а
площадке - почетный караул цоофт.
     Лишь когда дипломатический бот вернулся в открытый космос и взял курс к
армаде союза  Фангриламай позволил себе целую  серию ликующих приседаний,  и
при этом ничуть не боялся потерять солидность.
     Слегка  отрезвил его  скептический  взгляд интерпретатора,  как  обычно
рукой ласкающего антеннку транслятора у уха.
     - Ну? Что скажешь? - обратился к нему адмиралиссимус.
     Интерпретатор  тоже   не  скрывал  хорошего  настроения.   Но  за   что
Фангриламай  его  ценил, так это за  профессионализм. Стоило  к  его  мнению
прислушаться даже сейчас, когда вокруг царил праздник.
     - Это конечно хорошо, что люди пошли на разговор, да еще на равных.  Но
это же говорит и против  них. Возможно, не  так уж велико их преимущество. А
возможно, дикарями они были, дикарями и остались, просто с такой игрушкой  в
запасе люди могут  попробовать  поводить нас за  клюв. По-моему, они  просто
тянут  время.  Но  зачем  -  вот  вопрос...  Впрочем, мы  предоставим  отчет
верховных интерпретаторов триаде и союзу как только он будет готов.
     -   Уж   постарайтесь,   -   сказал   Фангриламай   и    повернулся   к
адмиралам-заместителям, показывая, что разговор закончен.



        60. Роман Савельев, капитан, Homo, крейсер Ушедших "Волга".

