йдем покурим? - предложил Пашка.
  - Пойдем.
  В сенях, закуривая, инженер признался:
  - Не понимаю: что за натура? Во все обязательно надо вмешаться!
  - Ничего, - неопределенно сказал Пашка. - Давно здесь?
  - Что?
  - Я, мол, давно живешь-то здесь?
  - Живу-то? Пятый месяц.
  - Жениться хочешь?
  Инженер с удивлением посмотрел на Пашку; Пашкин взгляд был прям и
серьезен. В сумраке сеней глаза его даже слегка светились.
  - Да. А что?
  - Правильно. Хорошая девушка. Она любит тебя?
  Инженер вконец растерялся.
  - Любит?.. По-моему, - да.
  - По-моему... Надо знать точно.
  - Ты к чему это?
  - Так, к слову.
  Помолчали.
  Пашка курил и сосредоточенно смотрел на кончик папиросы. Инженер хмыкнул и
спросил:
  - Ты "Капитал" действительно читаешь?
  - Нет, - Пашка небрежно прихватил губами папироску - в уголок рта, -
сощурился, заложил ладони за поясок, коротким красивым движением расправил
рубаху. - Может, в кинишко сходим?
  - А что сегодня?
  - Говорят, комедия какая-то. Посмеемся хоть...
  - Можно.
  - Только это... ты пригласи ее тоже, - Пашка кивнул на дверь библиотеки;
взгляд его был по-прежнему серьезным и теперь еще каким-то участливым.
  - Настю? Ну, а как же, - тоже серьезно сказал инженер. - Я сейчас зайду к
ней, поговорю... Помириться надо.
  - Давай, давай.
  Инженер ушел, а Пашка вышел на крыльцо, облокотился о перила и стал
смотреть на улицу. Взгляд его был задумчивый.
  В кино сидели вместе все трое. Настя - между инженером и Пашкой.
  Едва только погасили свет, Пашка придвинулся ближе к Насте, взял ее руку.
Настя молча отняла руку и отодвинулась от него. Пашка стал смотреть на
экран. Посмотрел минут пять и опять стал осторожно искать руку Насти.
Настя вдруг сама придвинулась к нему и шепнула на ухо:
  - Если ты будешь распускать руки, я опозорю тебя на весь клуб.
  Пашка моментально убрал свою руку. И отодвинулся. Посидел еще... Потом
наклонился к Насте и тоже шепотом сказал:
  - У меня сердце разрывается, как осколочная граната.
  Настя тихонько засмеялась. Пашка, ободренный, опять потянулся к ее руке.
Настя обратилась к Гене:
  - Давай поменяемся местами.
  - Загораживают, да? Эй, товарищ, убери свою голову! - распорядился Пашка.
Впереди сидящий товарищ "убрал" голову.
  - Теперь ничего?
  - Ничего, - сказала Настя.
  В зале было шумно. То и дело громко смеялись.
  Пашка согнулся в три погибели, закурил под шумок и торопливо стал глотать
сладкий дым. В лучах от проекционной будки отчетливо закучерявились синие
облачка дыма. Настя толкнула его в бок.
  - Ты что, с ума сошел?
  Пашка спрятал папироску в рукав... посидел с минуту, нашел Настану руку, с
силой пожал и, пригибаясь, пошел к выходу. Сказал на ходу Гене:
  - Пусть эту комедию сами тигры смотрят.
  На улице Пашка расстегнул ворот рубахи, - глубоко вздохнул... Медленно
пошел домой.

  Дома, не раздеваясь, прилег на кровать.
  - Ты чего такой грустный? - спросил Прохоров.
  - Да так... - сказал Пашка. Полежал немного и вдруг спросил: - Интересно,
сейчас женщин воруют или нет?
  - Как это? - не понял Прохоров.
  - Ну, как раньше. Раньше ведь воровали.
  - А-а. А черт его знает. А зачем их воровать-то? Они так, по-моему, рады,
без воровства.
