а  уже  летел  вниз.  Оказался  по  пути
деревянный  мост  прямо  в  плоскости  дороги  без  поручней  и   указателей
габаритов. Его счастье, что он ушел от моста метра на три вправо и слетел  в
овраг. Машина передними колесами ударилась в противоположный склон оврага  и
пассажиры были отброшены к кабине. Когда она покатилась назад  со  склона  и
задним бортом врезалась  в  противоположный  склон,  все  посыпались  назад.
Задний борт был  сломан,  основательно  пострадала  только  одна  пассажирка
(растяжение ноги). Попади машина левыми колесами на  мост,  она  бы  тут  же
перевернулась и накрыла бы собой всех пассажиров. Везение и только.  Женщину
отвезли на газике в ближайшую деревню, а мы продолжали путь.
   Мне позже, на "студенческой" целине, встречались ребята - шоферы, имеющие
первый класс, которые в жизни не видели ни одного дорожного  знака,  катаясь
по степным дорогам. Класс им давали за  стаж  работы  для  зарплаты,  а  они
говорили, что в большом городе со светофорами и знаками  не  проехали  бы  и
пяти километров без  нарушений.  Даже  местные  шоферы  не  могли  запомнить
бесконечные перекрестки, и, когда мы ехали из одного колхоза или  совхоза  в
другой, они путались. У каждого  был  компас.  Зачастую  машина  заезжала  в
"запретную зону", никак не обозначенную. Тогда перед носом садился  вертолет
и забирал на борт пассажиров для выяснения личности и цели  поездки.  Где-то
рядом, не то космодром, не то стартовые площадки, почему и "запретная зона".
   Назад в Барнаул мы решили возрашаться  не  на  машинах  а  по  Оби,  хотя
навигация подходила к концу. Пошли пешком к Усть-пристани.  Это  далеко,  но
чем дальше, тем лучше.
   Осенняя тишина степи без пения птиц и без признаков людей с их газующей и
ревущей техникой, окутывает и дает ощущение своего  собственного  пребывания
на земле. Мы прошли половину дня и только тогда  встретили  жилье.  Одинокий
маленький домик и в нем двое мужчин. Они заметили нас издали и зазвали зайти
к себе. Видимо, редко в тех просторных краях люди вот так  просто  идут  без
вещей и без дела. Много распросов, и явная радость  для  хозяев  наш  визит.
Попили наскоро чаю. Они указали нам направление и мы двинулись к пристани.
   Вскоре отыскали буксир. Старый  колесный.  Он  идет  вниз  по  Оби  и  мы
договорились дойти на нем до Барнаула. Вечереет. Устроились  возле  трубы  -
там тепло и предаемся воспоминаниям о жизни,  учебе,  путешествиях,  изучаем
взгляды и характеры друг друга.
   Обь обмелела. Буксир дважды тыкался в мель. Тогда  капитан  давал  полный
назад и плицы молотили по воде, поднимая со дна песок. Корпус буксира дрожит
от напряжения и вот - тишина - сползли.
   В отличие от моей родной Оки, где на  каждой  остановке  пристань,  здесь
буксир упирается носом прямо в берег и, выбросив трап, принимает пассажиров.
Публика самая разная - с мешками, чемоданами  и  портфелями.  Мы  увлеченные
беседой на  открытой  обской  воде,  вкушаем  радость  путешествия.  Арнольд
вспоминает Неву, а еще больше Волгу, через которую по льду из Бора в Горький
ходил ходил в инситут. Когда  вырастаешь  у  реки  -  с  ней,  как  с  живым
существом, в чувствах и памяти, связывается  множество  воспоминаний.  Завод
встретил нас  новостью.  Из  Бельгии  прибыл  пресс-автомат,  о  конструкции
которого мы давно слышали. К идее вырубать детали из ленты на ходу,  без  ее
остановки, наш конструктор Пришепионок пришел самостоятельно и уже  произвел
нужные расчеты. Теперь же машина была наяву. В прекрасной упаковке  морского
(т.е. для транспортировки по морю) исполнения. C  трудом  разобрали  ящик  и
закачали  головами.  Пресс,  как  новогодний  подарок,  был  под  прозрачной
пленкой, доселе нами не виданной. Внутри на  станке  в  разных  местах  были
подвешаны мешочки. Это для поглощения влаги. Никакой консервирующей  смазки.
