зывал веревку, придерживал копну вилами, лошадь выдергивала из-под
нее волокушу... Плевал на руки, некоторое время примеривался, с какого
боку лучше взять! Всаживал вилы, подгибался рывком и...
  - Опп!
  Огромная копна с непонятной легкостью вздымается высоко вверх. Федя
некоторое время танцует с ней, выискивая устойчивое положение.
  Весь напрягся...
  - Держи! - толчок - копна на стогу.
  Там ее долго растаскивает, раскладывает, утаптывает дед Махор. А Федя
выбирает из волос насыпавшееся сено. Ждет следующую.
  - Чего там? Заснули? - кричит бабам.
  Кузьма захотел пить, но воды в ведре не оказалось.
  - Съезди напейся и нам заодно привезешь, - попросила Клавдя.
  Кузьма поехал к ручью.
  Еще издалека узнал Марью. Сердце подпрыгнуло и словно провалилось
куда-то...
  Он остановил коня, хотел повернуть, но Марья уже увидела его. Быстро
надернула юбку на голые колени - она стирала мужнину рубаху - распрямилась.
  Кузьма подъехал к ручью.
  - Здравствуй... те, - сказал он и улыбнулся.
  - Здравствуешь, - Марья тоже улыбнулась.
  Некоторое время молчали, глядя друг на друга.
  - Как живешь? - спросил Кузьма, слезая с коня. Он сделал это как во сне -
будто перелетел с горы на гору.
  - Живем... Ты как?
  - Да тоже.
  Лошадь потянулась к воде, ссыпая глинистый край берега.
  - Разнуздай коня-то, он пить хочет.
  Кузьма суетливо и долго отстегивал удилину. Никак не мог.
  Марья засмеялась. Негромко, необидно.
  - Дай-ка, - подошла, разнуздала и осталась стоять рядом.
  Кузьма услышал запах ее волос, тонкий отдающий сухостойным солнечным
травняком. Увидел, как на шее, около уха, трепетно вспухает тоненькая
синяя жилка. Шагнул. Глаза Марьи округлились, зеленоватые, с радужными
стрелками-лучиками вокруг зрачка.
  - Что ты? - спросила она.
  Еще заметил Кузьма: когда она говорит, кончик носа ее чуть шевелится.
  В груди даже больно сделалось - как горячая железка влипла.
  - Ну, что ты?
  - Не знаю, - Кузьма качнул головой.
  - Люди же увидют, - сказала Марья, продолжая смотреть в глаза Кузьмы. -
Увидют, что стоим... Уезжай.
  - Сейчас... - Кузьма не шевельнулся.
  Марья осторожно провела мокрой ладошкой по его лицу - со лба вниз,
легонько толкнула.
  Кузьма повернулся, пошел к коню.
  Марья зачерпнула в ведро воды, подала ему.
  - На, - посмотрела строго, внимательно. - Уезжай, - и отвернулась.
  Кузьма ни о чем не думал, когда ехал обратно. Все время чувствовал
прохладную Марьину ладонь на лице. Никак не мог отвязаться от этого
ощущения.
  Его поджидали с водой.
  Он отдал ведро и сказал Клавде:
  - Я сейчас... Мне нужно.
  Поехал в стан.
  Зашел в свой балаган, лег вниз лицом, закусил рукав рубахи. Долго лежал
так. Все. Короткое спокойное счастье его разлетелось вдребезги. Мир
заслонила Марья. Стояла в глазах, какой была, когда подавала ведро с
водой, - смотрела снизу.

