ы. Вы напишите статью. У вас все - убедительно.
   -  Да  упаси  бог!  Я  уже  удружил  тут  одним  хорошим  людям   своей
писаниной... Да и с какой радости полезу я в чужие дела!  На  меня  и  без
того последнее время сыплются, как из мешка Пандоры, чужие заботы и  дела:
а у меня своих - хоть отбавляй.
   - Не волнуйтесь, статью напишите анонимно. Не  хватит  одной,  напишите
еще пять. Фактов хватит, декан после оплеухи озлился.
   - Вот и пишите сами. Все - пять или шесть. И все - анонимные. А я  могу
на все эти дела дать вот последний пятак на метро.
   Афина Павловна пятак взяла  и  спрятала  в  карманчик  своего  рабочего
элегантного халата, а от разговора не отступилась:
   - Обошлась бы без вас, умей я писать. И не форсите своей  брезгливостью
к анонимкам, другого  в  этом  случае  не  дано.  В  общем,  голубчик,  не
брыкайтесь, ни на кого больше я положиться не могу.
   - Какой я вам голубчик!
   - Ну, миленький, ну не сердитесь. Уж если я  себе  вбила  что-нибудь  в
голову, меня никакие шлагбаумы не удержат...
   - Ну, знаете...
   Но  тут  на  площадку  вышло  еще  трое  конструкторов  -  покурить,  и
собеседникам пришлось вернуться к своим кульманам. Олег Петрович не  успел
еще углубиться в свой чертеж, как почувствовал беспокойство. Что-то мешало
сосредоточиться, в голове накапливалось настойчивое требование действия  и
складывалась странная  мысль:  "Это  я  так  просто  не  оставлю,  я  тебя
расшевелю! Подумаешь! Ничего, это лишь начало..." И по внезапному озарению
он догадался, что это не он так думает, а кто-то  другой,  возбужденный  и
настойчивый. "Уж не Афина ли?"
   И в самом деле, не  прошло  и  десяти  минут,  как  она  подкралась  и,
приколов поверх его чертежа бумажку, обронила:
   - Вам надо хорошенько взвесить исходные данные. - И  отошла.  На  листе
было написано:  "Что  за  возмутительная  манера  отлынивать!  Тут  пример
антиобщественного поступка, а вы норовите в кусты спрятаться!"
   Олег Петрович написал коротко и исчерпывающе: "Я  не  пушка,  стреляйте
сами".
   Зрение у Афины Павловны было отличным, она разобрала  ответ  со  своего
места, сразу же подошла и приписала: "Вы просто трус", - а вслух добавила:
   - А как вам понравится такой вариант?
   - Он, если хотите знать, может быть истолкован  различно,  -  при  этом
Олег Петрович добавил на бумажке: "Ничто человеческое  мне  не  чуждо,  но
бояться мне покамест нечего, а влезать в чужие оглобли нет никакой охоты".
Дальше переписка шла так:
   - Вот этот разрез у вас попросту безграмотен.  "Я  вас  ценила  гораздо
выше".
   - Да нет, вы сами путаетесь в элементарных вещах. -  "Не  прибегайте  к
затасканным приемам. Я не ребенок, не подначивайте, ничего не добьетесь".
   Со стороны можно было  подумать,  что  два  инженера  обсуждают  сугубо
технический вопрос. На них никто даже не оглянулся.
   - А вы все-таки вдумайтесь,  куда  приведет  ваша  схема.  Вдруг  да  я
преследую еще какие-то особые цели; не прогадайте!
   -  Будьте  уверены,  параметры  не  подведут.   -   "Слушайте,   Афина,
перестаньте вымогать: если вы настырны, то и я упрям.  Конец,  не  мешайте
работать".
   Афина Павловна в сердцах сорвала листок, скомкала и бросила в корзинку.
Больше она к Олегу Петровичу не подходила, перестала с ним разговаривать -
обиделась, что ли. Пройдет, поздоровается и шуршит сзади.  Ей  его  хорошо
видно, наблюдай хоть целый день, а ему к ней как присмотреться? А тут  еще
начали опять увиваться за Афиной  Павловной  разные  ухажеры.  То  и  дело
подходит к ней то  один,  то  другой,  будто  по  делу,  а  Олег  Петрович
улавливает  и  разные  "кавалерские"  разговорчики  вполголоса  и  игривый
смешок. С ним она так не смеялась. Олег Петрович взял  да  и  поставил  на
лоток своей доски карманное зеркальце,  считая,  что  этим  выполнял  свое
намерение "придирчиво" наблюдать за Афиной.
