е насладиться зрелищем смерти, они объявили  по
всей земле праздники и игрища, раскрыли государственные  сокровищницы  и
магазины, привезли с севера белых девушек и отдали их народу, распахнули
двери храмов для всех, жаждущих противоестественных наслаждений,  напол-
нили фонтаны вином и на площадях жарили мясо. Безумие овладело  народом.
Это было в осенние дни сбора винограда.
   Ночью, на озаренных кострами площадях,  среди  народа,  исступленного
вином, плясками, едой, женщинами - появились Магацитлы. Они были в высо-
ких шлемах, в панцырных поясах, без  щитов.  Правою  рукою  они  бросали
бронзовые шары, разрывавшиеся холодным, разрушающим пламенем, левою  ру-
кою погружали меч в пьяных и безумных.
   Оргия была прервана страшным подземным толчком. Рухнула статуя  Туба-
ла, треснули стены, повалились колонны акведука, из глубоких трещин выр-
валось пламя, пеплом заволокло небо.
   На утро кровавый, тусклый диск солнца осветил развалины, горящие  са-
ды, толпы измученных излишествами, сумасшедших людей, кучи трупов. Мага-
цитлы бросились к летательным аппаратам, имеющим форму яиц, и стали  по-
кидать землю. Они улетали в звездное пространство, в родину абстрактного
разума. Несколько сотен аппаратов улетело. Раздался четвертый, еще более
сильный, толчок земли. С севера поднялась из  пепельной  мглы  океанская
волна, и пошла по земле, уничтожая все живое.
   Началась буря, молнии падали в землю, в жилища. Хлынул ливень, летели
осколки вулканических камней.
   За оплотом стен великого города, с вершины уступчатой, обложенной зо-
лотом, пирамиды Магацитлы продолжали улетать сквозь океан падающей воды,
из дыма и пепла в звездное пространство. Три  под-ряд  толчка  раскололи
землю Атлантиды. Город Золотых Ворот погрузился в кипящие волны.