  Судьба словно сжалилась над ним.
  Только он вернулся к работе, с косогора к ним скатился на коротконогой
кобыленке молоденький парнишка из Баклани.
  - Там пришли эти, с Макаром! Порох по домам ищут, лопотину забирают...
  Федя уже надевал рубаху. Подхватили ружья, какие были, пали на коней и
понеслись.
  - Объехай всех, кто есть из деревни! - сказал Кузьма парню, с которым
скакал рядом.
  Тот кивнул головой, не сбавляя ходу, отвалил в сторону.
  Лошади подравнялись на ходу одна к другой. Шли кучно. Дробный топот копыт
слился в один грозный гул.
  В деревню залетели на полном скаку.
  Встретили на улице старика.
  - Поздно хватились. Ушли...
  - Куда?
  - А дьявол их знает! У меня папаху отобрал один, чтоб ему...
  - Куда, в какую сторону поехали?! - заорал Кузьма, танцуя возле старика на
разгоряченном коне.
  - Что ты на меня-то кричишь? Сказал - не знаю.
  - Давно?
  - Не шибко давно.
  Разделились на три группы, кинулись по разным дорогам.
  Группа, с которой был Кузьма, поехала по дороге, которой только что
приехали, с тем чтобы потом свернуть к парому через Бакланы там начинались
согры, чернолесье.
  За деревней встретили еще человек пятнадцать, ехавших с покоса.
Соединились.
  Объездили километров двадцать в округе - банда как в землю ушла. Даже
следов не оставила.
  Вернулись под вечер. Приехали другие группы. Бандиты ушли.
  Разошлись по домам посмотреть, что они натворили. Взято было немного:
кое-что из одежды, сапоги, ремни... Зато порох подмели вчистую в каждом
доме.
  Кузьма заехал к Сергею Федорычу. Тот стоял в завозне и чуть не плакал.
  - Топор взяли, паразиты! Ведь все равно иззубрят об камни. А он мастеровой.
  Кузьма устало присел на верстак.
  В завозне было прохладно, пахло стружкой и махрой. По стенам на деревянных
спицах висели пилы, пилки, ножовки, обручи... В углу свалены неошиненные
колеса.
  - Ах, варнаки проклятые! - ругался Сергей Федорыч, сокрушенно качая
головой. - Что я теперь без топора буду делать?
  Кузьма встал:
  - Спросят - скажи, я в район поехал. Скоро вернусь.
  - Ты зачем туда?
  Кузьма, не отвечая, вышел из завозни, сел на коня и выехал со двора.


  33

  Вернулся Кузьма через два дня.
  Не заезжая домой, проехал прямо в сельсовет.
  Его встретил на крыльце сияющий Елизар.
  - У нас гость! - возвестил он, непонятно улыбаясь.
  Кузьма почувствовал почему-то неприятный холодок под сердцем.
  - Какой гость?
  - Гринька Малюгин.
  - Что ты говоришь!
  Кузьма спрыгнул с лошади, прошел в сельсовет: подумал, что Гринька пришел
сам.
  - А где он?
  - В кладовке.
  - Его поймали, что ли?
  - Ага. Федя Байкалов вчера привел. Накостылял ему, видно, по дороге. Едва
приволок.
  Гринька лежал в кладовой на лавке, закинув ноги на стенку. Харкал в низкий
потолок, стараясь попасть в муху. Плевки ложились рядом с мухой. Муха
почему-то упрямо не улетала, только переползала с места на место.
  На стук двери Гринька повернул голову, широко улыбнулся старому знакомому.
  - А-а! Здорово живешь!
  - Здорово, - весело сказал Кузьма. - Со свиданьицем! Очень рад.
  - Спасибо! - откликнулся Гринька, не снимая ног со стенки. - Опять меня
поведешь?
  - Нет, теперь по-другому будет. Как же ты попался?
  - Бывает, - сказал Гринька и опять харкнул в потолок. - Бывает, что и
петух несется.
  - Федор тебя поймал, говорят?
  - Этому человеку можешь от меня передать, - Гринька снял со стены ноги,
сел на скамейке, - я у него в долгу.
  - Какие вы грозные все! "В долгу-у"... Плевал он на таких страшных!
  Гринька нахмурился, зловеще сломил левую бровь, но сам не выдержал этой
гримасы, улыбнулся.
  - Глянешься ты мне, парень, - сказал он. - По-моему, ты не дурак. Тебя как
зовут?
  - Отдыхай пока. Потом поговорим. Невеселые тебя дела ждут, могу заранее
сказать.
  Гринька вопросительно и серьезно глянул на Кузьму, но тотчас овладел собой.
  - У меня, паря, всю жизнь невеселые дела. Так что не пужай, - лег и опять
закинул ноги на стенку.
  - Ну, такого у тебя еще не было, - сказал Кузьма, вышел и запер кладовку.
  Елизар что-то писал, склонив голову на левое плечо и сильно наморщив лоб.
  - Гриньку беречь, как свой глаз, - сказал Кузьма. Бросил на лавку
красноармейскую шинель и шлем. - Да, и вот еще что: я теперь буду
секретарем сельсовета.
  Елизар поднял голову, долго смотрел на Кузьму.
  - Понятно. Что секретарем. Я думал, ты оттуда председателем приедешь.
Что-то меня долго не снимают.
  - Снимут, - добросердечно пообещал Кузьма. - Сами бакланцы снимут, - и
вышел на улицу.