   Видно ее стало хорошо, но ничего примечательного он заметить не  успел,
а вот Афина Павловна обнаружила его уловку очень скоро - ох уж и зрение же
у нее! Поймав его взгляд в зеркальце,  она  подошла,  сунула  зеркальце  в
карман своего халатика и прошипела:
   - Как не стыдно! Будто гимназистик чеховский.
   Олега Петровича как кипятком ошпарило, надо же так вляпаться  в  его-то
годы! Он с досадой швырнул циркуль  на  стоящий  сбоку  столик,  вышел  на
лестницу и стал мерить площадку шагами, пока не выкурил папироску, а потом
тихо пробрался к своему  кульману.  Зеркальце  Афина  Павловна  так  и  не
отдала, но на другой день, проходя мимо, промолвила вполголоса:
   - Хватит уж переживать-то.
   Хватит, конечно, но чувствовал себя  Олег  Петрович  неловко  и,  чтобы
сгладить отношения, как он об®яснил себе, к концу работы  пригласил  Афину
Павловну в кино. Она согласилась неожиданно просто.
   А перед началом сеанса они прошли к старой части поселка,  начинавшейся
сразу за железнодорожным переездом.  Там  был  старинный  липовый  парк  с
кустами жасмина и с танцплощадкой, куда в  погожие  дни  издавна  тянулась
поселковая молодежь. Правда, сейчас было еще не время, снег уже стаял и на
асфальте и на дорожках, но еще залежался в кустах, и было  прохладно  -  в
легоньких платьях не щегольнешь и мороженого не захочешь.
   А все-таки и сейчас здесь было хорошо и по-весеннему радостно. В кронах
лип, еще  не  зазеленевших,  оживленно  возились  и  что-то  свое  азартно
обсуждали грачи, над рекой у парка  стремительно  проносились  прилетевшие
ласточки-береговушки,  то  взмывавшие  высоко  в  незадымленное  небо,  то
скользящие над самой рекой, только что не задевая ее  крыльями,  и  воздух
здесь был совсем не тот, что у завода, в нем хранился запах снега и  реки,
в нем был парок просыпающейся земли.
   Олегу Петровичу нравился этот парк и эта часть поселка, еще удержавшего
остатки исконно  русского,  старинного,  но  уже  сменившего  булыжник  на
асфальт и все больше вытеснявшего домишки чуть ли не дореволюционной  поры
современными   удобными   и   благоустроенными,   но   такими    безликими
многоэтажными зданиями.
   Говорили они с Афиной Павловной о разном - больше о заводских делах и о
его поездке,  о  знакомых.  О  неудаче  Ивана  Семеновича  она  больше  не
заикалась.
   Его и самого подмывало вмешаться  в  это  дело  -  не  путем  анонимок,
конечно, а личным влиянием, как во ВНИИГПЭ -  исправить  несправедливость.
Помимо всего прочего его побуждало к этому желание проверить  еще  раз  на
посторонних свое влияние; на знакомых ему каким-то  странным  образом  это
заметно удавалось. Даже упрямая Афина  Павловна,  сдавая  свои  позиции  в
одном техническом споре, однажды проворчала с досадой: "Не  знаю,  чем  вы
умеете убеждать, Олег Петрович. И доводы  у  вас  иной  раз  уж  не  очень
убедительные, но с вами соглашаешься, почему-то веришь..."
   Так оно и было, но в данном случае он не решился на проверку, побоялся,
не навредить бы здесь еще больше.



        12

   Происшествия реальной жизни чуть не вытеснили из головы Олега Петровича
впечатления странных видений и  снов,  но  он  все-таки  спохватился,  что
подходит время,  когда  эти  странности  могут  повториться.  Хорошо,  что
прошлый раз он пометил в  своем  календаре  листок  того  дня,  когда  ему
вторично приснились космические странники. Придя с  работы,  он  убедился,
что двадцать семь дней назад он написал на листке: "Гибель Фаэтона".
   "Значит, сегодня  уже  можно  что-то  ожидать.  Что  же  это  будет?  -
размышлял он, заканчивая свой скромный ужин. - Покажут во сне третью серию
космического фильма или пожалует гость из телевизора?"
   Ему  подумалось,  что  теперь,  после  полетов   человека   в   космос,
"космические" сны могут сниться не только ему, что в этом можно  усмотреть
некую причинность, но чем об®яснить видения  наяву?  Олег  Петрович  убрал
посуду,  закурил.  Он  решил,  что  стоит   попробовать   посидеть   перед
телевизором, включенным на пустой канал.  "Сон  придет  или  нет,  а  пока
подождем". Рассудив так, он устроился в кресле поудобнее  и  уставился  на
освещенный, но пустой экран.