  - Это - конечно! Я так просто спросил, - согласился Пашка. Еще немного
помолчал. - И статьи, конечно, за это никакой нету?
  - Наверно. Я не знаю, Павел.
  Пашка встал с кровати, заходил по комнате - о чем-то глубоко задумался.
  - В жизни pa-аз бывает, эх, восемнадцать ле-ет! - пропел он вдруг. -
Ефимыч, на - рубаху свою. Сенк'ю!
  - Чего вдруг?
  - Так, - Пашка снял шелковую рубаху Прохорова, надел свою... Постоял
посреди комнаты, еще подумал. - Все, сфотографировано!
  - Ты что, девку что ли, надумал украсть? - спросил Прохоров.
  Пашка засмеялся, ничего не сказал, вышел на улицу
Была темная теплая ночь. Недавно прошел дождик, отовсюду капало. Лаяли
собаки.
  Пашка пошел в РТС, где стояла его машина.
  Во дворе РТС его окликнули.
  - Свои, - сказал Пашка.
  - Кто - свои?
  - Любавин.
  - Командировочный, что ль?
  - Ну.
  В круг света вышел дедун-сторож в тулупе, с берданкой.
  - Ехать, что ль?
  - Ехать.
  - Закурить имеется?
  Закурили.
  - Дождь, однако, еще будет, - сказал дед. - Спать клонит в дождь.
  - А ты спи, - посоветовал Пашка.
  - Нельзя, - дед сладко зевнул. - Я тут давеча соснул было...
  - Ладно, батя, я тороплюсь.
  - Давай, давай, - старик опять зевнул.
  Пашка завел сдою полуторку и выехал со двора.
  Он знал, где живет Настя - у самой реки, над обрывом. Большущий домина в
саду. Днем Прохоров показал ему этот дом (Пашка незаметно приспросился).
Запомнилось, что окна горницы выходят в сад - это хорошо.
  Сейчас Пашку волновал один вопрос: есть у Платоновых собака или нет?
  На улицах в деревне никого не было. Дождь разогнал даже влюбленных. Пашка
ехал на малой скорости, опасаясь влететь куда-нибудь в узеньких переулках.
Подъезжая к Настиному дому, он совсем сбросил газ - ехал, как на
похоронной процессии. Остановился, вылез, мотор не стал глушить.
  - Так, - негромко сказал он и потер ладонью грудь - он волновался.
  Света не было в доме. Присмотревшись во тьме, Пашка увидел сквозь листву
деревьев темно-мерцающие окна горницы. Там, за окнами, - Настя. Сердце
Пашки громко колотилось. Он был собран и серьезен, как вор перед чужой
дверью.
  "Только бы собаки не было", - думал он. Кашлянул, потряс забор - во дворе
молчание. Тишина. Каплет с деревьев.
  "Ну, Пашка... если ноги не выдернут, будешь ходить".
  Он осторожненько перелез через низенький заборчик и пошел к окнам. Слышал
сзади приглушенное ворчание своей верной полуторки, свои шаги и громкую
капель. Тучная теплая ночь исходила соком. Пахло затхлым погребом, гнилой
древесиной и свежевымытой картофельной ботвой. Пашка, пока шел по саду;
мысленно пел песню про восемнадцать лет - одну и ту же фразу: "В жизни раз
бывает восемнадцать лет".
  Около самых окон под его ногой громко треснул сучок. Пашка замер. Тишина.
Каплет. Пашка сделал последние три шага и стал в простенке между окнами.
Перевел дух.
  "Одна она тут спит или нет?", - возник новый вопрос. Он вынул фонарик,
включил и направил в окно. Желтое пятно света поползло по стенам, вырывая
из тьмы отдельные предметы: печку-голландку дверь, кровать... На кровати
пятно дрогнуло и замерло. Под одеялом кто-то зашевелился, поднял голову -
Настя. Не испугалась. Легко вскочила, подошла к окну в одной ночной
рубашке. Пашка выключил фонарь.
  Настя откинула крючки и раскрыла окно. Из горницы пахнуло застойным сонным
теплом.