     Никогда еще моя жизнь не состояла из  таких длинных минут и  совершенно
нескончаемых  часов.  Тяжкая  эта  работа  -  ждать...   Хоть  и  существует
старательская пословица "ждать - не руду колоть".
     Видно, ожидание ожиданию рознь.
     Не знаю как кто,  а я все же умудрялся в течение  этих двух неотличимых
друг от друга  дней  и ночей иногда  уснуть.  Правда, ненадолго. Капитанская
каюта превратилась черт знает во что, в проходной двор, но я никого не гнал.
Человек сорок прошло  через нее за  это время, не  меньше. Ладно  -  старшие
офицеры  и  старые  приятели  еще  по  Волге.  Но  какие-то  совершенно  мне
незнакомые физиономии...
     Не  мог  я  их  выгнать,  невзирая   на  то,  что  очень  хотелось.   В
конце-концов,  эти  люди  хотя  бы  не  бунтовали  против меня.  Только лишь
скользкая  рожа  Самохвалов трижды  пытался прорваться ко  мне  с  какими-то
заявлениями. Но Фломастер  распорядился,  и  охранники довольно бесцеремонно
заворачивали  его  на  сто восемьдесят. А на  третий  раз,  по-моему, вообще
выпроводили за офицерский сектор  - там,  вроде бы, тоже кордон организован.
Янка, умница, какое-то обращение к экипажу сочинила,  и  даже на утверждение
мне  принесла,  да  только  башка моя  многострадальная  наотрез  отказалась
воспринимать от руки начертанный текст.
     Чужие  тоже  ждали.  Не  знаю, что  они  затеяли и  о  чем  догадались.
Историческая встреча с дипломатами союза, во время которой не хватало только
флажков на  столе  и бутылок с минералкой, разносимых миловидными девицами в
строгих деловых  костюмах, то  казалась  мне  каким-то чудовищным фарсом, то
вполне толковым обменом любезностями.
     Все-таки,  есть что-то неправильное,  в  том, что человеческую расу  на
переговорах  представляет вчерашний старатель. Как-то в  старину кухарок уже
допустили к управлению, и все прекрасно помнят, что из этого получилось.
     С другой  стороны,  я не  видел ничего  такого,  за  что  мог  бы  себя
упрекнуть.
     И все просто уперлось во время.
     Мишка Зислис, обкурившийся своих вонючих сигар до  одури, Лелик Веригин
и Костя Чистяков  отключились к исходу вторых суток  беспомощности. Суваев с
ненавистью таращился  на мертвый  шкаф с биоскафандром воспаленными глазами.
Запасенный кофе кончился. То и дело  забегал Фломастер  и шепотом спрашивал:
"Сколько уже прошло?" Будто у него своего хронометра нету.
     Недавно я ответил ему: "Сорок три часа... с небольшим."
     И снова погрузился в вязкую полудрему.
     Я обещал чужим  обсудить речь адмирала цоофт со своими офицерами. Можно
сказать,  что  обсудил.  Хотя  обсуждение  свелось  к  единственной  реплике
Суваева:  "Да чего тут  обсуждать...  Пусть делятся  технологиями с  Землей,
причем начинают немедленно. А мы потом проверим... Если сможем."
     Вот-вот.  Если  сможем.  Я  был вполне  согласен с Суваевым.  И  еще  я
подумал,  что  наше  теперешнее  нервное  истощение  очень  похоже на  ломку
наркомана, лишенного зелья.
     Корабль звал нас.
     Интерфейсник толкнул меня на исходе сорок четвертого часа.
     Откуда только  силы взялись  и куда делась усталость -  это не  у  меня
спрашивайте.  Едва я схватился  за интерфейсник, всех в рубке  словно  током
ударило, а потом подбросило с невидимого пола.
     По  крохотному  экранчику  пробежала  вереница цифр.  Корабль  совершал
неторопливый выбор, а в мыслях билось однообразное: "скорее! ну скорее же!"
     Через двенадцать минут я встал, и хриплым голосом об®явил:
     - Рубка двигателей!
     Это тридцать два километра, между прочим. И в запасе у нас четыре часа.
С  учетом  того,  что  на  борту   имеются  таинственным  образом  возникшие
велосипеды - мы успеваем.
     С собой я взял тройку  канониров  - Ханьку,  и двух старых приятелей из
таких  же,  как  сам, рудокопов. А  старших  разогнал по  целевым  рубкам, и
заказал  отходить  от шкафов дальше, чем  на пять метров. И заставил каждого
найти свой коммуникатор.
     Гонку по пустым и темным транспортным рукавам я буду, наверное, помнить
всю  оставшуюся  жизнь. Ползущее по потолку световое пятно  точно  над  моей
макушкой  и  тихий шелест  каучуковых  шин. Мы  гнали  в  обход  офицерского
сектора, в обход жилых секторов, и спасибо, что никого не встретили по пути.
Ни единую живую душу.
     А в рубке двигателей я нос к носу столкнулся с невыспавшимся и небритым
Борисом Прокудиным. Он глядел на меня с немой невысказанной надеждой.
     -  Сейчас,  друг, - сказал я  ему,  распахивая  нужный  шкаф, четвертый
слева. - Сейчас,  - повторял я,  сдирая комбинезон и  расшвыривая ботинки. -
Сейчас... - я влез в непривычно холодный биоскафандр,  и когда створки вдруг
ожили и послушно срослись, а по всему телу пробежала горячая волна  и тысячи
иголочек вонзились в плоть, я ощутил долгожданное облегчение.
     А потом рухнул в самые нежные и самые желанные об®ятия, какие человек в
состоянии  вообразить.  Нетерпеливо  и  яростно бросился  навстречу  шторму,
словно вгоняя в вену ин®ектор со снадобьем.
     Мир  вобрал  меня,  а  я  вобрал  мир.  Я  снова был  могучим,  и сразу
почувствовал  так много  и так ясно,  что  набор  чисто человеческих  чувств
показался мне серым и убогим.
     Я  чувствовал,  как  корабль  радуется мне.  Я чувствовал,  как  вместо
тусклого аварийного освещения повсюду вспыхивает ослепительный дневной свет.
Как тысячи людей подключаются ко мне и  кораблю, выплескивая в сеть всю свою
сущность. Как возникают в  пустоте и крепнут вокруг корабля-меня-нас силовые
поля и мы без  сожалений расстаемся с беззащитностью. Я увидел, как висят  в
пустоте далекие звезды и близкие корабли союза, и видел множество нетленных,
медленно замыкающих союзную армаду вместе с нами в глухую сферу.
     Впрочем,  "видел" - это неточное слово...  слишком слабое.  Бесполезное
это дело - описывать словами чудо.
     Надеюсь,  что  смогу вырваться из твоих об®ятий, лучший из  кораблей  и
злейший  из  кораблей.  Мечта  любого  звездолетчика  и  его  притягательное
проклятие. Рок.
     Я даже знаю, что я сделаю в ближайшие часы.
     Сначала  я  ненадолго  вернусь  в  тусклый  человеческий  мир,  оседлаю
дурацкий примитивный механизм  на двух колесах и  в компании  троих таких же
как  сам жалких  балбесов вернусь к  головным рубкам.  Балбесы разбегутся по
своим операторским  точкам, а я войду в капитанскую. И снова стану настоящим
капитаном, для которого экипаж и корабль - просто частичка целого.
     Я свяжусь  с чужими и  отвечу  "Да"  на  их  предложения,  и  посоветую
немедленно  отправить  на  Землю   и  все  ключевые   планеты   человечества
дипломатические  миссии.  Я посмеюсь  над  нетленными,  которые  уже  успели
заметить,  что я  оживаю, и  которые  драпают по  всем  возможным  разгонным
векторам  и исчезают  за  барьером один за другим... и правильно  делают.  Я
обговорю с руководством  союза  предварительный план атаки нетленных в нашей
галактике и за ее пределами, потому что для этого я и призван.
     И  я  очень надеюсь,  что все-таки  сумею  после  всего этого  остаться
человеком и  покинуть  корабль. Вместе со  всеми,  кто поддержал меня  после
того, как погибла Волга-планета.
     С  Юлькой отчаянной и Риггельдом, который ее у меня отнял. С всезнайкой
Суваевым. С Мишкой  Зислисом, Яной Шепеленко, Юрой Смагиным,  с Фломастером,
Ханькой, Веригиным, Чистяковым, Хаецкими, Прокудиным, Мустяцей  -  со всеми,
кто захочет и сможет присоединиться.
     Кто окажется  сильнее судьбы и  будет в состоянии сделать  вечный выбор
любого человека между смертью и славой.
     А  если корабль  меня все  же не отпустит... Что ж. Значит мы останемся
вместе.  Я  и тогда  знаю, что  делать. Через  какой-нибудь  час  на пути  к
капитанской рубке я сверну к ремзоне и оставлю там интерфейсник  с кое-какой
информацией... в одной неплохо замаскированной каморке. И еще  со временем я
добуду из  капитанского сейфа небольшую плоскую шкатулку, в которую я еще ни
разу не заглядывал, но догадываюсь о содержимом.
     Я позабочусь об этой шкатулке.
     И тогда я стану одним из немногих,  кто в извечном выборе между смертью
или славой выбирает и то, и другое...


     (c) октябрь 97 - февраль 98.
     Москва - Николаев.