  Федя был дома. У него расхворалась жена, и он старался не отлучаться.
  - Как же ты поймал его? - спросил Кузьма, когда поздоровались и присели к
столу.
  - А он сам в руки шел. У нас телок вчера пропал, я пошел вечером поискать
за деревней. Смотрю - Гринька идет. Ну... мы пошли вместе.
  Кузьма улыбнулся, хотел передать Гринькину угрозу, но подумал и не стал:
Хавронья слышала их разговор, могла перепугаться.
  - Я теперь секретарь сельсовета, - сказал Кузьма.
  Федя с уважением посмотрел на него.
  - Теперь, я думаю, Гринька знает про них - в одних местах были.
  - И Гриньку тряхнем. За всех возьмемся, - Кузьма был настроен воинственно.
  - Давно еще сказывал мне один человек, - заговорила слабым голосом
Хавронья, - что есть, говорит, дураки в полоску, есть - в клеточку, а есть
сплошь. Погляжу я на вас: вот вы сплошь. Какое ваше телячье дело до той
банды? Они сроду по тайге ходют... испокон веку. И будут ходить.
  - Лежи поправляйся, - добродушно сказал Федя.
  - Тебе, дураку, один раз попало - неймется? Он вот узнает, Макарка-то, про
ваши разговорчики! Нашли, с кем связываться... с головорезом отпетым.
  Федя и Кузьма молчали. Кузьма незаметно подмигнул Феде, они вышли на улицу.
  - Я вот чего пришел: Любавины с покоса приехали?
  - Приехали.
  - Возьми Яшу, и подождите меня здесь. Я домой заскочу на минуту. Потом
пойдем арестуем старика Любавина.
  Федя задумался.
  - Зачем это?
  - У меня, понимаешь, такая мысль: банда где-то недалеко, так? Узнает
Макар, что отца взяли, и захочет освободить или отомстить. Он мстительный.
А мы его встретим здесь. А? Что с ним, со стариком, сделается? Посидит.
Отдохнет.
  - Можно, - согласился Федя.
  - Я быстро схожу.