  - Ты что? - спросила она негромко. Тон ее насторожил Пашку - какой-то
отчужденный, каким говорят с человеком, который незадолго до этого тебя
обидел.
  "Неужели узнала?" - испугался он. Он хотел, чтоб его принимали пока за
другого. Молчал.
  Настя отошла от окна... Пашка включил фонарик. Настя прошла к двери,
закрыла ее плотнее и вернулась к окну. Пашка выключил свою мигалку.
  "Не узнала. Иначе не разгуливала бы в одной спальной рубахе".
  Настя навалилась грудью на подоконник - приготовилась беседовать. Пашка
уловил запах ее волос; в голову ударил жаркий туман. Он отстранил ее рукой
и полез в окно.
  - Додумался! - сказала Настя несколько потеплевшим голосом.
  "Додумался, додумался, - думал Пашка. - Сейчас будет цирк".
  - Ноги-то вытри хоть.
  Пашка молча обнял ее, теплую, мягкую... И так сдавил, что у ней лопнула на
рубашке какая-то тесемка.
  - Ох, - глубоко вздохнула Настя. - Что ты делаешь? Шальной ты, шальной...
- Пашка начал ее целовать... И тут что-то случилось с Настей: она вдруг
вырвалась из Пашкиных объятий, судорожно зашарила рукой по стене,
отыскивая выключатель.
  "Все. Конец". Пашка приготовился к самому худшему: сейчас она закричит,
прибежит ее отец и начнет его "фотографировать". Он отошел на всякий
случай к окну.
  Вспыхнул свет... Настя настолько была поражена, что поначалу не
сообразила, что стоит перед посторонним человеком в нижнем белье. Пашка
ласково улыбнулся ей.
  - Испугалась?
  Настя схватила со стола юбку и стала надевать. Надела, подошла к Пашке...
И не успел тот подумать худое, как почувствовал на левой щеке сухую,
горячую пощечину. И тотчас такую же - на правой. Потом с минуту стояли,
смотрели друг на друга. У Насти от гнева еще больше потемнели глаза; она
была удивительно красива в эту минуту. "Везет инженеру", - невольно
подумал Пашка.
  - Сейчас же уходи отсюда! - негромко приказала Настя.
  Пашка понял: кричать не будет, не из таких.
  - Побеседуем, как жельтмены, - заговорил он, закуривая. - Я могу, конечно,
уйти, но это банально. Это серость. Это - глубокая провинция, - он бросил
спичку в окно. Он волновался и дальше развивал свою мысль несколько
торопливо, ибо опасался, что Настя возьмет в руки какой-нибудь тяжелый
предмет, утюг, например, и снова предложит ему убираться. От волнения он
стал прохаживаться по горнице - от окна к столу и обратно.
  - Я влюблен, так? Это - факт, а не реклама. И я одного только не понимаю:
чем я хуже твоего инженера? Если на то пошло, я легко могу сделаться
Героем Социалистического Труда. Но надо же сказать об этом! Зачем же тут
аплодисменты устраивать? - Пашка потрогал горевшие щеки - рука у Насти
тяжелая. - Собирайся и поедем со мной. Будешь жить у меня, как в гареме, -
Пашка остановился... Смотрел на Настю серьезно, не мигая. Он любил ее,
любил, как никого никогда в жизни еще не любил. Она поняла это.
  - Какой же ты дурак, парень, - грустно и просто сказала она. - И чего ты
мелешь тут? - села на стул, поправила съехавшую рубашку. - Натворил делов,
да еще философствует ходит. Он любит! - Настя странно как-то заморгала,
отвернулась. Пашка понял: заплакала. - Ты любишь, а я, по-твоему, не
люблю?! - она резко повернулась к нему - в глазах слезы. Взгляд горестный
и злой. И тут Пашка понял, что никогда в жизни ему не отвоевать эту
девушку. Не полюбит она его.
  - Чего ты плачешь-то?
