иса подошла к нему, молча вынула письмо из рук и,
покачав головой - не то осуждая, не то просто в глубоком раздумье, - так
же молча отвесила Хальку внушительную звонкую оплеуху.
  - Вот так. - Алиса аккуратно сложила письмо пополам. - Не тебе писано.
Хотя и о тебе тоже. Невр, знаешь ли, у нас забо-отливый...
  Она криво усмехнулась и нарочито красивым жестом разорвала лист надвое.
Потом еще надвое и еще. Сдунула с ладоней обрывки. И засмеялась непонятно
чему.
  Она, конечно же, была пьяна. Пьяна тяжело и чудовищно, в той редкой
стадии, когда хмель уже не мешает осознанности и четкости движений и
мыслей. Когда эти самые движения и мысли принадлежат уже какой-то другой
реальности, в которой существует своя, особая логика поступков и правил
поведения. Хальку было знакомо это состояние и по опыту он знал, что
разговаривать с человеком в этом случае невозможно.
  Он опять оглядел Алису с головы до пяток, критически покосился на ее босые
ноги и, не спрашивая позволения, полез в комод. Вообще-то за Алисой
никогда не водилось страсти к вещам - ну разве что к дорогому белью, - но
все-таки он отыскал для нее пару теплых носок, свежую рубашку и полотенце.
Алиса следила за ним с легким недоумением.
  - Пошли, - сказал Хальк хмуро.
  - Ку-уда?
  - Куда надо, - ворчливо ответил он, ухватывая Алису за плечо.
  Путь к бегству был отрезан, и Алиса, промурлыкав несусветное ругательство,
от которого у Халька даже в ушах засвербело, покорно позволила проводить
себя в умывальню.
  Хальк накинул на дверь крючок и повернулся к Алисе. Она сидела на краю
ванны, совершенно несчастная и по-прежнему пьяная, и смотрела на Халька
бессмысленными глазами.
  - Что ты будешь со мной делать? - спросила она нараспев.
  - А что бы ты хотела?
  - Не знаю. Я еще не придумала.
  - Тогда думай быстрей, - предложил он и отвернул кран. Подставил под тугую
струю палец и скривился: вода была холоднющая, как в замерзающей речке. Ну
что же, с мстительной радостью подумал он, тем лучше.
  - Ну что, придумала?
  Алиса помотала головой. Короткие пряди взметнулись и опали.
  - Не-а, - сказала она весело и откровенно. Глаза были хитрющие, с легкой
сумасшедшинкой. - Хотя, если хочешь, можешь меня поцеловать.
  - А если не хочу?
  - Тогда ты мерзавец, - заключила она с безупречной логикой.
  Лампочка в умывальной была слабая и горела вполнакала, так что было все
равно что темно. И кожа Алисы казалась неестественно смуглой. А глаза -
желтые, как у кошки... Хальк ощутил, как у него теплеют щеки. Алиса
положила ногу на ногу и подалась к нему. Ворот платья распался.
  - Раздевайся, - сказал Хальк мрачно.
  - Зачем? - удивилась она.
  - Раздевайся! - заорал он, теряя терпение.
  - Пжалуйста! - Алиса фыркнула и стянула через голову платье. Она смотрела
на Халька с таким откровенным бесстыдством, что ему захотелось ударить ее.
  - Замечательно, - сказал он. И, заставив Алису встать, развернул ее спиной
к себе. Наклонил, не давая вырваться, и сунул ее голову под струю воды.
Алиса задергалась, пробуя укусить или вырваться, и тогда Хальк одной рукой
перехватил ее руку повыше локтя и больно сжал, а другой несильно, но
весьма оскорбительно шлепнул Алису по тому месту, где спина уже теряет
свое благородное название. Алиса заорала так, что у Халька от
неожиданности разжались руки. Алиса выпрямилась, мокрая, злая и трезвая, и
на Халька обрушился град пощечин.
  - Сволочь! Сволочь и трус!
  Его голова моталась из стороны в сторону, на лице были удивление и
растерянность.
  - Бо-оже... - вдруг выдохнула она и поднесла к лицу испачканную красным
ладонь. - Что это?!
  - По-моему, кровь, - со всей язвительностью, на которую только был
способен, откликнулся Хальк. - Разве незаметно?
  - Отку-уда?
  - Ты мне лицо разбила, - сказал он, прижимая к переносице намоченное в
ледяной воде полотенце. - Кстати, почему это я трус? Сволочь - еще
туда-сюда, понятно...
