощущениями.
     - Сверим часы... - ритуальная фраза.
     Встреча с Мерри была назначена в тихом полуподвальном  ресторанчике  на
берегу  бухты. За два  часа до назначенного времени в ту сторону выдвинулись
прикомандированные  оперативники гестапо,  совершенно неотличимые  от турок.
Когда от них пришло  сообщение, что сторонней слежки  не  замечено, Гуго дал
сигнал на выдвижение.
     Штурмфогель на извозчике переехал  Новый мост и,  не доехав  немного до
вокзала,  пошел  пешком -  сначала от  берега, а  потом  в  обход таможни  к
Египетскому базару. Сзади и по сторонам к назначенному месту  шли остальные.
Гуго и помощник военного атташе должны были приехать в последний момент...
     Дул низкий сырой ветер. Слышно было, как лупят в берег короткие  волны.
Из низколетящих туч сыпалась серая водяная пыль. Не прошло и пяти минут, как
с  полей  шляпы  стали  свисать  и  падать  вниз   студенистые,  похожие  на
перевернутых медуз капли.
     На европейца в длинном черном кожаном пальто здесь оглядывались.
     Назначенный Штурмфогелем для встречи с  агентом Ортвином  ресторанчик -
неприметный, спрятанный где-то в глубине квартала,  - был, как ни показалось
бы странно стороннему  наблюдателю,  пуст лишь  наполовину.  Но  Штурмфогель
знал,  что  здесь традиционно обедают многие  таможенные, железнодорожные  и
почтовые  чиновники  средней  руки... Когда-то,  по оставшимся  от  Канариса
данным,  это  был  известный  русский  эмигрантский ресторан,  назывался  он
"Полковник"  и славился  борщом  и биточками в  сметане.  Теперь  от старого
остались  лишь красные рубахи официантов да название, хотя и переведенное на
турецкий.
     Божественно пахло пловом.
     Он повесил  пальто  и шляпу на огромные  гвозди, вбитые  прямо  в стену
зала,  и  пошел  к  свободному  столику  в  углу.  Столик  был,  разумеется,
забронирован для кого-то другого, но десять скомканных рейхсмарок немедленно
решили дело в пользу Штурмфогеля.
     - Нас будет трое или четверо,  -  медленно сказал он по-турецки. -  Мои
друзья придут позже. Принесите мне плов, большую чашку кофе и лимонную воду.
И я буду платить за всех.
     Сев так, чтобы видеть вход, он медленно и осторожно скользнул наверх.
     Наверху  была  вечная весна. Белые столы стояли под цветущими яблонями.
Аромат  стоял одуряющий.  За  столом рядом со Штурмфогелем  уже расположился
Гуго в белом костюме с орхидеей  в петлице;  пиджак его вызывающе топорщился
под мышкой. В руке Гуго держал высокий бокал.
     - Все тихо, - сказал он.
     - Хорошо. Я вниз.
     Штурмфогель  вдруг  почувствовал,  что  его  колотит  дрожь.  Все  было
неправильно...
     Чтобы успокоиться,  он принялся было  за плов - и вдруг  обнаружил, что
все  уже с®едено.  Тело  постаралось...  Он  достал из  внутреннего  кармана
стальную фляжку с коньячным  спиртом и отхлебнул  глоток. Правилами операции
это возбранялось, но на правила он часто плевал.
     Сейчас ему тоже хотелось плюнуть, все отменить...  Если бы не тот факт,
что  под подозрением находится  он сам,  то  так  бы  и  сделал.  Увы,  руки
связаны...
     В дверях появился Гуго в сопровождении незнакомого высокого мужчины лет
тридцати  пяти.  Гуго двигался  и  смотрел  совершенно  обычно, и  никто  не
догадался бы, что на самом  деле  он сейчас наверху. В руках его был толстый
коричневый портфель. Гонорар для Ортвина, подумал Штурмфогель. Они разделись
и направились к столу.
     Штурмфогель встал, приветствуя подошедших.
     - Полковник Менцель, - назвался высокий.
     - Майор Штурмфогель...
     Последовал обмен рукопожатиями. Ладонь полковника была суха и тверда.
     - Что вам заказать? - спросил Штурмфогель. - Рекомендую здешний плов.
     - Я вегетарианец, - гордо сказал Менцель.
     - Тогда салат?
     Официант уже стоял рядом.
     - Нет, только кофе и печенье.
     - А я поем, - заявил Гуго, потирая руки. - Значит, так: долма...
     - Вот он, - сказал Штурмфогель.
     В  дверях стоял, озираясь, Мерри. Его когда-то белый плащ  был пропитан
водой насквозь. С трудом, путаясь  в пуговицах и  рукавах, он  содрал  его с
себя и быстро пошел к столу.
     - У меня температура - тридцать девять, - сказал он вместо приветствия.
-  То  ли  пневмония,  то  ли опять  малярия. Я  думал,  что уже  вылечился.
Наверное, ошибся...
