зве что
вместе с головой.
  Хальк усмехнулся странно и язвительно.
  - Ерунда это все, - сказал он, пожав плечами. Глаза его щурились на огонь:
от писем осталась горстка пепла, Хальк держал в руках последнюю страничку,
уже тлеющую с угла, и кривящимися губами читал про себя угловатые бледные
строчки. - Делать мне больше нечего, как отнимать у тебя любимые игрушки.
- Листок догорел, Хальк по-мальчишечьи лизнул обожженные пальцы. - Хочешь
быть королевой - ради Создателя, будь.
  - Ты говоришь об этом так, будто я не имею права на эту корону.
  - А ты полагаешь, что королева без государства - это нормально? Прости, но
это забавы для убогих. - Он поворошил угли. - Мне грустно, потому что я
знал тебя другой. Мне горько, но ты разменяла себя на медяки.
  - Тогда вокруг меня были другие люди.
  - Где же они теперь?
  - Ты знаешь об этом не хуже меня.
  Он кивнул. Вынул из кармана куртки желтое крупное яблоко, с хрустом
надкусил. В покое запахло кисловатой свежестью. Хальк улыбнулся:
  - Славные в твоем саду яблоки. Совсем как там, в Эйле... Помнишь?..
  - Нет, - сказала она отчужденно и встала. - Не помню. Не хочу помнить. Мне
больно.
  - А чего ты ждала? Когда перестанет болеть, значит, ты и вправду мертва.
Впрочем, сейчас, - он усмехнулся и прибавил ядовито: - сейчас, как говорят
лекаря, "пациент скорее мертв, чем жив".
  Алиса проглотила тугой комок обиды. Стояла над Хальком и думала, что вот у
него в волосах седина, хотя ему только двадцать пять, если она помнит
верно, и они не виделись столько лет... И, о Боже, если бы она однажды
приняла его условия игры, все эти годы он был бы рядом. И не было бы ни
Круга, ни Яриса, ни этого венца. Ни пустоты вокруг и внутри и глухого,
беспощадного одиночества. Как больно, что Хальк и это о ней знает...
  - Ты зачем сюда пришел? - спросила она со внезапным ожесточением. -
Исповедовать меня?
  - Упаси Боже, - Он в притворном ужасе заслонился ладонями. - Знаю я, что
такое быть у тебя жилеткой.
  - Тогда зачем?
  - Подожди, - он протестующе покачал головой. Догрыз яблоко, вытряс семечки
на ладонь и точным движением ссыпал их в рот. После поднялся и пошел к
дверям, туда, где оставил, когда вошел, плащ. Он поднял и развернул
закутанную в ткань тяжелую, багряно-черную розу на длинном шипастом
стебле. На этот стебель, словно на клинок шпаги, была надета хартия.
  - Возьми, - протягивая Алисе розу цветком вперед, словно рукоятью,
сказал Хальк.
  - Что это? - Она сняла и развернула скрипт.
  "Досточтимой Хозяйке вместе с ленной клятвой..."
  - Ты сошел с ума! Звание Магистра - пожизненно...
  - Нет ничего такого, от чего нельзя было бы отказаться. Завтра я объявлю
об этом на коронации. Сегодня - тебе. Пусть все будет честно.
  Алиса молчала. Шипастый стебель колол ей пальцы, рука дрожала. Алиса
кусала губы, чтобы не расплакаться.
  - Завтра тебе придется назвать причину.
  - Я скажу, что смертельно болен. - Хальк улыбнулся.
  - Это правда?
  - А вам не все равно?
  - Какова же правда? Я имею право знать. - Алиса словно забыла о только что
сказанном: звание Магистра - пожизненно, и никакая болезнь не может
служить причиной отказа от него. Только смерть.
  - Ты знаешь, - сказал Хальк, отводя глаза. Впервые за весь разговор ему
сделалось жаль ее. - Ты знаешь, но боишься признаться себе в этом. Все
очень просто. Я не хочу быть Магистром при такой Хозяйке. Во-первых.
Во-вторых, я не собака и мне не нужен Хозяин. И еще. Я никогда не понимал,
как можно быть под каблуком у человека, который не вызывает у тебя ничего,
кроме снисходительной жалости. Кстати, так же думает и половина Круга.
Прости.
  - Да... - со вздохом сказала Алиса. Смысл сказанного еще не дошел до нее.
Так всегда случается, когда боль сильнее, чем это можно вынести. - Ты
честен. Хотя и жесток.
  Губы Халька искривились.
  - Не спрашивайте, и мне не придется лгать.
  Алиса оцепенела: ей было нечем дышать. Пальцы судорожно дергали ворот. Она
ждала чего угодно, но цитировать вслух только что сожженные письма - это,
пожалуй, слишком...
  - Все?
  - Не все, - голос Алисы был ровен и сух. Глаза блестели. - Завтра тебя
убьют. Ярран.
  - Ну что же. - Хальк пожал плечами. - Один из немногих достойных среди
прочих бездельников. Честный, а это нынче большая редкость. Пускай.
  Он ушел, не прощаясь. Алиса так и не поняла, был ли этот разговор на самом
деле или же всего лишь приснился. Но черная роза лежала у нее на коленях и
в камине, догорая, звонко потрескивал невесомыми чешуйками пепел.