  Алиса с угрюмым видом завернулась в полотенце. Ей было холодно и
мучительно хотелось выпить, во рту стояла отвратительная едкая горечь.
  - Я бы убила тебя, - сказала она сухо. - Да будет ли от этого прок?..
  Хальк взглянул на нее исподлобья. Распухшие губы шевельнулись в улыбке.
  - А знаешь, - сказал он, - все это плохо кончится.
  - Почему?
  - Попробовав кровь, трудно остановиться. - Он снова намочил и отжал
полотенце и сквозь ткань проговорил глухо:
  - Пойдем в комнату. Здесь скверное место для душещипательных бесед.

  Она лежала на диване, прижимаясь щекой к вытертой до замши меховой
подушке, и ее бил озноб. Плакать Алиса уже не могла, а успокоиться не
получалось. Она вздрагивала, сквозь зубы втягивая сухой горький воздух и
бормотала невнятные проклятья. Кому они предназначались: сестре, Клоду ли
или же всему миру, - Хальк не мог, да и не пытался понять. Знал он одно:
Алисе сейчас нет до него дела. Сама же Алиса почти что ненавидела его в
эту минуту, в то же время краем рассудка понимая, что он - единственное,
что у нее теперь осталось.
  Он сидел в изножье, ссутулясь, и ждал, когда у Алисы не останется сил и на
эту безмолвную истерику. Он знал, что сейчас она его ненавидит, он знал о
ней все, и это не давало Алисе покоя.
  Приподнимая иногда голову, она глядела на него слепыми, мутными от слез
глазами, и сквозь слабый, тоньше струйки сигаретного дыма, стыд ей виделся
старенький дом на окраине солнечной, безлюдной от жары Генуэзы и
заплетенная диким виноградом терраса. Крошечные зеленые грозди свешивались
вниз, похожие на елочные игрушки. Алиса удивлялась этому сходству в своем
странном полусне-полубреду. Она лежала на деревянном топчане, и ее, как и
сейчас, трясло в ознобе. Видимо, там, в Генуэзе, было слишком тепло и
слишком спокойно, и оттого Алиса позволила себе несколько больше обычного.
Судьба отомстила ей немедленно: Алиса слегла с банальной, хотя и жестокой
ангиной. Во всякое другое время это раздражало бы ее безмерно, она терпеть
не могла болезней, но рядом с нею была сестра. Алиса приходила в себя
после короткого забытья и видела над собой глаза Сабины. Тогда у Сабинки
были совсем другие глаза, и смотрели они на нее с немым обожанием, все
прощая, жалея и ни о чем не спрашивая.
  Никогда этого больше не будет.
  Алиса всхлипнула последними слезами. Это уже не горе. Это - жалость к
себе. Противно...
  Она подняла голову, и глаза ее встретились с глазами Халька. Было в его
взгляде сейчас что-то от Сабины. Той Сабины, которую она любила и которой
больше не существует. Для нее. Это было невыносимо, но сейчас у Алисы не
оставалось сил на христианское милосердие. Лучше быть сволочью, чем лгать
себе.
  Пройдет время - совсем немного, - и она научится лгать себе и не замечать
этого, и ложь будет казаться ей кристальнейшей правдой, потому что это
будет единственным и самым верным способом не сойти с ума. Она научится
верить в эту ложь истово и свято и возненавидит всякого, кто посмеет
упрекнуть ее в неискренности перед самой собой.
  Но сейчас Алисе такая мысль показалась бы чудовищной.
  - Уйди, - сказала она и облизнула пересохшие губы.
  Хальк тряхнул головой. Притушил в пепельнице сигарету. Прежде он не курил,
машинально отметила про себя Алиса.
  - Знаешь, - осторожно и ласково, как принято говорить с тяжелобольными,
проговорил он. - Давай я согрею чаю. Ты выпьешь и заснешь. Хорошо?
  - Уйди, - повторила она упрямо.
  В глазах Халька появилась и застыла твердая точка.
  - Ты меня лучше о таком не проси, - внезапно почужевшим голосом сказал он.
  - Никуда я не пойду. Ни сейчас, ни еще когда-нибудь.
  - Лжешь, - Алиса вжалась ноющим затылком в подушку. - Все вы лжете. Сперва
приручите, как звереныша, а после...
  - Я - не все, - возразил Хальк.
  Алиса молчала. Продолжать этот разговор было по меньшей мере бесчестно.
