ских законов, а об евреях с некоторой обидой сказал, что они составляют
0,69%  населения  страны,  а  в  политической   и  культурной  сферах  жизни
представлены в масштабах  10 --  20 %.  Про культурную жизнь я  возражать не
буду,  но   что  он  понимает  под  политической?   Может  быть,  участие  в
диссидентском  движении?  Вряд  ли!   Или  представительство  в  руководящих
партийных и советских структурах? Увы, там евреев с фонарем надо искать!
     "Для воссоединения семей, -- добавил Горбачев, -- мы идем навстречу, но
за    сохранением   государственных    секретов    следим;   соответствующее
законодательство  есть и во Франции". Помилосердствуйте,  Михаил  Сергеевич,
какие  у  евреев  государственные  секреты?  Их  еще  со  времен  "борьбы  с
космополитизмом"  до этих секретов  и близко не подпускают (за очень редкими
исключениями для крупных специалистов). Выходит дело, что врет наш Мишутка с
не меньшим бесстыдством, чем его предшественники. А жаль!
     Такое же вранье в ответах на  вопросы  газеты  французских  коммунистов
"Юманите" (опубликованы 8 февраля 86 года). Вот например:
     "Теперь  насчет  политзаключенных.  У  нас   их  нет  (!!)  Как  нет  и
преследований  граждан  за  их  убеждения.  За убеждения у нас  не судят. Но
всякое  государство должно защищать  себя от тех,  кто покушается  на  него,
призывает к  его подрыву,  кто  шпионит  в пользу  иностранных  разведок.  В
последнее  время,  как меня  информировали, в СССР за  все  виды такого рода
преступлений отбывает наказание немногим более 200 человек". (??)
     Уважаемый  читатель, сейчас  я совершу небольшой  (всего  в три  месяца
длиной) скачок  вперед по своим дневниковым записям, чтобы поставить рядом с
двумя вышеупомянутыми,  сравнительно  невинными  обманами  ложь  чудовищную,
преступную. События, эту ложь  породившего, я  коснусь только вскользь, хотя
размышлял о нем и записывал довольно  подробно. Воспользуюсь моментом, чтобы
предупредить:  так  же я вынужден  буду  поступить  с  колоссальным  объемом
фактического материала, зафиксированного в дневниковых записях и выписках из
газеты  "Известия"  за  последующие  15  драматических  лет  нашей  новейшей
истории. Когда-нибудь  надеюсь воспользоваться этим материалом для написания
большой  книги. А  в  этом  очерке  постараюсь  ограничиться  объявленной  в
заглавии темой --  взаимоотношениями  интеллигенции  и  верховной  власти. Я
попытаюсь вычленить  эту  тему  из всего  множества  событий  экономической,
политической,   социальной,   внутренней  и   внешней  деятельности   нашего
государства и жизни его народа, не вдаваясь, насколько это будет возможно, в
подробное  описание   самих   этих  событий.   Даже   прекращение   ядерного
противостояния двух  военных сверхдержав, сокращение  числа ракет  и прочего
оружия,  запрещение  ядерных  испытаний и многое  другое,  освободившее весь
цивилизованный мир от ужаса  надвигавшейся атомной войны, что в значительной
степени можно поставить в  заслугу лично Горбачеву, я должен буду оставить в
стороне, ограничившись констатацией, что этим аспектом своей деятельности он
заслужил вечную  благодарность  человечества. А теперь вернемся к неприятной
теме обмана того же человечества.


     14 мая 1986 г.

