ла  его  на
новоселье. Она была тогда подозрительно оживлена, разговорчива и  явно  не
торопилась уходить. И как же она была поражена, услышав вдруг из  соседней
комнаты недовольный голос его жены:
   - Это до каких же пор я буду  ждать?  Все  остыло,  а  ты  там  ерундой
занимаешься!
   Где  же  было  Афине  Павловне  догадаться,  что  это   просто-напросто
включился магнитофон. У нее сразу расширились и без  того  большие  глаза,
она сорвалась с дивана  и  сразу  же  ушла,  а  через  несколько  дней  не
удержалась и в деловом разговоре обронила, как будто невзначай:
   - А ваша бывшая жена вас, оказывается, посещает?
   В тот раз Олег Петрович отмолчался, и она долго не заговаривала с  ним,
а теперь вот опять подошла.
   До сих пор она не обращала на него внимания, уж очень он был пожилым, а
теперь почему-то заинтересовалась. Она приглядывалась к нему все больше  и
больше. Что-то привлекало ее, но что: энергичность, знания,  ум?  Конечно,
он не был красавцем, но внешность его чем-то правилась. У него был большой
лоб, добрые карие  глаза,  опушенные  длинными  ресницами,  смелый  разлет
черных бровей и правильный овал лица, слегка сужавшийся к подбородку.
   Досадно,  что  глаза  его  всегда  прикрыты  очками,   придающими   ему
отчужденный и очень уж сосредоточенный вид.
   - Храбры вы на словах, как тот зайчишка, а Лев придет и перемажет  весь
ваш чертеж своим страшенным карандашом.
   -  Вам-то  какая  забота?  Мне  придется  отчищать  и  отчитываться,  -
беззаботно отмахнулся он и только тут обернулся к Афине Павловне.
   - Верно, не моя забота. Мне  поручили  вот  распределить  билеты,  я  и
подошла спросить, не хотите ли сегодня в театр?
   - А что идет?
   - "Фауст". Обеспечен наш автобус в оба конца, будет ждать.
   "А почему бы и не с®ездить!" - соблазнился  Олег  Петрович  и  попросил
записать его.
   - На два билета? -  осведомилась  Афина  Павловна,  достав  из  кармана
список и карандаш.
   - Нет, на один, - ответил он и подумал: "Рядом  со  мной  возьмет  себе
билет Афина или нет?"
   Лев действительно перемарал ему весь чертеж толстым карандашом, стирать
который было настоящим  наказанием.  Уж  такая  у  Льва  Васильевича  была
скверная повадка. Ну почему бы не пометить непонравившиеся  места  тонкими
черточками - не слепые  же  люди  работают,  разглядели  бы!  -  так  нет,
непременно наставит везде жирных галок и вопросов. Сегодня Олега Петровича
взорвало, он возмутился и попробовал отстоять свое решение, но куда там...
Нет уж, не ему, видно, ходить на тигров и на львов!..
   А в театр Афина вовсе не приехала, и соседями Олега Петровича оказались
слева парторг, перемолвившийся за весь вечер не более чем десятком слов, а
справа - старенький Иван  Семенович,  несколько  раз  засыпавший,  как  на
техсовете, и спохватывавшийся  в  большом  испуге.  Обещанный  же  автобус
закапризничал, и домой пришлось добираться долго.
   Вернувшись домой, Олег  Петрович  достал  из  буфета  пол-литра  водки,
консервы, прошел в спальню, где было уютнее, чем в неприбранной  столовой,
и за письменным столом не спеша выпил.  Все  было  тихо,  мягко  светилась
лампочка,  и  только  раз  в  начале  второго  часа  ночи  голос  жены  из
включившегося магнитофона произнес:
   - Ну, ты как хочешь, а я ложусь спать. И не вздумай снова включить свою
окаянную дрель, считайся хоть немного с чужими нервами! -  Потом  мяукнула
кошка, и  магнитофон  отключился.  До  под®ема.  До  утра  выходного  дня,
который, собственно, не известно на что и употребить.
   Раньше была  хоть  кошка.  Когда  он  по  утрам  садился  бриться,  она
вскакивала на стол и внимательно  следила  за  его  движениями.  Ее,  быть
может, привлекало  жужжание  электробритвы,  похожее  на  мурлыканье,  или
озадачивала кажущаяся бессмысленность этого занятия. Время от времени  она
даже трогала  бритву  или  шнур  лапкой,  словно  испытывая  на  ощупь,  и
сосредоточенно терпела зудение в своем черепе,  когда  хозяин  прикладывал
бритву тыльной стороной к ее голове. Должно быть, нравилось.
