ко дадут?
  Начальник пожал плечами.
  - Да немного, наверно. Для первого раза.
  "Все. В тюрьме она совсем свихнется", - подумал Ивлев.
  - А ничего нельзя сделать?
  Начальник прикурил от зажигалки.
  - А что можно сделать, ты подумай? Ничего, конечно.
  - Черт возьми совсем! - Ивлев тоже достал папиросы.
  - Ты служил? - спросил начальник, доставая из ящика стола бумаги.
  "Прямо бюрократы какие-то", - подумал Ивлев, вспомнив, что и следователь
все время рылся в бумагах.
  - Служил.
  - Старший лейтенант, командир подразделения особого назначения? Так?
  Ивлев посмотрел на начальника; тот изучал бумаги.
  - Расскажи о себе подробно.
  - Зачем?
  - Нужно. Занятий в армии можно не касаться.
  Ивлев понял, что бумаги в руках начальника - это сведения о нем. Стал
рассказывать. Все, как было. Начальник слушал и осторожно шуршал бумажками
- перебирал их. Когда Ивлев кончил, он поднял голову.
  - Все? А как служил?
  - Ничего...
  - Благодарности были?.. Ты говори все, не скромничай.
  - Были. Две от командующего округом, одна от министра... А в чем дело?
  - Тетка про отца что-нибудь рассказывала? Кроме того, что их посадили...
  - Нет. Мало... Говорила, что они были хорошие люди. - "В чем дело?", -
соображал Ивлев.
  Начальник протянул ему две бумажки.
  - Читай.
  Ивлев внимательно читал.
  - Так... - Ивлев аккуратно положил бумажки на стол. - Кхэ... где-то
папиросы... - захлопал по карманам.
  - На, - начальник протянул ему "Беломорканал".
  - Спасибо, - Ивлев размял папироску, от протянутой зажигалки отказался -
руки тряслись, он не хотел, чтобы это заметили. Нагнулся, прикурил от
спички.
  - Документы я скопирую и отдам тебе.
  - Спасибо.
  - А дело вот какое, Ивлев: ты не хотел бы поработать в нашей системе?
Никогда не думал?
  - Как это?.. Милиционером, что ли?
  - В милиции.
  - Не думал сроду.
  - У нас сейчас есть возможность послать двух человек на двухгодичные курсы
оперативных работников. Подумай, через недельку зайди. У тебя знакомые
есть в городе?
  - Нет, никого нету.
  - Хочешь, пойдем ко мне?
  - Нет, я домой пойду. Пойду отдохну маленько.
  - Ну, ладно. Заходи через недельку, - подполковник встал, пожал руку
Ивлеву.
  Ивлев вышел из милиции... Остановился на улице, долго соображал: что
сейчас делать, с чего начинать. Слишком много сразу свалилось всего. В
голове путаница, на душе мглистая, сырая тяжесть-боль. Пошел домой. Шел,
как ночью: боялся, что оступится и будет долго падать в черную, гулкую яму.
  Дома, на двери, нашел записку:

  "Не радуйся сильно, ты свое получишь, скрываться бесполезно - смерть
будит тижелая".

  "Тоже в смерть балуются, - как-то равнодушно подумал Ивлев. - Всякая гнида
грозится стать вошью".
  В комнате холодно, неуютно, жильем не пахнет. Ивлев включил свет, не
раздеваясь, лег на кровать лицом вниз. Подумал, что надо бы запереться, но
лень было вставать, и страха не было.
  "Пусть приходят. Пусть казнят".
  Захотел представить человека, автора записки, - всплыло лицо, похожее на
лицо Шкурупия.
  "Надо же так безответственно брякнуть: смерть будет тяжелая. Посадить
тебя, сволочь, голой задницей в навоз и забивать осиновым колом слова твои
обратно в глотку. Чтобы ты наелся ими досыта, на всю жизнь".
  Опять потянулась бесконечная ночь. Часа в два Ивлев встал, нашел письма к
Марии с родины, списал адрес и составил телеграмму ее отцу. Он знал
только, что тот работает секретарем райкома партии на Алтае.