     Вот   уже   больше  двух  недель  рука  не  поднимается  записать  свои
впечатления  об  ужасном  и  позорном  явлении,  имя которому --  Чернобыль.
Настроение, как и у всех, подавленное. Все-таки надо записать.
     Катастрофа произошла в ночь с 25 на 26 апреля. Как теперь признают даже
наши  газеты,  был  взрыв,  пожар  в  реакторе  и  выброс радиоактивности  в
атмосферу. Выброс весьма основательный, ибо  первый сигнал тревоги прозвучал
из...  Швеции.  В  субботу  26-го  числа  там шел  радиоактивный  дождь.  По
метеорологическим данным о  ветрах  шведы  определили приблизительное  место
аварии, а потом полыхание реактора обнаружили и космические спутники.  Между
тем СССР хранил гробовое молчание. То же и  на следующий день. Весь  мир бил
тревогу,  сыпались  официальные запросы от глав европейских государств. А мы
-- молчали. Лишь на четвертый  день на заграницу  сообщили: пустячок, ничего
страшного.  А  на свою страну  -- ни  слова. Празднуйте,  граждане, 1-е мая!
Веселыми  колоннами идите  на демонстрацию.  Если пройдет весенний дождичек,
так ведь тепло...!
     ...Новая власть  обнажила  свою старую сущность. Смертельная  опасность
для многих тысяч людей в своей  стране и в  мире -- все для  нее  пустяки по
сравнению   с  собственным   престижем.  Та  же  ложь,  секретность,   обман
умолчания...  Не  сообщить о случившемся  в первый же  час --  преступление,
которому нет  имени! Воображаю себе шведских  мальчишек, весело шлепающих по
лужам под весенним дождем -- радиоактивным дождем!..
     И этот хмырь  Горбачев  еще вещал  на ихнем  съезде  в  марте о правде,
только правде... Сейчас отмалчивается. Господи, ну что за сволочи!..

     Первое официальное  сообщение  Совета  министров  СССР  об аварии  было
напечатано  в  "Известиях"  1  мая.  Там  говорилось  о  "некоторой   утечке
радиоактивных  веществ"   и  о   том,   что   "радиационная  обстановка   на
электростанции   и  прилегающей   местности   стабилизирована"...   Горбачев
отмалчивался еще две недели и только 15  мая появился на экранах телевизоров
со  словами  о  Чернобыле.  Начал,  разумеется,   с  оправдания  высочайшего
безмолвия:

     "Серьезность обстановки была очевидной.  Надо было срочно и компетентно
оценить ее. И как только мы получили надежную первоначальную информацию, она
стала достоянием советских людей..."
     Чудовищно! Врет, можно сказать, глядя в  глаза миллионам телезрителей и
не краснеет. Даже в Киеве не была отменена первомайская демонстрация! Это --
через  четверо  суток  после  взрыва.  Много  ли  нужно  было  знать,  чтобы
сообразить, что за это время через расстояние всего  в 130 километров  ветры
могут  донести  радиоактивную пыль  и  облака  до  многомиллионного  города,
половина населения которого находилась на улицах?..
     Это был  первый  серьезный урок.  Российская  интеллигенция (как и весь
народ) поняла,  что новый  сладкоречивый генсек способен  так же беспардонно
обманывать своих граждан, как  и  все его  предшественники.  Ибо умолчание в
подобных обстоятельствах -- та же ложь! Но заметим, справедливости ради, что
эти отвратительные примеры высочайшего вранья, быть может, следует поставить
в вину не одному Горбачеву. Еще существует старое мощное Политбюро ЦК и вряд
ли Горбачев имеет над ним такую же непререкаемую власть, как Сталин или даже
Хрущев.


     28 февраля 1986 г.

     Зато  мы  являемся  счастливыми  свидетелями  нового  явления,  которое
следует приписать  только нашему генсеку, поскольку Политбюро оно  нравиться
никак не может.  Я  имею в виду отмену  цензуры и фактически полную  свободу
печати.  Господи,  какая  лавина  некогда  совершенно  секретной  информации
обрушилась на  наши  головы!  Некоторые газеты и толстые  журналы  публикуют
столь  острые  разоблачительные  материалы,  обнаруживают такие преступления
прошлого  и уродства настоящего, что если это  продолжится  еще пару лет, то
люди избавятся от страха, воспитанного годами террора, а затем и от рефлекса
безропотного подчинения  партийному начальству.  Начнут  думать  и  говорить
свободно,  а  на этой  почве могут взойти  (пока еще непонятно  как)  ростки
нового общественного устройства.
     А  какие сокровища запрещенной  русской литературы нам  открываются! От
Гроссмана  и Булгакова до Бунина и Набокова! А новая литература!  Не успеваю
читать  журналы...  Даже в "Правде"  (от 13  февраля) под  общим  заголовком
"Очищение" опубликована подборка писем, в которых содержатся, прямо  скажем,
весьма  непривычные  вещи.  Например,  соображение  о  том,  что  партийные,
хозяйственные и  прочие  руководители  пусть получают  повышенную  зарплату,
соответственно   их   роли  и   обязанностям,   но  систему   спецмагазинов,
спецстоловых, пайков и прочего "спецобеспечения" надо упразднить -- пусть со
всеми гражданами постоят в очередях за продуктами и другими  товарами. Тогда
и очереди скорее ликвидируются (!)
     Или,  в  другом  письме, о  том,  что  между ЦК КПСС  и рабочим классом
образовался аморфный  слой (так  сказано в письме)  своекорыстной  партийной
бюрократии! Пишет  рабочий  --  все  письма подписаны  с  указанием  адресов
авторов. Есть слух,  что  редактора "Правды" за эту подборку  уже сняли. Еще
говорят,  что  Горбачев  и  Лигачев сами  отказались  от  "пайков",  а  жена
Горбачева ходит в магазины как  простая смертная...  На  партсобраниях  идут
споры о новом этапе, а из райкомов поступают указания (опять-таки указания),
чтобы было побольше острых критических  выступлений. Однако  если  не  будет
существенных, законом закрепленных  реформ социального устройства  общества,
все это останется сотрясением воздуха... Неужели эта гора опять родит мышь?
     ...Приближается съезд  партии. Все ждут, будет ли чего важного. На днях
был пленум ЦК. Из  состава  Политбюро вывели Гришина  и  ввели  кандидатом в
члены  Бориса Ельцина,  который  сменил Гришина на посту  1-го секретаря  МК
партии. Говорят, что  съезд продлится  две  недели. Для парадного  спектакля
одобрения -- многовато. Неужели будут всерьез что-то обсуждать и решать?