  - Да потому, что вы только о себе думаете, эгоисты несчастные. Он любит! -
она вытерла слезы. - Любишь, так уважай человека, а не так...
  - Что же я уж такого сделал? В окно залез - подумаешь! Ко всем лазят...
  - Не в окне дело... Дураки вы все, вот что. И тот дурак тоже - весь высох
от ревности. Приревновал ведь он к тебе. Уезжать собрался. Пусть едет!..
  - Как уезжать?! - Пашка понял, кто этот дурак - инженер. - Куда?
  - Спроси его.
  Пашка нахмурился.
  - На полном серьезе?
  Настя опять вытерла ладошкой слезы, ничего не сказала. Пашке стало до того
жалко ее, что под сердцем заныло.
  - Собирайся! - приказал он.
  Настя вскинула на него удивленные глаза.
  - Куда это?
  - Поедем к нему. Я объясню этим питерским фраерам, что такое любовь
человеческая.
  - Сиди уж... не трепись.
  - Послушайте, вы!.. Молодая интересная! - Пашка приосанился. - Мне можно
съездить по физио - я ничего, если за дело. Так? Но слова вот эти дурацкие
я не перевариваю. Что значит - не трепись?
  - Не болтай зря, значит. Куда мы поедем сейчас? - ночь глубокая.
  - Наплевать. Одевайся! Лови кофту, - Пашка снял со спинки кровати кофту,
бросил Насте. Настя поймала ее, поднялась в нерешительности... Пашка опять
заходил по горнице.
  - Из-за чего же это он приревновал? - спросил он не без самодовольства.
  - Танцевали с тобой - ему передали. Потом в кино шептались... Он
подумал... Дураки вы все.
  - Ты бы объяснила ему, что мы - по-товарищески.
  - Нужно мне еще объяснять! Никуда я не поеду.
  Пашка остановился.
  - Считаю до трех: раз, два, два с половиной... А то целоваться полезу!
  - Я полезу! Что ты ему скажешь-то?
  - Я знаю, что.
  - А я к чему там? Ехай один и говори.
  - Одному нельзя. Надо, чтоб вы при мне помирились. А то вы будете год
пыхтеть...
  Настя надела кофту, туфли.
  - Лезь, я за тобой, - сказала она, выключая свет. - Видел бы сейчас
кто-нибудь, что мы тут с тобой выделываем...
  - Инженеру бы все это передать!.. Тогда бы уж он уехал. Поневоле бы
пришлось за меня выходить, - Пашка вылез в сад, помог Насте.
  Вышли на дорогу. Полуторка стояла, ворчала на хозяина.
  - Садись, рева... возись тут по ночам с вами, понимаешь... - Пашке эта
новая роль чрезвычайно нравилась.
  Настя села в кабину.
  - Меня, что ли, хотел увозить? На машине-то?
  - Где уж тут!.. С вами скорей прокиснешь, чем какое-нибудь полезное дело
сделаешь.
  - Ну до чего ты, Павел...
  - Что? - строго оборвал ее Пашка.
  - Ничего.
  - То-то, - Пашка со скрежетом всадил скорость и поехал. И помирил инженера
с Настей.
  И той же ночью уехал из Быстрянки - не мог же он ходить в клуб и слышать
за спиной хихиканье девчат.
  Было грустно, когда уезжал. Написал Прохорову писульку: "Прости меня, но я
не виноват".
  Подсунул ее под дверь и уехал в Листвянку.
  Это одна из многочисленных Пашкиных любовных историй.
  А вот - последняя.
  Вез из города одну прехорошенькую молодую женщину. Она ехала к мужу,
который работал в Баклани зоотехником.
  Перед тем, как уехать из города, Пашка полаялся с орудовцем, и поэтому был
мрачный.
  Женщина сидела в кабине, с ним рядом, помалкивала. Смотрела по сторонам.
Пашка глянул на нее пару раз и сказал:
  - Не знаю, как вы, но я лично говорил и буду говорить, что на каждой
станции кипяток бесплатный, - он сказал это совершенно серьезно.
