тихо,  что
слышался ход часов, то ли своих, то ли того парня, который был недвижим  и
чувствовался руками как-то очень странно, будто Олег Петрович  держал  его
за горло. Откуда-то противно запахло горелой резиной.
   Разжав пальцы, Олег Петрович протянул их к голове  противника  и...  не
нашел ее: пальцы до отказа вытянутых рук сошлись на округлом обрубке шеи!
   - Что это, как мог я ему голову оторвать, -  в  ужасе  воскликнул  Олег
Петрович, вскочил, опять запнулся за что-то, находящееся  сзади,  и  снова
повалился, полагая, что падает через другого  противника.  Какие-то  колья
мешали встать, а напрягшись между ними, он приподнял плечом  что-то  вроде
щита, послышался звон разбитого стекла.
   - Ребята! - позвал он. - У кого есть спички? Посветите, пожалуйста, тут
беда страшная случилась! Парни! Будьте людьми, отзовитесь кто-нибудь!
   В отчаянии он схватил себя  за  голову,  наткнулся  ладонями  на  очки,
которые тут же слетели, больно оцарапав, и это совсем сбило его  с  толку,
потому что он  все  еще  считал  себя  Ленечкой:  как  они  могли  на  нем
очутиться, ведь он никогда даже ради шутки не носил очков?
   Протянув, как слепой, руки, он медленно  повернулся  и  наконец  увидел
бледно проступающие очертания  чего-то,  в  чем  не  вдруг  признал  окно.
"Откуда оно взялось в парке?"
   Двинувшись к окну, он ощупал попавшееся препятствие,  которым  оказался
стол, а  под  окном  нащупал  чуть  теплую  батарею  отопления,  прикрытую
свисающими оконными шторами.  Получалось,  что  он  находится  не  снаружи
помещения, а внутри. "Но не через четвертое же измерение я смог  из  парка
вдруг попасть сюда?"
   Он раздернул шторы, и ему открылся вид домов, освещенных полной  луной.
Лучи били прямо в окно.
   "А сзади лежит обезглавленный труп из летнего парка!"  -  подумалось  с
неостывающим  ужасом,  который  он  все  же  преодолел  и  заставил   себя
повернуться. По мере того, как глаза привыкали  к  лунному  освещению,  он
стал  узнавать  комнату,  но  виделась  она  неотчетливо,  словно  снимок,
сделанный не в фокусе.
   "Ну да, это же мой буфет. И это мои  настенные  часы,  которые  тикали,
когда я душил того вихрастого. Нет,  я  же  не  собирался  его  душить!  -
метался он в своих мыслях. - Бедняга, он валяется  сейчас  там,  в  парке,
лежит с оторванной головой, а его товарищи, как и я, не понимают, как  это
вышло, и куда девался его убийца. Теперь все падет  на  них.  Ах,  что  же
делать, что делать! Надо идти, звонить в милицию, сообщить, что я,  Леонид
Нагой...
   Как - Леонид? Я же Олег! Я Олег Петрович  Нагой...  Стоп!  Это  же  моя
квартира, черт возьми, я не выходил из нее, как же я попал в парк? Был  ли
я там вообще или мне только пригрезилось? Нет. Ничего не было, я никого не
убил!.."
   Оставаясь у окна, он  понемногу  пришел  в  себя  после  привидевшегося
кошмара, потом пошел к выключателю, повернул его, но люстра не загорелась.
В лунном свече он теперь разглядел, что ведь  на  диване,  в  самом  деле,
лежит что-то громоздкое, с материей, свисающей под тень стола и с торчащим
обрубком шеи. И вновь горячая волна тревоги пробежала по нему:
   - Проклятье! Не мог же я здесь убить кого-нибудь, я же был  в  квартире
один-одинешенек, а квартира заперта!..
   Безотчетно он произнес это вслух и, услыхав, прислушался: вдруг  кто-то
отзовется, - после всей сегодняшней чертовщины он готов был  ожидать  чего
угодно. Тут он сообразил, что видит плохо потому, что на  нем  нет  очков,
нужно было взять запасные.
   Олег Петрович прошел в спальню, безрезультатно пощелкал выключателем и,
нашарив под кроватью хранящийся там аккумуляторный  фонарь,  зажег  его  и
нашел на столе очки.
   Преодолев свой страх, он все же вернулся в столовую  и  осветил  диван.