  Она лежала в темноте, вытянувшись под одеялом, и следила, как перемещаются
по потолку смутные тени веток. Сон не приходил, и, чтобы избавиться от
тоски, Алиса перебирала в памяти недавний разговор.
  От него остался горький осадок незаслуженной обиды и растоптанной
гордости. Все равно как если бы ее прилюдно высекли. Когда-то давно, когда
она только начинала войну за свое королевство, с ней случилось нечто
подобное. Е„ высекли у позорного столба, как воровку. Плетью. И те, кто
предал ее, стояли и смотрели. Тогда ей казалось, она не переживет этого
стыда. Шрамы на спине не изгладились до сих пор, потом к ним прибавились
другие; пальцы Яррана вздрагивают, натыкаясь на рубцы...
  Теперь у Халька жена. Он привез Алису в Эрлирангорд и бросил, бросил ради
этой доброй дуры, и плевал на нее до тех пор, пока она не добилась короны.
Да, раньше вокруг нее были другие люди...
  Где они теперь?..
  Шорох ветра по пепелищу.

  рукой магистра Ковальского.
  Личный архив.

  Конституция Метральезы.
  Устав Круга.
  Извлечения.
  "... семь независимых держав, управляемых избранными всеобщим равным
голосованием ненаследными эрлами... Кругу как субьекту-освободителю...
выплата налогов и размещение войск Круга на своих территориях...
экстерриториальность земель Круга... исполнительная власть Круга
осуществляется Советом магистров, иначе, Малым Капитулом... девять
Магистров, среди которых избирается Великий Магистр, он же король
(королева) для осуществления... одновременно эрл метрополии-округа
Эрлирангорд без имущественных и ленных прав."

  ...Была, как яблоко, смугла,
Была, как облако, прекрасна...
  О ты, которая смогла
Забыть меня в мой день ненастный...

  Песенка, услышанная недавно, вертелась и вертелась в голове и, прийдя к
концу, возвращалась в начало. Алиса бормотала ее в такт шагам, ей было
весело, она торопилась. Каблучки башмаков оставляли в утоптанном снегу
острые ямки следов, с деревьев осыпался иней, - был декабрь, дотлевала
свеча старого года, до Рождества оставалось два с половиной дня. Алиса
была счастлива. Судьба поднесла ей королевский подарок: сестра
возвращалась к ней. Она ждала этого столько лет...
  Пачки толстых, в десяток страниц, писем не помещались в секретер, Алиса
держала их в плетеной корзине, ей жаль было расставаться с ними. Сестры
хотели знать друг о друге все, вплоть до вздоха, до взмаха ресниц и, может
быть, только благодаря их добросовестности почта на линии Эйле - Катрина
еще не пришла в упадок. Теперь, с грустью подумала Алиса, письма сделаются
ненужны. Вот только одно тревожило ее: сейчас, когда тысячи лиг уже не
разделяют их и нет пугающе коротких и редких встреч, за которые нужно
успеть сказать так много - сумеют ли они с Сабиной остаться прежними?
  И что скажет Сабина, когда Алиса расскажет ей о Хальке?
  Они встретились только вечером следующего дня. Были короткие зимние
сумерки, фонари светились среди деревьев молочно-белыми размытыми пятнами.
Они шли над обрывом реки, впереди высился огромный тополь и за ним мост
через овраг, в другую часть парка.
  Сабина молчала. Они шли, держась за руки, они уже все сказали друг другу,
и присутствие третьего казалось им чем-то незначительным.
  - Надо же, - вздохнула Сабина наконец. Стянула перчатку, подставляя
летящим с неба снежинкам ладонь. - Снег... Я сто лет не видела снега. И
зимы почти не помню.
  Глаза ее в темноте были бледно-зелеными, прозрачными, как набрякший водою
лед. Сабина смотрела на сестру - и как бы сквозь нее, и улыбалась каким-то
своим мыслям. Алиса не любила этот взгляд, но, кроме сестры, так не
смотрел больше никто. И Алиса привыкла.
  - Скоро Рождество, - сказала Алиса. - У меня для тебя приготовлен подарок.
- Она засмеялась и, вырвав руку, побежала, вперед, разбрасывая сапогами
пушистый, в пятнах желтого света, снег. - Сабинка, как славно, что ты
вернулась! Как здорово!
  Она добежала до моста и остановилась, прислонясь к перилам, чтобы
отдышаться. Перила шатнулись и подались вперед, в пропасть, увлекая за
собой Алису. Она увидела далеко внизу ровный, не тронутый следами снег и
черные ветки кустов по обочинам спуска, в горле сделалось холодно и
сухо... В следующее мгновение чья-то рука рванула ее за плечо. Алиса
разжала пальцы, отпуская злосчастные перила.
  - Осторожнее, ради Бога, - сказал Хальк.
  Алиса плакала. Она сама не заметила, как пришли эти слезы, но они текли и
текли, горячие, по застывшим на морозе щекам.
  - У тебя кровь, - сказал Хальк и протянул ей платок. Алиса слизнула в углу
рта соленую каплю. Губа была прокушена.
  Она стояла, прижимая ко рту платок, и смотрела на замершую под тополем, у
моста, сестру. И не могла понять, отчего так тоскливо и остро вдруг легло
ей на душу предощущение потери.
  - Я провожу тебя домой, - Хальк решительно и осторожно взял Алису под руку
и повел назад. Кивнул сестре: - Пойдемте, Сабина, нам с вами, кажется, по
дороге...

