ко чтобы это было без всяких промежуточных  этапов.  А  завбюро  я  не
стану: времени остается мало.
   "О! Это, кажется, уже смахивает на вымогательство", -  уловил  я  мысль
директора, но идти на попятный было незачем, и поэтому я добавил:
   - Вот так и сообщите в Управление.
   Директор, очевидно, не заметил, что я заговорил об  Управлении  первым,
без повода с его стороны, и коротко заключил:
   - Ладно, я сообщу, а там уж пусть решают сами.
   Через несколько дней из Управления  пришел  приказ  о  моем  назначении
главным конструктором. Я был  доволен  и  польщен.  Она  обрадовалась  еще
больше.
   И вот настал час прощания с моим прежним рабочим местом.  Я  придирчиво
проверил  ящики  стола,  оставив  в  них  некоторые  справочные   таблицы,
безжалостно уничтожил эскизы и расчеты, которые уже никому не понадобятся,
и вынес в мусорный  ящик  плотно  набитую  корзину.  Потом  сдал  книги  в
техническую библиотеку, а Люсе - свои чертежные принадлежности, и  стойло,
прослужившее мне без малого восемь лет, осиротело.
   Впрочем, не оно мне служило, а я ему, но все же расставаться с ним было
немножко жалко, - ведь я знал здесь все, вплоть до последней  царапины  на
столе и до наспех сделанных карандашных пометок на краях  чертежной  доски
кульмана.  Лишенная  последнего  моего   чертежа,   исколотая   по   углам
бесчисленными кнопками, эта доска как бы освободилась от многотонного веса
разных машин и аппаратов, которые я нагружал на нее за  проведенные  здесь
годы. Когда и кто станет перед ней после меня,  чья  спина  будет  маячить
перед глазами Афины Паллады?
   Потом я пошел принимать дела у Льва Васильевича. Он сидел за письменным
столом нахохленный и, не поднимаясь, кивнул:
   - Садитесь. Может, покурим для начала?
   Я молча сел напротив него и достал  папиросы,  он  закурил  сигарету  в
мундштуке. В первый раз я закурил в бюро, не выходя на лестничную  клетку,
я больше вообще не стану туда выходить, не положено по чину.
   Лев Васильевич тоже приготовился к передаче дел;  на  письменном  столе
громоздилась груда папок, а из шкафа с неприкрытой дверкой выглядывали два
ящичка картотеки, корзина была до верху заполнена обрывками  бумаги.  Льва
Васильевича проводили на пенсию еще накануне, в заводском клубе,  где  его
чествовали как старейшего работника завода.
   Много времени на передачу дел не потребовалось, так как все работы бюро
были мне известны, подписали акт, принял ключи.
   - А карандаш свой я вам не оставляю, - улыбнулся Лев Васильевич. -  Его
мне подарили сотрудники десять лет назад, когда вас здесь еще не  было.  Я
теперь приделаю к нему цепочку и  повешу  дома  над  кроватью,  как  шашку
отставного кавалериста.
   - Зачем вам вздумалось уходить, взяли бы да и остались.
   - Нет смысла. У каждого есть свой предел. Узнаете, не вам меня утешать.
   Тут Лев Васильевич встал и, забрав мусорную корзинку, ушел из кабинета,
а я сел в его кресло. Он прав, а я почему-то  не  чувствую  приближения  к
этому пределу, я вообще ни в чем еще не ощущал надвигающуюся старость, а с
тех нор, как в мою жизнь вошла Она, мне кажется, что я вновь молод, бодр и
способен еще на многие дела и переживания. Неужели  перелом  лет  наступит
так внезапно и резко или мои сроки находятся еще довольно далеко? Нет, Лев
Васильевич, теперь я еще покручусь, может, я еще  первой  половины  своего
срока не израсходовал!



        16

   Свою деятельность в новом качестве Олег Петрович начал с того, что  дня
через три  после  приема  дел  определил  курс  руководства,  которого  он
намеревался придерживаться.
   За полчаса до звонка он  вышел  из  кабинета  в  общий  зал,  встал  по
традиции за Люсин стол, пригласил сотрудников и "провозгласил декларацию",
как назвала это Афина Павловна.
   - Хочу вас поставить в известность об  основном  принципе,  которому  я
намерен следовать в нашей работе, и услышать ваше мнение по этому  поводу.
Обходить всех каждый день, как это делал Лев  Васильевич,  я  не  намерен.