Вкючай в сеть и работай от 100 до1000 деталей в минуту.  Под  машиной  нашли
коробку, а в ней два блока  сигарет,  11  зажигалок  и  записка  на  ломаном
русском языке с пожеланием успехов в  работе.  Курили  возле  этого  чуда  и
удивлялись классу исполнения машины.  Затем  было  приказано  ее  разобрать,
детали заэскизировать, определить марки металлов и все  отправить  в  другую
организацию вместе с ней. Особое восхищение, и тем более  восхваление  того,
что делается за "бугром" не  поощрялось.  Перевод  нашего  завода  на  более
сложные  автоматические  линии  не   увенчался   успехом.   Д.Г.   Кравченко
использовал, на мой взгляд, самый рациональный способ воспитания и насыщения
знаниями и опытом молодых конструкторов. Первую машину - механический  пресс
усилием в сто тонн, которую мне поручили модернизировать, я быстро переделал
и отдал чертежи на контроль. После завершения контроля он объявил  мне,  что
теперь моя задача - выпуск первого образца. В конце каждого дня я должен был
докладывать ему о состоянии дела по выпуску пресса. То есть мне  практически
надо было целыми днями находиться в  цехах.  Заготовительный  (состояние  по
изготовлению заготовок),  модельный,  литейный,  механический,  термический,
сварочный, ОТК (точность изготовления деталей и отклонения, сдача на  склад,
поступление на сборку, слесарные работы, сборка, испытания и сдача  комиссии
вплоть до окраски и упаковки. Работы от начала и до завершения  должны  были
проводиться при  моем  участии.  Всякие  неудачные  конструкторские  решения
рабочими  высмеивались.  Этого  не  давало  ни   одно   учебное   заведение.
Одновременно  происходило  знакомство  с  производством  и   других   машин.
Например, слесарь-сборщик  с  трудом  вылезает  из  под  стола  пресса,  еле
добравшись до пробки, чтобы слить масло, ворчит: "Чтобы у этого конструктора
член на пятке вырос!". "Почему?", - спрашиваю. "Чтобы когда поссать захочет,
ботиток расшнуривал, одевал и зашнуривал - вот почему!". К.  находил  нужным
выкроить  это  необходимое  время  для  конструктора,  несмотря  на  большую
загрузку непосредственно черчением и расчетами, видя в  таком  методе  залог
роста конструктора и избежания ошибок в будущем.
   Недавно я слышал разговор двух  женщин-конструкторов  перед  аттестацией:
"Там ведь спрашивают, как зажать эту деталь на  станке,  чем  измерить?  Так
ведь можно любого завалить!". Может быть мой пример не очень понятен, но это
сродни вопросу патронажной сестре - как запеленать ребенка.
   Когда  мы  стали  переходить  на  производство  машин  с  автоматическими
подачами заготовок и сброса деталей, завод не потянул. План выполнялся на 30
процентов и зарплату  платить  было  нечем.  Три  месяца  мы  ее  вообще  не
получали. Мы случайно узнали, что  начальники-то  ее  получали.  Арнольд  от
имени комитета комсомола нарисовал карикатуру на директора, изобразив его  в
виде буржуа в цилиндре, сидящего на мешке с  деньгами.  Из  кармана  торчала
пачка денег и надпись - "Не дам!". Сходство  было  большое  его  узнавали  и
смеялись, идя через проходную. Газету вывесели перед  обедом.  Тут  прибежал
парторг и снял ее с забора. А. теперь нарисовал сценку. Как карикатуру  -  с
забора снимает парторг, оглядываясь по  сторонам.  Парторг  был  тоже  очень
похож. Опять смеялись. Был нам разгон за это.
   В начале моей работы в проходной мне нагрубила работница отдела кадров. Я
назвал  ее  Унтером  Пришибеевым.  Она  пожаловалась  и  к  обеду   вывесели
карикатуру - она изображалась сжавшейся в углу, а я с разинутой  пастью,  из
которой рвался крик: "Унтер!". Было стыдно. Я оценил критику  и  собственную
глупость и несдержанность. Извинился перед ней и впредь стал поумней.
   Директор не извинился перед нами, но зарплату все же выдали. Комиссия  аж
из Москвы разбиралась. И решила, что уровень квалификации  наших  рабочих  и
класс станочного парка не позволяет выпускать технику требуемой  точности  и
качества.
   В феврале  1957  года  было  объявлено  о  создании  Совнархозов.  Работа
активизировалась. Не надо стало с  любым  пустяком  кататься  в  Москву.  По
соседству с нами возводили и запускали завод и ему нужны были новые  станки.
