отдуваясь
нарочито тяжело. -  Поплясали...  Ну,  Иваныч,  молодцом.  Не  умеешь,  но
стараешься. А вот это и есть мой ученый братишка,  который  скоро  дыру  в
небе проглядит, все звезды сочтет и в книгу запишет, как которой прозвище.
   Брат был хоть и младший, но ростом не ниже старшего и не уже в  плечах,
только лицо тоньше и глаза выдают  человека,  привыкшего  читать  много  и
долго,  -  в  них  отражение  той  глубины,  что   порождают,   тысячекрат
отразившись в глазах, мудрые  рукописные  строки.  Анастасия  знала  такие
глаза - у книжников в Империи. Правда, те  были  грустнее  -  быть  может,
оттого, что книг в Империи было мало, настолько, что это  толкало  многих,
как шептались, к запретным и грешным поступкам - самим писать книги.
   - Звездочет Елизар, - сказал Бобрец-младший. - Как вас зовут, знаю уже.
Что глаза таращишь, Рода? Твои конники  жен  и  друзей  имеют,  а  жены  -
соседок. За пять улиц  от  вас  еще  рассказывают,  что  княжна  Анастасия
одолела дракона, а на соседней - уже прошел слух, что она всех канальщиков
загнала в канал да так и велела там сидеть, пока не поумнеют... Что народ,
прямо скажем, принимает с одобрением.  Правда,  верю  я  этому  мало  -  с
Каналом так  просто  не  справишься,  тут  потрудиться  предстоит...  Так,
княжна?
   - Так, - сказала Анастасия,  открыто  глядя  ему  в  глаза.  -  С  ними
повозиться придется...
   Он глянул мимо Анастасии, на Ольгу, а та на него, и у них словно  сразу
возникло некое сцепление взглядов.
   - Ну, к столу! - засуетился Бобрец-старший.
   Анастасии  показалось,  что  к  ученому  брату,  хоть  и  младшему,  он
относится с большим уважением. Видимо, были причины и основания.
   - А не надоело ли за столом? - спросил Елизар спокойно  и  уверенно.  -
Провел бы гостей по городу... Как, гости?
   - В самом  деле,  пойдемте!  -  Это  Ольга,  прежде  чем  кто-то  успел
ответить, шагнула вперед.
   Вшестером они шли не спеша по широким улицам и улочкам поуже, фонари на
столбах горели неярким, но чистым пламенем  без  копоти  и  дыма,  и  было
довольно светло. То там, то здесь слышались песни - и  грустные  тоже,  но
сравнение все равно оказалось не в  пользу  настороженно-угрюмых  вечерних
улиц имперских городов, где обязательно бы разорвали тишину  то  визгливый
скандал пьяных ремесленников, то сдержанно-приглушенная перебранка публики
почище, то лязг мечей очередного поединка, свистящее дыхание  и  проклятья
сквозь зубы. "Нечего и сравнивать, - подумала Анастасия. -  Здесь  гораздо
покойнее себя чувствуешь".
   Она искоса оглянулась через плечо -  Ольга  с  Елизаром,  приотстав,  о
чем-то тихо разговаривали, уже как старые добрые  знакомые.  Анастасия,  в
легком облачке неразвеявшегося хмеля,  хотела  громко  бросить  им  что-то
озорное, но ладонь  Капитана  сжала  ее  пальцы,  она  притихла,  опустила
голову, сразу вспомнила, что сложностей в жизни осталось немало. А главная
сложность шагает рядом и держит за руку.
   Открылась широкая площадь, залитая багровым светом полной Луны.  Четыре
каменных фигуры, высеченных довольно  мастерски,  стояли  на  ней  -  одна
повыше  остальных.  Она   изображала   человека   с   нахмуренным   лицом,
выбросившего руку в жесте отрицания и решимости. Остальные стояли  вольно,
опустив руки, в позах спокойных и мирных, словно бы отдыхая  от  тяжких  и
трудных свершений, - но лица их, как рассмотрела  Анастасия,  были  скорее
грустны. Венки из  ржаных  колосьев  покрывали  их  головы  -  колосья  не
каменные, а живые,  настоящие.  И  перед  ними  на  каменной  плите  горел
невысокий алый огонь.
   - Тот, что выше - святой Хер, - сказал Елизар. - Имя в  тумане  времени
затерялось и забылось, но  слова  и  дела,  заложившие  основу,  остались.
Основа, надо сказать, была проста - себя не потерять. Понятно, все сложнее
и длиннее, после него остались книги,  но  главное  легко  укладывается  в
слова - быть собой и жить памятью. - Он смолчал. -  Скорее  всего,  память
осталась не вся, может, мы в чем-то  и  напутали,  но  сохранившееся  быть
может только истиной. А это ржаные  апостолы,  мученики  земли  и  памяти.
