Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
-- Умница Ольга Александровна, -- сказала Ольга Сергеевна.
-- Да куда мне их деть-то-с?
-- Ну... разве мало квартир.
Лиза, выслушавшая весь этот разговор без всякого участия, встала из-за
стола и вышла в гостиную. Розанов торопился и стал тотчас же прощаться.
-- Прощайте, Лизавета Егоровна, -- сказал он, входя с фуражкою в
гостиную, где никого не было, кроме Лизы.
-- Прощайте, -- отвечала она, кладя книгу. -- Скажите, как же это
случилось?
Розанов рассказал о неожиданной депеше.
-- Удивительно! -- произнесла Лиза. -- Что же вы теперь думаете делать?
-- Что же делать: надо устроиваться и жить.
-- Вместе! -- воскликнула Лиза.
-- Да как же иначе?
-- Вместе! Вместе с женщиной, с которой вы доходили до таких сцен?
-- Да что же делать, Лизавета Егоровна?
-- Что, вы думаете, этого здесь не повторится?
-- Да уж теперь я могу смотреть на это равнодушнее.
-- Нет, Дмитрий Петрович, извините, я в хроническое равнодушие не верю.
-- Да ведь нечего делать: что же делать-то, скажите?
Лиза отвечала:
-- Ну, уж это вам больше знать, что должно делать.
Розанов пожал плечами и простился.
Выходя, он думал: ``только надо подальше от всех``, -- и мимоходом
нанял первую попавшуюся ему квартиру в четыре комнаты; купил у Сухаревой
подержанную мебель, нанял девушку и заказал топить, а на другой день, перед
вечером, встретил на дворе купца Репина на Солянке дорожный возок, из
которого вылезли три незнакомые барыни, а потом и Ольга Александровна с
дочкой. Ну, были и радости, и поцелуи, и объятия, и даже слезы раскаяния и
сожаления о прошлом.
Началась у Розанова семейная жизнь в Москве, жизнь весьма тяжелая, в
которой концы трудно связывались с концами. Не замедлили к этим трудностям
поспешить и другие. Ольга Александровна не ссорилась и старалась быть всем
довольною. Только квартира ей не совсем нравилась: сыровата оказалась, да
Ольге Александровне хотелось иметь при жилье разные хозяйственные удобства,
которых Розанов не имел в виду при спешном найме. Еще Ольге Александровне
очень не понравилась купленная мужем тяжелая мебель из красного дерева, но
она и в этом случае ограничилась только тем, что почасту называла эту мебель
то дровами, то убоищем. Кто знает, как бы это шло далее месяца, но случай не
дал делу затянуться и так долго.
Маркиза в это время за отсутствием всякой гражданской деятельности
страдала необузданным стремлением благодетельствовать.
-- Как-таки держать молодую бабочку взаперти? -- говорила она всем и
каждому при расспросах о приезде Розановой. Лиза при этих разговорах
обыкновенно молчала; да она и довольно редко виделась теперь со всем
углекислым гнездом. Маркиза один раз осведомилась у Лизы, знает ли она
madame Розанову, но Лиза коротко отвечала, что не знает.
-- Как же это, он, стало быть, и там ее никому не показывал? --
крикнула в исступлении маркиза. -- Гаааа! Нэда! что ж это такое? Это
какой-то уездный Отелло: слышишь, он и там никуда не пускал жену.
Репутация Розанова в других отношениях, однако, еще держалась, и в силу
того с ним еще пока церемонились. Положено было только подрессировать его;
мягким образом заставить его дать жене свободу и жизнь.
Но пока это ходило в предположениях, к которым к тому же никто, кроме
Рогнеды Романовны, не изъявлял горячего сочувствия, маркиза столкнулась у
Богатыревой с Ольгою Сергеевной Бахаревой, наслушалась от той, как
несчастная женщина бегала просить о защите, додумала три короба собственных
слов сильного значения, и над Розановым грянул суд, ошельмовавший его заочно
до степеней самых невозможных. Даже самый его либерализм ставился ему в
вину. Маркиза сопела, говоря:
-- Либераль! ведь тоже либераль! жену тиранить и либераль.