Сборочные автоматы и  другие.  Теперь  решали  все  в  Барнауле.  В  краевом
масштабе решение принимал крайком партии, в районе города - горком партии, и
дальше мы все могли делать на  предприятии.  Если  бы  избежать  и  эти  два
рубежа, мы бы  могли  договариваться  прямо  завод  с  заводом,  однако  это
исключало руководство партии, поэтому было невозможно. Но все  же  мы  могли
свои знания, изобретательность тут  же  на  месте  и  применять.  Посыпались
заказы. Работа по договорам давала занятость и приработок.
   Был такой случай. Алтай не мог выбить фонды  на  вилы.  Снабженец  только
пригнал вагон с листовой сталью для их изготовления. Тут же откопали  где-то
американские чертежи двадцатых годов на настоящих "синьках"  с  размерами  в
дюймах. Мы подрядились переработать чертежи,  а  завод  изготовить  ковочные
вальцы для производства вил. Вопрос был просто и быстро решен.
   Осенью 1956 года меня включили в агитбригаду для обслуживания колхозников
в уборочную компанию. Целью ее была пропаганда спорта и увеселение, так  как
в нее входили певцы и танцоры из самодеятельности бараульских клубов.  Кроме
основных больших клубов - Меланжевого комбината и Железнодорожников - были и
другие клубы, мелкие.  В  большие  клубы  и  летний  театр  в  парке  отдыха
приезжали гасторолеры: Эдита Пьеха со своими ребятам, пианисты, как написано
в афишах "Дипломат всемирного конкурса Э.Горовец", работавший под  ковбоя  с
неуклюжей мимикой, Г.Пищаев и другие. Центром культурной жизни  все  же  был
Краевой драматический театр. В его стены приглашались гастролеры официальные
или вовсе неожиданные. Первым открытием  был  А.Вертинский,  вернувшийся  из
эмиграции. Впечатление он  произвел  потрясающее.  Почти  потерявший  голос,
массируя горло, он манипулировал носовым платком и неповторимо жестикулируя,
пел. Когда из зала кто-то попросил исполнить "Журавли", которые пел Лещенко,
Вертинский подошел к рампе и сказал как-то особенно:  "Ищите  эти  песни  на
рынке". Каприз и обида за ошибку  зрителя  были  в  этих  словах.  Весь  его
артистический  облик,  и  подстать  ему  аккомпаниатор,  были  подкупающими.
Гастроли классического китайского балета и других заезжих трупп тоже надолго
оставались в памяти барнаульцев. Главным же были  спектакли  самого  театра,
которые собирали полный зал.
   Наша бригада со  своим  реквизитом  на  двух  грузовиках  отправилась  на
гастроли. Прием был самый разный. Нам надо  было  дать  плановое  количество
концертов в целом ряде хозяйств. Как принимали, так мы и выступали.  Пожалуй
лучшее, что мы могли себе представить, было в колхозе,  где  председатель  с
очевидной радостью принял нас  и  с  редкой  распорядительностью  настоящего
руководителя организовал выступления. Сразу послал гонцов  решить  вопрос  с
питанием, ночлегом, бытом и занялся устройством концерта. Клуба в деревне не
было, и  выступление  надо  было  организовать  на  открытых  кузовах  наших
грузовиков и на земле.
   Никогда в этот колхоз не приезжали "артисты", да еще целых два грузовика.
Самая подходящая площадка была в центре , возле магазина, но она имела такой
уклон, что ровно поставить грузовики было невозможно.  Председатель  тут  же
затребовал  бульдозер  и  велел  спланировать  площадку,  заметив,  что  эта
площадка будет для них памятью о нашем визите, а в дальнейшем они найдут  ей
применение. Однако дело шло к вечеру и мы забеспокоились об  освещении.  Тут
он сразу заявил, что зрители придут со  своим  светом.  Были  оповещены  все
колхозники, и, когда стемнело, грузовики наши стояли борт к борту впритык на
выровненной площадке, зрители расселись и столпились вокруг,  вся  прибывшая
многочисленная техника включила фары, а зрители зааплодировали,  не  в  нашу
честь,  но  приветствуя  организаторов.  Выступали  мы  с  подъемом  и  всем
понравилось. Председатель и делегаты от зрителей благодарили  и  просили  на
завтра разделиться на группы и выступить по бригадам, там, мол,  тоже  ждут.
Это  наше  выступление  было  исключением  из  правил,  каким   является   и
соответствующий своему месту руководитель.