   "Интересно, за кого меня сочли бы знакомые, если бы  застали  за  таким
бесцельным созерцанием? Скорее всего именно за "помешанного", - усмехнулся
он и стал представлять, кто и как это  выразил  бы  соответственно  своему
характеру. Когда, очередь дошла до Афины Павловны,  он  подумал,  что  та,
наверное, и сама не отказалась бы принять участие  в  его  эксперименте  и
подосадовал, что это не пришло в голову раньше, - сидели бы сейчас  рядом,
разговаривали, было бы не так скучно.
   "Хотя нет, - отбросил он эту мысль, - она являлась бы лишним  фактором,
который не следует пока вводить в опыт. Ведь когда что-то произошло с ней,
меня никакая странность не коснулась".
   Тут он поймал себя на том, что об Афине Павловне, к которой  он  раньше
был абсолютно равнодушен, он стал думать частенько.
   "Уж не начинаю ли я увлекаться сдуру? Вздор какой: она и я - два разных
поколения! Правда, она, кажется, внимательнее ко мне,  чем  к  другим,  но
это, скорее всего, знаки уважения к старшему. Что  говорить,  разве  такой
друг сердца ей нужен!"
   И Олег Петрович снова, как в Уфе, подумал, что среди всех известных ему
заводских ухажеров не найдется такого, который всерьез мог бы рассчитывать
на благосклонность Афины Паллады.
   "Вот Новиков, тот, действительно, был бы ей  парой,  -  вспомнился  ему
давнишний институтский товарищ. - Надо же случиться такому совпадению, что
Новиков убит тоже под Славянском, как и отец Афины Павловны, в одно  и  то
же время и, вероятно, в одном с ним бою!.."
   Ленечка Новиков так отчетливо представился Олегу Петровичу,  как  будто
он видел его только вчера или на  прошлой  неделе.  Он  вспомнился  с  его
доброй улыбкой, располагающей внешностью и веселым характером. Да,  вот  у
кого была такая наружность, которая влекла к нему  не  только  женщин,  но
покоряла и парней. Тут уж сказывался, конечно, характер Новикова, на  него
всегда можно было положиться.
   "Как горько, что к нему никогда уж не  заглянешь,  не  напишешь  ему  и
телеграмму к празднику не пошлешь! Слюнтяем  я  становлюсь  под  старость,
расчувствовался..." - укорил себя Олег Петрович, по без насмешки,  тоже  с
тихой грустью. Он даже прикрыл глаза, чтобы представить давнего  друга,  а
когда открыл, то увидел его на экране.
   "Сейчас пройдет, это - обычное  последствие..."  -  подумал  было  Олег
Петрович, но тут же отбросил всякие попытки об®яснения, потому что Новиков
двигался! Да, Ленечка шел откуда-то из глубины экрана  легкой,  танцующей,
"как на пружинках", походочкой, и, хотя был еще не близко,  Олег  Петрович
удивительно отчетливо различал Ленечкины  кудри  и  шнурки,  стянувшие  на
груди лимонного цвета футболку,  и  даже  пушистые,  "девчоночьи"  ресницы
Ленечки.
   Он шел, приближаясь  и  вырастая,  а  возле  него  начинали  проступать
очертания местности, бугрилась булыжная мостовая с обочинами и канавами по
бокам, за которыми виднелись деревья, какие-то палисадники,  огораживающие
одноэтажные дома,  появился  киоск  с  газированной  водой,  водопроводной
колонкой возле него, потом шлагбаум с веревкой и переезд, и вновь -  такие
же домишки давней постройки, не городского,  но  явно  и  не  деревенского
типа. И стали попадаться люди.
   Новиков шел, заняв уже весь экран, так что дома и прочее  виднелись  за
пределами рамки, едва лишь проступавшей, а затем пропавшей совсем, он  шел
и улыбался.
   А окружающий ландшафт плотнел все ощутимее, обстановка комнаты тускнела
и расплывалась, растворялась в этом, ставшем реальным  и  выпуклым,  мире,
где под самым настоящим небом, заменившим потолок, шел  Новиков,  начавший
двигаться так неудержимо и стремительно, что Олег Петрович не успел встать
и посторониться, как тот чуть не наступил на него, и в этот миг восприятие
Олега Петровича словно бы вывернулось  наизнанку,  он  увидел  все  вокруг
по-иному и, оставаясь  еще  самим  собой,  еще  больше  почувствовал  себя
Новиковым.
   "Да, конечно же, он - Новиков,  и  это  он  идет  по  хорошо  знакомому
пригороду в давно известный заводской парк, откуда уже доносится вальс..."