Непонятно было, из-за чего так кипятилась маркиза, а ей случалось так
кипятиться не в редкость. Словно муха злая ее укусит, так и лезет, как
ветряная опухоль. Но, несмотря на все беснование, положено было все-таки
действовать на Розанова осторожно: высвободить жертву тонко, так, чтобы
тиран этого и не заметил. Даже предполагалось, что тиран еще может до
известной степени исправиться.
-- Ведь он не глуп, -- говорила маркиза. -- Нужно ближе взять его в
наше общество; он увидит, как живут другие, как живет Икар с Мареичкой, и
изменится.
Между тем к Розанову, как он только попадался на глаза, приставали,
чтобы он привел свою жену и дочку. Думал, думал Розанов и понимал, что худая
для него игра начинается, и повел Ольгу Александровну к маркизе.
После первого знакомства с маркизою и феями Ольга Александровна начала
к ним учащать и учащать. Ее там нежили и ласкали, и она успела уж рассказать
там все свои несчастия. Маркиза и феи, слушая ее, только дивились, как можно
было столько лет прожить с таким человеком, как Розанов.
Ольга Александровна тоже стала этому удивляться, и дома опять началась
старая песня, затевавшаяся по поводу тяжелых стульев-``убоищ`` и
оканчивавшаяся тем, как добрые люди ``женам все доставляют, а есть подлецы,
которые...``. Выходило обыкновенно, что все подлецы всегда живут именно так,
как живет Розанов. Розанов наш засмутился: чуял он, что дело плохо.
Впрочем, Ольга Александровна иногда бывала и довольно благодушна; но в
ней зато начали обнаруживаться самовластие и упрямство. Раз приходит Розанов
домой, а Ольга Александровна тихо и мирно ему объявляет, что они переходят
на другую квартиру.
-- Как на другую квартиру? Куда? -- осведомился Розанов.
-- В доме, где живет маркиза, я наняла квартиру и лучше и дешевле, --
отвечала Ольга Александровна.
Розанов хотел было поудержать жену от этого перехода, но квартира
действительно была и лучше и дешевле. Ольга Александровна с видом крайней
покорности сообщила маркизе, что муж ее не хочет брать этой квартиры, пошли
толки, и Розанов уступил.
Через несколько дней он жил на новой квартире, а еще через несколько
дней увидал, что он спеленут по всем членам и ему остается работать,
смотреть, слушать и молчать. Работы у него было много, а смотреть тоже было
на что: Ольга Александровна делала разные чудеса и стала брать у Рогнеды
Романовны какие-то уроки.
Феи дружно заботились о ее развитии. Одна только Серафима Романовна
стояла в сторонке, и хотя не одобряла Розанова, но не любила его и порицать
в глаза жене. Розанов и не оглянулся, как его смяли и стигостили. Он снова
увидел себя в переплете крепче прежнего; но молчал.
Лобачевский, возвратясь из Петербурга, с удивлением расспрашивал:
-- Когда же это вы, Розанов, женились?
-- Да уж было такое время, -- отвечал Розанов, стараясь сохранять
видимое спокойствие и даже некоторую веселость.
Впрочем, раз он прорвался при Лобачевском и, помогая ему укладывать
книги и препараты, которые тот перевозил в Петербург, где получил новое
место, сказал:
-- Грустно мне будет без вас, Лобачевский.
-- Работайте, Розанов.
-- Да что работать?
-- Всего лучше: полно вам лошачком-то скакать. У вас жена.
Поговорили на эту тему и договорились до того, что Лобачевский сказал:
-- Я видел, что ваша жена с душком, ну да что ж такое, женщины ведь все
сумасшедшие. А вы себе табакерку купите: она капризничать, а вы табачку
понюхайте да свое дело делайте.
Лобачевский уехал в Петербург: прощались они с Розановым по-дружески.
Розанов даже заплакал, целуясь с ним на дебаркадере: иначе он не умел
проститься с человеком, который ему стал мил и близок. Лобачевский тоже
поцеловал Розанова теплыми устами.