   Правилом же было  небрежение.Оно  отражалось  и  на  нас.  Приезжаем  мы,
например, на центральную усадьбу колхоза. Руководитель нашей "бригады"  идет
договариваться о месте выступления и  улаживать  другие  вопросы.  Мы  ждем.
Вокруг собирается толпа любопытных. Детишки, старики, бездельники.  Приходит
руководитель и дает команду разгружаться возле микроклуба. Подъезжаем  туда,
толпа растет и идет за нами. Начинаем сбрасывать маты,  снаряды  и  мешки  с
одеждой.  Как  только  сбрасываем  штангу,  тут   же   появляются   желающие
продемонстрировать  свою  силу.  Пьяные  молодцы,  впервые  наяву  увидевшие
штангу, представляют себя силачами и начинают ее поднимать.  Валятся,  роняя
штангу на себя, под хохот толпы, но  тут  же  появляются  новые,  еще  более
"сильные" и картина повторяется. Мы, набравшись  опыта  с  этими  любителями
"играть с железом",  стали  потом  отдельно  снимать  гриф  и  блины,  чтобы
избежать искушения и возможных  травм.  Мужскую  часть  населения,  конечно,
интересовали наши женщины. Заезжие артистки,  спортсменки,  как  на  них  не
залюбуешся? Хотя они волей случая стали  гастролерами,  но  внимание  всегда
приятно, и наши женщины кокетничали. Настоящая женщина  всегда  кокетничает,
потому как понимает, что она женщина, а наши во время гастролей об  этом  не
забывали. Их не очень смущало,  что  условия  и  темпы  наших  гастролей  не
позволяли постирать и отгладить костюмы, да и как следует  привести  себя  в
порядок тоже. Ночевали мы где придется, питание было беспорядочным,  словом,
быта никакого.
   Гастроли по целинным колхозам. Парни выпивали и сильно.  За  гастроли  мы
ничего не получали, кроме "сохранения зарплаты", и двигало нами любопытство,
новизна положения, разнообразие жизни. Может у кого-то были и иные стимулы -
за всех не скажешь.
   Наступает момент начала концерта в колхозном клубе.  Зрители,  в  основом
старухи, занавес ситцевый, сцены полностью  не  закрывает,  потолок  низкий,
освещение приблизительное, среди зрителей много  пьяных,  "актеры"  тоже  не
отстают. Баянист у нас  обладал  свойством  играть  даже  в  бессознательном
состоянии. Привыкший на свадьбах к сверхвозлияниям, он и тут не отступал  от
своих правил. Конферансье огорошивает зрителей нашими титулами. Одного борца
он представил как чемпиона Дальнего  Востока,  Тихоокеансого  флота  и  всех
морей этого окена.
   Один из боксеров так и остался лежать  в  машине  -  не  смогли  поднять.
Срочно надеваем майку с эмблемой общества "Урожай" на певца, натягиваем  ему
перчатки  и  мягкие  ботинки,  а   его   соперник   демонстрирует   залу   в
импровизированном ринге "бой с тенью" и подпрыгивает, имитируя бой.  Наконец
певец готов к выходу. Запускаем его на сцену и он, закрыв глаза, кидается на
боксера с вытянутыми вперед руками в перчатках.  В  зале  смех.  Конферансье
сыплет шутками. Нам, акробатам, пить нельзя, иначе не попрыгаешь.  Выступают
штангисты, танцоры, опять певцы (баянист отошел) и  общее  приветствие.  Зал
доволен  и  у  нас  все  обошлось.  Печать  председатель   поставит.   После
выступлений  благодарят.  Высшая  похвала  зрителей:  "Ну  как   в   кино!".
Колхозники в спортивных хрониках видели  таких  же  мускулистых  штангистов,
борцов, а тут они - рядом, живые.
   Это участие в агитбригадах потом мне пригодится в лагере, где на артистов
тоже спрос.
   1957 год  был  особенным.  Началась  подготовка  к  Всемирному  фестивалю
молодежи, до сего времени  немыслимому  в  Москве.  Одновременно  возрастала
бдительность.Наш парторг тут весь бдит. Когда он пришел к нам в отдел и  его
сразу назначили его парторгом, он завел нелепую практику. К каждому  чертежу
или  служебной  записке   он   скрепкой   прикреплял   бумажку   со   словом
"завизировать". Даже если его стол стоял рядом со столом коллеги.  Посмотрел
я в библиотеке словарь русского языка и слова  такого  не  нашел.  Когда  он
обратился ко мне с претензией, я объяснил, что не понимаю о чем речь. Говорю
и в словаре не нашел. Завизжать там есть, а  такого  -  нет.  Тогда  он  мне
объяснил, что оно означает - подписать. Шутливые замечания он  принимал  как
вызов. Однажды, хотя я был занят работой, он, отвлекая меня от нее, поручает
мне спроектировать  сейф-ящик  для  партбилетов.  Без  охоты  я  подчинился.