Да, на нем, закрытый  материей,  лежал  какой-то  предмет,  и  из  складок
материи высовывалось нечто, отдаленно напоминающее шею без головы, но  это
была явно не шея, а  какое-то  изделие,  заканчивающееся  гладкой,  слегка
выпуклой поверхностью. Черт знает, что это могло быть.  Олег  Петрович  не
удивился бы и тому, что на диване лежала машина времени или  какая-то  еще
более невероятная штуковина. Трогать ее Олег Петрович все же  поостерегся:
узенький снопик фонарного света был ненадежен, надо было сперва обеспечить
более подходящую обстановку. Пройдя в прихожую к щитку, он сразу обнаружил
сгоревшую пробку, сменил ее, в  квартире  вместо  призрачного  света  луны
возник уверенный трезвый электросвет, и на душе стало спокойнее.
   И сразу все стало понятным. На тумбочке  не  было  телевизора,  это  он
лежал на диване, выставив охранный кожух горловины  кинескопа,  закутанный
тяжелой плюшевой скатертью со стола, которую жена не взяла из-за  пятен  и
потертостей. Вот кого, оказывается, обхватил  напоследок  Ленечка  там,  в
парке!
   Штырек антенны при  этом  выдернулся  из  гнезда  телевизора,  а  вилка
питания осталась  в  розетке,  потому  что  шнур  зацепился  за  кронштейн
тумбочки и оборвался, создав вспышку короткого замыкания.  Оплетка  шнура,
пропитанная зловонным составом, еще  продолжала  тлеть,  и  Олег  Петрович
поспешил скорее потушить ее пальцами, как недокуренную  сигаретку,  открыл
форточку и с наслаждением, глубоко вдохнул глоток еще холодного  весеннего
воздуха.
   Потом он выбросил в мусорник сбитые в отчаянии очки, на  которые  успел
наступить, осколки стакана и тарелки, упавшие  со  скатерти,  поставил  на
ноги перевернутое кресло и застелил стол  скатертью,  сдернутой  во  время
привидевшейся схватки.
   Телевизор, как ни странно, остался неповрежденным, в чем Олег  Петрович
убедился, водрузив его на место  и  воткнув  зачищенные  кончики  шнура  в
розетку. Экран засветился, и когда  Олег  Петрович  переключил  канал,  он
застал еще окончание передачи последних  новостей.  "С  таким  телевизором
можно на медведя ходить", - хмыкнул он удовлетворенно, закурил  беломорину
и сел в кресло, чтобы окончательно успокоиться и привести мысли в порядок.
   Нельзя сказать, что он был  сейчас  напуган  и  расстроен  происшедшим,
скорее наоборот: его тело еще хранило в себе бурление на миг  возвращенной
молодости, прилив сил, азарт схватки и юношескую остроту чувств. Это  было
превосходно!
   Ушибы где-то на ноге и в боку казались пустяковой платой за  пребывание
в  шкуре  беззаботного  товарища,  и  вообще,  жизнь   наполнилась   новым
содержанием и приобрела жгучий и загадочный интерес.
   Но во всем в этом  проглядывала  и  опасность,  отнюдь  не  призрачная.
"Эдак, черт возьми, недолго и погром в квартире устроить, -  подумал  Олег
Петрович. - Ладно еще я схватил телевизор, а  не  холодильник,  с  ним  не
мудрено бы и надорваться. Да и вообще, сколько бы я всего накуролесил,  не
оборвись  шнур  питания;  чего  доброго,  из  окна  мог   вывалиться   или
переполошить соседей, - тогда уж прямой путь был бы в сумасшедший дом.
   Ну ладно, зато теперь и периодичность подтвердилась,  и  можно  считать
установленным,   во-первых,   причастность   телевизора,   а    во-вторых,
прекращение явлений при его выключении, - это делает явления управляемыми.
Значит, что? Для предохранения себя  от  своих  же  опрометчивых  действий
достаточно сделать так, чтобы телевизор отключался, когда  мне  вздумается
подняться с кресла в таком состоянии, как сегодня. А  так  как  сегодня  я
пришел в себя несомненно от удара током, то надо  устроить  так,  чтобы  и
впредь при попытке покинуть кресло меня  щекотало  бы  током,  безопасным,
разумеется".



        13

   Жизнь, принявшая в последнее  время  менее  однообразный  характер,  не
смогла полностью отвлечь Олега Петровича от событий другого рода,  которые
он назвал просто "чертовщиной", проявлявшейся то в сновидениях, то  наяву.
Верный своей привычке решать задачи до конца, он терпеливо высиживал перед
телевизором каждый вечер до полуночи.