  "Срочно вылетайте помочь Марии". Адрес и подпись. И стал ждать утро. Ходил
по комнате, думал о чем угодно, только не о делах сегодняшнего дня.
Вспомнил почему-то, как он пацаном возил копны, и его один раз понесла
лошадь. То ли укусил ее кто, то ли испугалась чего - вырвала из его слабых
ручонок повод и понесла. За ним на другой лошади летел мужик-стогоправ, не
мог догнать, кричал: "Держись за гриву! Крепче держись!.. Отпустишься -
запорю потом!". Зыкнуться бы тогда головой об землю - ни забот бы сейчас,
ни трудностей не знал.
  За окном стало светлеть. Ивлев прилег на кровать и забылся в зыбком
полусне.

  Через два дня прилетел Родионов.
  Ивлев шел с работы и увидел на крыльце своего дома пожилого мужчину. Он
догадался, кто это.
  - Здравствуйте. Ивлев.
  - Здравствуй. Я - отец Марии.
  - Я догадался. Сейчас войдем, я расскажу все, - Ивлев отомкнул замок,
впустил Родионова в дом.
  - Ну? - глаза Родионова покраснели от бессонницы. - Слушаю.
  - Мария спуталась здесь с плохими людьми... В общем, ей грозит тюрьма.
  - Что они делали?
  - Воровали. А кто помоложе, продавали. Ворованное хранилось у Марии.
  Левый уголок рта у Родионова нервно дергался книзу. Он закурил, крепко
прикусил папироску зубами.
  - Ты - муж, насколько я понимаю?
  - Да.
  - Как же ты позволил?..
  - Я не знал ничего. Она еще до меня была знакома с ними.
  - Сейчас она где? Сидит?
  - Нет, не сидит. Но я не знаю, где. Она ушла из дома. Можно в милиции
узнать, где она сейчас.
  - Пойдем в милицию.
  Почти всю дорогу молчали. У самой милиции Ивлев тронул Родионова за рукав,
остановил. Сказал, глядя прямо в глаза ему:
  - Как-нибудь отведите ее от тюрьмы. Она пропадет там.
  Родионов смотрел на зятя угрюмо и внимательно.
  - Как вы жили?
  - Плохо жили. Любви у нее никакой не было... Почему пошла за меня, не знаю.
  - Телеграмму-то раньше надо было дать.
  - Я сам не знал, что так обернется...
  - Пошли.
  К начальнику Родионов вошел один. Ивлев сел на диван и стал ждать.
  Ждать пришлось около часа. Наконец Родионов вышел... Увидел Ивлева,
подошел, сел рядом.
  - Ну?
  - Плохо, - тихо сказал Родионов. - Не знаю... - Помолчал, повторил: - Не
знаю.
  - Я тоже зайду к нему, - Ивлев поднялся.
  Родионов, продолжая сидеть, - Ивлев видел, как он раза два незаметно, под
пиджаком, погладил левую сторону груди, - сказал:
  - Я схожу к ней, а ночевать приду к тебе.
  - Хорошо. Найдете?
  - Найду.
  Ивлев вошел к начальнику.
  - Здравствуйте.
  - Здравствуй. Садись. Отца ты вызвал?
  - Я.
  - Поздновато. Дело-то уже там гуляет, - подполковник показал глазами на
потолок - на втором этаже была прокуратура. - Я лично ничего не могу
сделать. Жалко, конечно, отца.
  - Неужели ничего нельзя сделать?
  Начальник не сразу ответил.
  - Не знаю. Может, и можно что-нибудь... Там, - он кивнул в сторону окна, в
направлении к центру города. - Там - люди большие. Подумал насчет нашего
предложения?
  - Думаю.
  - Давай, давай, думай. На, кстати, эти документы. Мой тебе совет: иди к
нам. Что вы боитесь милиции, как пугала?
  - Я не боюсь. Но подумать-то надо.