Подхожу к нему и  говорю:  "Дайте-ка  мне  партбилет".  Он  вздрогнул:  "Это
зачем?". Объясняю, что мне  нужно  снять  размеры  для  уточнения  высоты  и
глубины ячеек. Обещал дать эскиз. По окончании работы опять спрашиваю: " Что
написать в примечаниях?". Предлагаю  написать  "загрунтовать  и  окрасить  в
красный цвет". От возмущения он не нашелся с ответом и куда-то убежал. Через
некоторое время подходит ко мне и говорит: "Запомните. Красный цвет не вы  и
не я выдумали, и даже не  Маркс,  а  значительно  раньше!".  Так  от  своего
предложения мне пришлось отказаться.
   Тут мне позвонила Р.К. из краевой молодежной  газеты  "Молодеж  Алтая"  и
пригласила на организационное собрание фестивального клуба молодежи. Телефон
стоял на столе у парторга и он слышал разговор. Его показания на  следствии,
а затем и в суде, родили пункт обвинения "о создании молодежной организации,
свободной от влияния партии и комсомола". Через несколько дней Р.К. передала
нам содержание  выступления  на  краевой  комсомольской  конференции  одного
оратора. Он рассказал о тлетворном влиянии Запада на молодежь, и в  качестве
примера привел группу инженеров  с  завода  БЗМП,  у  которых  все  стены  в
общежитии обклеены непристойными  картинками,  которые  увлекаются  джазовой
музыкой и ведут непристойный образ жизни. Мы вспомнили  о  погроме  в  нашей
комнате, совершенном накануне, высказали претензии коменданту,  но  она  все
свалила на уборщицу.
   К  нам  приходило  много  людей.  Брали  книги  и  приносили  обменивать.
Заглядывали, чтобы поговорить о делах завода,  совнархозах,  политике  и  за
жизнь. Однажды художник нашего  отдела  В.Е.,  зная  наши  мечты  отдохнуть,
путешествуя на катере по Оби,  предложил  нам  купить  недорого  браунинг  с
патронами, якобы оставшийся от отца. На  счастье,  мы  отказались,  хотя  не
подозревали ничего дурного в  его  предложении.  Б.С.  во  время  очередного
визита к нам,  теперь  уже  после  работы  на  шахтах,  видимо,  больше  нас
разбиравшийся  в  людях,  советовал  нам  не  пускать  и   гнать   некоторых
посетителей, но мы "не брали в голову".
   Я собирался ехать в Москву для продолжения учебы и занимался  подготовкой
к поступлению в институт. Николай с  Арнольдом  мечтали  посмотреть  Среднюю
Азию.
   Может быть, мои рассказы об удивительных красотах тамошней природы  этому
способствовали.
   Весной 1954 года я из Чимкента отправился в путешествие по тем  краям.  С
водой там плохо, поэтому поезда там тянут тепловозы и путешествие  на  крыше
вагона особенно приятно. Воздух чистый и теплый. В глаза не  летит  угольная
пыль, обычно выбрасываемая паровиком. Обзор круговой. Хребты  Тянь  Шаня  на
севере, и Гиссаро-Алая на юге  Ферганской  долины  потрясают  величием  нас,
равнинных жителей, Сыр-Дарья - быстрая, холодная и мутная, тоже не похожа на
наши реки. Судоходства по реке нет и  паромы  цепляют  за  тросс,  натянутый
поверху между берегами. Течение сильное, и кольцо, надетое  на  этот  тросс,
отодвигают от пришвартованного парома в сторону реки. Отшвартовывают паром и
он начинает уходить от берега как маятник,  держась  тросом  за  кольцо.  По
окончании кочка, рулевой веслом ослабляет трос, и кольцо скользит  дальше  к
противоположному берегу и начинается следующий  качек.  Несколько  качков  и
паром уже на той стороне. В  долине  удивительно  ровные  гряды  возделанных
полей, говорят об упорядочности и вечности этой земли. В ту пору луга,  были