   "Мал, обидно  мал  КПД  человека",  -  морщился  он,  вспоминая  время,
проведенное  в  очередях,  ожидания   в   приемных   разного   начальства,
томительные часы, затраченные на собраниях, советах,  комиссиях,  где  без
Олега Петровича вполне  можно  бы  обойтись  и  куда  он  и  ему  подобные
Призывались только для соблюдения кворума. Вот и теперь не  бесполезно  ли
утекает время.
   Но врожденная настойчивость заставляла продолжать опыт, и он  дождался.
В один из вечеров,  когда  Олег  Петрович  начал  слегка  задремывать,  он
услышал:
   - Ждешь кого?
   Олег Петрович вскочил с кресла и включил верхний  спет,  но  никого  не
увидел. "Показалось", - подумал он и только хотел снова сесть,  как  голос
повторил:
   - Я спрашиваю, кого ты ждешь?
   - Да откуда мне знать, кто может пожаловать!  -  ответил  он  несколько
раздраженно. Входи же, где ты? Или тебя, как Мефистофеля, надо  приглашать
трижды? Входи, буду тебе рад.
   И тут он увидел сидящего на диване человека.
   - Зор! - взволнованно воскликнул он.
   - Да, я Зор, - бесцветным голосом ответил гость.
   - Ты Зор... А я уж думал Дух Земли.  -  Олег  Петрович  сел  по  другую
сторону стола и смотрел на пришельца, не зная,  как  продолжать  разговор.
Зор сделал это сам:
   - Ты звал какого-то духа. Зачем?
   - Это была блажь не совсем нормального человека.
   - Теперь это стало реальностью, потому что для тебя я то же, что и Дух.
Чего ты хотел от Духа?
   - Так прямо и сказать! Да, я знаю, что ты могущественнее любого из нас,
догадываюсь об этом. У нас есть предание, что Дух Земли всемогущ и мог  бы
выполнить любое желание человека.
   - Понятно. Вот ты и скажи мне, чего ты хочешь?
   - Знаний! Таких, как у тебя!
   Зор улыбнулся и медленно покачал головой:
   - Нет, ты не сможешь их вместить - жизни не хватит.
   - Так продли ее! Лет на семьсот.
   - Это я могу, но все равно  не  поможет:  устройство  твоего  мозга  не
позволит.
   - А улучшить его нельзя?
   - Мозг должен формироваться постепенно на протяжении многих  поколений.
Да и  зачем  тебе  так  много  знаний  одному?  Тебя  ведь  не  поняли  бы
окружающие.
   - А счастливым ты меня не можешь сделать?
   - Вот это проще  всего.  Достаточно  лишить  тебя  способности  желать,
искать, соревноваться и совершенствоваться, словом, лишить тебя того,  что
вы зовете интеллектом. Ты будешь всем доволен, тебе нечего будет желать.
   - Нет, мудрый Зор, такого счастья мне не надо.
   - Есть другой способ: я могу внушить тебе, что ты счастлив, и ты будешь
блаженствовать, независимо ни от чего.
   Олег Петрович на миг задумался.
   - Нет, нет, Зор, не надо.
   - Ты меня радуешь. Настоящее счастье человек-может создать себе  только
сам.
   - Чем же ты могущественнее нас, Зор?
   - Количеством и глубиной усвоенных знаний. А ты все ждешь чуда. Кстати,
о чуде. Ты знаешь закон зависимости тока  от  напряжения  и  сопротивления
материи? Нравится он тебе?
   - Да, - ответил Олег Петрович. - Закон тока, который ты имеешь в  виду,
называется у нас законом Ома, но он, как и  всякий  другой,  по-моему,  не
может нравиться или не нравиться. Тут можно  говорить  лишь  о  более  или
менее удачной формулировке закона, а сам по  себе  он  никаких  эмоций  не
вызывает; его надо просто знать и с ним считаться.
   - Хорошо. Но пойми вот что: примитивный разум, сталкиваясь с  чем-либо,
задается вопросом "что это?" и, получив ответ, тем и ограничивается. Разум
более совершенный пытается узнать, "как это явление происходит и нельзя ли
им управлять с пользой для себя или Других?". Ты и  находишься  именно  на
этом уровне.
   - А разве можно ожидать чего-то большего?
   - Вот именно. Кроме "что" и "как", может быть еще более трудный вопрос:
"зачем это?"
   Олег Петрович растерянно пожал плечами:
   - Как можно задаваться вопросом: зачем закон Ома?
   - Не совсем так. Лучше спросить, зачем закон Ома таков, какой он есть?
   - Но это же нелепица! Уж если он таков, не переделаешь же его.
   - Стоп, стоп... Захочу и переделаю.
   - Да ну!