     1 марта 1986 г.

     Четвертый   день  идет  съезд  партии.  По  городу  флаги  и  кое-какая
иллюминация.  Эдакий скромно  длящийся праздник. Горбачев  делал доклад часа
четыре.  В опубликованном тексте стараюсь отыскать что-нибудь относящееся  к
нашей теме. В разделе  внутренней политики  об интеллигенции впрямую ничего.
Среди  массы  декларативных  предположений   хозяйственного  плана,  нередко
противоречивых  (вроде  такого: "Мы  ставим задачу... повысить действенность
центрального     руководства    и...    решительно     раздвинуть    границы
самостоятельности  объединений  и  предприятий"),  ищу чего-нибудь  хотя  бы
косвенно  затрагивающего  судьбу интересующей нас "прослойки".  Пожалуй  вот
это.  Вслед  за призывом  к  усилению  борьбы с расхитителями  и  тунеядцами
неожиданно следует: "Но, пресекая нетрудовые доходы, нельзя допустить, чтобы
тень падала на  тех, кто честным трудом получает дополнительные заработки...
Надо     внимательно     рассмотреть     предложения     об     упорядочении
индивидуально-трудовой  деятельности.  Разумеется  такие  виды  труда должны
полностью   совмещаться  с  принципами   социалистического   хозяйствования,
базироваться либо на  кооперативных  началах, либо  на договорной  основе  с
социалистическими  предприятиями". Это уже кое-что. Ведь многие интеллигенты
по  природе  своей свободолюбивые индивидуалисты. Теперь они  получают право
работать  по  договору  или   учреждать  свои  относительно   свободные   от
государственной  опеки  кооперативы.   В  следующем  абзаце  стоит  обещание
всемерно  поощрять строительство индивидуального жилья. А вот  и  главное --
расширение  гласности:  "...коммунистам всегда  и при  всех  обстоятельствах
нужна правда". Прекрасно! Жаль только, что идеолог партии товарищ Лигачев не
безоговорочно  принимает  этот тезис.  В своем  выступлении, похвалив вообще
критические материалы, появившиеся в печати перед съездом, он заявил, что не
обошлось и без "срывов",  в том числе в редакции "Правды". Нем сомнения, что
он имел в виду обзор писем "Очищение".
     Свое  понимание правды  ("ленинской  правды") Лигачев  пояснил в  своем
докладе на всесоюзном  совещании заведующих  кафедрами  общественных  наук в
ВУЗах (конец  сентября  86 г.).  "Нельзя мириться  с  положением, --  сказал
докладчик, -- когда  на лекциях говорится одно, а в  реальной жизни  студент
видит нечто иное. Надо распахнуть двери вузовских аудиторий навстречу жизни,
превратить каждое занятие в  школу марксистско-ленинского анализа актуальных
проблем современности".  "В этой  связи, --  пишет "Известия", -- в  докладе
отмечалось, что в  преподавании общественных наук  пока не хватает ленинской
правды".


     14 ноября 1986 г.