  - Вот и думай. Проучишься два года, начнешь работать, а там можно подавать
заявление о восстановлении в партии.
  - Подумаю. Один вопрос можно?
  - Можно.
  - Почему вы именно меня хотите послать? Что, желающих что ли, нету?
  - Желающих больше, чем надо. Это, знаешь... потом поймешь. Жду тебя через
три дня.
  Ивлев взял документы и вышел из кабинета.
  "А ведь пойду, наверно, в милицию-то", - подумал он.
  Родионов пришел поздно. Мрачный.
  - Вот какие, брат, дела. Дай умыться.
  Ивлев налил воды в рукомойник, подал мыло, полотенце. Очень хотелось
спросить о Марии - что она, как? И не хватало решимости. Родионов точно
подслушал его мысли.
  - Что же о жене-то не спросишь?
  - Как она?..
  - Плохо наше дело: и твое и мое.
  "Уеду к чертовой матери отсюда, - решил Ивлев. - Поеду на эти курсы".
  - Я примерно так и думал.
  - А?
  - Я знаю, что плохо. Мое - особенно. А ваше... Мне начальник намекнул, что
можно похлопотать... там.
  - Не знаю. Буду стараться, конечно.
  - Есть хотите?
  - Нет, - Родионов вытерся, повесил полотенце, сел к столу, сгорбатился.
Опять погладил под пиджаком левую сторону груди.
  Молчали. Все было ясно.
  На улице шел поздний осенний дождик. Уныло хлюпало под окнами, в стекла
мягко и дробно стучало.
  - Ты сам здешний?
  - Нет, тоже с Алтая.
  - Откуда?
  Ивлев назвал деревню.
  - А как сюда попал?
  - Служил в этих местах... остался.
  - А родители там живут?
  "Ничего домой не написала обо мне, - подумал Ивлев. - Она и жить-то со
мной не собиралась".
  - Родители мои... Вот, вручили сегодня... - Ивлев достал из кармана
справки и подал Родионову. Тот внимательно их прочитал, недоуменно
уставился на Ивлева. Тот сперва не понял, в чем дело.
  - Что?
  - Твоя фамилия Ивлев?
  - Ивлев, да.
  - А тут - Докучаевы.
  Ивлев рассказал свою постылую историю. Родионов слушал, глядя в стол.
Из-за кустистых бровей не видно было глаз его, и непонятно было, как он
относится ко всему этому. Впрочем, Ивлев и не хотел знать, как он
относится. Ему было все равно. Рассказал, забрал бумажки, положил в карман.
  - Давай спать, - решительно сказал Родионов.
  - Давайте.
  Родионов лег на кровать. Ивлев на диван. Закурили, выключили свет.
Молчали. Плавали в темноте два папиросных огонька, то вспыхивая, то совсем
почти угасая. Сыпал в окна дождь, тоскливо барабанил по крыше.
  - Предлагают ехать учиться на оперативного работника, - сказал Ивлев. - На
два года. Как думаете - стоит?
  Огонек родионовской папироски ярко вспыхнул, выхватил из тьмы его лицо,
часть подушки...
  - По-моему, стоит. И надо восстановиться в партии.
  - Я тоже так думаю.
  Замолчали. Папироски погасили. Непонятно - спали или нет. В комнате было
тихо.
  Через три дня Ивлев уехал на курсы в областной центр, Родионов остался
вызволять дочь из мусорной ямы, куда завлекла ее развеселая жизнь.
  Простились утром, дома. Ивлев собрал барахлишко в чемодан, сел на него,
посмотрел на Родионова. Тот усмехнулся.
  - Готов?
  - Долго нищему собраться - только подпоясаться.
  - Закурим на дорожку.
  Закурил. Встали.
  - Счастливо тебе. Напиши, как устроишься. Адрес есть?
  - Есть. - Ивлев достал записную книжку, заглянул в нее. - Есть.
  - Напиши.
  - Обязательно. Вы мне тоже напишите, как тут все...
  - Напишу.