  Они простились с Алисой на пороге ее дома, постояли, переминаясь, на
снегу, дожидаясь, пока окно в мансарде затеплится светом. Сабина
кашлянула, пряча в заиндевелый воротник лицо.
  - Пойдем? - шепотом спросил Хальк.
  - Да. Только руку дай, я гололеду боюсь.
  Он усмехнулся:
  - Какие вы все-таки похожие...
  - Мы сестры.
  - Да ну, - недоверчиво хмыкнул Хальк. - Сестры... Разве что сводные.
  Сабина промолчала.
  Они шли темными, занесенными снегом улицами, мимо черных деревьев и
уснувших домов. Где-то в переулке звонко простучали копыта.
  - Пришли, - останавливаясь рядом с аркой, сказала Сабина.
  Хальк смотрел на нее с немым вопросом.
  - А знаете, - неожиданно сказал он. - Алиса так рада, что вы приехали. Я
никогда не видел ее такой счастливой. Вы уж не исчезайте никуда,
пожалуйста.
  - Я постараюсь. - Сабина с удивлением глядела на этого мальчика, на
снежинки, летящие ему в волосы, и почему-то ей было страшно.
  - Спокойной ночи. - Он церемонно кивнул. Сабине показалось, что сейчас он
попросит у нее руку для поцелуя, и тут же сделалось неловко. Она опустила
глаза. А когда очнулась, рядом не было никого.
  По сугробам, пересвистываясь с тонкими льдинками, бежала, змеясь, поземка.

  На столе, покачиваясь и мерцая от сквозняка, в глиняном домике-подсвечнике
горела свеча. Малиново-золотой шар, запах воска и хвои, сусальный ангел с
блестками... Рождество. Алиса засыпала, свернувшись калачиком под пледом
на диване. Ей было тепло и уютно, голова ее лежала у сестры на коленях.
Сабина перебирала ее волосы.
  - Этот твой... рыцарь. - Сабина усмехнулась. - Он кто?
  - Рыцарь, - ответила Алиса. - А если серьезно - мой ученик. Тебе он
понравился?
  Огонек прыгал и рвался, привязанный к фитилю. Окна глиняного домика сияли:
там, за перекрестьями рам, текла своя жизнь. Сабина отвела глаза, качнула
пальцами шар на елочной ветке. Отсветы побежали по стенам.
  - Славный мальчик, - ответила Сабина с неохотой; Алиса так и не поняла,
правду сказала сестра или же солгала. А впрочем, какая разница... -
Сколько ему?
  - Пятнадцать. - Он был на восемь лет младше ее. Сперва эта разница
беспокоила Алису, она изо всех сил пыталась противостоять событиям - до
тех пор, покуда они сделались неуправляемы. Тогда Алиса сдалась. Иногда
она пыталась представить себе, что же будет дальше, но это было так
невероятно...
  - Пятнадцать... - повторила Сабина задумчиво. - А знаешь, ведь он любит
тебя.
  Алиса выдавила из себя смешок.
  - Издеваешься?
  - Вовсе нет. Я не слепая.
  - Вот уж не ожидала. - Алиса зябко поежилась. Потерлась затылком о колени
сестры. Солгать не получилось. - Он сам тебе сказал об этом?
  Лицо Сабины сделалось отчужденным. Взлетели возмущенно золотые ресницы,
растерянно дрогнул рот.
  - Знаешь, - сказала она холодно и чуть удивленно. - А ты стерва.
  - Я - всякая. - Алиса села. - Кровь, видишь ли, обязывает.
  Она редко говорила об этом, но помнила - всегда. Кровь Ондага
Несокрушимого - и много неизмеримо, и ничтожно мало, ибо кто теперь
осмелится встать под ее знамена? Знамена, которых все равно что нет.
  О Боже милосердный, как холодно дышит в затылок Забвенье...