  Любавины только пришли из бани.
  Емельян Спиридоныч распарил старые кости, лежал на кровати в исподнем
белье, красный. Кондрат ходил по горнице и тихонько мычал: ломило зубы. На
покосе в самую жару напился ключевой воды и простудил их.
  Михайловна собирала ужинать.
  В избе было тепло, пахло березовым веником. Заливался веселой песней,
мелко вызванивая крышкой, пузатый самовар. На полу два котенка гонялись
друг за другом. Один, убегая от преследования, прыгнул на кровать, и ему
попалась на глаза тесемка от кальсон Емельяна Спиридоныча. Он начал
играться ею. Спиридоныч шваркнул его голой ногой.
  - Щекотно, черт тя!..
  - А? - спросила Михайловна.
  - Не с тобой.
  В сенях хлопнула дверь, заскрипели доски под чьими-то тяжелыми шагами.
  - Ефим, наверно, - сказал Емельян Спиридоныч.
  В избу вошли Кузьма, Федя и Яша.
  - Здравствуйте.
  - Здорово были, - Емельян Спиридоныч сел, тревожно разглядывая поздних
гостей. "Макарка что-нибудь отколол", - подумал он.
  Из горницы вышел Кондрат, остановился в дверях, держась рукой за щеку.
  - Собирайся, отец, пойдешь с нами, - сказал Кузьма Емельяну Спиридонычу.
  Тот продолжал смотреть на них, не шевельнулся.
  - Куда это он пойдет? - спросил Кондрат.
  - С нами.
  - Для чего?
  - Я там объясню... - Кузьма переступил с ноги на ногу: слишком покойно и
мирно было в избе для тех слов, какие сейчас, наверно, придется сказать.
  - Ты здесь объясни, - Кондрат отнял от щеки руку. - Где это там объяснишь?
  - Одевайся! - строго сказал Кузьма, глядя на Емельяна Спиридоныча.
  - Никуда он не пойдет! - тоже повысил голос Кондрат.
  Емельян Спиридоныч потянулся рукой к спинке кровати.
  - Я только штаны надену, - сказал он сыну.
  Все молча стояли и смотрели, как он надевает штаны. Он делал это медленно,
как будто нарочно тянул время.
  - Побыстрей можно? - не выдержал Кузьма.
  - Ты не покрикивай, - спокойно сказал Емельян Спиридоныч. - Мне некуда
торопиться.
  - Ты арестован.
  Емельян Спиридоныч прищурился на Кузьму.
  - Это за что же?
  - За дело.
  - Вот что!.. - Кондрат решительно стронулся с места и пошел на Кузьму. -
Ну-ка поворачивайте оглобли - и... к такой-то матери отсюда!
  Из-за Кузьмы на полплеча выдвинулся Федя, в упор, спокойно глянул на
Кондрата.
  - Не ругайся.
  Кондрат остановился... Смерил Федю глазами.
  - А ты-то чего тут?
  - Так... на всякий случай.
  Кондрат сплюнул, повернулся и ушел в передний угол. Сел на лавку.
  - Земледав.
  - Не ругайся, - еще раз сказал Федя.
  - Ты чего, в партизанах, что ли? - спросил его Емельян Спиридоныч. - Ты,
может, перепутал?
  - Пошто? - не понял Федя.
  - Чего ты тут командываешь?
  - Я не командываю.
  - Хватит разговаривать, - сказал Кузьма. - Собирайся.
  Емельян Спиридоныч стал одеваться.
  Вышли, громко стуча сапогами, спустились с крыльца.
  - Хочу зайти по малому, - заявил Емельян Спиридоныч.
  - Пойдем вместе, - сказал Кузьма.
  Отошли за угол. Через некоторое время вернулись.
  - Куда теперь?
  - В сельсовет.

  Ночью Кузьма беседовал с Гринькой.
  - Дело плохо, Гринька, - грустно сказал Кузьма. - Есть такая бумага, в ней
говорится, что к тебе применяется высшая мера наказания.
  - Ха-ха-ха! - Гринька от души расхохотался. - Камедь!
  - Мало смешного, Гринька, - не меняя выражения лица, продолжал Кузьма. - Я
тебя не пугаю. Ты объявлен вне закона. Первый, кто тебя поймает, может
убить без суда и следствия. Даже обязан.
  - Покажи.
  - Чего?
  - Гумагу эту.
  - У меня нет ее.
  - Ха-ха-ха!.. Про банду хочешь выпытать, - я тебя наскрозь вижу.
  - Она в районе. Но завтра я получу ее. Покажу тебе.
  - Не верю.
  - Как хочешь. Я тебя не уговариваю верить.
  Замолчали.
  Гринька сидел в небрежной позе, но в глазах его залегла тоскливая тень.
  - Не верю я все ж таки, - опять сказал он.
  Кузьма пожал плечами.
  Гринька закурил.
  - В районе знают, что меня поймали?
  - Нет еще.
  - Тогда давай говорить, как умные люди: я тебе рассказываю, где банда, ты
отпускаешь меня на все четыре стороны. Тебе выходит повышение или награда
какая, а мне жизнь дорога. Идет?
  У Кузьмы загорелись глаза.
  - Где банда?
  - А отпустишь?
  - Отпущу. Но сначала скажи: где банда?
  Гринька оглушительно расхохотался.
  - Все! Влип ты, парнища! По маковку! Никакой такой гумаги у вас нету. Эх,
милый ты мой!..
  Кузьма понял: поторопился. Однако быстро совладал с собой, выражение лица
его стало скучным.
  - Я думал, ты действительно умный человек. А ты - дурак в клеточку.
  - Никогда товарищей своих я не выдам, - важно, даже торжественно сказал
Гринька. - Отсидеть три года или пять - отсижу. Ничего. Убегу. Но с
гумагой ты ловко придумал, дьявол. Я ведь правда поверил...
  - Ладно, иди порадуйся последние минутки.
  Гринька ушел веселым. Из-за двери хвастливо сказал:
  - Редко кто обманывал Гриньку Малюгина. Это ты запомни.
  - Запомню.
  "Эх, черт! Поторопился...".