Святой Сергей, святой Сергей Другой, святой Николай. И потому  молимся  за
их честную жизнь и злую гибель от подлой вражеской руки. Супруги  мы...  В
живых веках  заколосится  наше  семя,  и  вспомнит  нас  младое  племя  на
песнетворческих пирах...
   Ладонь, сжимавшая пальцы Анастасии,  разжалась.  Анастасия  подняла  на
Капитана глаза и спросила шепотом:
   - А как с ними было на самом деле?
   Он не ответил. Прошел к толстой  квадратной  плите,  к  алому  пламени,
наклонился и положил что-то подальше от огня. Анастасия подалась вперед  и
рассмотрела - кусок хлеба. Капитан вернулся, вновь встал  рядом  с  ней  и
сказал тихо:
   - При жизни бы им хлебушка...
   Анастасии  показалось,  что  на  нее  пахнуло  сырым  холодом,  и   она
поежилась, зябко подняла плечи.  Что-то  за  всем  этим  стояло.  Какая-то
трагедия  -  как  водится,  сложнее,  страшнее  и  непонятнее   отрывочных
воспоминаний о ней. "Что  за  память  сохранится  о  нас,  если  мы  вдруг
неожиданно исчезнем с лица земли?"  -  подумала  Анастасия.  И  ответа  не
нашла.
   Возвращались в  молчании.  Даже  Ольга  с  Елизаром  притихли.  Что  до
Анастасии, ее не покидало ощущение, будто  она  приблизилась  к  какому-то
рубежу, и предстоит решительно шагнуть вперед, оставляя на будущее сложное
коловращение мысли, рассуждения и метания. Какое-то время она притворялась
перед собой, будто не  понимает,  в  чем  заключается  рубеж  и  шаг  -  в
последний раз пыталась оттянуть неизбежное. А потом подошла  и  приоткрыла
дверь своей комнаты на миг раньше, чем в нее собрались тихонько постучать.
   Закинула руки Капитану на шею, закрыла глаза и прильнула к его губам.



        14. ПОД НИЗКОЮ РЖАВОЙ ЛУНОЙ

                                  ...багровела луна, как смертельная рана.
                                                                 Н.Гумилев

   Анастасия сидела у окна, равнодушно  наблюдала  за  яркоперым  спесивым
петухом и злилась. Вернее, пыталась разозлиться. Если  честно,  не  вполне
получалось.
   Жизнь   текла   спокойная   (ночи,   правда,   были   сплошным   нежным
сумасшествием). А наутро все куда-то исчезали. Ольга с  Елизаром  исчезали
так неизменно, что по ним можно было  проверять  время.  Потом  Ольга  при
редких встречах с Анастасией смотрела невыносимо поглупевшими  от  счастья
глазами,  шалыми  глазищами,  а  ученый  звездочет  с  таким  постоянством
смущался, что вскоре Анастасии стало неинтересно его поддразнивать, и  она
бросила это занятие. Капитан исчезал сразу  после  завтрака  для  бесед  с
учеными людьми и ездившими в дальние путешествия  купцами,  а  возвращаясь
поздно вечером, долго извинялся и говорил, что больно  уж  серьезные  дела
решаются с глазу на глаз, и со временем он обязательно посвятит  Анастасию
во все подробности и секреты, но пока что рано.  Она  терпела  и  начинала
сердиться. Ее-то никуда не приглашали. Получалось,  что  она  оказалась  в
каком-то дурацком,  смутно-подвешенном  состоянии  -  никто  вроде  бы  не
рассматривал ее всерьез, не делился важными знаниями и тайнами. На  исходе
третьего дня она украдкой позлорадствовала  -  когда  на  подворье  явился
осанистый старик и,  стараясь  избежать  лишней  огласки,  но  не  избежав
случайного свидетеля в лице Анастасии (о чем оба  собеседника  не  знали),
тихонько и долго пенял молодому звездочету за  полное  забвение  последним
своих обязанностей.
   Один Бобрец-старший скрашивал ей скуку. Анастасия  вскоре  поняла,  что
душа это простая и бесхитростная, человек,  знающий  хорошо  свое  дело  и
сознававший, что на большее не стоит и претендовать. И, что важнее, он  не
злился на тех, кто мог больше, умел больше, знал больше - отсюда  уважение
к  младшему  брату.  Вспомнив  их  первую   встречу,   Анастасия   однажды
переоделась в прежнюю одежду и предложила  воеводе  помериться  на  мечах.