Она никогда и ничего не добивалась слезами. Она была для этого слишком
горда. Мэннор не в счет, Мэннор - это другое, и за те слезы, которыми она
завоевала его, она заплатила сполна. Он предал ее, - что ж, обычное дело.
Сколько пощечин?.. - Бог его ведает. Или, быть может, Сабина знает, она
стояла тогда на пороге покоя и видела все, и, уж наверное, сосчитала все
взмахи царственной ручки. Ибо сказано: "кто ударит тебя в правую щеку,
подставь левую". Мэннор не сопротивлялся. Она потеряла его.
  Алиса оборвала себя и перевернулась на спину. Тыльными сторонами ладоней
вытерла глаза.
  - Молчи, - она оборвала Халька прежде, чем он успел что-либо сказать. - Не
теперь. Потом... если захочешь.
  - Захочу, - сказал он твердо и взяв руку Алисы в свою, поднес ее к губам.
Так, словно бы имел на это право.

  Алиса не помнила, как пережили они эту страшную зиму. Все дни словно бы
слились в один долгий-долгий день с редкими проблесками солнца, а больше -
полуслякотный-полуморозный, пасмурный, захлебнувшийся метелями. И,
проснувшись однажды утром, Алиса не сразу поняла, что же переменилось на
свете. Она подошла к окну и замерла в сладком оцепенении: сад был окутан
белым, розовым, золотым, - словно рассветное облако легло на ветки
деревьев.
  Они встретились у ржавой ограды - совсем рядом был парк и река под
обрывом, уже свободная ото льда, затопившая все вокруг, сколько хватало
взгляда. Через чугунные завитки ворот выглядывал уже лопнувшими багрянцем
бутонами мелкий шиповник. Алиса ждала, трогая пальцами колючие ветки и
смеясь. Ей было хорошо и просто, впервые за все время, и она совсем не
собиралась рассказывать Хальку, как только что разорвала, не читая, письмо
сестры. Она почти уже не вспоминала о Сабине, и сегодня ей не хотелось
портить настроение ни себе, ни Хальку.
  Она была благодарна ему. Она прекрасно понимала, что именно ему обязана
этой зимою и тем, что дожила до весны и сумеет жить дальше. Дело было даже
не в гордости, которую, в другое время, возможно, пришлось бы растоптать и
только такой ценою принять его помощь. Но этой зимой Алисе было не до
церемоний. К тому же - странно! - но Хальк действительно сделался нужен ей.
  Она думала сейчас обо всем этом, как о давно прошедшем, она почти забыла,
как плакала тогда в ванной и как смеялся Хальк и прижимал к переносице
мокрый, в бурых пятнах платок. Да и с нею ли это было?
  Алиса смотрела сейчас на Халька, спешащего к ней через улицу и думала, что
вот, наконец, счастье накрыло ее рассветным крылом и больше не оставит.
  Сирин, алая птица радости...
  Спустя каких-нибудь полгода она, вспомнив об этом, удивится и пожмет
плечами, и станет думать так же о другом человеке, но пока...
  Пока они сидели на скамейке под яблоней в маленьком дворике, тесно
прижавшись плечами, мелкие лепестки осыпались им на колени, на сплетенные
руки, летели в волосы, словно снег. Они сидели и молчали, им казалось,
слова не имеют смысла. Потом Хальк кашлянул.
  - Помнишь, этой зимой... - он опустил глаза, разглядывая землю под
ногами. - ты сказала, что если я захочу, я смогу тебе... сказать.
  - Помню.
  - Ну вот. Ленная клятва - это и много, и мало сразу, и я не и знаю, нужна
ли она тебе. Я и без слов...
  - Боже милосердный... - прошептала Алиса едва слышно. - Зачем?!
  - Зачем?! - глаза у него были отчаянные, больные, желтые до краев.
  - Хороший, родной мой, зачем - я тебе? Я глупая, вздорная, я злая. - Она
говорила тихо и быстро, почти не осознавая слов. - Моя жизнь - сплошной
мартиролог... Стоит ли прибавлять к списку и твое имя? Когда нет обещания,
нет и предательства, разве не так?
  - Так, - глухо сказал он. - И все же...
  Алиса осеклась. И лишь мгновение спустя, прийдя в себя, увидела, что Хальк
стоит перед ней на коленях. Алиса сидела, не шевелясь; их лица их были
почти вровень, и в глазах Халъка качались два крохотных ее отражения.
  Слов ленной клятвы Алиса не слышала. Хальк договорил и поднялся с колен.
Лицо его было по-прежнему серьезно.