  Домой Кузьма пришел перед светом. Хотел соснуть пару часов, но не мог.
Ворочался на жаркой перине, кряхтел...
  - Чего ты? - сонным голосом спросила Клавдя.
  - Ничего. Кто это у вас перины такие сообразил? Потолще нельзя было?
  - Ты все чем-нибудь недоволен. Ему делают как лучше...
  - Что ж тут хорошего? Лежит целая гора, елки зеленые! - усни попробуй! В
кочегарке и то прохладней.
  Наконец он ушел совсем от Клавди - на пол. Но и там не мог заснуть. Дело
было не в перине.
  Утром, чуть свет, он вскочил, выпроводил из горницы Клавдю, закрылся и
стал что-то вырезать из резинового каблука.
  Клавдя несколько раз стучала в дверь, звала завтракать, Кузьма не выходил.
Он делал печать.
  Таким ремеслом еще никогда в жизни не доводилось заниматься. Но сейчас эта
печать нужна была позарез. На столе лежала какая-то справка с губернской
печатью - для образца.
  В глазах у Кузьмы рябило от мельчайших буквочек, черточек, точечек,
колосков... Наконец к полудню печать была готова.
  Кузьма пришлепнул ее к бумаге. Сравнил с настоящей... Грустно стало. От
его печати так явно несло липой, что надеяться можно было только на
Гринькину "великую" грамотность.
  Потом он написал бумагу. Она гласила:

  "Приказ по Запсибкраю ј 1286.
  Настоящим подтверждается, что Малюгин Григорий..."

  Кузьма не знал отчества Гриньки. Вышел, спросил у Агафьи.
  - Ермолай у них отец был, - сказала Агафья.

  "...Григорий Ермолаевич, уроженец д. Баклань, за свои безобразные поступки
объявляется вне закона.
  Местным властям, где Малюгин Гринька будет пойман, следует применить к
нему высшую меру наказания, т.е. расстрел.
  Начальник краевого управления ГПУ".