   Однажды она чего-то испугалась, рванулась со  стола  и,  запутавшись  в
шнуре, свалила на пол  и  разбила  настольную  лампу.  Вот  тогда-то  Олег
Петрович и приспособил под лампу завалявшуюся у него статуэтку ангела. Это
была единственная вещь, оставшаяся из имущества крупного купца  Башкирова,
в дом которого поселили  отца  Олега  Петровича  вскоре  после  революции.
Купец, один из  компаньонов  когда-то  широко  известной  на  Волге  фирмы
"Бугров и Башкиров", бежал, его  вещи  перешли  в  коммунхоз,  безделушкой
пренебрегли, потому и попала она тогда в игрушки маленького Олега.  Вот  и
остался  с  Олегом  Петровичем  только  этот  ангел.  Но  ведь  с  ним  не
поговоришь, не спросишь, например, почему у  него  такая  большая  голова?
Если бы у ангелов были дети,  то  из-за  его  головы  статуэтку  можно  бы
принять за ребенка. Только лицо было не детское - умное и сосредоточенное.
   "Оказывается, одиночество, да еще на склоне лет, гораздо тягостнее, чем
можно было ожидать. А как же  с  ним  мирятся  закоренелые  холостяки?"  -
пригорюнился Олег Петрович и налил  еще  рюмку.  Завершив  какой-то  круг,
мысли его вернулись к "Фаусту", и Олег Петрович осудил его.
   "Слаб был алхимик с самого начала. Конечно, был он  уже  слишком  стар,
потому и не хватило силы воли заглянуть в лицо им же самим вызванного Духа
Земли. Нет, доведись до меня, я не  испугался  бы!  Да  я  самому  дьяволу
взглянул бы прямо в глаза. Ах, как жаль, что все это - брехня!"
   Олег Петрович, не закусывая, выпил еще рюмку и, внутренне потешаясь над
собой, настойчиво, с пьяным упрямством продолжил ту же мысль:
   "Ну вот, явись сейчас ко  мне  тот  самый  Дух  Земли,  разве  я  упущу
возможности, которые при этом откроются? Ну вот, явись!"
   В соседней комнате послышался шорох шагов, и в щель  неприкрытой  двери
Олег Петрович увидел человека, остановившегося в столовой.
   "Не запер дверь, - подосадовал Олег Петрович, - вот и принесла  кого-то
нелегкая".
   - Кто там? - хрипло окликнул он совсем не любезно.
   - Я тот, кого ты хотел видеть, - ответил человек, оставаясь  на  месте.
Он был среднего роста, чисто выбритое лицо с серыми глазами, прямым  носом
и очень широким лбом кого-то напоминало. Донесся слабый запах одеколона.
   "Не из парикмахерской же он в такую пору!" - подумал  Олег  Петрович  и
ногой отворил дверь настежь.
   - Но кто же вы, я что-то не припоминаю? - спросил он вежливее.
   - Ты только что осудил Фауста и похвалялся  своей  волей,  ты  заклинал
"явись", вот я и явился.
   - Не может быть! -  вскочил  Олег  Петрович,  а  в  голове  пронеслось:
"Дурачит меня какой-то проходимец! Но не ясновидец же он,  чтобы  знать  о
Фаусте!".
   - Вот именно, - все так же спокойно подтвердил незнакомец. И  сразу  же
ты попал в тупик: уж если я проходимец, меня надо вышвырнуть, а если  нет,
значит, придется поверить в  сверх®естественное.  За  что  же  ты  порицал
старика? Твой разум так же заметался, как и у Фауста.
   - Не верю! - заорал Олег Петрович и от крика совсем озлился. - Сейчас я
погляжу, каков ты дух! - и, схватив подвернувшуюся под  руку  бутылку,  он
запустил ее в гостя, целясь в лицо. Бутылка ударилась  о  стену,  брызнула
осколками, а комната оказалась пуста.
   - Ну все. Я допился до бреда, - заключил Олег Петрович и, снова  сев  к
столу,  обхватил  голову  руками.  -  Попробуем  разобраться  спокойно   и
последовательно, - взбодрил он себя через минуту и, достав из  стола  лист
бумаги, начал старательно записывать:
   1. Я пьян - это бесспорно и абсолютно реально.
   2. Ни бога, ни духов,  ни  привидений  нет;  об  этом  мне  известно  с
детства.
   3. Я только что видел какого-то духа и разговаривал с ним. Правда,  это
могло быть и не привидение, а физическое явление, с непостижимыми для меня
свойствами. Не голограмма ли это?