  - Пойдем домой, - сказала Алиса.
  - Как хочешь...
  Они медленно побрели к воротам. На углу дома Хальк оглянулся.
  - Смотри!
  Алиса повернула голову. Сквозь густые ветки жасмина и уже наклюнувшиеся
белым его бутоны проступал обломок кирпичной стены. Видимо, когда-то тут
стоял дом, об этом говорило и маленькое, с выбоинами битого кирпича
окошко. Зелень казалась неправдоподобно яркой на багряной, со следами
времени и дождей, кирпичной кладке.
  - Подходящее место для расстрела. - хмыкнул Хальк и поторопил Алису.
  Эти слова долго стояли у нее в ушах - всю дорогу до дома. И прощаясь у
крыльца, Алиса прошептала просяще:
  - Не шути так больше. Пожалуйста.
  - А я и не шутил, - отозвался Хальк чуть удивленно. - Ведь правда же, в
самый раз. И крови видно не будет... Соберешься меня расстреливать - так
уж пожалуйста, там и нигде больше. Обещаешь?
  Алиса улыбнулась, пытаясь этой нелепой и жалкой усмешкой обратить все в
шутку. Но отчего-то ей вспомнился мост над снежной пропастью. Почему она
не прошла его до конца?
  Глаза Халька смотрели требовательно и строго. Алиса вздохнула: попытка не
удалась.
  - Обещаю, - прошептала она обреченно.

  На широкий жестяной подоконник, все еще подрагивая от порывов ветра, упал
кленовый лист. Тень его отчетливо проступала сквозь занавеску. Хальк лежал
на спине и, повернув голову, бездумно глядел, как ударяют в его резные
края дождевые капли. Алиса спала, ему не хотелось ее будить. Она поздно
заснула этой ночью. Неясные опасения, мучившие ее вот уже несколько дней,
вылились прошлым вечером в долгую, странную истерику. Нет, она не плакала,
она просто сидела в углу дивана, сжавшись в комок; глаза ее лихорадочно и
сухо блестели. Она упрямо и сумрачно молчала, и Хальк, отчаявшись
разговорить ее и тем самым успокоить, долго сидел рядом и гладил Алису по
волосам, по вздрагивающим плечам, целовал руки. Вены на запястьях Алисы
были глубоки и сини, как реки.
  На дворе была глухая зыбкая ночь. За стенами дома шумел и постанывал
ветер, ветки яблонь терлись о крышу, яблоки обрывались на землю с глухим
стуком.
  Хальк набросил на лампу клетчатый мамин платок - горькое наследство и
память. - и долго рассказывал Алисе сказки. Про мышку-норушку и
Кота-Баюна, мятлушек и Вересковую женщину, про Янтарный Дворец - все, что
знал и помнил с детства... В конце-концов Алиса уснула. Хальк раздел ее и
уложил в постель. Лег рядом. Она благодарно ткнулась виском ему в плечо, и
тут страшное напряжение отпустило ее. Алиса заплакала. Причина этих слез
так и осталась для Халька тайной.
  Она заснула у него на плече, и он боялся ее потревожить; плечо онемело, но
он пролежал до утра неподвижно. Сон не шел, и Хальк вглядывался в темноту
воспаленными глазами, то улыбался, то хмурился. Скоро комната наполнилась
светом позднего осеннего утра. Алиса заворочалась во сне, нашла его руку,
успокоенно вздохнула и отвернулась к стене.
  ... Дождь утихал. Капли все реже ударяли о подоконник. Хальк закрыл глаза.
Можно подремать еще час, подумалось ему. Он уже засыпал, когда в прихожей
задребезжал звонок.
  На пороге стояла Сабина. На ней был какой-то нелепый плащик с островерхим
капюшоном, вода ручьями стекала с него. Сабина замерзла, ее колотила
мелкая дрожь, она переступала на крыльце насквозь промокшими сапожками и
придерживала за ремень большую потертую сумку. Вид у Сабины был, как у
нищенки-побродяжки. Хальк стоял и оцепенело смотрел на нее. Сабина
передернула плечами, слизнула с губ дождевую каплю.
  - Может быть, ты все-таки впустишь меня? - спросила она сухо.
  Хальк молча отстранился, позволяя ей войти.
  Сабина переступила порог, быстро огляделась, поставила в угол сумку.
Запели в колчане потревоженные стрелы. Сабина хмыкнула и скинула плащ. Под
ним оказалось шерстяное темное платье, низка янтарей на шее. Сабина
качнула пальцем камни1.
