ном магазине несколько пачек видовых открыток, теперь
была очередь за портретными изображениями, которых требовалось еще больше,
-  ведь  он  же  намеревался  моделировать  ни  мало  ни  много   общество
миниатюрного государства! Можно было, конечно, обратиться в фотоателье, но
пришлось бы об®яснять, зачем ему понадобилось "скупать  мертвые  души",  а
это выглядело бы подозрительно в любом случае. Тысячи и тысячи  лиц  нужны
были Олегу  Петровичу,  а  где  их  взять?  Правда,  это  -  не  такая  уж
неразрешимая проблема, но и ее одиночке сразу не решить.
   Как это нередко случается, выход был, что называется, перед носом.
   - Тебе абсолютно необходимо отдохнуть, посмотри, на что ты стал  похож!
- настаивала Афина Павловна.
   - Ладно, Фина, - пообещал он, - на днях схожу в поликлинику.
   Обещать-то обещал, но как подумал об очередях, процедурах, регистрации,
так и оторопь взяла: канительно - с одного мимолетного осмотра врач ничего
не установит, придется "наведываться", а то  еще  и  положат  для  лучшего
обследования, сколько времени пропадет!
   "К Кузьме Кузьмичу надо с®ездить, вот что! - решил Олег Петрович и  тут
же вспомнил, что тот издавна занимается фотографией. - Вряд ли  он  хранит
все негативы, но все же у него должен быть немалый склад пленок.  За  один
раз два дела и сделаю".
   Ну, а к Кузьме Кузьмичу только попадись  в  руки!  Он  сразу  же  начал
вертеть  Олега  Петровича  и  так   и   эдак,   простукивать,   ощупывать,
прослушивать и даже настоял на снятии электрокардиограммы.
   - Зато уж фотоснимочков я вам  дам  таких,  что  пальчики  оближете,  -
соблазнял он. - И берите их сколько хотите,  хоть  все  забирайте,  только
ведь отпечатки я давно уничтожил, остались лишь негативные пленки.
   Олег Петрович об®яснил, что для его целей это безразлично.
   - Тем лучше. А теперь, друг мой, идемте в больницу. И  без  разговоров,
пожалуйста...
   - Нет, дорогуша, - заявил он, просмотрев полученную кардиограмму, - вас
непременно надо класть  на  серьезное  обследование.  Я  видывал  за  свою
практику всякое, но не могу разобраться, в  чем  дело  у  вас.  Прекрасная
форма кривых, и при этом - сто двадцать пять ударов в минуту  в  спокойном
состоянии, - это же уникальный случай!  Уж  не  сказывается  ли  на  вашем
сердце влияние установок пришельцев? Или переутомились:  ведь  вы  писали,
как вы работаете с конструкторами, не изматывает ли это вас?
   На обследование Олег Петрович все же не согласился, вырвался от  Кузьмы
Кузьмича, вновь прибегнув  к  психологическому  давлению,  но  запугивания
доктора не остались безрезультатными:
   "Вот управлюсь с планом отдела, закончу  первую  очередь  "Шехерезады",
получу хоть какие-то признаки нового в ее работе, тогда придется, пожалуй,
согласиться  и  на  обследование,  а  временно  с   отделом   Погорельский
справится, - решил он. И он дождался этих результатов.
   Ему много раз случалось переживать радость  при  виде  первых  оборотов
сконструированных им машин, тех самых, которые, зародившись в его  голове,
в дальнейшем обрисовывались прихотливыми линиями чертежей на его  кульмане
и затем воплощались в сталь, бронзу, пластмассу,  впервые  взглядывали  на
мир очами приборов и начинали дышать, существовать и работать. Ему ли было
не знать непередаваемого трепета, охватывающего созидателя  машины,  когда
он первый раз коснется включающего  рычажка  или  кнопки!  Что  произойдет
вслед за этим? Пойдет ли машина предназначенным ходом,  послушно  и  легко
или заартачится, "свернет шею" какой-то детали,  заскрежещет,  заклинится,
брызнет огнями короткого замыкания и встанет? А то пойдет  вразнос,  успей
только остановить? И потом придется долго  и  канительно  "доводить"  свое
детище "до ума", переделывать узлы, подгонять детали, перестраивать режим.
   Всякое бывало, и всегда пуск и наладка  созданного  образца  оставались
самыми острыми переживаниями конструктора, самыми памятными  во  всей  его
работе, в его жизни.