  Пожали руки... Ивлев подхватил чемодан и вышел, не оглядываясь. И потом,
когда шел по улице, ни разу не оглянулся на дом, где убили его первую
большую любовь... Растоптали в вонючем углу, испинали тяжелыми сапогами,
замучили.

  В воскресенье за завтраком Ефим Любавин повел перед сыном и племянником
такую речь:
  - Строится народишко шибко. Прямо как блины пекут - дом за домом. Не
успеешь оглянуться - уж дом стоит.
  - В гору пошел мужик, - поддакнул Пашка. - Набирает сил.
  - Как вы насчет своей дальнейшей жизни соображаете? - прямо спросил Ефим.
  - Тоже надо в гору, - легкомысленно сказал Пашка. Иван не понял, куда
клонит дядя.
  - Строиться надо, - выложил Ефим, неодобрительно глядя на сына. -
Когда-никогда, а семьи-то будут. Где жить? Тут Андрей будет.
  Пашка почесал мизинцем переносье, скосоротился - сделал вид, что глубоко
задумался; Иван на самом деле задумался.
  - Мой вам совет такой, - продолжал Ефим, - берите ссуду - каждый по десять
тыщ и зачинайте строиться. Место вам Николай отведет хорошее - какое сами
выберете. Строиться лучше вместе - легче. Рубите крестовый дом на два
семейства и живите. Как?
  - Пойдемте в горницу, потолкуем, - предложил Иван, мысль о строительстве
собственного дома понравилась ему.
  Перешли в горницу, закурили.
  - Я уже все обдумал, - заговорил Ефим. - Сейчас первым делом надо брать
ссуду. Потом езжайте вверх, в Чернь, наймите там человек пять плотников и
срубите сруб. Иногда там уже готовые стоят - на продажу. Это станет тыщ
семь-восемь, не больше. А за девять-то можно ха-ароший домину заворотить.
Вот. Плотите там плот и сплавляйте сюда. Только это тоже надо быстрее
делать, пока вода высокая держится. Крестовый дом - это как раз плот.
Можно еще небольшой салик подцепить - на банешку, на пристройки разные.
Вопчем, там поглядите. На месте.
  - А если на машине вывезти сруб? Не лучше? - спросил Пашка.
  - Дороже. Ты за одни машины ухнешь тыщи полторы, если не больше. А по реке
его за два дня сплавляют.
  - Надо знающего человека - по реке-то. А то накуряемся на порогах.
  - Гринька сплавает с вами, я говорил с ним. Вот. А тут, приплывете, помощь
отведем - навалимся все сразу и за неделю поставим. Тесу можно в совхозе
купить. А можно так, взять пару машин, съездить ночью на Бию, наторкать
выше кабин и привезти на совхозную пилораму - как будто сами приплавили. А
за распиловку - ерунда, копейки берут. Поняли? К первым снегам дом будет
уже под крышей стоять. А окосячить там, печку сбить, отштукатурить - это
плевое дело.
  - Ну, что? - Пашка посмотрел на Ивана.
  - А ссуду-то дадут мне? - спросил тот.
  - А чего?
  - Я же не совхозник.
  - Ерунда, - авторитетно сказал Ефим. - Поговорим с Родионовым, он сделает.
  - Поедем прямо сейчас, а? - загорелся Пашка. - Посмотрим на месте - как,
что... Доскочим до Онгудая...
  - Зачем до Онгудая? - встрял Ефим. - Вы доезжайте до Симинского перевала,
там уже можно рубить. Зачем далеко забираться.
  - Сейчас схожу к Родионову, узнаю насчет завтра.
  - Слушай!.. - Пашке пришла в голову какая-то мысль. - Если он завтра
никуда не поедет, попроси "Победу".
  - Даст думаешь?
  - А чего ему? Что она, его собственная, что ли?
  - Ладно, - Иван пошел к секретарю.
  Через двадцать минут он подъехал к дому на "Победе".
  - Дал. У них завтра бюро. Ссуду тоже обещал помочь...
