бог, а обидь - накажет" - и в чуме не держали, стоял в развилке  сосны
перед лазом. Для Кулика такой предмет культа интереса  не  представлял,  а
Башкиров, должно быть, собирал всякую диковинку, ему приказчик и  отправил
ангела с подвернувшейся оказией.
   Я выбрался вместе с мальчиком  с  чердака,  простился  с  ним  и  начал
спускаться к выходу по широкой парадной лестнице, и тут  меня  передернуло
так, что в глазах потемнело. А когда я их открыл, то увидел, что  Афина  и
человек в белом халате тащат меня по моей комнате.  Они  уложили  меня  на
диван. Афина, увидев, что я открыл глаза, воскликнула:
   - Он пришел в себя! Олег, ты меня слышишь?
   - Слышу, Афина, слышу!
   - Засучите ему рукав, - распорядился мужской  голос.  Человек  в  белом
воткнул мне в руку здоровенную иглу.  Потом  врач  измерил  мне  давление,
сказал, что нормальное, но почему-то частит пульс, чего вроде бы не должно
быть. Мне показалось, что он посмотрел на меня подозрительно, но  заверил,
что опасность миновала, и уехал.
   Афина теперь приходит ко мне без предупреждений. Так и в этот раз,  она
пришла внезапно, увидела меня  лежащим  неподвижно  в  кресле,  окликнула,
перепугалась, попыталась привести меня в чувство, шлепая по лицу,  но,  не
достигнув успеха, вызвала неотложку.
   Кузьма Кузьмич, не попадалась ли Вам статья Казанцева в одном из давних
номеров "Техники  молодежи"  о  Тунгусском  диве?  Там  Казанцев  выдвинул
гипотезу о том, что в девятьсот восьмом году в районе Подкаменной Тунгуски
на землю упал не метеорит, а космический корабль, потерпевший  катастрофу.
Не помню название статьи, но как сейчас вижу красочное  изображение  этого
корабля на обложке журнала.
   У меня в этом познания самые дилетантские,  но  доводы,  приведенные  в
статье, показались мне очень убедительными, исходящими и  из  обнаруженной
радиоактивности, и из  характера  повала  леса,  и  из  отсутствия  всяких
обломков, что может быть  об®яснено  только  тем,  что  корабль  сгорел  в
пламени атомного взрыва, чего с метеоритом быть не могло.
   Все это согласуется с тем, что я узнал в своей второй жизни, когда  был
Лией, и отчасти с письмом из сейфа, но  есть  и  расхождения.  Помните,  я
говорил о "Разведчике", с которым Лия собиралась посетить Терру? Допустим,
что на такой ракете были атомные двигатели, которые и сожгли ее  в  момент
катастрофы, но почему в таком случае уцелел  ангел?  И  почему  он  только
один? И почему он был найден в застеклованном виде?
   Приказчик Башкирова в своем  письме  предположил,  что  остекленение  -
результат изготовления божка,  но  ведь  совершенно  очевидно,  что  такое
тунгусам  не  под  силу,  скорее  всего,  это  могло  быть   покрытие   из
какой-нибудь смолы, но и тут что-то не сходится. К  нам  ангел  попал  без
всякой оболочки. Предположим, что Башкиров ее  разбил,  но  ведь  материал
самого изделия остался  несокрушим,  пока  я  не  применил  твердосплавное
сверло, а такого материала тогда  не  было.  Нет,  ангел,  безусловно,  не
земного происхождения, он - из космоса, а дальше я ничего не могу понять.
   Жалко Лию, в чем-то она, по-видимому,  просчиталась,  и  Терра  жестоко
наказала ее за ошибку,  по  каким  же  проницательным  оказался  профессор
Казанцев, у него ведь ангела не было,  он  не  подозревал  и  о  том,  что
виделось мне!
   Между  прочим,  дорогой   доктор,   порекомендуйте   мне,   пожалуйста,
литературу по энцефалографии, начиная  от  самой  популярной  до  возможно
более глубокой. У меня при возне с компьютером зашевелилась  одна  чумовая
идея. Я вспомнил,  что  Фада,  занимаясь  со  своим  Комбинатором,  обычно
надевала  какой-то  венец  и  прихватывала  лодыжки  браслетами.  Это   же
неспроста, видимо. Комбинатор действовал с  обратной  связью.  Вот  мне  и
думается, не поискать ли  способов  работы  компьютера  в  зависимости  от
биотоков. Ничего конкретного у меня пока нет, есть только зуд,  по  вашему
выражению.