   ГУСЕВ НАБЛЮДАЕТ ГОРОД

   Иха совсем одурела. Чего бы ни просил ее Гусев, -  тотчас  исполняла,
глядела на него матоватыми глазами. И смешно, и жалко. Гусев обращался с
ней строго, но справедливо. Когда Ихошка совсем изнемогала от переполне-
ния чувствами, - он сажал ее на колени, гладил по голове,  почесывал  за
ухом, рассказывал сказку про попа, - как попа обманула попадья с  Педри-
лой, работником.
   Ихошка сказки не понимала, глядела в лицо потемневшими глазами.
   Гвоздем засел у Гусева план - удрать в город. Здесь было, как в мыше-
ловке: ни оборониться, в случае чего, ни убежать. Опасность  же  грозила
им серьезная, - в этом Гусев не сомневался. Разговоры с Лосем ни к  чему
не вели. Лось только морщился, - весь свет ему закрыло подолом  тускубо-
вой дочки.
   "Суетливый вы человек, Алексей Иванович. Ну, нас убьют, -  не  нам  с
вами бояться смерти, а то, - сидели бы в Петербурге - чего безопаснее?"
   Гусев велел Ихошке унести ключи от ангара, где стояли крылатые лодки.
Он забрался туда с фонарем и всю ночь провозился над небольшой,  двукры-
лой, видимо, быстролетной лодочкой. Механизм ее был прост. Крошечный мо-
торчик, - уместить его можно было в кармане, - питался крупинками белого
металла, распадающегося с чудовищной силой в  присутствии  электрической
искры. Электрическую энергию аппарат получил во время полета из воздуха,
- так как марс был окутан магнитным полем, его посылали станции на полю-
сах. Об этом рассказывала еще Аэлита.
   Гусев подтащил лодку к самым воротам ангара. Ключ вернул Ихе. В  слу-
чае надобности замок нетрудно было сорвать рукой.
   Затем, он решил взять под контроль город Соацеру. Иха научила его со-
единять туманное зеркало. Этот говорящий экран, в  доме  Тускуба,  можно
было соединять односторонне, то есть самому оставаться невидимым и  нес-
лышимым.
   Гусев обследовал весь город: площади, торговые улицы, фабрики,  рабо-
чие поселки. Странная жизнь раскрывалась и проходила перед ним в  туман-
ной стене:
   Кирпичные, низкие залы фабрик, неживой свет сквозь пыльные окна. Уны-
лые, с пустыми, запавшими глазами, морщинистые лица рабочих. Вечно, веч-
но крутящиеся шкивы, станки, сутулые фигуры, точные движения  работы:  -
все это старое, вековое, муравьиное.
   Появлялись прямые и чистые улицы рабочих кварталов; те же унылые  фи-
гуры брели по ним, опустив головы. Тысячелетней  скукой  веяло  от  этих
кирпичных, подметенных, один как один, коридоров. Здесь уже ни на что не
надеялись.
   Появлялись центральные площади: - уступчатые дома, ползучая,  пестрая
зелень, отсвечивающие солнцем стекла, нарядные женщины, посреди улицы  -
столики, узкие вазы, полные цветов.  Двигающаяся  водоворотами  нарядная
толпа, столики, хрусталь, пестрые халаты мужчин,  треплющиеся  от  ветра
скатерти, женские платья, - отражались в паркетной,  зеленоватой  мосто-
вой. Низко проносились золотые лодки, скользили тени от их крыльев, сме-
ялись запрокинутые лица, сверкали капли воды на зелени, на цветах.
   В городе шла двойная жизнь. Гусев все это принял во внимание. Как че-
ловек с большим опытом - почувствовал носом, что, кроме этих  двух  сто-
рон, здесь есть еще и третья, - подпольная, подполье. Действительно,  по
богатым улицам города, в парках, - повсюду, - шаталось большое количест-
во неряшливо одетых, испитых, молодых марсиан. Шатались без дела,  зало-