  Ей всегда была безразлична мысль о власти. Безразлична относительно,
поскольку недостижима. В этом заключалась высшая истина и свобода: желать
только того, что возможно. Так было до тех пор, покуда она была одна.
Сестра была далеко и могла помочь только словом. Может быть, потому Алиса
и не спешила делиться с Сабиной своими заботами. Она не знала, как
объяснить сестре, которая, на самом деле, немногим от нее отличалась, что
дело заключается не только в крови.
  Они были не такие, как все. Они умели видеть и чувствовать то, что было
недоступно остальным. Они знали путь туда, где ветер пах солью незнакомых
морей и над миром светили чужие звезды. Они умели жить там, оставаясь по
эту сторону стекла.
  Пасынки птиц. Выродки. Нелюди. Точнее - не люди. Так говорили о них те,
кто не понимал и боялся. И лишь немногие из тех, кто испугался всерьез,
поняли, что единственный выход и спасение - уничтожить их.
  Прежде Алису мало занимало все это. Она жила, как жилось, не особенно
задумываясь над причинами происходящего. Да, собственно, ничего и не
происходило. Беда была далека и почти неосязаема; домысел, не больше. И
Алиса позволила себе забыть об этом.
  Потом появился Хальк. И она опять стала думать о том, что таких, как они,
очень мало и что если они не будут вместе, их растопчут. А Хальк оказался
хорошим учеником.
  Впрочем, несмотря на все тревоги, они были счастливы в эту зиму. Она и
Сабина. Им некуда было торопиться, и они тратили себя и время бездумно,
щедро. Алисе некогда было думать о Хальке. Тем более, что Сабина не
ревновала ее к нему.
  Хальк был рядом. Всегда. Она не замечала его. Хотя, если бы он вдруг не
пришел, Алиса бы огорчилась.
  Она жила нараспашку и не подозревала, что за спиной - пропасть. Шаткие
перила мостика над заснеженным парком.

  Февраль пришел неожиданно. Зеленые штандарты закатов реяли над его
полками. Февраль взял город в осаду деловито и незаметно, и сугробы
сделались ноздреватыми и серыми, а ветер - сырым. Беспокойное предчувствие
весны пятнами солнца лежало на мокрой черепице крыш и звенело и булькало
то и дело застывающей от мороза капелью. Неустойчивый, призрачный,
непостоянный месяц предал Алису, а она никак не могла понять, что
предательство - совершилось.