Практика такой опеки мне не по душе, от инженеров можно,  на  мой  взгляд,
ожидать  большей  самостоятельности.  Заявляя  так,  я  осуждаю  не   Льва
Васильевича, а довольно распространенную тенденцию.  Вглядитесь  в  штамп,
например,  этого  чертежа  и  подумайте,  для  чего,  собственно,  в   нем
предусмотрено столько подписей?
   Олег Петрович поднял со стола Люси  заготовленную  заранее  светокопию,
приколол на стенке и стал показывать.
   - Смотрите: "разработал, проверил, техконтроль, нормоконтроль,  ведущий
руководитель, чертил, утвердил" и тэ-дэ, вплоть до  подписей  копировщицы,
главного инженера, а теперь еще и главного конструктора завода. Это же  не
штамп чертежа,  а  платежная  ведомость  или  список  участников  круговой
поруки!
   Я знаю, конечно, что не Лев Васильевич  все  это  придумал  и  даже  не
директор; и уж если кто-то там на заоблачных высотах канцелярской пирамиды
счел нужным ввести в штамп все эти графы, мы обязаны их заполнять. Но  это
совсем не значит, что каждая последующая подпись  снимает  ответственность
со всех предыдущих, и тем  более  с  основного  конструктора.  Конструктор
создает машину, с него и должен быть весь спрос. Зато ему же  должна  быть
предоставлена и широкая самостоятельность.
   Олег  Петрович  подкрепил  свою  точку  зрения  примерами  из  недавних
разработок и предложил задавать вопросы и высказываться.
   - Что же, поживем - увидим, - первым отозвался  парторг.  -  Не  совсем
ясно только, как вы представляете себе ваше собственное руководство.
   - Я думаю, - ответил Олег Петрович, - здесь  вряд  ли  уместны  заранее
заготовленные шаблоны. Я буду, разумеется, давать  целевые  установки  при
распределении работ. Какое-то представление об ее  конечном  виде  у  меня
должно сложиться еще  до  этого,  но  разработчик  волен  представлять  ее
по-своему. Если  наши  представления  разойдутся,  мы  будем  спорить,  не
договоримся, вовлечем в спор других. Кроме того, у нас  есть  ведь  всегда
проектное задание, рамок которого мы должны придерживаться.
   - А если вас переспорят? - подал голос Погорельский.
   - Обращусь за консультацией на сторону.
   - Вдруг да и там вас не поддержат, тогда как?
   - Тогда поступлю согласно собственному убеждению.
   - Ага! Значит, власть примените, пойдете против всех?
   - А как же иначе! Непременно, если меня не  убедят.  Но  я  прибегну  к
этому только в последней стадии, а не буду то и дело вмешиваться и  водить
вас на помочах. Другое дело, если кто-то захочет посоветоваться  со  мной,
когда возникнет сомнение: в таких случаях -  милости  прошу  -  привлекать
меня без всякого стеснения к своей работе, прямо к кульману.
   - Что же, поживем - увидим, проверим на практике, -  повторил  парторг,
как бы заключая обсуждение.
   Организационная установка главного конструктора не вызвала  какого-либо
возражения и у остальных.
   Новая метла по-новому метет, - было мнение большинства.
   Больше недели после этого  Олег  Петрович  просидел  в  своем  кабинете
одиноко,  составляя  и  сверяя  разные  планы,   прикидывая,   как   лучше
распределить работу и обдумывая предстоящие конструкции.  Ему  уже  начало
казаться, что складывается, тревожное положение, при котором  он  работает
на отшибе, а бюро действует само по себе. Его так  и  подмывало  выйти  из
кабинета и по собственному почину, вопреки своей установке, пройтись вдоль
кульманов, вглядеться в чертежи, но он сдержался.
   И  вот  один  из  конструкторов  не  уложился  в   проектное   задание,
"забуксовал" и позвал Олега Петровича на консультацию. Потом  другой  стал
сдавать свои чертежи и, наткнувшись на возражения, привлек к  защите  трех
товарищей, которые после некоторого спора, вынуждены  были  признать,  что
работа оказалась "неважнецкой", что над ней надо еще сидеть и сидеть.
   И инженеры стали поговаривать, что при Льве Васильевиче было  спокойнее
и удобнее, что тот  хотя  и  "висел  над  душой"  и  был  "занудой",  зато
"вправлял мозги" ежедневно, благодаря чему переделки,  если  и  случались,
были мелкими.