жив руки в карманы, - поглядывали. Гусев думал: - "Эге, эти штуки мы то-
же видали".
   Ихошка все ему подробно объясняла. На одно только не  соглашалась,  -
соединить экран с Домом Совета. В ужасе трясла рыжими волосами,  склады-
вала руки:
   - Не просите меня, сын неба, лучше убейте меня, дорогой сын неба.
   Однажды, день на четырнадцатый, утром, Гусев, как обычно, сел в крес-
ло, положил на колени цифровую доску, дернул за шнур.
   В зеркальной стене появилась странная картина: на центральной площади
- озабоченные, шепчущиеся кучки марсиан.  Исчезли  столики  с  мостовой,
цветы, пестрые зонтики. Появился отряд солдат, - шел треугольником,  как
страшные куклы, с каменными лицами. Далее - на торговой улице, - бегущая
толпа, свалка, и какой-то марсианин, вылетевший из драки винтом на мыши-
ных крыльях. В парке те же встревоженные кучки  шептунов.  На  одной  из
крупнейших фабрик гудящие толпы рабочих, возбужденные, мрачные, свирепые
лица.
   В городе, видимо, произошло какое-то событие  чрезвычайной  важности.
Гусев тряс Ихошку за плечи: - "В чем дело?". Она молчала, глядела  мато-
выми, влюбленными глазами.

   ТУСКУБ

   Неуловимая тревога облаком лихорадки легла на город. Бормотали, мига-
ли зеркальные телефоны. На улицах, на площадях, в парках шептались кучки
марсиан. Ждали событий, поглядывали на небо. Говорили, что где-то  горят
склады сушеного кактуса. В полдень в городе открыли водопроводные  краны
и вода иссякла в них, но не надолго... Многие слышали на юго-западе  от-
даленный взрыв. В домах заклеивали стекла бумажками - крест на крест.
   Тревога шла из центра по городу, из дома Совета Инженеров. Говорили о
пошатнувшейся власти Тускуба, предстоящих переменах. Тревожное возбужде-
ние прорезывалось, как искрой, слухами:
   "Ночью погаснет свет".
   "Остановят полярные станции".
   "Исчезнет магнитное поле".
   "В подвалах Дома Советов арестованы какие-то личности".
   На окраинах города, на фабриках, в рабочих поселках,  в  общественных
магазинах - слухи эти воспринимались по иному. О причине их  возникнове-
ния здесь, видимо, знали больше. С тревожным злорадством говорили,  что,
будто бы, гигантский цирк, номер одиннадцатый, взорван подземными  рабо-
чими, что агенты правительства ищут повсюду склады  оружия,  что  Тускуб
стягивает войска в Соацеру.
   К полудню, почти повсюду,  прекратилась  работа.  Собирались  большие
толпы, ожидали событий, поглядывали  на  неизвестно  откуда  появившихся
многозначительных, молодых марсиан, с заложенными в карманы руками.
   В середине дня над городом пролетели правительственные лодки, и дождь
белых афишек посыпался с неба на улицы. Правительство предостерегало на-
селение от злостных слухов: - их распускали анархисты, враги народа. Го-
ворилось, что власть никогда еще не была так сильна, преисполнена  реши-
мости.
   Город затих ненадолго, и снова поползли слухи, один страшнее другого.
Достоверно знали только одно: сегодня вечером в  доме  Совета  Инженеров
предстоит решительная борьба Тускуба с вождем рабочего населения Соацеры
- инженером Гором.
   К вечеру толпы народа набили огромную  площадь  перед  домом  Совета.
Солдаты охраняли лестницу, входы и крышу. Холодный ветер нагнал туман, в
мокрых облаках раскачивались фонари красноватыми, расплывающимися сияни-
ями. Неясной пирамидой уходили в мглу мрачные стены дома. Все  окна  его
были освещены.