   4. На основании  п.1  проще  заключить,  что  до  п.3  я  допился,  как
допиваются до чертиков. Отсюда - предварительный  вывод:  проспись  старый
пьянчужка и прочитай свою бюрократическую писанину на свежую голову.
   Придя  к  такому  заключению,  Олег  Петрович  выключил  ангела  и,  не
раздеваясь, лег наискосок на широкую  двухспальную  кровать.  Свет  полной
луны проступил на письменном столе и стал удаляться все дальше и дальше от
темнеющего ангела.



        3

   В глубине конструкторского бюро размещалась  со  своим  столом  веселая
копировщица Люся, а через стенку от нее  был  кабинет  самого  заведующего
бюро. Из-за  этого  соседства  с  начальством  и  по  молодости  лет  Люся
сделалась чем-то вроде внештатного секретаря Льва Васильевича: постучит он
в стенку, Люся к нему  зайдет  и  спешит  с  каким-то  поручением.  Вот  и
сегодня, посетив кабинет, она встала в позу глашатая и возвестила:
   - После  звонка  конструкторам  и  сметчикам  не  расходиться  -  будет
производственное совещание. Копировщицы и прочая пузатая мелочь может быть
свободна.
   -  Осчастливила,  Люсенька!  -  фыркнула  Афина  Паллада,   с   треском
перевернув свою доску. Ее кульман находился наискосок  и  несколько  сзади
рабочего места Олега Петровича,  что  заставляло  его  всегда  следить  за
собой. Он же оказывался  первым,  на  кого  изливалось  ее  раздражение  в
подобных случаях.
   - Как будто нельзя было предупредить заблаговременно; у каждого же свои
дела, планы, а за десять минут до звонка ничего не успеешь перестроить...
   -  Если  любит  -  подождет,  -  лукаво  пропела  Люсенька,   складывая
рейсфедеры и убирая в сумочку какую-то мелочь из стола.
   Олегу Петровичу спешить было некуда, внезапная задержка ничего  у  него
не нарушала.
   Впрочем, долго ждать не пришлось; только что отзвенел звонок, а у входа
уже появилась долговязая фигура главного  инженера,  назначенного  главком
всего лишь два месяца назад и еще не  ставшего  привычным  и  "своим".  Он
поспешно прошел в кабинет завбюро,  где  оставил  шубу,  и  тут  же  снова
появился вместе с Львом Васильевичем, который сел за Люсин стол и об®явил:
   - Секретаря сегодня не надо. Посовещаемся, так сказать, в тесном кругу,
без всякого протокола. Артем Артемович выскажет нам некоторые претензии, а
нам надлежит сделать соответствующие выводы. Прошу вас, Артем Артемович!
   Лев Васильевич достал свой знаменитый карандаш и начал перекатывать его
между пальцами.
   Речь пошла о новом аппарате СК-12, который спроектировали еще в прошлом
году, а в этом уже изготовили в цехе головных образцов, успели испытать  у
одного из заказчиков и проводили теперь некоторую модернизацию и доводку.
   - Вы  ожидаете,  что  я  стану  вас  приветствовать  и  поздравлять?  -
прищурился главный инженер и, выдержав паузу, огорошил: - Драть  вас  надо
за такое творчество! Вы что же думаете, дирекции завода  только  и  забот,
чтобы  ваши  конструкции  проверять?  А  о  плане  завода  сами  вы   хоть
когда-нибудь задумываетесь, беспокоитесь?
   -  Простите,  а  чем  плоха  конструкция  СК-12?  -  не  выдержал  Иван
Семенович, больше всех причастный к выпуску нового аппарата.
   Иван Семенович был инженером старой  формации,  из  тех,  кто  когда-то
носил форменную - "умную"  -  фуражку  и  щепетильно  относился  к  своему
званию. Он был отличным специалистом, но имел, на  свою  беду,  невзрачную
внешность. Маленький, полненький, с пуговкой носика на кругленьком лице, с
маленькой бородкой  и  лысиной,  которую  было  уже  не  прикрыть  жалкими
остатками седых волос. Он знал, что производит невыгодное  впечатление,  и
из-за этого всегда горячился. За всю жизнь  он  так  и  не  поднялся  выше
конструктора  первой  категории.  Новый  аппарат  был,  в  основном,  его,
детищем, он им гордился и сейчас готов был, кажется, наговорить лишнего.
   - Я попросил бы, - хорохорился он,  -  воздержаться  от  необоснованных
обвинений и изложить  претензии  предметно.  Испытания  СК-12,  как-никак,
показали очень неплохие результаты.