   На этот раз переживания были еще острее - испытывалась не просто  новая
конструкция, а нечто,  привнесенное  извне,  и  неизвестно,  как  она  еще
проявится. И Луна, и ангел тут были,  кажется,  уже  ни  при  чем,  первая
очередь их подсказки подверглась уже  его  материальному  воплощению,  его
обработке и готова была начать действовать независимо от посторонних сил.
   Последний  раз  проследив  только  что  законченные  соединения,   Олег
Петрович, сдерживая нетерпение, прибрался в аппаратной, сел перед пультом,
надел шлем, вздохнул и нажал кнопку "пуск".
   Наискось мелькнули перед глазами знакомые огоньки его мыслей и  тут  же
пропали, словно схваченные машиной, которая сложила из  них  некий  образ,
видимый сквозь побледневший  пульт  и  стену  за  ним,  как  бы  в  пустом
пространстве. В следующие секунды окружающее растаяло в  белесой  мгле,  а
неясный вначале образ окреп, приобрел об®ем и цвета  и  двинулся  к  Олегу
Петровичу в  виде  обнаженного  до  пояса  человека  могучего  сложения  с
мужественным лицом, обрамленным окладистой курчавой бородой.
   "Действует!  Машина  работает!!!"  -  возликовал  Олег   Петрович,   но
последующее несколько умерило его восторг. Остановившись метрах в трех  от
Олега Петровича, человек поднял, как бы для приветствия, руку  и  произнес
глубоким басом:
   - Протокл.
   "Странно, неужели Кузьме Кузьмичу приводилось лечить греков?  И  почему
Протокл, а не Патрокл?" - удивился Олег  Петрович,  но  на  всякий  случай
ответил:
   - Очень приятно. А я - Олег.
   - Пропади пропадом, - неожиданно прогудел бас.
   - Но-но, не очень-то!  -  всерьез  одернул  Олег  Петрович,  а  Протокл
повернулся и пошел обратно.
   "Ага, вижу со спины, значит, блок  довоображения  действует",  -  опять
порадовался Олег Петрович, а Протокл повернул голову и бросил через плечо:
   - Прохвост.
   Тут сердитый мужчина дернулся и пропал, провалившись в какую-то даль, а
слева,  неуверенно  ступая,  появилась  миловидная  женщина  с   заботливо
уложенной прической, но в лифчике,  окаймленном  узеньким  кружевом,  и  в
чем-то вроде плавок, самого минимального размера.
   - Дамочка Дафния, - отрекомендовалась она, остановившись  и  поглядывая
на Олега Петровича исподлобья.
   - Ай, какое неподходящее имя! - отозвался Олег Петрович, -  оно  совсем
вам не к лицу. Неужели родители не могли подобрать получше? Вы сменили  бы
его, что ли.
   - Давным-давно Диана, - отозвалась она.
   - Вот это гораздо красивее,  но  зачем  же  вы  продолжаете  называться
блохой?
   - Давай дальше думай, дубина.
   - Ах, бесстыдница, ты тоже  вздумала  грубить?  А  ну,  вон  отсюда!  -
приказал Олег Петрович и,  нащупав  кнопку  "стоп",  надавил  ее.  Дамочка
мгновенно исчезла, и так же моментально появилась  окружающая  обстановка.
Не поднимаясь с места, Олег Петрович задумался.
   "Главное - машина действует совсем по-новому,  без  программной  ленты,
отзываясь только на биотоки мозга. Дисплей не включен, образы создаются не
на его экране, а сразу в пространстве, как и следовало ожидать.  Они  даже
реагируют в некотором смысле на мои  слова,  но  слишком  уж  лаконичны  и
почему-то агрессивны. К тому же Геракл... то бишь  Протокл,  исчез  как-то
вдруг,  неестественно,  -  тут,  по-видимому,  что-то  рвется  в   контуре
логической связи. Ну что же, ничего  особо  настораживающего  в  поведении
машины не  обнаружилось,  температура  нормальная,  и  никакая  защита  не
сработала.  Теперь  можно,  кажется,  подсоединить  ландшафтный  контур  и
продлить испытание без опаски".
   Олег Петрович подумал еще о-том, что имена появившихся персон совсем не
могут быть связаны со снимками Кузьмы Кузьмича, там  их  вообще  нет,  они
могли взяться  только  из  книжицы,  позаимствованной  им  в  ЗАГСе,  что,
впрочем,  не  об®ясняло,  каким  образом  в  перечне  русских  имен  могло
оказаться древнегреческое. "Ладно, разберемся на  досуге",  -  решил  Олег
Петрович, услышав вдруг, как вдали  хлопнула  дверь  бюро,  и  задержался:
"Машина выключена, так что на этот раз наверняка  уж  идет  не  фантом,  а
вахтер".