Бобрец охотно согласился. Победителя не оказалось - это они оба  признали.
После чего воевода стал относиться к ней гораздо серьезнее. Рассказал, что
в незапамятные времена были и женщины-богатыри, именовавшиеся поляницами.
   А там и Бобрец уехал в очередной порубежный об®езд. От скуки  Анастасия
взялась  было  помогать  Алене  по  дому,  но  кончилось  это  неимоверным
конфузом.  Готовить  Анастасия  умела  лишь  на  костерке,   по-походному,
кое-как.  Попытка  приобщиться  к  загадочному  ремеслу  шитья  вскоре  же
завершилась  исколотыми  пальцами.  Алена,  конечно,  сохраняла  полнейшее
хладнокровие, но  ее  трехлетний  сынишка  по  детской  непосредственности
повеселился вдосыта. Чтобы не пасть в его глазах  окончательно,  Анастасия
показала ему свои  доспехи  и  оружие,  после  чего  стала  в  его  глазах
непререкаемым авторитетом.
   Увы, с Аленой обстояло гораздо  сложнее.  Анастасия  не  без  оснований
подозревала, что жена воеводы относится к ней с недоумевающей  жалостью  -
поскольку здесь рыцарство и женщины  выглядели  вещами  несовместимыми,  а
память о поляницах была скорее легендой. И, усугубляя все  это,  Анастасия
сначала мельком, потом все чаще стала задумываться о своих будущих детях -
но это оказалась столь сложная и мучительная тема, что в голове  воцарился
полный сумбур.
   Так что Капитан  появился,  когда  она  пребывала  не  в  самом  добром
расположении духа. Она встала ему навстречу от окна, улыбнулась  радостно,
и радость эта была искренней, но он все же  почувствовал  холодок,  глянул
испытующе:
   - Тасенька, случилось что-нибудь?
   - Не женское это дело - слезы и  скандалы,  а  то  бы  я...  -  сказала
Анастасия, стараясь не заводиться. - Я так не могу, понимаешь? И нельзя со
мной так. Если  уж  я  и  отступила  от  каких-то  правил  и  канонов,  не
воображай, пожалуйста, что я стала  подчиненным  существом  слабого  пола.
Никогда я им не стану. Вот так...
   Капитан сграбастал ее и шепнул на ухо:
   - Таська, чем я тебя прогневил?
   Не пробуя высвободиться, Анастасия сказала:
   - Похоже ты, попав сюда, ужасно возрадовался, что нашел наконец  место,
где все устроено по твоему вкусу...
   - Святая правда. Не без того. Не без того, Настенька. А ты бы  на  моем
месте не радовалась хоть самую чуточку? - он отстранил  ее  и  заглянул  в
глаза. - На моем-то месте? В глаза смотрите, княжна! И  отвечайте  честно,
пока за ухо не укусили. Говорят, это больно. Где у нас ушко?
   - Еще  чего!  -  Анастасия  гибко  уклонилась,  упираясь  ему  в  грудь
ладонями, вырвалась, но раздражение пропало - он умел, признаться, шутливо
гасить вспыхивавшие порой искорки размолвки, прежде  чем  они  разгорались
ясным огнем.
   - Ее голубые глаза явственно доказывали,  что  она  сейчас  или  скажет
дерзость,  или  будет  плакать...  -  сказал  Капитан.  -  Плакать  ты  не
собираешься, не та закваска, - он присел на подлокотник тяжелого кресла. -
Давай тогда говори дерзости. Только по уму и спокойно.
   - Пока что наша жизнь -  сплошное  путешествие,  -  сказала  Анастасия,
присев на подоконник, лицом к этому странному и желанному человеку.  -  Но
ведь когда-то путешествие кончится? И нужно будет что-то выбирать,  как-то
определяться?
   - Таська, я не сомневался, что ты умница, - сказал Капитан без  улыбки.
- И частенько зришь в корень. Определяться надо. И я тебе сразу скажу, что
место мое вот  здесь.  Что-то  меня  ваша  Счастливая  Империя  отнюдь  не
прельщает, и вовсе  не  из-за  поменявшихся  местами  мужчин  и  женщин...
здесь...  здесь,  по  крайней  мере,   многое   забывши,   что-то   важное
сохранили...
   - А по-моему, здесь очень скучно.