     Лицом он был похож на боксера, побывавшего в тяжелом нокауте: распухшие
скулы и синяки вокруг глаз.
     -  Это Ортвин, - сказал Штурмфогель.  -  Ортвин, это полковник Менцель,
помощник военного атташе, и мой шеф...
     -  Да, -  сказал  Мерри.  - Простите. Это была глупость. Я ведь сгорел,
Эрвин. Меня... пытали. Чтобы я вас... тебя... А потом я сбежал.
     - То есть фотографий при вас нет? - спросил Гуго.
     -  Их вообще нет. В природе не существует. Это он  все придумал. Дрозд.
Он страшный человек...
     -  Понятно,  - оскалился Гуго. -  Я почему-то так  и думал, что никаких
фотографий не окажется. Слишком это было бы  легко  и просто...  Но, Ортвин!
Гонорар был положен вам за данные о предателе. Этих данных вы не привезли...
     - Я расскажу все, что знаю. Может быть, вы  сумеете  вычислить  его. Но
вообще-то... все эти дни я размышлял. У меня  было много времени... Я думаю,
это  был лишь способ выявить... меня...  и сковать ваши силы. И все.  Скорее
всего предателя выдумал сам Дрозд.
     - Хотелось  бы мне  в это верить,  - сказал  Гуго задумчиво. - Вот что,
Эрвин. Смотайся на минутку наверх, посмотри, как там, и потом...
     - Постой, - сказал Штурмфогель. - Ты сам - где?
     - Здесь...
     - Все время?!
     - Да.
     - Это засада...
     Он вскочил  -  и  в тот же миг слетела с петель  входная дверь. Трое...
нет, пятеро!.. парней в  коричневых  вязаных масках и  с автоматами в  руках
ворвались  в  зал, поливая  огнем направо и  налево. Штурмфогель видел,  как
очередью буквально разрезало пополам пожилого официанта; как брызнуло кровью
на стену там, где  только  что чинно  обедала семья:  дородный  папаша,  его
красивая жена в дорогом расшитом платке, двое ребятишек; как кто-то вскочил,
повалился  и пронзительно  закричал... Гуго,  неестественно  откинувшись  на
стуле, рвал из-под полы свой "вальтер",  а на груди его уже чернели дырочки,
три  или четыре  в  ряд. Полковник  Менцель  взмахнул  руками и  выгнулся  в
мучительной судороге. Сам Штурмфогель все видел и понимал,  но двигаться мог
только  очень  медленно, все  силы  тратя  на  продавливание  сквозь воздух,
страшно плотный - как мед. Как смола.
     И все  же, все же, все  же! Он смог  дотянуться до Мерри, толкнуть его,
такого  нелепого,  в  плечо,  заставить плыть-падать сквозь  этот  сгущенный
воздух  -  и  уже  в  этом полете  увидел,  как  лопается  череп Мерри,  как
разлетаются осколки, брызги, сгустки...
     Все  погибло. Тончайшие нити  переплетенной с  духом  материи, страх  и
любовь, и неистовое  желание высокой жизни, и простая жажда жить, и обман, и
дружба, и память  от мига зачатия до мига  смерти, и чья-то  ласка, и тоска,
тоска, тоска, стонавшая тогда в голосе, пробившемся сквозь жесть  телефонной
мембраны, - все хлынуло наружу и мгновенно стало ничем.
     Был последний шанс. Самый последний самоубийственный шанс.  Штурмфогель
бросился  вверх  и  в каком-то неистовом прыжке схватил Мерри,  выпавшего из
своей  телесной оболочки и уже почти исчезнувшего в нигде.  И  вместе с ним,
рука  об руку,  он  вынырнул в  том бело-розовом  цветущем саду, исчерченном
веселенькими  трассерами  пуль.  Здесь   тоже   шло   побоище.   Прячась  за
опрокинутыми столами, он поволок Мерри куда-то вперед, по зову, по наитию, к
коричневым  стволам,  к красному кирпичу древней  стены, в зеленоватую тень.
Лицом вниз, раскинув  ноги  в  высоких  сапогах, лежал кто-то с узкой  голой
спиной,  черная лаковая куртка  задралась до торчащих  лопаток.  Пули резали
ветви над головой, и цветы падали вниз, как мертвые мотыльки...
     Может быть, и был шанс уйти - но не этим путем.
     На  Штурмфогеля прыгнули сверху. Он  рухнул  под  чугунной тяжестью, но
как-то  вывернулся  - из-под  огромного коричневого  мужика,  бритоголового,
лоснящегося.  Мерри уже  держали двое других, растянув  за руки, Штурмфогель
выхватил пистолет, но передернуть затвор не успел: сокрушительный удар сзади
в основание  шеи отсушил, парализовал руку, пальцы разжались, оружие выпало,
подогнулись  колени...  Кто-то обошел его, оставив без внимания  - как кучку
дерьма. Коричневый мужик, тоже  забыв  о нем, шагнул к Мерри и косо взмахнул
рукой.  Штурмфогель  успел  заметить тусклый высверк  бронзы, а голова Мерри
запрокинулась назад, удерживаемая, наверное, лишь тонким ремешком кожи...