   Впрочем, я знаю, что область техники для Вас -  темный  лес,  а  потому
перехожу в заключение от всяких домыслов к моей повседневной жизни. Вы  не
думайте, что я оторвался от нее и потонул  в  бездне  фантасмагории.  Нет,
живу весьма деятельно и плодотворно.  Просто  жалко,  что  мне  раньше  не
представилось возможности быть хоть каким-то начальничком, сколько  пользы
принес бы. Нет, я не хвастаюсь, но так уж вышло, что я отлично  сработался
со своими сослуживцами и у нас есть уже неоспоримые  успехи.  На  днях  мы
получили за одну разработку золотую медаль на ВДНХ, нами подано  уже  пять
заявок на авторские свидетельства на изобретения, из коих две  лично  мои,
да и вообще почти все работы бюро проходят на уровне изобретений.
   Отдел или бюро, как мы его по привычке называем, стал под стать НИИ,  в
нем почти все работают масштабно, а главное  -  заинтересованно.  Этому  в
немалой мере способствует компьютер, разгрузивший инженеров  от  расчетной
работы.
   Сказывается и моя способность проникновения  в  чужие  мысли  и  умение
навязывать свои. С администрированием это не имеет ничего  общего.  Я  Вам
сейчас попробую описать, как это происходит.
   Вначале я предпочитал руководить из кабинета, чтобы  отучить  инженеров
от опеки, свойственной моему предшественнику. Потом я  стал  прогуливаться
по отделу и вглядываться в работы, но - молча и отнюдь не тыча  пальцем  в
каждую мелочь.
   Поначалу  это  стесняло  конструкторов,  потом  привыкли  и   перестали
обращать на меня внимание. И тут  я  стал  замечать  чертовски  интересное
явление.  Подойду  к  какому-нибудь  кульману,  перекинусь   с   товарищем
несколькими словами, иногда даже не относящимися к делу, и  замолчу,  стоя
за его плечом. Он продолжает  работу,  а  я  смотрю  и,  как  бы  сказать,
сопереживаю. И начинает мне тут передаваться  ход  его  мыслей.  В  общем,
стоим, молчим, оба напряженно обдумываем, придирчиво спорим и  обязательно
находим правильное решение.
   Вам, Кузьма Кузьмич, наверняка приходилось читать про "мозговой  штурм"
- совместное и неограниченное обсуждение задач  несколькими  компетентными
людьми. Так вот, у нас происходит нечто  похожее,  только  бессловесное  и
более действенное. Поиск решения протекает, по-моему, лавинообразно, будто
мы взаимно служим  усилителями  умственной  деятельности,  причем  это  не
утомляет, а доставляет даже удовольствие и мне, и моему "сомыслителю".
   Вот так постою я молча полчасика, а то и час, и  два,  конструктор  про
меня давно забудет, набрасывает, стирает, чертит,  а  потом  "добьет"  все
затруднения, оторвется от доски и только тут вновь заметит меня рядом.
   - Видали, - скажет, - какая поэма получилась!
   А то  просто  улыбнется:  "Вы  еще  здесь,  оказывается!"  -  и  пойдет
перекурить удачную находку." И оба останемся весьма довольными проведенным
временем, а разница между нами только в том, что он  и  не  подозревает  о
моем участии в его творчестве.
   Не думайте, что я тут что-то воображаю,  я  знаю  о  самочувствии  моих
сотрудников, "читаю" их мысли,  да  и  Афина,  которой,  разумеется,  тоже
привелось испытать это на  себе,  подтверждает  то  же  самое,  со  своей,
конечно, окраской:
   - При тебе мне и думается радостнее, мой милый; видишь, как благотворно
ты на меня действуешь.
   Конечно, я не злоупотребляю своими возможностями,  никогда  не  лезу  в
чужие мысли, не касающиеся работы, но, право же, такие "штурмы" доставляют
удовольствие,  которое  можно  сравнить  с  прочтением  хорошей  книги,  с
просмотром спектакля или с шахматной игрой.
   Кстати, о шахматах: вот с ними мне последнее время просто не  везет.  Я
не  очень  сильный  игрок,  но  когда-то  легко  обыгрывал  многих   своих
сослуживцев. У нас в бюро  есть  один  перворазрядник,  но  мне  случалось
выигрывать и у него, а за  последнее  время  с  кем  ни  сяду,  непременно
продую.
   Мне кажется, да и партнеры говорят, что при всем  при  том  я  играю  и
сейчас неплохо, им нравится  со  мной  играть,  играю  я,  по  их  словам,
изобретательно и остро, а всегда оказывается, что они играют еще лучше. Ну
ни одной партии не могу выиграть, обидно даже!