По отъезде Лобачевского для Розанова опустела даже и больница. Ему даже
нередко становилось жаль и своего уездного захолустья. Там, бывало, по
крайней мире все его знали; там был Вязмитинов, веселый Зарницын, кроткий
Петр Лукич, приветливая, добрая Женни. Все там было свое как-то: нажгут
дома, на происшествие поедешь, лошадки фыркают, обдавая тонким облаком
взметенного снега, ночь в избе, на соломе, спор с исправником, курьезные
извороты прикосновенных к делу крестьян, или езда теплою вешнею ночью,
проталины, жаворонки так и замирают, рея в воздухе, или, наконец, еще позже,
едешь и думаешь... тарантасик подкидывает, а поле как посеребренное, и по
нем ходят то тяжелые драхвы, то стальнокрылые стрепеты... А тут... служба,
потом дома игра в молчанку или задиранье. Уйти? да и уйти некуда; в театр --
часом денег нет; в трактир -- подло, да и скучно одному и, наконец,
совестно. Ну, а пойдешь, попьешь чаю, и опять скучно. Маркиза и феи
разжеваны до мякоти. Ребенок? Но он и занимался ребенком, да и на этот раз
не умел всецело отдаться одному делу. Табакерки он тоже не купил. О
диссертации забыл и думать. Что ж ему оставалось? Лиза?.. Лиза совсем стала
холодная: она имела на это свои причины. Ей жаль было Розанова, да больше
всего все это ей гадко не в меру стало. -- ``Ну что это за люди?`` --
спрашивала она себя. Ей тоже было нестерпимо скучно.
Бахаревское Мерево, переехав в Москву, осталось тем же Меревом. Только
дворне да Софи стало повеселее: у них общества поприбыло и разговоров
поприбавилось, а Егору Николаевичу, Ольге Сергеевне и Лизе все было то же.
Егор Николаевич даже еще более скучал в Москве, чем в своем городе или в
Мереве. Он не сделался ни членом, ни постоянным гостем никакого клуба, а
сидел почти безвыходно дома и беседовал только с Богатыревым, который
заходил к нему по субботам и воскресеньям. Ольга Сергеевна обменяла мать
попадью на странницу Елену Лукьяновну; Софи женихалась и выезжала с Варварою
Ивановною, которая для выездов была сто раз удобнее Ольги Сергеевны, а
Лиза... она опять читать начала и читала.
Зато ей и был ниспослан старый сюрприз: она слепла. Хуже этой муки Лизе
трудно было изобрести; исчезло последнее утешение -- нельзя было читать.
Сидит она, сидит в своей комнате, заставляя горничную читать чуть не по
складам, бросит и сама возьмется; прочитает полчаса, глаза болят, она и
сойдет вниз.
А внизу, в трех парадных, вечно пустых комнатах тоже тошно. Лиза пойдет
в столовую и видит Елену Лукьяновну и слушает все один разговор Елены
Лукьяновны о волшебстве да о чудах.
-- Чудо, мать моя, -- говорит Елена Лукьяновна: -- в Казанской губернии
разбойник объявился. Объявился и стал он народ смущать. ``Идите, говорит, я
поведу в златые обители``. Стали его расстригивать, а он под землю. Как
только офицер по-своему скомандовал, а он под землю.
-- Все влашебство, -- говорила Елена Лукьяновна. --
Мужик был и на дух хаживал, а тут его расстригнули, а он под землю.
Офицер: ``пали``, а он под землю. Ольга Сергеевна удивляется.
-- Теперь, -- продолжает Елена Лукьяновна, -- теперь два отрока сидели
в темнице, в подводной, не забудь ты, темнице.
Слышит Лиза, как рассказчица сахарочку откусила.
-- Ну и сидели, и отлично они сидели. Крепость подводная со всех
сторон; никуда им выйти невозможно.
-- Да! -- говорит Ольга Сергеевна.
-- Все отлично, так что же, ты думаешь, выдумали? ``Дайте, -- говорят
начальнику своему, -- дайте нам свечечки кусочек``. Доложили сейчас
генералу, генерал и спрашивает: ``На что вам свечечки кусочек?``
-- Это в подводной крепости? -- спрашивает Ольга Сергеевна.
-- Там, -- отвечает странница. -- ``Священную Библию, говорят,
почитать``. Ведь, разумей, что выдумать надо было. Ну и дали. Утром
приходят, а они ушли.
-- Ушли?
-- Ушли.
-- Как же так?
-- Так под водою и прошли.
-- С огарочком?
-- Так с огарочком и прошли.
Слушает все это Лиза равнодушно; все ей скучнее и скучнее становится.
``Где же эти люди? -- спрашивает она нередко себя. -- Что это за
Бертольди такая еще? что это за чудовище? -- думает Лиза. -- Верно, это лицо
смелое и оригинальное``.