   До Олега Петровича  эти  суждения  доходили  через  Афину  Павловну,  о
близости с которой никто не догадывался, и  потому  говорили  при  ней  не
сдерживаясь. Она и рада бы не говорить об  этом,  да  сама  придерживалась
того же мнения.
   Но вот и она пригласила главного конструктора к своей работе. Он  долго
стоял у ее кульмана, расспрашивал, потом  забрал  все  чертежи  и  ушел  в
кабинет, сказав:
   - Подумаю. А вы, Афина Павловна, помудрствуйте пока, не подвернется  ли
другая исходная схема, получше выбранной вами.
   Часа через три он вернул чертежи и заявил,  что  не  видит  возможности
исправить работу, что ее надо делать заново, и опасается, не  пришлось  бы
все дело вообще передоверить другому инженеру.
   Афина Павловна, скрипнув зубами,  сдержалась,  не  затеяла  спора.  Она
промолчала, убрала забракованную работу и ушла,  удивив  Олега  Петровича,
который знал, что с ней считались,  как  с  эрудированным  инженером,  она
могла рассчитывать на поддержку.
   Зато какую сцену она устроила вечером! У нее имелся уже отдельный ключ,
и она вошла не позвонив. Олег Петрович лежал на  полу,  стараясь  линейкой
достать из-под дивана отскочившую пуговицу.
   - Проклятый выскочка! - воскликнула она и от порога  запустила  в  него
снятой с ноги туфлей. - Честолюбец! Ничтожество, дорвавшееся до  крохотной
власти! - продолжала она. Подбежав к буфету, схватила  сахарницу,  смахнув
попутно тарелку и вазочку для варенья. -  Негодяй!  -  Олег  Петрович  еле
успел отклониться от метко запущенной в него посудины.
   - Как я взгляну теперь в глаза товарищей: ты опозорил меня! Ну, если ты
умней, зачем было ждать, почему не вмешался, не поправил заранее...
   Тут Олег Петрович все-таки достал пуговицу и, присев у дивана, взглянул
на раз®яренную Афину Павловну.
   - Перестань! - негромко,  но  с  нажимом  произнес  он  и  протянул  ей
пуговицу. - Пришей, Фина, пожалуйста, к пиджаку, а я пока подмету осколки.
   Афина Павловна чуть не задохнулась  от  возмущения,  но  вдруг  сникла,
словно с разбега уперлась во что-то.
   - Господи, что это со мной? - перевела она дух  и  взяла  пуговицу,  не
вдруг найдя место для блюда. - Я обязательно  надавала  бы  тебе  пощечин,
если бы ты не лежал, а сейчас у меня почему-то весь пыл пропал. Хорошо,  я
пришью твою проклятую пуговицу, но, Олег, скажи, ради бога,  неужели  тебе
было не жалко меня?
   - Фина, милая, поверь, что я не мог сделать для тебя исключение, а ты и
сама могла бы избежать всех неприятностей, вдумайся ты в дело поглубже. Ты
же очень способная, ты просто понебрежничала в  самом  начале  работы,  не
знаю уж почему. Пошевели мозгами и создашь шедевр, уж я-то тебя знаю!
   - Замасливаешь, да?
   - Да нет же, тебе стоит захотеть, за тобой и не угонишься. Ты только не
контролируешь себя, все делаешь под настроение. К тому же очень  свыклась,
как и другие, с повседневными проверками Льва Васильевича.
   - Ладно. Не знаю,  чем  ты  берешь,  вещий  Олег,  но  тебе  невозможно
противоречить. А только помяни и ты мое слово, не  все  смирятся,  как  я,
нарвешься ты со своим методом...
   Но Афина Павловна не угадала.  Первое  время  конструкторов  удерживало
любопытство, а потом самолюбие: "Как, это я-то не  способен!"  -  появился
вкус к свободному поиску, к новаторству, к самостоятельности.
   А Олег Петрович тем временем начал одолевать администрацию и свой  штат
сомнительной идеей совмещения профессий.
   -  Строго  говоря,  -  об®яснял  он  Владлену  Федоровичу,   -   ничего
существенно нового я не открывал, все это давно применяется при обучении в
вузах в виде рабочей практики. Разница только в том, что студенты проходят
ее  на  каком-то  отвлеченном  предприятии,  не  на  том,   куда   попадут
инженерами, а  я  нахожу  нужным  ввести  ее  на  месте  основной  работы,
совместить инженерную профессию с рабочей.