   - А вот так. Хочу, чтобы в этой комнате сила тока была  пропорциональна
произведению напряжения на сопротивление. Нравится?
   - Не зна... Не знаю.
   - Проверяй. Бери источник тока...
   Олег Петрович поднялся было, чтобы принести аккумулятор, но увидел, что
тот уже стоит на столе,  и  снова  сел,  а  Зор  продолжал:  "Вот  тебе  -
вольтметр,  амперметр,  соединительные  провода,   рубильник,   зажимы   и
нихромовое сопротивление, величиной ровно шесть ом".
   И по мере того, как Зор произносил слова, на столе появлялись названные
им предметы. Все они принадлежали Олегу  Петровичу,  кроме  сопротивления,
намотанного на фарфоровый стержень с ножками, взявшегося неведомо  откуда.
При их необ®яснимом появлении уже не удивило, что Зор назвал их  принятыми
на Земле словами.
   - Составляй цепь, - велел Зор.
   Олег  Петрович  привычно  подсоединил  провода  и   взялся   за   ручку
рубильника.
   - Включаю, - предупредил он и замкнул цепь. Стрелки приборов покачались
и встали.
   -  Все  нормально,  -  поднял  он  глаза  на  Зора.  -  Аккумулятор   -
шестивольтовый, на шести омах он дал один ампер.
   - Правильно. Но сопротивление начинает нагреваться, а ток?
   - Ток умень... Что такое, ток возрос на пол-ампера! Еще растет?!
   Действительно, вопреки закону, стрелка амперметра неуклонно  лезла  все
выше, проволока сопротивления покраснела, стала белеть,  и  Олег  Петрович
поспешно выключил рубильник, но это только увеличило сопротивление, а цепь
тока не прервалась, и дальше все пошло лавинообразно.
   Стрелка амперметра зашкалилась, проволока перегорела, и  в  этом  месте
вспыхнула дуга, закипел аккумулятор, а на проводах перегорали все новые  и
новые участки, дуги множились, стол задымился  и  вспыхнул  пламенем.  Это
было последним, что видел Олег Петрович перед тем, как закрыл глаза рукой.
   - Дальше от стола! - крикнул он Зору и сам, отшвырнув стул,  кинулся  к
кухне за водой, ожидая, что аккумулятор сейчас разорвет и  оттуда  брызнет
кислотой. Уже в дверях  он  обернулся  и  приоткрыл  глаза,  глядя  сквозь
щелочки между пальцами.
   Сначала он ничего не разобрал, потому что в глазах еще плавали  цветные
пятна, но уже понял, что сами дуги погасли. А когда зрение восстановилось,
он увидел, что Зор невозмутимо сидит за столом,  на  котором  нет  ничего,
кроме пепельницы с лежащим в ней окурком.
   - Мне бы так управлять природой! - криво усмехнулся он  и  вернулся  на
свое место.
   - Теперь ты понял, к какой катастрофе привело бы изменение закона?  Вот
"зачем" он,  этот  закон.  Так  же  целесообразны  и  все  другие  законы,
образующие единую систему  мира,  благодаря  которой  он  только  и  может
существовать.
   - Теперь мне ясно, что никакой Дух и не может быть всемогущим, он может
создать только иллюзию, но не изменить закон.
   - Не совсем так. Чтобы ты убедился в этом, вспомни игры, у которых тоже
есть свои  правила,  свои  законы.  Высокий  разум  оперирует  судьбами  и
процессами  материи  и  наблюдает  развитие  в  бесчисленных  комбинациях,
выбирая наилучшие. Направив процесс и получив результат,  надо  примерить,
оценить его, что-то оставить, а что-то изменить, а то и совсем отбросить -
как и в игре. Всемогущий разум мог  бы  в  любом  развитии  предопределить
результат, но это было бы так же бессмысленно и неинтересно, как  в  вашей
карточной игре разложить карты по своему желанию и вопреки правилам. Карты
не возразят, но исчезнет сама суть игры, она может иметь  смысл  лишь  для
шулера, но  это  уже  простое  жульничество,  как  фокус  с  демонстрацией
противоестественного закона Ома, внушенный тебе мною.
   Вот и мы не играем, а творим.  Мы  высший  по  сравнению  с  вами  этап
развития  материи.  А  развитие,  то  есть  жизнь,  является  неот®емлемым
свойством все той же материи. Ты все порывался узнать, почему именно  тебе
выпало на долю столкнуться с нами. Теперь отвечу: ты стал об®ектом опыта в
результате стечения обстоятельств.
   - Выходит, я - подопытный кролик!