  Женщина удивленно уставилась на него.
  - Я не поняла, - сказала она.
  - Я хотел сказать, что вам ужасно идет эта шляпка.
  Женщина улыбнулась. Ничего не сказала.
  - Значит, в Баклань к нам? - спросил Пашка.
  - А вы из Баклани?
  - Из Баклани.
  - Мужа моего знаете? Он зоотехником у вас работает.
  - Нет, я начальство мало знаю. Значит, к мужу едете? Жалко.
  Женщина опять улыбнулась.
  - Молодой муж-то?
  - А зачем вам это?
  - Не знаю... Просто нечего больше говорить.
  Женщину этот ответ почему-то очень рассмешил. Она смеялась, закрыв
ладошками лицо, - сама себе, негромко.
  - Веселый вы.
  - Я не только веселый, я ужасно остроумный, - сказал Пашка. Женщина опять
прыснула и опять закрыла лицо ладошками. А ладошки у нее маленькие,
беленькие. Ноготочки розовые, крошечные.
  "Прямо - куколка", - думал Пашка.
  - По-французски не говорите? - спросил он. Женщина перестала смеяться,
смотрела на него, готовая снова закрыть лицо и смеяться.
  - Нет. А что?
  - Поболтали бы... - Пашка приподнял колени, придерживая руль, закурил.
  - А вы что, говорите по-французски?
  - Кумекаю.
  - Что это такое?
  "Нет, она, конечно, божественное произведение", - спокойно, без волнения,
думал Пашка.
  - Значит, говорю.
  Женщина смотрела на него широко открытыми синими глазами - не знала:
верить или не верить.
  - Как по-французски... шофер?
  Пашка снисходительно усмехнулся.
  - Смотря, какой шофер. Есть шофер первого класса - это одно, второй класс
- уже другое... Каждый по-разному называется. А женщина по-французски -
мадам.
  - Не знаете вы французский.
  - Я?
  - Да, вы.
  - Вы думаете, что говорите?
  - А что?
  - Я же француз! Вы присмотритесь получше. Я просто в командировке в
Советском Союзе.
  Женщина опять засмеялась.
  Так ехали. Пашка плел несусветную чушь, женщина тихонько хохотала.
Дохохоталась до того, что живот заболел.
  - Ой, - сказала она, - у меня даже в бок что-то вступило. Что это, а?
  - Пройдет, - успокоил Пашка.
  Прошло действительно, но зато Пашка заметил, что она что-то очень уж
нетерпеливо стала поглядывать вперед. Раза два спросила:
  - А долго нам еще ехать?
  - Еще километров шестьдесят.
  Женщина затосковала.
  "Досмеялась", - понял Пашка. Выбрал место, где Катунь близко подходит к
тракту, остановился.
  - Вот что, мадам, сходите-ка за водой. А я пока мотор посмотрю.
  - С удовольствием! - сказала женщина, схватила ведро и побежала к реке -
вниз, через кустарник. Пашка смотрел ей вслед. Была она изящненькая,
стройненькая - девочка. И то обстоятельство, что она уже замужняя женщина,
делало ее почему-то еще прелестней.
  Вернулась женщина повеселевшей, готовой опять сколько угодно смеяться.
  - Красивая река? - спросил Пашка, весело и понимающе глядя на нее.
  - Да, - женщина тоже глянула на него, покраснела и засмеялась.
  Пашка с минуту влюбленно смотрел ей в глаза.
  - Что вы?
  - Так, - он принял у нее ведро с водой и окатил задние скаты - в радиаторе
было полно воды.
  - А я думала - вам в мотор надо.
  - Колеса греются, - пояснил Пашка.
  - Я еще никогда не видела, чтобы шоферы колеса обливали.
  - Потому что - обормоты, поэтому и не обливают. Положено обливать после
каждой полсотни километров.
  Поехали дальше. Странное дело: до этой остановки Пашка ничегошеньки не
чувствовал к женщине, а сейчас - как глянет на нее, так в сердце кольнет.