   Так оно и было. Послышалось, как щелкнул выключатель, и кто-то,  шаркая
ногами, подошел к аппаратной.
   - А я смотрю со двора, вижу свет в окне, дай,  думаю,  зайду,  проверю,
кому еще не спится в ночь глухую? - проговорил пришедший, остановившись  у
двери.
   Олег Петрович снял каску, повернулся со  своим  вращающимся  креслом  и
готов был поверить, что появился все-таки призрак: ведь у  двери-то  стоял
Лев Васильевич, бывший начальник бюро! Да еще - в форме  охраны  завода...
Да еще с бородкой седовато-рыжеватого цвета. Да еще в такое время...
   - Здравствуйте, Лев Васильевич. Что  это  вы  так  нарядились?  И  -  с
бородкой? - ляпнул Олег Петрович. - Проходите, пожалуйста.
   - Нет, я у двери посижу, у меня ноги грязные. Которые сутки дождь  льет
даже по ночам. А что вам моя бородка не  по  душе?  Она,  по-моему,  лучше
смотрится, чем ваша бритая голова.  Не  к  сезону  вроде  бы  с  шевелюрой
расстались.
   - Кому что нравится...
   - Безусловно. А наряд я не выбирал, он положен мне по роду моей работы.
   - Что! Уж не хотите ли вы сказать, что поступили на завод охранником?
   - Именно так. Кстати сказать, вы уже не раз пред®являли мне  пропуск  в
проходной, когда я был в первой смене.
   - Не может быть! Как же я не заметил?
   - На вас это похоже, вы всегда поглощены чем-нибудь. Впрочем,  не  один
вы меня не приметили: перед вахтером проходят не глядя, да и форма  меняет
внешность.
   - Но позвольте, почему вам вздумалось вернуться на  работу,  да  еще  в
таком качестве?
   - Унизительно, да? Вот поболтаетесь с годик на  пенсии,  как  дерьмо  в
проруби, может быть, и вас потянет в сторожа.
   - Да почему же в сторожа? Вставайте хоть завтра за кульман, я вас сразу
же оформлю конструктором первой категории.
   - Нет, нет! Не та уж голова стала, не  потяну.  Да  и  обидно  было  бы
работать за так, ведь из пенсии  удерживать  бы  стали,  а  сейчас  мне  и
зарплата идет, и пенсия целиком  поступает.  Разумеется,  имей  я  рабочую
специальность, не пошел бы в вахтеры, но  чего  нет,  того  уж  теперь  не
достанешь. А вот вы зачем здесь до таких пор торчите, не управляетесь, что
ли, в положенное время?
   -  Как  сказать...  со  службой  укладываюсь,  а  помимо  того  хочется
разведать еще кое-какие идеи.
   - Ну да, ну да, вы беспокойный, ищущий, вам можно позавидовать.  Ладно,
пойду я, не буду больше мешать...
   С этими словами бывший начальник ушел, а Олег  Петрович  еще  некоторое
время сидел лицом к двери, прислушиваясь к шуму дождя за окном, который он
только сейчас заметил, а на душе у  него  остался  осадок,  будто  это  он
обидел ушедшего, заняв его место. Наконец он встряхнулся, прошел за пульт,
сделал там нужные пересоединения и продолжил испытание.
   На этот раз перед ним простерлась улица незнакомого города  с  булыжной
мостовой и трамвайными рельсами, идущая несколько наискось, как  ее  сняли
для видовой  открытки.  Ясно  различались  вывески  и  таблички,  блестели
витрины, со стен домов наклонились красные флаги. И эти  флаги  шевелились
на ветру, а по дощатым тротуарам шел парод - к Олегу Петровичу, от него  и
через  дорогу  на  поперечной  улице.  По  мостовой  ходили,  кружились  и
перелетали с места на место голуби.
   По  тротуару  справа,  покачивая  бедрами,  ничуть  не  смущаясь  своим
полуголым видом, уходила дамочка "Дафния", которую он узнал по ее плавкам.
Она спокойно дошла до угла и свернула за  него,  а  из-за  этого  же  угла
вывернулась старинная легковая "газовка" и,  набирая  скорость,  распугала
затрещавших  крыльями  голубей  и  помчалась  на   Олега   Петровича   так
стремительно,  что  он  не  выдержал  и  конвульсивно  нажал  кнопку.  Все
изображения исчезли, но внутри машины  секунды  три  еще  слышался  шорох:
должно быть, перематывалась по инерции какая-то запись.