   - Я имею в виду не работоспособность аппарата, а его вес и стоимость, -
уточнил главный инженер. - После модернизации он  стал  на  семьдесят  два
килограмма легче и дешевле чуть не на полтораста рублей!
   - Так и слава богу!
   - Которому... богу, Иван Семенович? Богу, может,  и  приятно,  а  какой
дьявол теперь и какими чудесами возместит нам недовыполнение плана по весу
и в рублях? Вы что, не знаете, сколько  этих  аппаратов?  Помножьте-ка  их
число на разницу в стоимости! Из своего кармана этот дефицит не  покроете:
зарплаты всех вас, здесь  присутствующих,  не  хватит.  Кто  же  возместит
разницу - Пушкин?
   - Ничего не пойму, -  вмешался  Погорельский,  зять  Ивана  Семеновича,
молодой, стройный инженер, не так давно пришедший из  армии.  Его  строгое
лицо  с  чуть  косящими  из-под  густых   бровей   глазами   всегда   было
непроницаемым, а высказывания кратки и лаконичны.
   - Модернизацию мы проводили  не  в  подполье,  -  продолжал  он,  -  на
чертежах расписывались и Лев Васильевич и вы,  а  экономия  должна  только
приветствоваться!
   - Ну, знаете ли, вы еще молоды, - возразил Артем Артемович, - но  здесь
есть опытные инженеры! В производстве помимо конструкций играет роль еще и
стратегия. Да, подписал я все чертежи, но у меня же не только этим  голова
занята. Тут, конечно, большая часть вины падает на вас, Лев Васильевич. Уж
вы-то могли бы задержаться с передачей калькуляции  в  плановый  отдел  до
нового года! А те тоже ничего не сообразили и представили все в главк... В
общем, подвели вы, товарищи  дорогие,  завод  своим  легкомыслием.  Теперь
думайте, как выйти из положения.
   Главный инженер устало опустился на стул сбоку от Люсиного  стола  и  с
подчеркнутым безразличием уставился в  окно,  за  которым  уже  сгустилась
темнота. Молчание затянулось, усиливая общую неловкость.  Лев  Васильевич,
по-видимому, решил, что ждут его вмешательства.
   - Кто желает высказаться? Смелее, товарищи, смелее!
   И тут Олег Петрович не усидел:
   - В "Крокодил" бы вас всех с такой проблемой! -  вырвалось  у  него.  -
Ведь это же надо сообразить, упрекать людей за то, что  они  создали  вещь
лучше и удобнее прежней! А уж обвинение в  том,  что  КБ  и  плановики  не
придержали новую калькуляцию, вообще  чем-то  близко  к  призыву  заняться
мошенничеством.
   - Вы все-таки не слишком разгоняйтесь! - одернул Лев Васильевич.  -  Не
забывайтесь и выбирайте выражения.
   - Нет уж! Сами напросились,  так  извольте  выслушивать  в  натуральном
виде, без позолоты. Тут Погорельский проронил что-то о подполье,  так  мне
кажется, что оно было не тогда, когда конструировали  аппарат,  а  сейчас,
когда собираемся спрятать, как говорится, концы в воду. Да и  чего  вы  от
нас ждете,  Артем  Артемыч,  чтобы  мы  дали  обратный  ход?  Так  это  же
невозможно, если бы даже мы захотели. Достойный выход, мне кажется,  здесь
может быть только один, но он находится уже вне пределов  конструкторского
бюро.
   - Какой, интересно, выход? - оживился главный инженер.
   - Перевыполнить план по количеству аппаратов.
   - Это в четвертом-то квартале!!!
   - Вот это зависит уже только от вас, Артем Артемыч.  Тут  все  в  ваших
руках. Материал у вас есть за счет сэкономленного, деньги должны оказаться
по этой же причине...
   - Но время, время!..
   - Ну тогда делайте стенки корпуса не железными, а из меди,  что  ли,  -
сразу подскочит и вес и стоимость...