   - Ну да, со шпагами по переулочкам не бегают... -  Он  подошел,  присел
рядом на нагретый солнцем подоконник и обнял  Анастасию  за  плечи.  -  Но
здесь  вовсе  не  скучно.  Это   поначалу   кажется,   будто   все   здесь
недвусмысленно благостно - пряничные терема, опрятные мужички  на  золотых
полях с песнею хлеба сгребают,  аки  кубанские  казаки...  Я  сам  сначала
купился - ну, думаю, пастораль незамутненная... Но вскоре  же,  Настенька,
оказалось, что и здесь имеет место свое потаенное кипение страстей.  -  Он
вздохнул. - Ты  ведь  тоже  поехала  из  своей  мушкетерской  глубинки  за
знаниями, так что ты быстро все поймешь... Слушай внимательно и  мотай  на
ус, какого тебе по артикулу  не  полагается.  Здесь  начинаются  серьезные
дела. Видишь ли, не может  человек  пятьсот  лет  смирнехонько  ходить  по
кругу, бесконечно повторять дедов-прадедов, какими бы они ни были умными и
славными. Когда-нибудь обязательно надоест... И тогда начинаются  раздумья
над собой и над миром. Даже у вас, судя по твоим  рассказам,  задумавшихся
над бытием и будущим хватает. А здесь - тем более, особенно  если  учесть,
что здесь таким не грозит костер. Словом,  здесь  пока  что  спокойно,  но
грядут жаркие споры насчет основ и целей.  Кто-то  по  кузням  и  горницам
что-то новое изобретает, кому-то хочется дойти до края света и сплавать за
море, а кому-то пуще  всего  дороже  дедовская  старина  без  громокипения
мысли. Это крайние точки, а сколько  меж  ними  оттенков  и  мнений  -  не
сосчитать... Понимаешь?
   - Понимаю, - сказала Анастасия. - Лучше расскажи, где ты пропадаешь.
   - Там и пропадаю. Споры-разговоры до одури.  Отсюда  ведь  ходит  много
торговых караванов... Так что есть книги и есть люди...
   - А я? - спросила Анастасия, подняв к  нему  лицо.  -  Ты  не  забывай,
пожалуйста, - я ведь не за одними приключениями поехала. За Знаниями.
   - А знания, Тасенька, иногда до того тяжелая вещь... - он смотрел ей  в
глаза угрюмо и  печально,  и  Анастасия  отчего-то  почувствовала  смутную
тревогу.
   - Я уже взрослая, - сказала она.
   - Я вот тоже взрослый, - сказал Капитан. - И повидал побольше твоего. А
все равно страшно до ужаса...
   - Ты о чем?
   - Ох... Пошли, ждут нас. - Он спрыгнул  с  подоконника,  подхватил  ее,
прижал, шепнул на ухо: - Таська, Таська... Ну  что  за  беспокойная  штука
жизнь - едва уверишься, что  все  хорошо,  как  новая  пакость  в  затылок
дышит...
   В его голосе звучала такая тоска, непонятная и надрывная, что Анастасия
невольно отстранилась, захваченная его тревогой:
   - Что случилось? Что-то ведь случилось...
   - Пошли. Смеркается уже, нас ждут.
   ...Анастасия давно уже  приметила  эту  башню,  стоявшую  особняком  на
окраине Китежа, поодаль от крайних домов. Высокая,  этажей  в  десять,  со
странной  крышей  -  полукруглый  купол  из  множества  стекол  в   медной
обрешетке. Оказалось, что это и есть башня звездочетов.
   Внутри было чисто и тихо. Поднимаясь  по  широкой  лестнице,  Анастасия
мельком успевала разглядеть в дверных  проемах  на  этажах  ряды  полок  с
толстыми  книгами,  какие-то  громоздкие  загадочные  устройства,   столы,
заставленные диковинной стеклянной посудой, чучела знакомых  и  незнакомых
зверей и птиц.
   - Алхимики тут работают? - спросила она понимающе.
   - Бери выше, - сказал Капитан. - Это, конечно, не академия де сиянс, но
единственное серьезное научное  заведение  на  ба-а-льшом  пространстве...
Нет, нам выше, на последний.
   Они поднялись под самый купол.  У  Анастасии  разбежались  глаза  -  на
кованых треножниках в человеческий рост стояли  несколько  огромных  труб,
напоминавших бинокль Капитана, уставленных вверх, в  свободные  от  стекол
квадраты медного каркаса-купола. На столах лежали странные приспособления,
загадочные цветные рисунки -  раскрашенные  в  несколько  цветов  круги  и
полумесяцы, черные диски с  лохматой  золотой  бахромой,  россыпь  золотых
точек на черном - в иных Анастасия узнала знакомые созвездия; были и очень
точные  изображения  хвостатых  звезд,  иногда  появлявшихся  в   небе   и
наводивших ужас на людей.