  "Попался, по-моему", - подумал Пашка. Трепаться расхотелось.
  - Расскажите еще что-нибудь, - попросила женщина. "Я бы рассказал...
Измять бы тебя сейчас всю, исцеловать... Кошмар - влюбился опять!", -
Пашке почему-то захотелось поднять женщину на руки, поднести к обрыву, над
рекой, и держать над обрывом - вот визгу было бы.
  - Почему вы замолчали?
  - Думаю, как бы у вас чемоданы украсть.
  - Ха-ха-ха...
  - Вот доедем сейчас до глухого места, ссажу вас, а сам уеду с чемоданами.
  - А я номер запомню.
  - А он у меня фальшивый.
  - Ну да!..
  "Нет, это кошмар!", - сердце Пашки прямо кипятком обливалось - от одного
ее голоса. "Влопался. Хоть бы доехать скорей".
  - Муж-то знает, что вы едете?
  - Знает. Уже ждет, наверно.
  - Что же он в город не поехал встречать? Что это за манера, между прочим:
отпускать жен одних в такой путь?
  - Наверно, некогда было. А то бы приехал.
  - Некогда... Вы надолго к нам?
  - Недели на три.
  - А почему не насовсем?
  - Я же тоже работаю.
  - А здесь что, нельзя работать?
  - Здесь нельзя. Я - технолог по специальности.
  - А как же так жить? - муж здесь, ты там.
  - А он скоро уедет. Отработает, сколько положено, и уедет. Насмеялась я с
вами... Жене вашей, наверно, весело жить с вами. Да?
  - Я, видите ли, холостой, - зло и весело сказал Пашка. - А мужу своему
передайте, чтобы он больше таких номеров не выкидывал.
  - Каких номеров?
  - Он поймет.
  Пашка разогнал машину и до самой Баклани молчал. На женщину не смотрел.
Она тоже притихла.
  Зоотехник действительно ждал жену на тракте. Длинный, опрятно одетый
молодой человек с узким остроносым лицом. Очень обрадовался. Растерялся -
не знал, что делать: то ли целовать жену, то ли снимать чемоданы из
кузова. Запрыгнул в кузов. Женщина полезла в сумочку за деньгами.
  - Сколько вам?
  - Нисколько. Иди к мужу-то... поцелуйтесь хоть - я отвернусь.
  Женщина покраснела и засмеялась.
  - Нет, правда, сколько?
  - Да нисколько! - заорал Пашка. Мока сплошная с этими куколками.
  Женщина пошла к мужу. Тот стал ей подавать чемоданы и негромко и торопливо
стал выговаривать:
  - Но одна в следующий раз с шоферами не езди. Я же писал! Я же писал?
  - А что особенного? - тоже негромко возразила женщина.
  - Да то!.. Ты еще не знаешь их... Они тут не посмотрят...
  Пашку какая-то злая мстительная сила вытолкнула из кабины. Он одним
прыжком заскочил в кузов, стал против зоотехника и, глядя ему в глаза,
негромко сказал:
  - Ну-ка плати за проезд. Быстро!
  - А она что, не заплатила? Ты разве не заплатила? - зоотехник растерялся -
глаза у Пашки были, как у рассвирепевшей кошки.
  - Он не взял...
  - Плати! - рявкнул Пашка.
  Зоотехник поспешно сунулся в карман... Потом спохватился.
  - А вы что кричите-то? Заплачу, конечно. Что вы кричите-то? Сколько?
  - Три рубля.
  - Вы что!.. Тут же только рубль берут.
  - Олег! - крикнула снизу женщина. Она тоже не понимала, что стряслось с
Пашкой, с этим веселым, смешным человеком, но каким-то своим, женским
чутьем догадалась, что лучше сейчас с ним не связываться - он в чем-то
прав.
  - Пожалуйста, - сказал зоотехник и подал три рубля.
  - Выкидывайтесь поскорей! - приказал Пашка, выпрыгивая из кузова.
  К нему подошел краснолицый толстый мужчина.