   И это - несмотря на то, что я сосредоточиваюсь не  только  на  игре,  я
невольно вижу  мысли  соперника,  знаю  его  планы,  но  стоит  подстроить
ловушку, затеять  комбинацию,  придумать  маневр  -  партнер  меняет  ход,
который собирался сделать, догадывается о ловушке, раскрывает мой маневр и
непременно сажает меня в галошу! Не происходит ли и здесь  нечто  подобное
творческому штурму: ведь самого себя обыграть невозможно!
   Ну ничего,  шахматные  поражения  меня  не  огорчают,  они  многократно
компенсируются тем, что мне удалось сосредоточить в себе весь об®ем работы
отдела, я непрерывно держу в голове все задумки своих инженеров, помню  их
решения, представляю их чертежи так, как если бы все это  запечатлелось  в
долговременной памяти нашего компьютера. Я даже не подозревал, что у  меня
такая крепкая и об®емная память, а по мере того,  как  я  "вжился"  в  ход
разработок, она, кажется, улучшилась еще больше.
   Плохо только то, что мое начальническое положение  отгородило  меня  от
товарищей по отделу, новых я себе не завел и оказался на отшибе.  Не  будь
Афины, совсем одичал бы.
   А вместе с тем, она как бы усиливает этот отрыв. Кроме  Вас,  никто  до
сих пор не догадывается о нашей  близости,  она  ревностно  охраняет  свою
тайну, поэтому и приходится воздерживаться от общения с другими. На  самом
деле, вздумай я пригласить к себе кого-либо, а тут вдруг и Афина  пожалует
- вот и появится трещинка в ее тайне. Она беспокоилась даже  за  случай  с
вызовом неотложки.
   Ладно, до отпуска осталось не так долго, как-нибудь  пережду,  а  после
отпуска нужно что-то придумать, а то совсем превращусь в отшельника.
   Только сейчас заметил, что написал для Вас непомерно много, но  тут  уж
ничего не поделаешь: как у Афины, есть тайна, которую знаю только я, так и
о моей тайне известно только  Вам.  Случись  что  со  мной,  -  а  это  не
исключено - моя тайна не должна пропасть. А довериться я нахожу  возможным
только Вам.
   На  этом  позвольте  пожелать  Вам  и  Вашему  семейству  всего  самого
наилучшего. Очень хотел бы с Вами  повидаться,  но  сам  никак  не  нахожу
времени приехать к Вам, а потому и приглашаю Вас к себе.
   Ваш Олег Нагой.



        21

   Прошло немало времени -  отцвела  осень,  установилась  зима,  -  когда
Кузьма Кузьмин смог наконец откликнуться на приглашение  Олега  Петровича.
Он приехал с утренней электричкой, но весь день потратил  в  облздраве  на
дела своей больницы и выбрался оттуда лишь к самому концу рабочего дня.
   "Вот и хорошо, - удовлетворенно подумал он, - случись закончить раньше,
где бы я стал ожидать Олега Петровича!"
   Повиснув на поручне троллейбуса, Кузьма  Кузьмич  предвкушал,  как  его
встретит сейчас Олег Петрович, выпьют  по  капельке,  плотно  пообедают  и
основательно выговорятся, прежде чем приступить к  опыту,  о  котором  они
списались заблаговременно.
   За все это время Кузьма Кузьмич нигде не перекусил,  чтобы  не  портить
аппетита, у него, как говорится, маковой росинки во  рту  не  было,  и  от
троллейбуса  шел  быстрым   шагом,   бодро   помахивая   своим   маленьким
"докторским" саквояжем.
   Позвонив, он с минуту переминался, прислушиваясь к звукам, доносившимся
из квартиры,  потом  толкнул  незапертую  дверь  и  вошел,  не  дождавшись
разрешения.  Оказывается,  в  квартире   вовсю   гремел   Турецкий   марш,
неудивительно, что дверной звонок остался неуслышанным.
   "Уж не в мою ли честь  такой  парад?"  -  подумал  Кузьма  Кузьмич.  Он
поставил саквояж на столик в передней, не  торопясь  разделся,  потер,  по
врачебной практике, руки и, сказав "ну-с", открыл дверь столовой.
   К  его  удивлению,  там  оказалась   молоденькая   женщина,   вольготно
расположившаяся в кресле и с видимым удовольствием попивавшая  из  чашечки
кофе.
   Увидев  вошедшего,  она  моментально   поставила   чашечку,   выключила
магнитофон,  успела  проверить  рукой  крепкий  узел  волос  на   затылке,
поднялась и быстро проговорила:
   - Здравствуйте! Вы, наверное, Кузьма Кузьмич? Раздевайтесь, пожалуйста.