   Какая-то девушка в лиловом беретике и вязаной  жакетке  улыбнулась  ему
подведенными глазами, и он кивнул ей охотно, радостно:
   - Не в ту сторону идешь, Людмилочка, танцплощадка - там!
   - А я и не Людмила вовсе, а Вера, - откликнулась она. А  в  парк  приду
позднее, через часик. Может, дождешься?
   И она прошла. А потом повстречался гражданин  с  портфелем,  усталый  и
озабоченный настолько, что, кажется, не замечал ничего вокруг.
   - Зажгите сигаретку, товарищ, она погасла, а  вы  сосете,  -  подсказал
Олег Петрович, а Новиков улыбнулся, та к, что у прохожего лицо посветлело:
   - Да, черт возьми, задумался. Спасибо.
   Прошел и этот. А вечереющий  воздух  принес  откуда-то  запах  жасмина.
Прошелестели листья  на  деревьях  у  дороги,  стрижи  перекрещивали  небо
свистящими крыльями, вдалеке крикнул паровоз.
   Ах, как глубоко и сладко дышалось, как легко ходили руки в такт  шагам,
как отчетливо чувствовалась каждая жилочка в молодом, упругом теле, так  и
рвущемся в движение, в полет! Сам не зная зачем,  Новиков  вдруг  побежал,
легко и быстро, хотя торопиться ему было не к чему и хотя у кассы, которую
он уже видел, не было никого, окошечко было открыто, и он знал, что оно не
закроется еще добрый час. Просто так уж захотелось пробежаться.
   - А почему без дамы?
   - Ах, тетя Клава, что вы, что вы! Я еще маленький, мне не до дам...
   "А в самом деле, что же я без Шурочки пришел? Хотя... Ну да, сегодня  у
нее вечерняя смена..."
   К-этому времени в Новикове ничто уже не говорило об Олеге  Петровиче  и
только мимолетные всплески ставшего чужим сознания на миг озадачивали его.
Так случилось, когда,  подбегая  к  кассе,  он  отпасовал  куда-то  вправо
подвернувшийся под ногу камешек и ему показалось, что здесь должен бы быть
асфальт, а не булыжник. А когда вспомнил о  Шурочке,  он  тут  же  подумал
мыслями Олега Петровича. "Интересно, бывает ли  здесь  на  танцах  Афина?"
"Какая  Афина?  Ха-ха!"  -  вмешалось  сознание  Ленечки,  и  он  даже  не
задержался на мелькнувшей в голове "чужой" мысли, "нелепой для него.
   Смеркалось. С недалекой реки потянуло прохладой. Запах жасмина смешался
с запахами липы и реки. Примолкшая было радиола заиграла любимый  Ленечкин
фоке "-Мистер Браун".
   На танцплощадке, следя за  танцующими,  прижалась  к  бортику  одинокая
девушка. "Дурнушка, должно быть, - подумалось  Ленечке.  -  Надо  развлечь
несчастненькую". И он, ловко лавируя  между  парами,  пробрался  к  ней  и
поклонился. А девушка, к его  удивлению,  оказалась  миленькой,  гибкой  и
чуткой к танцу, только странно неразговорчивой. На  болтовню  Ленечки  она
отвечала весьма сдержанно.
   - Хорошая музыка. Нравится. Когда как. Я Женя, а  вы?  Вы  тоже  хорошо
танцуете. Так получилось. Не знаю.
   Танцуя, она слегка склоняла голову то к правому плечу, то  к  левому  и
смотрела на Ленечку, с которым была  вровень,  с  едва  заметной  улыбкой,
глядя глаза в глаза. Потом ее взгляд оторвался и движения сделались  менее
податливыми. Проследив, куда она  смотрит,  Ленечка  сразу  понял  причину
перемены: у барьерчика появился  стриженный  под  бокс  парень  в  голубой
"апашке" и в брюках  клеш.  Папироска  под  маленькими  усиками  вызывающе
торчала кверху.
   Через какие-нибудь две минуты после танца этот парень отозвал Ленечку с
площадки и, остановившись под липами, категорически потребовал:
   - Ты вот что, как тебя там, с Женькой больше не танцуй, слышишь!
   - Слышу.
   - Ты понял, что я сказал?
   - Понял.
   - Ну и что?
   - Нормально.
   - Как это понимать?
   - Мешать тебе не буду, не волнуйся.
   - То-то у меня!
   Танго началось без Ленечки, все девушки были разобраны, а он уселся  на
барьер, подсвистывая музыке. Однако через несколько тактов  рядом  невесть
откуда появилась изящная брюнетка в белой кофточке и присела в реверансе.