   "Надо проверить тормоза барабанов", - подумал Олег Петрович и,  немного
помедлив, снова включил устройство.
   "Газовки" уже не было, а из-за того же  угла  выдвинулась  и  пошла  на
Олега Петровича небольшая колонна людей с плакатами и  транспарантами,  но
без  оркестра,  хотя  откуда-то  издалека  доносилось  уханье  барабана  и
временами  прорывались  низкие  тона  труб.   Демонстранты   пели   что-то
неразборчивое и подходили все ближе, а Олег Петрович вдруг стал опускаться
совсем так, как это происходит в кино, словно погружался в мостовую,  пока
сверху не осталась  одна  только  голова.  "Того  и  гляди  растопчут",  -
поежился он, но сдержался, не нажал кнопку - хотя  так  и  подмывало  -  и
колонна подошла вплотную и стала шагать но нему.
   Это было совсем не ощутимо, а все же  страшновато.  Ботинки,  туфельки,
сандалеты и даже сапоги с размаху били его по глазам и в  зубы,  наступали
сверху, проносились около висков, шлепали, стукали,  скрежетали  по  сизым
булыжникам, вздымая застрявшие между ними крупицы мусора и затмевая свет.
   "Как  достоверно  работает  блок  довоображения,  не   хватает   только
запахов!" - порадовался Олег Петрович и даже зажмурился от поднятой  пыли,
а когда мелькание ног прекратилось, увидел, что снова стал подниматься над
мостовой. За колонной еще некоторое время  спешили  вприпрыжку  ребята,  а
немногим спустя сверху опять спланировала стая голубей и принялась  что-то
выискивать на мостовой. По тротуарам теперь шли  только  редкие  прохожие,
некоторые одеты прилично, другие в пижамах, а  то  и  в  трусах,  попавшие
сюда, вероятно, из коллекции Кузьмы Кузьмича.
   "Ну что ж, - усмехнулся Олег Петрович, - пусть в этом государстве царят
свои обычаи и порядки, пусть одеваются, как хотят". И тут он увидел  среди
других знакомую личность.
   - Товарищ Протокл, можно вас на минутку! - окликнул Олег Петрович.
   - Пожалуйста, - остановился тот, подняв голову.
   - Скажите, из-за чего вы давеча меня обругали?
   - Прошу прощения.
   - Вы были чем-нибудь расстроены?
   - Правильно. Почему-то плохо получается проект. Пустяк проклятый путать
приходится.
   - Ну, а я тут при чем?
   - Просто под руку попасться-адусь-вдушься-ался.
   - Что, что?
   - Понять просто.  Прощайте  покуда,  пойду,  пожалуй,  покурить.  Потом
повстречаться-аешь-адут-аемся.
   Разговор давался этому могучему человеку нелегко, его даже передернуло,
он кивнул и побежал в ту сторону, куда прошла колонна.
   "Не перегрузить бы машину", - поосторожничал Олег Петрович  и  выключил
"Шехерезаду". Сразу же, как если  бы  он  открыл  глаза,  проснувшись,  он
увидел все на своих местах. Термометры показывали  допустимый  нагрев,  не
ощущалось  запахов  горелого,  на  часах  было  без   десяти   три,   пора
заканчивать. Идти домой было уже  бессмысленно  и  предстояло  соснуть  до
работы  на  диване  в  библиотеке  своего  отдела,  ключ  от  которой   он
предусмотрительно попросил вчера.
   Прежде чем встать, Олег Петрович обдумал то, что увидел. Узлы, блоки  и
контуры машины извлекали из массы заложенного в нее  материала  образы  по
выбору устройства, сходного с генератором случайных чисел, и создавали  из
них события не как попало, а в некоторой  логической  взаимосвязи.  С  ним
вели даже правдоподобный диалог. Но особенно всем этим  Олег  Петрович  не
обольщался, он успел уловить  и  существенные  недостатки:  все  это  было
все-таки далековато от обычной жизни, в нем содержалась некая  условность.
Протокл, например, строил фразы с большим трудом, подбирая для них  только
слова, начинающиеся с "пэ",  а  дамочка  "Дафния"  предпочла  букву  "дэ".
Очевидно, лексика машины распределилась по персонажам, как в словаре. Да и
грамматикой персонажи не владели. Этому машину нужно еще обучать.
   Олег Петрович помнил также, что пение демонстрантов было неразборчивым,
потому что они пели, не считаясь друг с другом: кто-то тянул  "Гори-гори",
другой все начинал  "Варшавянку",  третий  -  плясовую.  В  общем,  записи
магнитофонных лент распределились между участниками по неведомому выбору.