Ах, вы - уже! Тем лучше. Проходите. Садитесь. Олега Петровича нет, но  это
ничего, он просил вас  дождаться  и  передать,  что  ему  пришлось  срочно
выехать на ГРЭС для консультации.
   Не прекращая говорить, женщина обошла Кузьму Кузьмича, сняла с  вешалки
пальто и так быстро в него облачилась, что он не успел даже помочь:
   - Олег Петрович обещал не задерживаться, - добавила она,  а  вы  будьте
как дома, располагайтесь, пожалуйста, по своему  усмотрению,  а  мне  пора
бежать.
   Она уже двинулась к двери, но вдруг остановилась, пошарила в кармане  и
протянула. Кузьме Кузьмичу что-то круглое и плоское:
   - Чуть не забыла! Поставьте это  на  магнитофон,  здесь  Олег  Петрович
записал что-то для вас. Всего доброго! Ключ, если понадобится  отлучиться,
вот здесь, в двери.
   - Постойте! - взмолился Кузьма Кузьмич.  -  Когда  хоть  приблизительно
вернется Олег Петрович?
   - Там что-то связано с испытанием во  второй  смене,  а  точнее  трудно
сказать. Так я пошла, меня ждут дома.
   - Э-э, погодите! А если я, черт возьми, не смогу дождаться,  как  тогда
быть?
   - Это исключено, об этом Олег Петрович ничего не говорил. Но,  если  уж
так получится, заприте квартиру занесите ключ ко мне, на  этой  же  улице,
дом тринадцать, квартира семнадцать.
   И, пресекая возможные возражения, энергичная особа метнулась  к  двери,
оставив ошеломленного Кузьму Кузьмича одного.
   "Прибыл в гости, называется, пообедал и душу  отвел!"  -  разочарованно
подумал он и перевел взгляд с двери на предмет, оставшийся у него в  руке.
Когда-то у него был граммофон, потом, следуя  моде,  обзавелся  патефоном,
теперь вот привезла Ирочка проигрыватель, -  все  это  были  машины,  мало
отличающиеся друг от друга. С магнитофоном он был знаком лишь  издалека  и
обращаться не умел.
   "Как эту штуку запускают? - раздумывал  он,  вернувшись  в  столовую  и
поглядывая то на магнитофон, то на катушку ленты. - Не испортить бы,  черт
возьми!"
   Такая же с  виду  лента  была  заправлена  в  аппарат.  Кузьма  Кузьмич
внимательно проследил ее путь, нашел сходство с проводкой ленты в  пишущей
машинке и, тронув клавишу, чуть не отскочил - настолько бурно выплеснулись
звуки марша. Мало-помалу, осторожненько он все-таки разобрался что к чему,
сменил ленту, запустил и услышал голос Олега Петровича.
   "Дорогой доктор! - зазвучал динамик, - склоняюсь ниц и  смиренно  прошу
меня простить за то, что вас не встретил, никак не мог  отложить  поездку,
поймите - служба! Ради бога, дождитесь меня и чувствуйте себя,  как  дома,
без всякого стеснения. Обед я приготовил,  надеюсь,  неплохой:  борщ  -  в
термосе на кухне, гуляш - в  духовке  плиты.  Кушайте,  пожалуйста.  Внизу
буфета выберите вина по своему вкусу. Смотрите телевизор,  слушайте  радио
или крутите сию шарманку, а то ложитесь спать  до  моего  возвращения.  До
полуночи я непременно приеду. В спальне я постелил вам на  кровати  свежее
белье. Вспомните, сколько раз вы  сами  спешили  по  неожиданному  вызову,
оставляя друзей и все свои  дела,  и  не  обижайтесь  на  меня".  На  этом
звучание ленты кончилось, и Кузьма Кузьмич остановил ее.
   "Уж это-то я, действительно, могу понять. Уж что-что, а это мне ох, как
знакомо!" - подумалось ему, и он, взглянув на  происшествие  совсем  иными
глазами, принялся за обед. Насытившись, он  вымыл  посуду  и  прошелся  по
квартире, явно  свидетельствующей,  что  ей  уделялось  не  слишком  много
внимания и что проживающий  в  ней  человек  мало  заботится  о  комфорте.
Обстановка была разрозненная, ничуть не  модная,  сильно  подержанная.  Ни
картиночки, ни салфеточки, ни  коврика  на  стене  или  дорожки  на  полу.