  Кузьма долго придумывал фамилию начальника. Хотелось какую-нибудь такую,
чтобы у Гриньки поджилки задрожали. Подписал: "Саблин". И - печать.
  Долго любовался своим творением. Сейчас даже печать выглядела солидной и
внушительной. "А - ничего! Что ему еще нужно?"
Пошел в сельсовет.
  Гринька чувствовал себя превосходно.
  - Что, дитятко?
  - Вот, почитай, - Кузьма протянул ему сложенный вчетверо приказ.
  Гринька вскинул брови, взял бумажку, развернул. Внимательно стал
разглядывать ее.
  - Ты читать-то умеешь?
  - Читать-то?.. - Гринька посмотрел бумагу на свет. - Читать я, парень, не
умею.
  - Давай я тебе прочитаю.
  - Пусть другой кто-нибудь...
  - Почему?
  - А ты прочитаешь не то. Я ж тебя знаю.
  - Да почему не то? - загорячился Кузьма. - Почему не то?! Что ты ерунду
говоришь?
  - А-а... - Гринька понимающе оскалился. - Пусть другой прочитает.
  - Другому нельзя, - Кузьма растерялся: он не знал, что Гринька совсем не
умеет читать, надеялся - по складам прочтет. - Это секретный приказ.
  Гринька вернул бумагу.
  - Тогда сходи с ней в одно место.
  Кузьма озлился:
  - Ну, Гринька!.. Не проси милости. Как человеку... помочь хотел. Не хочешь
- не надо. Сегодня расстреляем. Все.
  Гринька пошел вразвалку. Прежде чем войти в кладовую, оглянулся:
  - Ты такими шутками не шути.
  - Все. Кончен разговор.
  Лунной ночью Гриньку повезли на "расстрел".
  Ехали с ним в телеге трое: Кузьма, Федя и Яша.
  Гринька лежал на траве со связанными руками. Несколько раз пробовал
заговорить со своими мрачными спутниками - ему не отвечали.
  Выехали за деревню, в лес.
  Гриньке помогли сойти с телеги, привязали к дереву. Сами отошли на
несколько шагов.
  Федя и Яша зарядили ружья.
  Гринька внимательно наблюдал.
  В лесу было сумрачно. По макушкам деревьев время от времени дергал
верховой ветер, и они зловеще шумели. Тоскливо ухала сова.
  Кузьма достал из кармана приказ, зажег спичку и громко прочитал его. Стал
медленно складывать бумагу. На Гриньку не глядел.
  Федя и Яша вскинули ружья...
  - Стой! - крикнул Гринька. - Я расскажу про банду.
  Яша и Федя ждали с поднятыми ружьями.
  - Говори, - велел Кузьма.
  - Я скажу, а эти... стрельнут.
  - Нет, - Кузьма немного помедлил. - За то что скажешь, тебя помилуют. Не
совсем, конечно: сидеть все равно придется.
  - Расскажу, черт ее бей.

  В деревню гнали вмах. Телега подскакивала на рытвинах, трещала и скрипела
по всем швам.
  У первых домов Кузьма и Яша соскочили, побежали собирать людей.
  Федя отвез Гриньку в сельсовет, запер в кладовой и помчался домой за
лошадью.
  Когда он верхом вернулся к сельсовету, там было уже человек пятнадцать
мужиков и парней - все на лошадях и с ружьями.
  Кузьма был в сельсовете: ждали еще с дальнего края деревни человек восемь
надежных ребят.
  Наконец подъехали и эти.
  Тронулись в путь.
  Кузьма ехал впереди с Федей. Федя знал место, которое указал Гринька.
Верст двадцать от Баклани, в таежном предгорье.

  Ехали уже часа два. Луна спряталась за плотный облачный полог.
  Дорога сначала была торная, но потом, в тесных увалах, сузилась в еле
различимую тропку, зажатую с обеих сторон плотной стеной леса и огромными
камнями. Отряд далеко растянулся, даже две лошади не могли идти рядом.
  "Выбрали место, сволочи", - думал Кузьма.
  Федя ехал впереди.
  - Далеко еще, Федор?
  - Верст семь-восемь.
  Прошло еще полчаса. Федя остановил коня.
  - Скоро уж... Надо, чтоб не шумели.
  Кузьма передал назад: не шуметь!
  Медленно и тихо двинулись вперед. У Кузьмы сильно колотилось сердце. Он
напряженно, до боли в глазах, всматривался во тьму. Но ничего, кроме
размытых очертаний гор на темном небе, не видел.
  Лошади осторожно ступали по каменистой тропе, шуршала под ногами мелкая
галька. Неожиданно тропинка расширилась и завернула вправо.
  - Тут, - шепнул Федя, останавливаясь.
  Кузьма осторожно выехал вперед, долго всматривался и вслушивался в ночь.
Ничто не подсказывало присутствия здесь людей. "Неужели обманул Гринька?",
- со злостью подумал Кузьма.
  Сзади подъехал Федя.
  - Тут небольшая ложбинка, как тарелка... А в ней полно камней. Они,
наверно, в этих камнях.
  - Надо сейчас брать. Верно?
  Кузьма