   "Ничего, - заключил Олег Петрович, - в машине  осталось  еще  множество
незадействованных участков, и схема исчерпана далеко не вся, а для  первой
очереди недурно и то, что получилось. А загадок, конечно, много. И больших
и маленьких. Тот же Протокл, откуда могло взяться такое имя?"
   Как ни утомился Олег Петрович, но все же не стал откладывать  последний
вопрос.  Книжку  имен  он  уже  вернул  в  ЗАГС,  а   записанный   машиной
орфографический словарь лежал еще в аппаратной. Олег Петрович достал  его,
раскрыл на букве "пэ" и  рассмеялся:  через  слова  "протобестия,  проток,
протокол, протолкать..." шла белесая линия, оставшаяся,  должно  быть,  от
налипшей при печатании краски, которая "украла" в  этих  словах  по  одной
букве, так  что  из  протокола  получился  протокл.  "Если  бы  все  тайны
открывались так просто!" - подумал Олег Петрович и пошел за  пульт,  чтобы
убрать каску и  пересоединить  кое-что  для  работы  машины  утром  по  ее
обычному назначению.
   Всунувшись по плечи  внутрь  корпуса  и  придерживаясь  за  дверцу,  он
норовил попасть отверткой в шлиц, думая, что пора  уж  применить  тумблеры
вместо временных соединений проводничками. И то ли уж так темновато  было,
то ли просто у него глаза слипались, но дело продвигалось плохо,  отвертка
неожиданно  сорвалась,  и  он  сунулся  головой  куда-то  внутрь,  тут  же
отпрянул, упал, а  дверца  откачнулась  и  автоматически  защелкнулась  на
внутренний замок.
   Там, за  пультом,  его  и  обнаружил  Лев  Васильевич,  заметивший  при
последнем обходе, что в аппаратной отдела главного конструктора  свет  еще
не погашен.



        25

   Дорогой Кузьма Кузьмич!
   Приветствую Вас и Вашу семью, рад, что Вы вернулись  из  своего  круиза
здоровым, полным впечатлений и в хорошем настроении.
   Я уже сообщал Вам, что у меня  тоже  была  поездка,  хотя  и  не  столь
далекая, как у Вас, но по телефону  многого  не  скажешь,  поэтому  изложу
сейчас во всех подробностях.
   Начну с того, что я чуть не "дал дуба",  заслушавшись  "Шехерезаду",  о
которой Вы знаете. Электротехника - область все же  строгая  и  не  любит,
когда с ее установками обращаются на "ты", забывая технику безопасности, а
я пофамильярничал и получил по заслугам. Для меня  двести  двадцать  вольт
привычны, но вышло так, что я попал под напряжение бритой  головой,  когда
держался рукой за заземленный корпус, так что весь ток прошел через  меня,
я свалился да при этом еще долбанулся своей голой головой обо что-то.
   Это я теперь так об®ясняю, а в то время все  выглядело  иначе.  Вахтер,
нашедший меня бесчувственным в луже крови, вызвал неотложку,  а  поскольку
крови я потерял многонько, пришел в себя лишь в больнице. Спустя  какое-то
время заявилась зареванная Афина. Она старалась  выглядеть  беспечной,  но
я-то видел, что ее косметика пострадала, а губы нет-нет да и передернутся.
   - Пустяки, олененок, - говорила она, -  переутомился,  вот  и  накатила
дурнота, у меня это тоже случалось.
   Но ведь от меня, доктор, не скроешь мысли, особенно,  если  они  так  и
рвутся из головы встревоженного человека, словно  чирки  из-под  выстрела.
Мне сразу стало ясным, что она говорила  с  врачами  больницы,  а  те  уже
обрекли меня. "Летальный исход, летальный  исход",  -  металось  у  нее  в
голове. Тут дело в том, что в больнице не подозревали об  ударе  током,  а
приписали  происшествие  к  разряду  случаев  сердечной   недостаточности,
поскольку Вы, лукавый друг, оказывается,  поставили  их  в  известность  о
ненормальной работе моего сердца еще до этого случая и тайком от меня.  Не
знали врачи и о моей близости с Афиной, сочли ее  приход  обычным  визитом
сослуживицы, потому и не подумали смягчать при ней диагноз.
   А ведь я и сам толком не знал,  почему  свалился:  Афина  сказала,  что
лежал за пультом, а пульт был закрыт, как ему и положено,  тут  уж  и  мне
пришлось п