   - И как вы  это  представляете  конкретно?  -  поинтересовался  главный
инженер, присутствующий на этом совещании.
   - Очень просто. Я нахожу необходимым, чтобы каждый конструктор хотя  бы
один месяц в году проработал рабочим на изготовлении того самого,  что  он
натворил на бумаге. Пусть попробует своими руками, каково овеществлять его
идеи. Вспомните случай с Бахметьевым, когда он спроектировал такой корпус,
который не за что было ухватить при всей нашей оснастке и  потому  отливки
пришлось возить  для  обточки  на  Ильинский  завод  за  двести  с  лишним
километров? А сколько было возни с фрезеровкой посадочных мест на барабане
центрифуги из-за того, что не представляли технологическую цепочку!
   Это не потому, что они плохие конструкторы. Они  оторваны  от  рабочего
места, поскольку сами на этих станках не работали.
   - Позвольте, - удивился главный  инженер,  -  но  если  по  вашей  идее
инженер будет изготовлять, уже сконструированное,  исправлять  конструкцию
будет уже поздно, заготовки-то не переделаешь и заявки не изменишь!
   - Не совсем так. Столкнувшись  с  трудностями  на  собственном  горьком
опыте, конструктор, во-первых, оценит их не только как рабочий, а с высоты
своих инженерных знаний, и в дальнейшем  не  повторит  своих  промахов.  А
во-вторых, не исключено, что будет смысл переделать чертежи для  следующей
серии или партии изделий с большей, вернее, с лучшей направленностью.
   - Да, в этом есть определенный смысл, - поддержал директор, - беспокоит
другое...
   Предполагаемое  "орабочивание"  инженеров,  как  правило,  не   имевших
рабочей квалификации, не сможет существенно увеличить выпуск  продукции  в
цехах, а пока они там находятся, кто-то должен будет замещать их  в  бюро,
то есть требовалось, по-видимому, увеличение штатов, на что в верхах  идут
весьма трудно. Возможно, что и процент  брака  в  цехах  повысится.  Да  и
неизвестно еще, согласятся ли сами конструкторы отбывать  такую  практику,
найдутся белоручки, скажут, что не для того  институты  кончали,  чтобы  в
грязи возиться.
   - А заставлять не надо, - пояснил Олег Петрович. - Нет  такого  закона,
не говоря уже о том, что из-под палки не работник. И штат бюро увеличивать
не надо, если удастся обеспечить бюро компьютером. Это компенсирует  убыль
работающих в нем.
   Главный   инженер   присвистнул   и    переглянулся    с    начальником
планово-экономического отдела:
   - Ничего себе, облегчил задачу! Мы не в  Чикаго,  у  нас  компьютеры  в
магазине не продают, их министерство штуками распределяет, да и то не  для
всех!
   - Будем добиваться. Я не завтра начну посылать конструкторов к станкам,
с®езжу   в   министерство,   договоримся   о    сроках.    А    автоматики
интеллектуального труда в любом случае не  избежать  -  рано  или  поздно.
Лучше пораньше...
   Решаться  хотя  бы  на  частичную  ломку  устоявшихся  порядков  всегда
нелегко, но, усмотрев в последней фразе  оттяжку  дела  на  неопределенный
срок, дирекция дала принципиальное согласие и успокоилась: "Когда добьется
компьютера - годы пройдут".
   А Олег Петрович, не откладывая, начал "прощупывать почву" в своем бюро.
Совещания не собирал, а переговорил с каждым по отдельности, и  оказалось,
что уговаривать никого не потребовалось.
   За всеми этими событиями и хлопотами Олег Петрович совсем забросил свою
машину, но управившись с неотложными делами, вспомнил и  о  ней.  Когда-то
еще  при  жене,  собрал  он  по  чертежам   журнала   "Техника   молодежи"
микролитражку. Времени, средств и труда угрохал на нее уйму, а  получилось
нечто такое, что даже жена не согласилась сесть в эту машину:
   - Ездить на ней, может быть, и возможно, только  останавливаться  никак
нельзя, - засмеют.
   Да, вид у нее был столь неказистый, что окрестные ребята сразу прозвали
ее "букарахой", по-видимому, от слова букашка, только пострашнее.  Правда,
весной Олег Петрович несколько облагородил ее, но все равно казалось,  что
во внешнем виде машины чего-то недостает.