   Под тяжелыми сводами, в круглой зале, на  скамьях  амфитеатра  сидели
члены Совета. Лица всех были внимательны и насторожены. В стене,  высоко
над полом, проходили быстро одна за другой, в туманном зеркале,  картины
города: внутренность фабрик, перекрестки, с перебегающими в тумане фигу-
рами, очертания водяных цирков, электро-магнитных  башен,  однообразные,
пустынные здания складов, охраняемые солдатами. Экран непрерывно  соеди-
нялся со всеми контрольными зеркалами в городе. Вот,  появилась  площадь
перед домом Совета, - океан голов, застилаемый клочьями тумана,  широкие
сияния фонарей. Своды зала наполнились зловещим ропотом толпы.
   Тонкий свист отвлек внимание присутствующих. Экран погас. Перед амфи-
театром на возвышение, покрытое парчей, взошел Тускуб.  Он  был  бледен,
спокоен и мрачен.
   - В городе волнение, - сказал Тускуб, - город возбужден слухом о том,
что сегодня мне здесь намерены противоречить. Одного  этого  слуха  было
достаточно, чтобы государственное равновесие пошатнулось. Таковое  поло-
жение вещей я считаю болезненным и зловещим. Необходимо раз  и  навсегда
уничтожить причину подобной возбуждаемости. Я знаю, среди нас есть  при-
сутствующие, которые нынче же ночью разнесут по городу мои слова. Я  го-
ворю открыто: город охвачен анархией. По сведениям моих агентов в городе
и стране нет достаточных мускулов для сопротивления. Мы накануне  гибели
мира.
   Ропот пролетел по амфитеатру. Тускуб брезгливо усмехнулся.
   - Сила, разрушающая мировой порядок, - анархия - идет из города.  Ла-
боратория для приготовления пьяниц, воров, убийц, свирепых  сладостраст-
ников, опустошенных душ, - вот город. Спокойствие души, природная воля к
жизни, силы чувств - растрачиваются здесь на сомнительные развлечения  и
болезненные удовольствия. Дым хавры, - вот  душа  города:  дым  и  бред.
Уличная пестрота, шум, роскошь золотых лодок и зависть  тех,  кто  снизу
глядит на эти лодки. Женщины, обнажающие спину и живот, женщины, сделан-
ные из кружев, духов и грима, - полуживые существа, оглушающие  сладост-
растников. Афиши и огненные рекламы, вселяющие несбыточные надежды.  Вот
город. Покой души сгорает в пепел. Ее желание одно, - жажда. Она  жаждет
насытить пепел души влагой. Эта влага - всегда кровь. Скука, скука, - вы
видите - пыльные коридоры, с пыльным светом, где бредут сожженные  души,
зевая от скуки. Скуку утоляет только кровь.
   Город приготовляет анархическую личность. Ее воля, ее жажда, ее пафос
- разрушение. Думают, что анархия  -  свобода,  нет,  -  анархия  жаждет
только анархии. Долг государства бороться с этими разрушителями, - таков
закон жизни. Анархии мы должны противопоставить волю к порядку. Мы долж-
ны вызвать в стране здоровые силы и с наименьшими потерями бросить их на
борьбу с анархией. Мы объявляем беспощадную войну. Меры  охраны  -  лишь
временное средство: неизбежно должен настать час, когда полиция  откроет
свое уязвимое место. В то время, когда мы вдвое увеличиваем число  аген-
тов полиции - анархисты увеличиваются в четыре раза.  Мы  должны  первые
перейти в наступление. Мы должны разрушить и уничтожить город.
   Половина амфитеатра вскочила на скамьях. Лица  марсиан  были  бледны,
глаза горели.
   - Город неизбежно, так или иначе будет разрушен, мы сами должны орга-
низовать это разрушение. В дальнейшем я предложу план расселения  здоро-
вой части городских жителей по сельским поселкам. Мы должны использовать
для этого богатейшую страну, - по ту сторону гор Лизиазира, -  покинутую
населением после междоусобной войны. Предстоит огромная работа. Но  цель
ее - велика. Разумеется, мерой разрушения города мы не спасем  цивилиза-
ции, мы даже не отсрочим ее гибели, но мы дадим возможность миру -  уме-
реть спокойно и торжественно.
   - Что он говорит? - испуганными птицами, хриплыми голосами  закричали
на скамьях.
   - Почему нам нужно умирать?
   - Он сошел с ума!
   - Долой Тускуба!
   Движением бровей Тускуб заставил утихнуть амфитеатр:
   - История марса окончена. Жизнь вымирает на нашей планете. Вы  знаете
статистику рождаемости и смерти. Пройдет столетие и последний  марсианин
застывающим взглядом в последний раз проводит закат солнца. Мы бессильны
остановить смерть. Мы должны суровыми и мудрыми  мерами  обставить  пыш-
ностью и счастьем последние дни мира.  Первое,  основное:  -  мы  должны
уничтожить город. Цивилизация взяла от него все, теперь он разлагает ци-
вилизацию, он должен погибнуть.
   В середине амфитеатра поднялся Гор, - тот широколицый, молодой марси-
анин, которого Гусев видел в зеркале. Голос его был глухой,  лающий.  Он
выкинул руку по направлению Тускуба:
   - Он лжет! Он хочет уничтожить город, чтобы сохранить власть. Он при-
говаривает нас к смерти, чтобы сохранить власть. Он понимает, что только
уничтожением миллионов он еще может сохранить власть. Он знает, как  не-
навидят его те, кто не летает в золотых лодках, кто  родится  и  умирает
под землей, у кого душа выпита фабричными стенами, кто в праздник  шата-
ется по пыльным коридорам, зевая от скуки, кто с остервенением, ища заб-
вения, глотает дым проклятой хавры. Тускуб приготовил нам смертное ложе,
- пусть сам в него ляжет. Мы не хотим умирать. Мы родились,  чтоб  жить.
Мы знаем смертельную опасность, - вырождение марса. Но у нас есть спасе-
ние. Нас спасет земля, - люди с земли, полудикари, здоровая, свежая  ра-
са. Вот кого он боится больше всего на свете. Тускуб, ты спрятал у  себя
в дому двух людей, прилетевших с земли. Ты боишься сынов неба. Ты  силен
только  среди  слабых,  полоумных,  одурманенных  хаврой.  Когда  придут
сильные, с горячей кровью, - ты сам станешь тенью, ночным  кошмаром,  ты
исчезнешь, как призрак. Вот чего ты боишься больше всего  на  свете!  Ты
нарочно выдумал анархистов, ты сейчас  придумал  это,  потрясающее  умы,
разрушение города. Тебе самому нужна кровь, - напиться, ты призрак. Тебе
нужно отвлечь внимание всех, чтобы незаметно убрать этих  двух  смельча-
ков, наших спасителей. Я знаю, что ты уже отдал приказ...
   ...Гор вдруг оборвал. Лицо его начало темнеть от напряжения.  -  Тус-
куб, тяжело, из-под бровей, глядел ему в глаза...