   - Я посмотрю, можно? - Не вытерпев,  Анастасия  рванулась  к  ближайшей
трубе, соблазнительно поблескивающей фиолетовой линзой.
   - Потом,  -  деликатно,  но  твердо  отстранил  ее  Капитан.  -  Сейчас
соберутся люди для серьезного разговора, тебе тоже  придется  участвовать,
как  человеку  серьезному,   так   что   держись   соответственно,   потом
насмотришься...
   Люди входили один за другим, приветствовали  их  поклонами  и  степенно
рассаживались у стен меж  труб  и  столов  -  старые  и  молодые,  иные  с
обветренными лицами многостранствовавших, то ли купцы, то  ли  рыцари.  Их
набралось  около  тридцати.   Молчание   казалось   Анастасии   тягостным,
напряженным. Она невольно выпрямилась в кресле с высокой спинкой, положила
руки на колени.
   - Приступим, - сказал старик, приходивший тогда к  Елизару.  -  Друзья,
перед нами - княжна Анастасия. Не могу сказать, что она искушена в науках,
но тянется к знаниям, а  это  само  за  себя  говорит.  Потому  мы  решили
пригласить и ее. Должен предупредить, княжна: знания - вещь тяжелая.
   - Я взрослый человек, - сказала Анастасия. - И жизнь немножко повидала,
смею  вас  уверить.  В  моей  стране  женщины  занимают   несколько   иное
положение...
   - Права на знания у женщин никто не отнимает и здесь,  -  мягко  сказал
старик. - Перейдем к делу. У ваших звездочетов есть что-нибудь подобное? -
он показал на зрительные трубы.
   - Нет, - сказала Анастасия, вдруг ощутив прилив жгучего  стыда  за  тот
мир, что  остался  далеко  позади  и  временами  казался  уже  чуточку  не
настоящим,  то  ли  сказочным,  то  ли  приснившимся.  -  Честно   говоря,
звездочеты наши имеют дело в основном со смутными легендами...
   - А нет ли среди этих легенд рассказов о цвете и величине Луны?
   Анастасия старательно подумала и ответила:
   - Вроде бы в незапамятные времена Луна была  другого  цвета  и  гораздо
меньше размерами... Это все, что я знаю. Вряд ли у нас  есть  кто-то,  кто
знает больше.
   - Все сходится, - сказал кто-то.
   - Все сходится, - сказал старик. - Елизар, будь добр...
   Елизар встал, развернул шелестящий свиток и укрепил  его  на  подставке
так,  чтобы  видно  было  всем.  На  белом  листе  -  восемь  или   девять
концентрических кругов. Старик медленно вышел вперед, остановился рядом  с
подставкой держа в худой сильной руке резную указку.
   - Самые первые наши небесные хроники описывают Луну такой вот величины,
белого или желтоватого цвета, - он указал на внутренний,  самый  маленький
круг. - Примерно такой она была до того, что в Счастливой Империи называют
Мраком, а у нас Хаосом. Поскольку к нам чудесным образом  угодил  человек,
живший до Хаоса, это можно утверждать совершенно точно. Однако с  течением
столетий Луна увеличивается в размерах и  постепенно  меняет  цвет,  -  он
прикоснулся указкой к нескольким кружкам. -  И  принимает  наконец  облик,
знакомый мне и вам - правда,  со  времен  моего  детства  Луна  еще  более
увеличилась в размерах. Как явствует из бесед с нашим  гостем,  это  может
означать только одно - Луна все ближе приближается к земле. Нынешняя  наша
наука не могла предсказать последствия этого. Теперь же... Говори.
   Капитан выступил вперед, и Анастасия  увидела,  как  он  бледен.  Он  с
трудом проглотил слюну, то поднимал голову, то упирался взглядом в пол.
   - Я не специалист, - сказал он наконец. - Помню только то, что читал  в
детстве. Есть какой-то предел отдаленности Луны от Земли. Да, у него  даже
есть научное название. Но я не помню. Не  все  помню.  За  этим  пределом,
независимо  от  того,  упадет  Луна  на  Землю  или  нет,  Землю   ожидает
катастрофа. Везде начнутся землетрясения, море бросится на сушу, приливные
волны достигнут невообразимой высоты, пылища поднимется до небес.  А  если
Луна упадет, будет совсем плохо. Города...  Земля...  Не  знаю.  Наверное,
конец почти всему. Это страшно и надолго. Когда это произойдет, я не знаю.
Быть может, можно как-то рассчитать, но я не  умею...  Завтра?  Через  сто
лет? Не знаю. Но это неизбежно.
   Анастасия подавила выкрик (так, кажется, было и с  другими).