А тут Елена Лукьяновна сидит, да и рассказывает:
-- Ну уж, мать, был киятер. Были мы в Суконных банях. Вспарились, сели
в передбанник, да и говорим: ``Как его солдаты-то из ружьев расстригнули, а
он под землю``. Странница одна и говорит: ``Он, говорит, опять по земле
ходит``. -- ``Как, говорим, по земле ходит?`` -- ``Ходит``, говорит. А тут
бабочка одна в баню пошла, да как, мать моя, выскочит оттуда, да как гаркнет
без ума без разума: ``Мужик в бане``. Глянули, исправна он. Так и стоит так,
то есть так и стоит.
-- Боже мой! -- простонала Ольга Сергеевна.
-- Да. Как женщины увидали, сичас вразброд. Банчик сичас ворота. Мы под
ворота. Ну, опять нас загнали, -- трясемся. ``Чего, говорит, спужались?``
Говорим: ``Влашебник ходит``. Глядим, а она женскую рубашку одевает в
предбаннике. Ну, барышня вышла. Вот греха-то набрались! Смерть. Ей-богу,
смерть что было: стриженая, ловкая, как есть мужчина, Бертолева барышня
называется.
-- Экая мерзавка, -- замечала Ольга Сергеевна.
-- Стриженая.
-- Фуй.
"Глава двадцать первая. ДЕВИЦА БЕРТОЛЬДИ"
Лиза гуляла. Был одиннадцатый час очень погожего и довольно теплого
дня. Лиза обошла Патриаршие пруды и хотела уже идти домой, как из ворот
одного деревянного дома вышла молодая девушка в драповом бурнусе и черном
атласном капоре, из-под которого спереди выглядывали клочки подстриженных в
кружок золотистых волос. Девушка шла довольно скоро, несколько вразвал. В
руках у нее были две книги, пачка папиросных гильз, стклянка с бесцветной
жидкостью.
Поравнявшись с Лизой, девушка хотела ее обойти, но поскользнулась,
уронила папиросные гильзы и стклянку, которая тотчас же разбилась и
пролилась. Лиза инстинктивно нагнулась, чтобы поднять разбитую стклянку и
гильзы.
-- Не трогайте, -- спокойно произнесла тонким дискантом девица.
-- Я хотела поднять ваши гильзы.
-- Нет, это уж ни на что не годится. Они облиты едким веществом, их
теперь нельзя набивать. Какая досада! -- окончила девушка, отряхивая
марселиновую юбку. -- Это все прогорит теперь, -- продолжала она, указывая
на брызги.
-- Что ж это было в этой стклянке?
-- Это была кислота для опытов.
-- Скажите, пожалуйста, вы не mademoiselle Бертольди? -- спросила,
несколько конфузясь, Лиза.
-- Допустим-с, что это так.
-- Я слыхала о вас.
-- Бранят меня?
-- Да... Некоторые.
-- А вас как зовут?
-- Бахарева, -- отвечала Лиза.
-- Слыхала, Бычков говорил о вас. Вы где живете?
-- Я далеко.
-- Зачем же вы идете сюда на Бронную? А впрочем, я не знаю, зачем я об
этом вас спрашиваю.
-- Я гуляю, -- отвечала Лиза.
-- Вы работаете над чем-нибудь?
Лиза затруднилась ответом.
-- Я читаю, -- отвечала она.
-- Я теперь работаю над Прудоном. Он часто завирается, и над ним надо
работать да работать, а то сейчас загородит вздор. Вы знакомы с Прудоном?
-- Только по журнальным рецензиям.
-- О! Наша специальность -- доведение мысли до состояния
непроизводительности. Это факт.
-- Ну, не все же пропадает, -- возразила Лиза.
-- Факт.
-- Я, впрочем, не читала Прудона.
-- Зайдите ко мне, я вам дам.
Лиза поблагодарила.
-- Только работайте над ним, а не берите ничего на веру: у него тоже
есть подлая жилка.
-- У Прудона?
-- Факт, -- зарешила Бертольди и, остановясь у калитки одного грязного
двора в Малой Бронной, сказала: -- Входите.
Лиза вошла во двор, за нею перешагнула Бертольди.