   Олег Петрович готов был сказать еще какую-то  резкость,  но  тут  вдруг
сразу все заговорили так, что вообще  ничего  нельзя  стало  разобрать.  А
когда Лев Васильевич навел порядок, еще два конструктора коротко  сказали,
что они выполняли только частные задания и не в их компетенции разбираться
с  остальным.  Начиналось  переливание  из  пустого  в  порожнее,  и   Лев
Васильевич, переглянувшись с главным инженером, встал за столом,  постучал
по нему карандашом:
   - Ладно, - сказал он, ни на кого не  глядя.  -  Иронизировать  тут  или
оправдываться, я считаю неуместным. Мы, как ни крути, должны  считаться  с
тем,  что  завод  оказался  в  затруднительном  положении,  и  нет  ничего
предосудительного в том, что к нам дирекция обращается за помощью.  А  кто
же еще может ей посоветовать, если не мы, инженеры? Да  и  упрек  дирекции
нам следует в какой-то мере принять.  Но  вместе  с  тем  тут  возникла  и
неглупая мысль, - продолжил завбюро. - Я имею в виду перевыполнение  плана
по количеству. Но,  Артем  Артемович,  тут  уж  не  нам,  а  технологам  и
производственному  отделу  придется  теперь   перестраивать   графики.   А
работники КБ могут помочь созданием  приспособлений,  ускоряющих  процесс,
над этим мы  поработаем.  Ну  и  соответствующие  выводы  на  будущее  мы,
разумеется,  сделаем.  Есть  вопросы?  Артем  Артемович,   вы   что-нибудь
добавите? Тогда все можете быть свободны, товарищи.
   -  Ну,  держитесь  теперь!  -  зловеще  предупредила   Афина   Паллада,
поравнявшись с Олегом Петровичем при выходе. Шилом вас, что ли,  кольнули,
что вы распелись, как петух перед поваром? А я еще  считала  вас  тихоней:
всегда держались так, чтобы воды не замутить.
   - А что мне сделают? Надоело отмалчиваться.
   - Ай, Моська, знать она сильна! А чего ради  вы  ввязались,  не  только
ведь вас задели.
   - Я посочувствовал Ивану Семеновичу, он всегда  так  тяжело  переживает
служебные передряги, а в этом проекте он был ведущим, вы же знаете.
   - А не оказали вы ему медвежью услугу? Главный и без того обозлен.
   - Не думаю. Теперь, если и захотят сорвать зло, то скорее всего на мне.
   - Значит, огонь на себя, да?
   - Ну, а что мне терять, Афина Павловна?  Нам  не  страшен  серый  волк,
выгонят из этой проходной, найдется другая.  Мне  одному  нигде  не  будет
тесно, а у Ивана Семеновича большая семья, ему переезды не с руки.



        4

   По субботам у Олега Петровича были банные дни, и  по  этому  поводу  он
разрешал себе некоторые вольности -  побездельничать,  выпить,  помечтать.
Сегодня он тоже заблаговременно запасся веником, бутылочкой хорошего  вина
и под вечер  отправился  в  баню.  Мылся  он  не  торопясь,  расслабленно,
вслушиваясь, как по телу растекается тепло.
   Да и торопиться было некуда -  дома  никто  не  ждал,  предстояло  лишь
сварить суп из пакетика, разогреть  котлеты  да  посмотреть  телепередачу.
Нерадостная перспектива.
   И плохо не то, что пропал привычный уют;  одиноко,  пусто,  -  вот  что
особенно  угнетает  в  свободный  от  работы  день.   Хотя   бы   приятель
какой-нибудь забежал на огонек, так ведь нет, у  всех  знакомых  -  семьи,
свои планы, а знакомых холостяков, себе под стать, нет уже давным-давно.
   Так и пошло, как обычно.  Повозился  на  кухне,  поел,  попил  чайку...
Прилег на диван с книжкой да невзначай  заснул.  Впрочем,  проспал  он  не
долго, часа полтора, и до настоящего сна времени оставалось еще много.
   "Надо все-таки завести собаку, - думал Олег Петрович, нарезая  сыр  для
закуски. - Уходя на работу, буду запирать ее в  сарай,  а  потом  брать  к
себе. Но вот беда, жалко ведь обрекать беднягу  на  ежедневное  заточение,
скулить будет..."
   Программа передач в этот вечер Олегу Петровичу не понравилась, но чтобы
что-то шевелилось и звучало в доме, он смотрел все подряд  и  не  выключил
телевизор даже тогда, когда началась лекция по сельскому хозяйству, совсем
уж его не интересовавшая.
   - Будь здоров! - игриво подмигнул он лектору, поднимая рюмку.
   Так он и сидел некоторое время, как бы в компании с лектором, отрываясь
от экрана лишь для того, чтобы закусить или  закурить.  Он  даже  перестал
вслушиваться в то, что говорилось, задумался и вдруг, подняв глаза, замер,
пораженный лицом лектора.
   "Ведь это кто-то очень знакомый, как же я  сразу  не  заметил,  или  он
сменился? Черт возьми, разве возможно такое сходство: это же  вылитый  мой
покойный отец". А человек на экране молчал, вглядываясь в Олега  Петровича
с  чуть  заметной