     Вчера в Доме кино  с Сашкой смотрел  фильм  Абуладзе  "Покаяние".  Хотя
пускали по пригласительным  билетам,  народ  толпился и надо было  проходить
через  кордон  милиции.  Это при том, что один сеанс в тот же  день уже  был
утром, а третий предстоял вечером. Вот краткое содержание фильма:
     События происходят  в некоем городе, в неведомо какой  стране, хотя все
имена --  грузинские. Начало  явно  относится  к  дню  сегодняшнему: одежда,
обстановка, автомобиль последней модели. Женщина  лет за пятьдесят готовит у
себя  дома  (но  явно   на  продажу)  роскошные  торты,  обильно  украшенные
сооружениями из крема.  Тут же, рядом толстый,  маленький, пожилой человечек
поглощает ломоть торта, разворачивает газету и  горестно восклицает, узнав о
чьей-то  смерти. Виден большой  портрет  в газете. Одутловатое лицо, пенсне.
Бросается в глаза сходство с Берией, но еще и усики, как у Гитлера.
     Потом идет сцена прощания с покойником  в богатом доме. Фальшивые слова
сочувствия  приходящих.  Их принимает  тоже  дородный  и  пожилой мужчина  в
отлично сшитом черном  костюме -- сын покойного. (Прекрасная  работа гримера
-- невозможно догадаться, что это тот же актер, что на фотографии в газете).
Шикарная, моложавая жена хозяина дома, в больших дымчатых очках. Здесь же их
сын -- юноша лет семнадцати. Похороны. Масса красных цветов на могиле.
     Потом  ночью  альковная  сцена  супругов  и...   вой  собаки.  В  саду,
прислоненный  к  дереву,  стоит  покойник.  Ужас!  Ночью,  тайком  повторные
похороны. Наутро  покойник  снова  в  саду. Тело  "арестовывают"  власти  и,
видимо, снова  хоронят.  Но эксгумация повторяется  еще раз.  Родственники и
друзья покойного устраивают засаду на кладбище. Им  удается  ранить (стрелял
внук) злоумышленника. Им оказывается  женщина --  кондитер из  первых кадров
фильма.
     Суд над  ней. Судьи и адвокаты  в средневековых  мантиях, хотя  публика
зала в  современной  одежде.  Такие  нарочитые  элементы  архаики, создающие
колорит притчи (а значит и безвременной вечности сюжета) разбросаны по всему
фильму. Стражники  и солдаты в черных кожаных доспехах  и шлемах с забралом,
вооруженные  пиками.  Черная  допотопная  тюремная  карета  рядом  с обычным
грузовиком и прочее...
     На  суде  ответчица в  элегантном белом  костюме и пышной  белой  шляпе
(мечта кондитерши!). Она  признает, что  выкапывала покойника, но не считает
себя виновной  и  говорит,  что будет продолжать это дело  пока  жива. Затем
рассказывает  свою историю,  которая  начинается, когда ей было лет  восемь.
Камера показывает ее рассказ, перенося зрителя на 45--50 лет назад...
     Выборы головы города.  Им оказывается  тот, кто только что  умер. Он  в
черной гимнастерке с  портупеей и в сапогах. Говорит с  балкона старого дома
--  видимо,  городской управы. Далее --  основное  содержание  фильма: яркий
рассказ о злополучных событиях 37-го года. Аресты, пытки,  доносы, очередь в
окошечко  для  передачи,  ответ:   "выслан  без  права   переписки"...  Всем
заправляет  новоизбранный  (или назначенный?) городской голова. Сначала он в
подчинении у какого-то усталого  начальника, который  пытается его сдержать.
Но вскоре арестовывают и этого начальника -- явно по доносу "героя" фильма.
     Главный  антипод  тирана  --  художник.  Внешность  Христа.  Иезуитство
гонителя:  он  является  в  дом  художника  в  сопровождении  своих  мрачных
подручных с подарками и с  сыном -- ровесником дочери  художника. Эта дочь и
станет кондитершей, которую сейчас судят.
     Дети  играют  в четыре  руки  на пианино, городской голова поет тенором
итальянскую  арию,  восхищается картинами художника. С  ужасом догадываемся,
что это -- комедия. Понимают это и художник с женой.  Ночью черные стражники
его забирают, уносят и картины. Он исчезает навсегда...
     Жуткая  сцена,  когда  женщины  города  узнают, что на  железнодорожной