     Такой удар перерубает позвоночник.
     Вот теперь коричневый повернулся к нему. И Штурмфогель вдруг узнал его!
Через  одиннадцать  лет,  в  другом  облике... Тот  же внимательный  и почти
печальный - узнавший! - взгляд, хотя глаза только два, а не шесть,  и вместо
окаймленной щупальцами пасти - чувственный толстогубый рот...
     В руке бывший паук держал кривой бронзовый меч.
     Он  покачал головой, как бы удивляясь такой судьбе, и  неуловимо быстро
взмахнул  рукой.  Но  вместо  ледяного - или  раскаленного  -  молниеносного
прикосновения  к  шее  Штурмфогель  почувствовал тупой удар  выше  уха.  Под
черепом полыхнуло лиловым огнем, а потом мир лег набок и исчез.

        ПО ТУ СТОРОНУ

     Стамбул, 27 февраля 1945. 18 часов (время местное)

     Он помнил, что некоторое  время жил на автопилоте: куда-то полз, бежал,
даже  стрелял.  Он  узнавал  своих,  и они  узнавали  его.  Он  осознанно  и
рационально  бывал  то  внизу, то наверху.  Но это  было  другое,  запасное,
маленькое боевое сознание; возможно, всем управлял неизвестный анатомической
науке  маленький  мозг размером  с  грецкий орех,  где-то хорошо  и  надежно
спрятанный...
     Лишь к вечеру - дождливые сумерки сгустились - он очнулся и все понял.
     Погибла почти вся группа Эрики Гютлер - вместе с нею самой. Погиб Гуго.
Погиб  Мерри. Погибли двое гестаповских оперативников из четверых: внизу они
рванулись отбивать нападение, но уже никого не  спасли - кроме Штурмфогеля и
одного из  ребят  Эрики, Франца  Лютгебруне,  Люта,  как  его  звали обычно,
связиста,  в момент нападения  как раз  передававшего  телепатему в Центр  и
потому  не  угодившего  под пули... Сначала он вытащил Штурмфогеля  внизу, а
потом  нашел  его  наверху  и   уже  вместе  с  ним  пытался  проследить  за
нападавшими, попал  еще в  одну  засаду,  отстреливался,  был дважды ранен -
правда, легко.
     Он  слышал  стрельбу,  а  потом и видел, как  из  ресторанчика выбежали
пятеро  в  черном,  паля  в  прохожих  из  автоматов с  огромными  дисковыми
магазинами. Лют бросился  на землю. Под прикрытием автоматчиков из ресторана
вышли  еще четверо, неся на плечах  то  ли  раненых,  то ли убитых. Все  они
забрались на платформу под®ехавшего открытого грузовика...
     Да. Тела Гуго и Эрики пропали. Это было скверно.
     Все было скверно...
     Штурмфогель  сидел  в  комнате  связи  посольства  и  ждал разговора  с
Берлином. Начальник службы безопасности посольства, штандартенфюрер Венцель,
рыжеватый блондин  с неожиданно  черными глубоко  запавшими  глазами,  сидел
напротив. Всем своим видом он выражал  сочувствие и дружелюбие,  но при этом
был неотлучен.
     Связь наконец  дали. Голос Ноймана звучал так отчетливо, как  будто  он
говорил из соседней комнаты.
     И в голосе этом слышалось полное опустошение.
     Впрочем, и в собственном голосе Штурмфогель слышал то же самое.
     Он  коротко  и   четко  рассказал  о  начале  встречи,  об  информации,
сообщенной Ортвином, и о побоище.
     - Кто назначил место встречи? - спросил Нойман.
     - Я.
     -  Возвращайся  немедленно,  -  сказал Нойман.  -  В  самолете напишешь
доклад. Самый  обстоятельный  доклад  в  твоей  жизни. Посекундная  хроника.
Понял?
     - Понял.
     - Жду тебя завтра.
     Трубка на том конце линии легла.
     Штурмфогель медленно положил свою.
     - На ковер? - посочувствовал Венцель.
     -  Если  не  под...  -  пробормотал  Штурмфогель.  - Мне  нужно лететь.
Немедленно.
     -  Через полтора  часа  летит  авизо с  диппочтой,  -  медленно  сказал
Венцель. - Если тебя устроит полное отсутствие комфорта...
     - А что за авизо?
     - "Сто девятый - Густав", двенадцатая модель. Учебно-тренировочный, без
вооружения, переделан под почтовый. Устроит? Сортира нет, кислород в  маске,
сидеть  на  парашюте.  Зато  быстро.  В  Загребе  дозаправитесь  и  часов  в
одиннадцать  по берлинскому времени  -  уже в  Берлине.  В крайнем  случае к
полуночи.  И  истребители не та