   "Эмблему какую-нибудь, что ли, ей приделать спереди", -  пришло  ему  в
голову, но какую - не мог придумать, пока не вспомнил о статуэтке  ангела.
Еще ко Дню Советской Армии подарили ему настольную  лампу.  Олег  Петрович
снял с ангела свою электротехнику и сунул его  в  тумбочку  стола,  а  вот
теперь полез туда за инструментами и догадался: "Вот же она  -  подходящая
эмблема. Поставить ангела перед ветровым стеклом, он же будет  отбивать  и
встречных мошек".
   С установкой фигурки он провозился до сумерек и первый раз в этом  году
выехал опробовать машину. По городу, как всегда, он ехал  очень  осторожно
и, только выбравшись на шоссе, прибавил газу. Впрочем, у  "букарахи",  как
ни дави на железку, больше шестидесяти километров обычно не получалось. На
этот раз над капотом красовался  ангел,  как  бы  летящий  перед  ветровым
стеклом и отблескивающий красноватым светом от подымающейся  слева  полной
луны. Места шли знакомые: сперва вдоль реки, на берегу  которой  у  разных
кустиков он не раз сиживал с удочкой, потом попалась деревня, где  ночевал
при шефских походах, потом  обширные  поля,  на  которых  немало  было  им
выкопано картошки  и  срублено  кукурузы,  с  каждым  годом  отнимавшей  у
картофеля все больше и больше гектаров земли.
   "С такой роскошной эмблемой следовало бы ехать побыстрее", - подумалось
Олегу Петровичу, и он с удивлением  заметил,  что  стрелка  спидометра  не
задержалась у привычной черточки. Она доползла до семидесяти, восьмидесяти
и замерла только около ста километров в час.
   "Что  за  диковина!  -   удивился   Олег   Петрович.   -   Ведь   кроме
профилактической подтяжки, регулировки да  окраски,  я  ничего  не  делал,
откуда же такая прыть?"
   И еще больше удивился он, когда его вскоре  запросто  обогнал  какой-то
самосвал. "Это - на такой-то скорости!"
   Тут впереди показались строения знакомого ему поселка - Дворики,  и  он
сообразил, что пройденное расстояние явно  не  соответствует  скорости,  а
когда перевел взгляд на спидометр, увидел, что  тот  показывает  привычные
шестьдесят, хотя он и не убавлял газа. И тут  ему  показалось,  что  рядом
кто-то  знакомо  рассмеялся.  "Начинается!"  -  заключил  он  и   опасливо
покосился на соседнее сидение. Там никого не было.
   Проехав Дворики, Олег Петрович некоторое время раздумывал и  решил  уж,
осторожности ради, вернуться домой, а "букараха" тем  временем  подошла  к
длинному крутому под®ему, из-за которого вставало зарево  огней  встречной
машины, находившейся еще за бугром. Разворачиваться было поздновато, лучше
сначала перевалить через гребень, но когда Олег Петрович  под®ехал  ближе,
из-за гребня вырвалась машина, идущая по его  полосе.  Левая  полоса  была
свободна, и у Олега Петровича уже дернулись руки, чтобы свернуть туда,  но
рядом скомандовали: "Направо, только направо", -  и  руль  повело  вправо,
будто вмешался кто-то сильный и  решительный.  Слева,  слегка  чиркнув  по
борту, проскочила встречная машина, а на секунду  позже  левее  выкатилась
из-за гребня еще одна. Под правым  колесом  "букарахи"  промелькнул  обрез
кювета, но рывок руля удержал ее на обочине.
   "Сукин сын!" - обругал Олег Петрович первого водителя, сделавшего обгон
перед самым перевалом, и,  остановившись,  уставился  на  правое  сидение.
Только теперь до него дошло, что  смех  и  голос  принадлежали  его  отцу,
потому и показались такими знакомыми. Но рядом никого не было.
   "Ну, спасибо, отец, валяться бы мне сейчас  на  шоссе  среди  обломков,
если бы не твоя сильная рука!" - подумал Олег Петрович, приходя в себя.  -
Но как он мог сообразить, куда следовало повернуть?
   Осмотрев при свете луны царапину  на  борту,  Олег  Петрович  развернул
"букараху" и осторожно поехал домой,  с  горечью  думая,  что  ему  теперь
придется,  видимо,  расстаться   с   рулем.   Пока   разная   "чертовщина"
приключалась с ним в стенах его квартиры, это еще можно было терпеть, а уж
теперь не миновать