станции   разгрузили   бревна,  а   на  торцах  некоторых  бревен  --  имена
арестованных  -- весточки от еще живых. Жена художника с дочкой бегут  туда,
но ничего не находят.  Еще  ряд сцен, типичных для  того  времени.  Здесь  и
отчаянное утешение женщин в разговоре друг с другом: "Ошибка -- разберутся",
и очная ставка  в застенке художника с бывшим усталым начальником. Последний
заявляет следователю, что работал на врагов, имел задание прорыть туннель от
Бомбея  до  Лондона, что список  из  двух тысяч  человек  -- его  сообщники.
Оставшись наедине с художником, объясняет ему свой замысел: как можно больше
нелепицы  и как можно больше  обвиняемых --  тогда "наверху" поймут, что это
чепуха. Между  тем сам  он сходит с  ума... Художник  на  дыбе,  палачам  не
поддается  -- молчит. Тем временем арестовывают его жену, увозят  в тюремной
карете, отрывают от нее дочку...
     И снова  зал суда. Закончив свой  рассказ,  женщина требует, чтобы труп
злодея был брошен на растерзание воронам. Похороны в земле -- умиротворение,
забвение  зла.  Заседание прерывается.  Все  расходятся.  Но  остается  внук
покойного. Сидит неподвижно. Он потрясен. Его разговор с отцом: "Ты знал обо
всем этом?"  Отец  ссылается  на  время, великие  задачи...  "Кругом  враги.
Возможно,  были  и  ошибки...  но во  имя  светлого будущего"  и т. д. Набор
риторики  конца 30-х  годов и тех,  кто сейчас хотел бы о них  забыть -- "не
ворошить старое".
     Сын   проклинает  отца...  Совещание   супругов   с   друзьями.  Решают
добиваться,  чтобы подсудимую  признали невменяемой. Снова  суд.  Удается ли
осуществить замысел -- неясно. Но постепенно теряет  рассудок отец. Еще одно
объяснение родителей с сыном. Самоубийство мальчика...
     Кладбище. Обезумевший отец вырывает из земли труп деда и сбрасывает его
со скалы. Торжествующее карканье воронов...
     И  снова первоначальная сцена фильма. Женщина делает торты,  спрашивает
маленького человечка:  "Так вы знали его?" Опять портрет в  газете: "Ушел из
жизни..." Мы понимает, что суд и возмездие были только в мечтах женщины.
     Разумеется, я опустил ряд сюжетных линий и сцен. Некоторые из них очень
сильные и символические.  Например, смерть  старика  -- он  тоже  безумен  и
прячется за бетонными стенами возведенного им бункера...
     Все это мы знаем. На своем опыте и после чтения Солженицына, Гроссмана,
Гинзбург,  многих  других.  Но  впервые,  впервые  весь  этот  кошмар  не  в
подпольной литературе,  а на советском экране, в Доме кино. Впрочем здесь, в
этом доме фильм награждают аплодисментами,  но  отнюдь  не  овацией. Кое-кто
уходит во  время  сеанса.  Как видно, довольно  многие из собравшейся  здесь
элитной  публики  чувствуют  себя неуютно.  Быть  может  они  или  их  мужья
поднялись  наверх  на   гребне   той  зловещей  волны.  Что   им  сулят  эти
разоблачения, эти напоминания?
     А  что  скажут  многие тысячи партийных и государственных функционеров,
которые являются  если  не  соучастниками,  то уж наверное  преемниками  той
эпохи?  А во что  может вылиться публичное обсуждение этого фильма? Это ведь
не только о Сталине и Берии. Это и о партии, которая до сих пор была  всегда
права,  справедлива, непогрешима и служила своему народу! Вот, значит, каким
было это служение! А сейчас? Непогрешима? Каковы нынешние  слуги народа? Ох,
как много возникает вопросов! Как могут развязаться языки.  Неужели Горбачев
готов пойти на все это? Понимает ли какого джина выпускает из бутылки?  Если
понимает и  готов, то  Господь ему навстречу! Но все же я не верю, что фильм
будет показан в широком прокате.


     22 декабря 1986 г.

     В  четверг  на прошлой неделе  заместитель министра иностранных дел  во
время  одной из пресс-конференций неожиданно  сообщил, что академик  Сахаров
обратился с просьбой о разрешении ему вернуться в Москву. (Как это он раньше
не  догадался обратиться?!).  Ко