  - Ну!..
  Мигом собрались, захватили продуктов на случай ночевки, ружьишко и
покатили.
  Пашка сел на заднее сиденье, развалился, спел про восемнадцать лет, потом
перелез к Ивану.
  - Посижу хоть раз, как начальник.
  - Как насчет дома-то думаешь? - спросил Иван.
  - А что?.. Давай строиться. Надо ведь.
  - Надо. А хватит двадцати тыщ?
  - Хватит, я думаю. Не хватит - у отца есть в загашнике, раскошелится.
Знаешь, где поставим?
  - Где?
  - У реки. Я знаю одно местечко... над обрывом. Красотень! С одной стороны
- река, острова, березник на том боку... Когда солнце садится, там как все
равно пожар разгорается. А с другой стороны - гора. Банешку прямо на лбу,
над обрывом поставим. Залезешь зимой на полок, глянешь в окошечко - все
позастывало, а тут жарынь, спасу нет!..
  - Хм, - Иван с удовольствием слушал.
  - А летом, например: я приехал с работы, и ты приехал... Так? Взяли
бутылочку, поставили ее в сенцы, а сами на реку с неводом - рядом! Добыли
на пару сковородок, твоя или моя жена поджарит...
  - Нету их, вот беда.
  - Будут! - твердо сказал Пашка. - Нашел об чем горевать.
  - Как у тебя с этой, с Майей-то?
  - Та-а...
  - Что?
  - Та-а... Пока никак. Под нее учитель клин бьет. Я, конечно, не сдаюсь,
но... Да будут жены!
  - Конечно. Нет, дом действительно надо сделать, - сказал Иван серьезно.
Его все больше и больше увлекала эта мысль.
  - Сделаем, что мы, калеки, что ли.
  - Над рекой поставим - это было бы...
  - Значит, так: там вон двое голосуют, - перебил его Пашка, - я изображаю
начальника, а ты шофер. Понял?
  "Ну балаболка!", - изумился Иван.
  - Ладно.
  "Голосовали" старушка и девушка. Иван тормознул около них.
  Девушка подбежала первой, обратилась к Ивану:
  - До Маймы довезите, пожалуйста.
  Иван молча кивнул в сторону Пашки. Пашка важно нахмурился, окинул девушку
строгим взглядом... Девушка просительно смотрела на молодого "начальника".
  - Можно, - разрешил Пашка.
  - Бабушка!.. Давай сюда! - крикнула девушка.
  Приковыляла бабка.
  - Бла-адать, от бла-адать-то, - говорила она, тоже влезая в "Победу".
  Поехали.
  - Зачем в Майму-то, бабка? - спросил Пашка. Обернулся назад и уставился на
девушку.
  - Вы меня спрашиваете? - спросила девушка.
  - Я же ясно сказал: бабушка, - начальственным голосом, грубовато сказал
Пашка.
  - Я-то? Хлопотать, сынок, насчет пензии. Я работала там, а теперь еду
добывать справки, - охотно объяснила бабушка.
  - А вы? - спросил Пашка девушку.
  - Я тоже в Майму.
  - Тоже насчет пенсии?
  - Что вы!..
  Слушая краем уха Пашкину болтовню, Иван крепко задумался насчет дома. За
всю жизнь у него не было не только своего дома, но даже угла, куда бы
можно было прийти и делать, что хочется, и чтоб тебя никто не одергивал,
не косился. Как подхватила его с семи лет суетливая казенная жизнь, как
закрутила, так крутит до сей поры. Детдом, интернаты, казармы, блиндажи,
окопы, рабочие общежития... Даже когда женился, и то жил, как в общежитии
- пять человек в одной комнате. И как-то свыкся с этим - как будто так и
надо. И вдруг, оказывается, можно построить свой дом над рекой, можно
прийти вечером, лечь, закрыть глаза - отдохнуть. Надо, видно, и отдохнуть
иногда - за тридцать перевалило. Сколько можно. Вместе с домом, вернее, в
доме он видел и Марию... Его не смутила первая неудача, только озлобила и
подхлестнула.