  Его звали Клод. Ему было тридцать три - время побед и свершений, возраст
Христа, порог, за которым - или смерть при жизни, или... Что "или" - он не
задумывался. Подвигов не уготовила ему судьба, хотя печать древней крови
лежала и на его лице неизгладимой тенью. И глаза его были зелены, как
облака на закате. Алиса смотрела на него и думала, что умрет, если
потеряет этого человека.
  Они шли пустыми закатными улицами, мерзлая земля пела под сапогами. После
вчерашней оттепели было скользко, Алиса судорожно вцепилась в руку Клода.
Они шли и молчали. Клод не глядел на нее. Город распахивался им навстречу,
Серебряная Башня светилась над крышами яростным белым огнем, и только
шпиль ее сиял - как глаза северного князя.
  - Я уезжаю завтра, - сказал он.
  Алиса не ответила. Ей казалось, еще минута, и она упадет. Ноги не держали
ее.
  - Это невозможно...
  - К сожалению, это так. Дела... Напишите мне.
  - Ни за что, - с ожесточением проговорила Алиса. - Не терплю писем. Они
лгут. Потом, при встрече, все оказывается по-другому.
  - Обещаю, что не буду лгать вам. - Клод остановился, внимательно
заглядывая Алисе в лицо. Она была бледна, и глаза посветлели - осколки
янтаря на белом пятне лица.
  - Боже мой, - прошептала Алиса. - Зачем вы издеваетесь надо мной? Неужели
вы не понимаете, что я люблю вас?!
  Клод молчал. Потом кивнул подбородком на идущего чуть впереди вместе с
Сабиной Халька:
  - Давно ли вы говорили ему то же самое?
  Алиса закрыла глаза. Ресницы были мокрыми. Она не имела права плакать
сейчас, это было бы бесчестно. Форс-мажор, игра без правил...
  - Пощадите меня, - сказал князь. - И его, если он вам хоть сколько-нибудь
дорог.
  - Он - ученик.
  - Алиса... - Клод вздохнул длинно и непонятно. - Вам не кажется, Алиса,
что это слишком дорогая цена за знание? К тому же, простите, мне следовало
бы сразу сказать вам... Ваша сестра оказала мне честь выйти за меня замуж.
  Алиса стояла и смотрела на него, ничего не понимая. Потом лицо ее дрогнуло.
  - Будьте вы прокляты, - прошептала она и, вырвав руку, быстро пошла
вперед, оскальзываясь на неровном льду. Хальк окликнул ее, но она не
остановилась.
  - Ненавижу!! Ненавижу, ненавижу... - беззвучно кричала она и кусала губы.
  Хальк молча смотрел ей вслед, и лицо его, на котором одна бровь сейчас
была выше другой, было страшно.
  Потом он засмеялся. И Сабина, сжавшись, подумала, что было бы лучше, если
бы он кричал. Но он смеялся, закинув голову, перекошенным черным ртом, и
не мог остановиться. Снег летел ему в волосы и не таял.

  - Прочтите и распишитесь.
  Прозрачный и теплый, пахнущий горечью первой листвы дождик шелестел по
мостовой. Солнце просвечивало сквозь его ласковые упругие струи.
Мальчишка-рассыльный улыбался, лукавый серый глаз блестел из-под мокрой
челки. Он притопывал на крыльце, нетерпеливо втягивая в себя дразнящий
запах весны и свободы: это письмо в его сумке было последним.
  Хальк неуклюже чирканул в длинном списке и свою подпись. Перо было
скверным. Он поморщился и нашарил в кармане монетку. Мальчишка закачал
головой:
  - Спасибо, мессир, нам не позволяют.
  - Возьми все равно. Мороженого съешь...
  - Ага... - Он крутнулся на пятке и сбежал с крыльца. Хальк рассеянно
поглядел ему вслед: мальчишка шел, подбрасывая на ладони монетку и
насвистывал что-то себе под нос. Было в нем сейчас что-то удивительно
знакомое.
  - Эй! - окликнул Хальк. - Как тебя звать-то?
  Мальчишка глянул через плечо. Серые глаза в пол-лица. Светлые волосы,
мокрые от дождя. Сумка, словно чехол для стрел...
  - Славка. Ну, я пойду?
  - Иди.
  Хальк вернулся в дом. Странно, но ему было сейчас светло и спокойно -
несмотря на отчетливый привкус беды в стекающих на лицо дождевых каплях.
Он вошел в комнату и, присев на подлокотник кресла, разорвал конверт. На
ладонь выпал квадратик бумаги.
  "Хальк. Она уезжает. Навсегда. Я не хочу жить".

  - Алиса!
  От удара ногой дверь с жалобным стоном отлетела к косяку. Хальк переступил
порог. Первое, что он увидел - это распахнутое окно и на подоконнике, в
дождевой луже, бокал с отколотым краем. Темно-вишневое, в изморози узора
венетское стекло, витая ножка... Он был похож на цветок с неровными и
острыми лепестками, в самой сердцевине рдела золотая винная капля.
Бутылка, уже пустая, обнаружилась на столе. На кровати, завернувшись в
одеяло, сидела и смотрела в пустоту горячечными сухими глазами Алиса.
Рядом с нею, на покрывале, лежал вскрытый конверт. Само письмо, скомканное
небрежно и зло, валялось у порога. Хальк нагнулся и поднял его. Осторожно
расправил густо исписанный лист дорогой, цвета слоновой кости, с
тоненькими прожилками, бумаги. Он уже догадался, кем писано это письмо:
почерк Клода, как и вечную его бла-ародную тягу к пижонству не узнать было
трудно.
  - Отдай, - сказала Алиса громко.
  - Сейчас... - бормотнул Хальк. - Как прочту, так и отдам.
  - Отдай письмо!
  - Не мешай, - отмахнулся он раздраженно, вдруг разглядев среди строчек
свое имя. Но понять, что именно писал Невр - порою называли Клода и так -
он не успел. Шатаясь, Ал