   - Не обижайся. Все мы так или иначе подопытны в процессах всеоб®емлющей
природы, а тебе даны и некоторые преимущества, которых ты еще не  понял  и
не оценил.
   - Пусть так, но кто он, оперирующий законами природы?
   - Он - это ты сам, только идущий впереди тебя, такого, каков ты есть  в
твоем настоящем виде. Он  -  это  лакомство,  подвешенное  перед  тобой  и
укрепленное на тебе же самом. Ты всегда будешь тянуться за ним  и  никогда
не достигнешь. А теперь прощай, энергия импульса исчерпана.
   И Зор неожиданно отодвинулся и растаял.



        14

   Вскоре  после  прихода  почты  Люся,  еще  издали   дразня   конвертом,
направилась к чертежному сооружению Олега Петровича.
   - Пляшите! - потребовала она и добавила: -  Правда,  письмо  адресовано
Ометову, Волкову, а потом уже вам, ни первых двух отдел кадров  на  заводе
не обнаружил, так что придется вам отплясывать за троих.
   - А нет ли там на конверте еще Яковлева?
   Люсенька проверила и подняла выщипанные бровки:
   - Яковлева нет. А вы что, знаете всю эту компанию?
   - Знавал когда-то. Давайте письмо, раз уж их не оказалось.
   - Нет, сперва спляшите.
   - Люсенька, в моем-то возрасте...
   Олег Петрович выставил из-за кульмана ногу и несколько раз символически
пришлепнул подошвой по полу: - Давайте.
   - За троих могли бы и больше потрудиться. Держите уж...
   Афина Павловна видела, как Олег Петрович, читая письмо, стал  почему-то
горбиться и густо краснеть. Дочитав, он сунул письмо  в  карман,  поставил
локти на желобок чертежной доски и положил лицо на ладони,  сдвинув  вверх
очки. Так он просидел минуты две, потом вздернул голову и вышел из бюро.
   "С ним - очень плохо, но не назойливым ли покажется  вмешательство",  -
сочувственно подумала Афина Павловна и все же не утерпела и немного погодя
вышла на лестничную клетку, где Олег Петрович докуривал папироску.
   - У вас неприятности? - спросила она. Олег Петрович качнул головой.
   - Вам кто-нибудь грозит?
   И на это он только отрицательно повел головой.
   - Так что же произошло?
   Олегу Петровичу было совсем не  до  расспросов,  другого  он  сразу  бы
оборвал, но Афина Павловна смотрела так участливо, что он даже  неожиданно
для себя пробормотал:
   - Ох, как мне стыдно!  Непоправимо  стыдно.  Знаете...  Мне  необходимо
побыть одному, не до работы, я уйду...
   Вернувшись на свое место; Афина Павловна между делом  пригляделась,  не
привлек ли уход Нагого чьего-то внимания, потом посидела за его  кульманом
и прибрала инструменты, записи и справочники. А после работы пошла к Олегу
Петровичу.
   - Я так и знал, что вы придете, - сказал он, отперев ей дверь.
   - Пришла на всякий случай. Вы, может быть, позволите все же  пройти,  а
то встали, словно памятник.
   -  Да,  разумеется,  проходите.  Я  в  самом  деле   малость   обалдел.
Присаживайтесь.
   - Вы не поделитесь со мной своими огорчениями? Поверьте, я спрашиваю не
из пустого любопытства.
   - Верю. Нет, вы садитесь на диван, а то от окна сегодня дует. Не  знаю,
чем я заслужил ваше внимание, но оно трогает.
   - Так что у вас случилось, в чем грешны?
   - А вот читайте! - и Олег Петрович положил перед ней полученное письмо.
Оно было помято и кое-где надорвано,  а  потом  разглажено  и  сложено  по
старым складкам. Написано оно было  неуверенным  почерком  редко  пишущего
человека и с таким пренебрежением  к  грамматическим  правилам,  что  лишь
мысленно проредактировав его, Афина Павловна получила следующее:
   "Мой далекий и мало  знаемый  братец  Олежка,  здравствуй.  Пишет  тебе
первый и последний раз твоя старшая сестра Груня, последняя  из  тех,  кто
был тебе кровной родней, с которой ты так и не захотел знаться за всю твою
оторванную от нас жизнь.
   Пишу тебе это не в упрек, а сожалеючи тебя,  потому  как  чудится  мне,
будто не сладко жилось тебе без родной души на свете, потому и ожесточился
ты, видать, до того, что, коли верить слухам, от тебя и супруга твоя  ушла
вместе с дочерь