  "Рано я начал действовать, рано. Надо было не с этого начинать".
  С того самого вечера, когда Мария так великолепно отшила его, Иван видел
ее два раза. Один раз дома, когда приходил узнавать у Родионова, куда и
когда ехать. Дело было вечером, Родионовы уже ужинали. Хозяин пригласил
его к столу, Иван отказался. Узнал, когда ехать и ушел. На Марию ни разу
не глянул, но чувствовал, что она смотрела на него. Второй раз, когда
возил Клавдию Николаевну и Марию в город. Женщины сидели сзади и негромко
разговаривали о том, что необходимо купить в городе в первую очередь. Иван
краем глаза видел в зеркальце Марию и всю дорогу наблюдал за ней. Нарочно
ехал не так быстро - чтобы продлить удовольствие. Потом ждал их у
магазинов, без конца курил и думал: "А ведь влюбился!.. Эх, черт тебя
задери".
  В Майме ссадили девушку со старушкой. Зашли в чайную, выпили по кружке
пива, поехали дальше.
  - Тут я не бывал, - сказал Иван.
  - Давай я порулю, а ты посмотри. Тут здорово!
  Поменялись местами.
  - Только не гони, - попросил Иван.
  Красота кругом была удивительная. Горы подступали к самому тракту, часто
серые отвесные стены поднимались прямо от кювета, слева. А внизу, далеко,
ослепительно сверкала чешуей Катунь. То поднимались, петляя, то ехали
вниз... То видно было далеко вокруг, и тогда у Ивана захватывало дух от
невиданного простора, от силы земной. Всюду, куда хватал глаз, горы,
горы... Серо-зеленые, с каменными боками, обшарпанными временем,
громоздились они одна на другую, горбатились, щетинились редким сосняком.
А внизу было прохладно и немножко тоскливо, и хотелось, чтобы тракт снова
полез вверх.
  К обеду доехали до Симинского перевала.
  - Ну, вот, - сказал Пашка, - Симинский начинается. Давай осмотримся. Тут
есть один зверосовхоз, туда, что ли, свернем?
  - Давай свернем.
  Приехали в совхоз, остановились у крайней избы. Разговорились с хозяином.
  - Это вам надо в Чуяр, деревня такая на Катуни, - сказал хозяин,
белоголовый старик с медной серьгой в ухе. - Езжайте по той же дороге,
потом она, дорога-то, на две разойдется: одна по правую руку пойдет,
другая по левую. Вот, которая по левую, вы по ней и езжайте. И прямо до
Чуяра. Там и рубят дома.
  - Спасибо, отец.
  Старик вышел проводить их за ворота. Посмотрел на "Победу"...
  - Большой дом-то надо?
  - Крестовый.
  - Там у меня зять живет. Расторгуев Ванька... Как заедете в Чуяр, так
четвертый дом по левую руку. Поговорите с ним, может, он согласится. Он
лес готовил нынче, хотел тоже рубить да вниз плавить, а сам занемог
чего-то. Он лесником работает.
  - Расторгуев?
  - Расторгуев, Расторгуев. Ванька Расторгуев, спросите, вам любой покажет.
Он готовил лес-то, я знаю.
  - Ну, спасибо.
  - Ага. А найдете, скажите, что просил, мол, отец-от, я, значит, чтоб он не
продавал всех поросят. У него скоро пороситься будет, так пусть мне двух
оставит.
  - Ладно.
  До Чуяра доехали часа за полтора. Небольшая деревня на самом берегу реки.
На плетнях сушатся невода, сети, переметы. Кругом тайга, глухомань,
тишина. На единственной улице - ни души.
  Подъехали к четвертому дому, постучали в ворота. Вышел высокий сухой
мужик, сел на лавочку возле ворот. Выслушал приезжих, поковырял большим
пальцем босой грязной ноги сухую землю, потрогал поясницу, сказал:
  - Восемь, - посмотрел вопросительно на п