Конечно, имелся телевизор, приемник, холодильник, а в  остальном  квартира
вполне могла сойти за номер в гостинице, если бы не кухня и  обилие  книг,
приглядываясь к которым Кузьма Кузьмич с удивлением обнаружил  анатомию  и
физиологию человека, совсем, казалось бы, неподходящие к занятиям хозяина.
   Кузьма Кузьмич рассчитывал увидеть ангела, но его нигде не было  видно.
На письменном столе громоздился какой-то загадочный предмет,  напоминавший
футляр от микроскопа, но больших размеров и с двумя колонками.
   "Уж не собрался ли мой друг заняться еще и гистологией?" -  предположил
Кузьма Кузьмич и задумчиво пощелкал футляр, но исследовать не  решился  и,
не зная, чем заняться дальше, счел  за  лучшее  последовать  совету  Олега
Петровича, разделся и лег спать.
   Проснулся он от звуков Лунной сонаты и  не  сразу  осознал,  что  он  в
гостях, а вспомнив, усмехнулся: "Нашел же  человек,  что  подготовить  для
пробуждения!"
   - Пора вставать, Кузьма Кузьмич, нас  ждут  оседланные  кони,  копытами
снег роют, - донеслось из столовой, когда музыка кончилась.
   Никаких коней, конечно, не было, а дожидался на столе кофейник, стаканы
в подстаканниках и ваза с печеньем. Из носика кофейника  лениво  выползала
струйка пара.
   - Хорошо ли отдохнули? -  осведомился  Олег  Петрович,  а  когда  гость
умылся, предложил выпить пока что кофейку.
   - Вот и она тоже кофе пила, когда я вошел, да что-то быстро убежала,  -
усмехнулся гость, причесался перед зеркалом, поправил усики  и  уселся  за
стол. - Ох и тараторка она, ваша Афина. Молода уж больно. Да  и  не  столь
красива, как вы расписывали.
   - Афина? Вы что-то путаете, доктор, я просил Люсю встретить вас  здесь,
мою секретаршу.
   - Ну это уж я не знаю, кто из нас путает, она не представилась мне...
   Олег Петрович встал, пошуршал чем-то в спальне и вынес оттуда групповой
снимок и лупу.
   - Здесь получилось все мелковато да и снимок не вашим  чета,  но  через
лупу разглядите. Вон Афина во втором ряду вторая слева. Взгляните. Вы  про
нее сказали?
   - Ах, вон она какая! - заметно пораженный ответил гость. - Нет, не  она
меня здесь встретила, той нет на карточке.
   - Правильно, Люся в тот раз болела.
   - А отдельной карточки Афины у вас разве нет?
   - Нет. На этой фотографии все наше бюро. Под Новый год снимались.
   - Позвольте, а где же вы?
   - Меня не ищите: я их снимал, потому и снимок плоховат.
   - Ну ладно, а как же у вас теперь с Афиной? Она  и  впрямь  потрясающая
женщина, глядите, не увел бы какой-нибудь молодец!
   - У Афины поклонников достаточно, но пока не уводят,  а  дальше  уж  не
знаю как.
   - Н-да, ответ не очень-то уверенный. Возникают опасения?
   - Все не так просто, доктор. Возможно, Афина не  спешит  уйти,  но  мне
удерживать такую женщину, признаюсь, нелегко.
   - Что, сказывается возраст?
   - А как же! Но главное в другом: она слишком эффектна, перед ней  много
соблазнов, а я суховат и поглощен другим.
   - Выходит, появились трещинки?
   - Да, появились. Все началось с того, что она застала  меня  за  мытьем
полов. Она таким делом не занимается, кого-то нанимает, а тут я стою перед
ней в старых закатанных штанах, с грязной тряпки вода каплет...
   - Представляю.
   - Вот, покрутила носом и ушла. Потом  мы  долго  собирались  в  отпуск,
пропустили столько возможностей, а я все откладывал, так что  ей  пришлось
уже в сентябре взять  подвернувшуюся  "горящую"  путевку  и  уехать  одной
куда-то под Феодосию.
   - И там, вы думаете, что-то произошло?
   - Нет, доктор, я не думаю. Она вернулась оживленная, поправившаяся, еще
больше похорошевшая, вокруг нее там тоже, разумеется,  вертелись  ухажеры,
но она осталась мне верна. Ведь будь иначе, от меня бы  не  укрылось.  Ах,
доктор, это жизнь у меня так  сложилась,  что  сделала  из  меня  человека
черствого, скованного, и  мне  кажется  просто  нечестным  удерживать  эту
женщину. Воображаю, что ей напевают разные котики. А вместе с тем порой  в
ее отношении ко мне проглядывает не столько привязанность любящей женщины,