   - Танго так танго,  -  охотно  отозвался  Ленечка  и  повел  обретенную
девушку, заламывая такие фортели, что чуть не все  перестали  танцевать  и
потеснились к краям, создавая простор для  их  "па".  А  после  танго  его
отозвал  под  липу  другой  парень,  вихрастый  и  все   время   почему-то
сплевывающий, и, подняв кулак, спросил:
   - Видал?
   Ленечка тоже поднял кулак, покрутил им и ответил с озабоченным видом:
   - А что, думаешь, мой чем-то лучше, поменяться хочешь?
   - Ты мне вола не крути, авторитетно тебе  заявляю:  еще  раз  вздумаешь
танцевать с Ниночкой, будешь битым!
   - Разве ее Ниночкой зовут? Я с ней и  словом  не  обмолвился  да  и  не
приглашал ее.
   - Это верно, зато перегибал-то как!
   - Чудак, это же - танец.
   - Сам ты чудак, вот и танцуй с кем угодно, а с Ниночкой не разрешаю.
   - Хорошо, не стану.
   - Вот и лады, что такой сговорчивый...
   Темнело все сильнее, прибывали все новые  танцоры,  но  все  -  парами.
Ленечку еще три раза приглашали разные девушки, но,  не  желая  раздражать
ребят, он учтиво отказался. "Ничего не поделаешь, они правы, не  для  меня
привели своих подружек, не им и у бортика загорать", -  улыбчиво  заключил
он. Это была заводская танцплощадка, и здесь не заведено было подойти, как
в ресторане, к чужому столику и попросить у мужчины разрешения  пригласить
его спутницу на танец. И народ здесь был  не  ресторанный,  заводской,  со
своими порядочками.
   - Ха! - беззаботно встряхнулся Ленечка. - Пойду-ка я на  самом  деле  в
ресторан, теперь этому самое время".
   Но не успел Ленечка дойти до выхода из  парка,  как  его  догнали  трое
парней, разглядеть которых в сгустившемся мраке было трудно, но одного  он
сразу узнал, потому что тот все время сплевывал.
   - Эй, хрящ, стой!
   Ленечка остановился.
   - Ты что же, гад, вздумал наших девушек оскорблять!
   - Чем? Я и танцевать-то перестал.
   - Перестал, когда кулак показал, а что ты ответил Дусе, когда она  тебя
пригласила? Ты как ее обозвал! Это ты, гад, в отместку  за  то,  что  тебе
Федя пригрозил? Да ты...
   Драк Ленечка не любил. Не  потому,  что  был  трусом  или  слабаком,  в
детстве он дрался отчаянно, но когда удары обрели силу,  с  которой  можно
покалечить человека, он предпочел от столкновений уклоняться. Ни других не
хотел калечить, ни свою физиономию портить, она ему была,  надо  признать,
по вкусу  и  не  хотелось  ее  уродовать  из-за  вздора.  Было  ясно,  что
которая-то  девушка  обиделась  на  отказ,  и,   не   подумав,   сболтнула
напраслину, которую надо помягче об®яснить  ребятам.  Ленечка,  наверняка,
так бы и поступил, извинился бы за недоразумение, даже с  риском  получить
оплеуху, но тут в нем вдруг проявился строптивый характер Олега Петровича.
Он не прибегнул к дипломатии, а заметив, что один из парней заходит сзади,
наверное, для броска под ноги, второй встал справа, а  третий  сейчас  его
толкнет, не стал медлить и ударил первым. Ударил  коротким,  без  размаха,
тычком, сильно и точно под вздох, а  обратным  ходом  руки  наотмашь  сбил
правого, прямо на того, который пригнулся сзади.
   Кто-то застонал, кто-то вскочил на ноги  и,  выпрямляясь,  ударил  тоже
точно и сильно. Ленечка успел немного отвести голову и удар пришелся не  в
подбородок, а вскользь под глазом, но вслед за этим промахнулся сам и,  не
удержавшись, столкнулся с противником грудь с грудью гак, что  его  правая
рука охватила парня. После этого взять противника на прямой пояс было  уже
совсем простым делом. Теперь Олег Петрович разглядел, что  это  был  опять
вихрастый, но он оказался почему-то обширным и  даже  каким-то  угловатым.
Надо было его оторвать от  земли  и,  повернув,  ударить  о  дерево.  Олег
Петрович напряг  все  силы,  приподнял  и  только  повернулся,  как  вдруг
сверкнула молния, его передернуло, и он повалился.
   Темнота не позволяла  разглядеть  ничего,  было  тихо,  так