-- Прямо! -- сказала она, направляясь к флигелю с мезонином.
Лиза пошла за Бертольди на деревянное крылечко, с которого они
поднялись по покосившейся деревянной лестнице в мезонин.
Бертольди отворила дверь и опять сказала:
-- Входите.
Лиза очутилась в довольно темной передней, из которой шло несколько
тонких дощатых дверей, оклеенных обоями. Одна дверь была отворена, и в ней
виднелась кухня.
-- Акулина Ивановна дома? -- крикнула, ни к кому не обращаясь,
Бертольди.
-- Нетути, ушедчи, с полчаса будет, как ушедчи, -- отвечал женский
голос из кухни.
-- Досадно, -- проговорила Бертольди и сейчас же добавила: --
поставьте, Алена, мне самовар, я есть хочу.
Бертольди отворила дверь, которой Лиза до сих пор вовсе не замечала, и
ввела гостью в маленькую, довольно грязную комнатку с полукруглым окном,
задернутым до половины полинялою ситцевою занавескою.
-- Коренев! -- крикнула она, стукнув рукою в соседнюю дверь.
-- Асиньки! -- отозвался мужской голос.
-- Есть у вас гильзы?
-- Имеем.
-- Доставьте некоторое количество.
-- Гут.
Между тем Лиза огляделась.
Комната Бертольди была непредставительна и не отличалась убранством.
В углу, между соседнею дверью и круглою железною печкою стояла узкая
деревянная кроватка, закрытая стеганым бумажным одеялом; развернутый
ломберный стол, на котором валялись книги, листы бумаги, высыпанный на
бумагу табак, половина булки и тарелка колотого сахару со сверточком чаю;
три стула, одно кресло с засаленной спинкой и ветхая этажерка, на которой
опять были книги, бумаги, картузик табаку, человеческий череп, акушерские
щипцы, колба, стеклянный сифон и лакированный пояс с бронзовою пряжкой.
Гардероба у Бертольди было вовсе не заметно. В уголку, на деревянной
вешалке, висело что-то вроде люстринового платья и полотенца, но ни запасной
юбки, ничего прочего, по-видимому, не имелось. Бурнус свой и капор
Бертольди, как вошла, так и бросила на кровать и не трогала их оттуда.
-- А у меня какая досада, -- начала она, встречая отворившего дверь
рослого студента, -- пролила acidum nitricum (Ляпис (лат.)), что дал
Суровцов.
-- Ну! -- восклицал студент, не затворяя за собою двери.
-- Факт, вот и свидетельница. Да! знакомьтесь: студент Коренев,
естественник, и девица Бахарева.
Студент и Лиза холодно поклонились друг другу.
-- В Прудона безусловно верит, -- произнесла Бертольди, показывая на
Лизу и уходя из комнаты.
Студент дунул в гильзу и начал набивать себе папиросу.
Бертольди возвратилась с бутылкою молока и ломтем хлеба.
-- Хотите? -- спросила она Лизу.
Та поблагодарила.
-- А вы? -- отнеслась она к Кореневу.
Тот тоже отказался.
-- А что сходка? -- спросила студента Бертольди.
-- Что сходка? -- переспросил студент.
-- Когда будет?
-- Не знаю.
-- Да ведь третьего дня оповещали.
-- Ну она и была вчера.
-- Какая подлость! Зачем же вы мне не сказали?
-- Так не сказал, -- отвечал спокойно студент.
-- Вы, может быть, так же поступите, когда состоится опыт?
-- Нет, не поступлю.
-- Вы имеете понятие об искусственном оплодотворении? -- отнеслась
Бертольди к Лизе, жуя и прихлебывая из бутылки.
-- Нет, -- отвечала Лиза.
-- Это очень интересный опыт. Он у нас будет производиться на одной
частной квартире над кроликами. Ни одного ученого генерала не будет. Хотите
видеть?
Лиза не знала, что отвечать.
-- Я думаю, что это для меня будет бесполезно: я ведь не имею нужных
сведений для того, чтобы судить об этом опыте, -- проговорила она, скрывая
застенчивость.
-- Это пустяки. Вы заходите к нам как-нибудь в это время; у Коренева
есть отличный препарат; он вам расскажет все обстоятельно и объяснит, что
нужно знать при опытах.
Студент и Лиза не сказали при этом ни слова.