   ...............

   ...Не заставишь... Не замолчу!.. - Гор захрипел. - Я знаю - ты посвя-
щен в древнюю чертовщину... Я не боюсь твоих глаз...
   ...Гор, с трудом, широкой ладонью отер пот со лба. Вздохнул глубоко и
зашатался. В молчании недышащего амфитеатра он опустился на скамью, уро-
нил голову в руки. Было слышно, как скрипнули его зубы.
   Тускуб поднял брови и продолжал спокойно:
   - Надеяться на переселенцев с земли? Поздно. Вливать свежую  кровь  в
наши жилы? Поздно. Поздно и жестоко. Мы лишь продлим агонию нашей плане-
ты. Мы лишь увеличим страдание, потому что, неизбежно, станем рабами за-
воевателей. Вместо покойного и величественного заката цивилизации  -  мы
снова вовлечем себя в томительные круги столетий. Зачем? Зачем нам, вет-
хой и мудрой расе, работать на завоевателей? Чтобы жадные до жизни дика-
ри выгнали нас из дворцов и садов, заставили строить новые цирки, копать
руду, чтобы снова равнины марса огласились криками  войны?  Чтобы  снова
наполнять наши города опустошенными душами и сумасшедшими?
   Нет. Мы должны умереть спокойно на порогах своих жилищ. Пусть красные
лучи Талцетла светят нам издалека. Мы не пустим к  себе  чужеземцев.  Мы
построим новые станции на полюсах и окружим планету  непроницаемой  бро-
ней. Мы разрушим Соацеру, - гнездо анархии и безумных надежд,  -  здесь,
здесь родился этот преступный план - сношения с землей. Мы пройдем  плу-
гом по площадям. Мы оставим лишь  необходимые  для  жизни  учреждения  и
предприятия. В них мы заставим работать преступников,  алкоголиков,  су-
масшедших, всех мечтателей несбыточного. Мы закуем их в цепи. Даруем  им
жизнь, которую они так жаждут.
   Всем, кто согласен с нами, кто подчиняется нашей воле, -  мы  отведем
сельскую усадьбу и обеспечим жизнь и комфорт. Двадцать  тысячелетий  ка-
торжного труда дают нам право жить, наконец, праздно,  тихо  и  созерца-
тельно. Конец цивилизации будет покрыт венцом золотого века. Мы  органи-
зуем общественные праздники и прекрасные развлечения. Быть может даже  -
срок жизни, указанный мною, продлится еще на несколько столетий,  потому
что мы будем жить в счастьи и покое.
   Амфитеатр слушал молча, завороженный. Лицо Тускуба покрылось розовыми
пятнами. Он закрыл глаза, будто вглядываясь в грядущее. Замолк на полус-
лове.
   ...Глухой, многоголосый гул толпы проник снаружи под своды зала.  Гор
поднялся. Лицо его было перекошено. Он сорвал с себя шапочку  и  швырнул
далеко. Протянул руки и ринулся вниз по скамьям к  Тускубу.  Он  схватил
Тускуба за горло и сбросил с парчевого возвышения. Так  же,  -  протянув
руки, растопырив пальцы, - повернулся к амфитеатру. Будто  отдирая  при-
сохший язык, закричал:
   - Хорошо. Смерть? Пусть - смерть.
   На скамьях вскочили, зашумели, несколько фигур побежало вниз к  лежа-
щему ничком Тускубу.
   Гор прыгнул к двери. Локтем отшвырнул солдата. Полы его черного хала-
та мелькнули у выхода на площадь. Раздался его отдаленный голос. По тол-
пе пошел будто рев ветра. Раздались свирепые  крики.  Вдруг,  зазвенело,
посыпалось стекло.

   ЛОСЬ ОСТАЕТСЯ ОДИН

   - Революция, Мстислав Сергеевич. Весь город вверх ногами. Потеха!
   Гусев стоял в библиотеке. В обычно сонных глазах его прыгали горячие,
веселые искорки. Нос вздернулся, топорщились усы. Руки он глубоко  засу-
нул за ременный пояс.
   - В лодку я уж все уложил: провизию, оружие. Ружьишко  ихнее  достал.
Собирайтесь скорее, бросайте книгу, летим.
   Лось сидел, подобрав ноги, в углу дивана, - невидяще глядел на  Гусе-
ва. Вот уже больше двух часов он ожидал обычного прихода Аэлиты,  подхо-
дил к двери, прислушивался, - в комнатах Аэлиты было тихо. Он садился  в
угол дивана и ждал, когда зазвучат ее шаги. Он знал: легкие шаги  разда-
дутся в нем громом небесным. Она войдет, как всегда, прекраснее,  изуми-
тельнее, чем он ждал, пройдет под озаренными, верхними окнами;  по  зер-
кальному полу пролетит ее черное платье. И в нем - все дрогнет.  Вселен-
ная его души дрогнет и замрет, как перед грозой: она входит, -  женщина,
жизнь.
   - Лихорадка, что ли, у вас, Мстислав Сергеевич, чего уставились?  Го-
ворю - летим, все готово. Я вас хочу Марскомом объявить. Дело - чистое.
   Лось опустил голову, - так впивался глазами Гусев. Спросил тихо:
   - Что происходит в городе?
   - Чорт их разберет. На улицах народу - тучи, рев. Окна бьют.
   - Слетайте, Алексей Иванович, но только нынче же ночью  вернитесь.  Я
обещаю поддержать вас во всем, в чем хотите. Устраивайте революцию, наз-
начайте меня комиссаром, если будет нужно - расстреляйте меня. Но сегод-
ня, умоляю вас, - оставьте меня в покое. Согласны?
   - Ладно, - сказал Гусев, - эх, от них весь беспорядок, мухи их  заля-
гай, - на седьмое небо улети и там - баба. Тфу. В полночь вернусь. Ихош-
ка посмотрит, чтобы доносу на меня не было.
   Гусев ушел. Лось опять взял книгу, и думал:
   "Чем кончится? Пройдет мимо гроза любви? Нет, не минует. Рад он этому
чувству напряженного, смертельного ожидания, что вот-вот раскроется  ка-
кой-то немыслимый свет? - Не радость, не печаль, не сон,  не  жажда,  не
утоление... То, что он испытывает, когда Аэлита рядом с ним, - именно  -
принятие жизни в л