  - Хозяйка здесь?
  - Кто? - вяло удивился Хальк. Он впервые слышал, чтобы Алису называли так.
Впрочем, если поразмыслить - она имела право на это имя. Он пожал плечами,
вспоминая полузабытое, в раздумье поглядел на свои руки: пальцы в мозолях
от струн и меча, - и поднял на Сабину глаза.
  - Она спит, - сказал он. - И я не думаю, что позволю тебе ее разбудить.
  На лице Сабины отразилось некое подобие удивленья.
  - Да, - сказала она тихо, ни к кому не обращаясь. - Волчонок вырос... - и
вновь взглянула на Халька. - Послушай, я замерзла и с удовольствием выпила
бы чаю. Могу я рассчитывать в этом доме на такую ничтожную малость?
  - На такую - можешь.
  - Ты сердишься на меня?
  - Уже слишком поздно, чтобы сердиться. - сказал Хальк серьезно. - Полгода
назад - пожалуй что да. Но теперь-то какой смысл? Пойдемте завтракать...
тани Истар.
  Они сидели в пустой полутемной кухне. Сабина молчала, позванивала ложечкой
в чашке. Хальк резал хлеб, аккуратные ровные ломти - гораздо больше, чем
они вдвоем с Сабиной могли бы съесть. Сабина глядела на него, щуря
зеленовато-серые свои глазищи, отчего-то ей казалось, Хальк вот-вот
порежется.
  Но он не порезался. Пододвинул к Сабине намазанный маслом хлеб.
  - Ешь.
  Он не торопился расспрашивать ее. Хотя было непонятно, зачем она явилась.
Не в гости же, в самом деле. Было бы глупо с ее стороны думать, будто
кто-нибудь здесь ей обрадуется. С другой стороны, она явилась без
предупреждения, не написав ни строчки. Конечно, они с Алисой давно пришли
к выводу о бесполезности переписки, но ведь для важных случаев можно бы
сделать и исключение?
  Хальк отошел к окну и оттуда осторожно наблюдал за Сабиной. За то время,
что он не видел ее, она сильно изменилась. Относись Хальк к ней плохо, он
бы сказал, что она подурнела. Землисто-серый, почти неуловимый оттенок
кожи, неестественно острые скулы, блестящие глаза... Голодает она там, что
ли?!
  - Долго она еще будет спать?
  - Не знаю, - откликнулся Хальк. - Может быть, до полудня.
  Сабина щелкнула крышкой медальона-часов.
  - В таком случае, ее давно пора будить. Уже половина второго.
  Хальк издал непонятный смешок и принялся молоть кофе.

  - Пересядь в кресло, пожалуйста, - сухо сказала Алиса, помешивая
слежавшийся на дне чашки сахар.
  Сабина, сидевшая в изножье постели, не шевельнулась. Только пятна румянца
выступили на скулах неожиданно ярко.
  - Почему?
  - Потому, что мне это неприятно.
  Алиса рассеянно прихлебывала кофе. Аромат его, густой, с ванильной
горчинкой, кружился и плыл по комнате, Сабина морщилась в кресле и
тихонько вздыхала. Да. подумала Алиса, Хальк изумительно варит кофе, этого
у него не отнять. Как хорошо, что он остался на кухне. Так будет проще, не
перед кем сдерживаться...
  Золотая внутренность чашки запотела; Алиса улыбалась непонятно чему.
Сабины для нее словно бы не существовало. На самом деле Алиса украдкой
разглядывала ее, теперь примостившуюся в кресле на самом краешке, с чинно
сложенными на коленях руками. Руки эти, испорченные мозолями и ссадинами,
худые и некрасивые теперь, сказали Алисе куда больше, чем лицо, платье и
улыбка сестры. Вымученная, впрочем, улыбка...
  Алиса допила кофе и взглянула в окно. Дождь...
  Она одевалась, стоя перед большим, в рост, зеркалом, испытывая мелкую
мстительную радость от того, что гораздо красивее сестры. Несмотря на то,
что не выспалась, что синяки под глазами, что губы черны и искусаны.
Виссон рубашки льнул к телу, чулки были тонкие, как паутинка...
  - Зачем ты приехала? - Она распахнула шкаф и принялась выбирать платье.
Голос звучал глухо. - Что тебе здесь нужно?
  - Я приехала, чтобы увидеть тебя.
  - Ну вот, увидела. Что дальше? Скажи еще, соскучилась... - Алиса издала
короткий смешок.
  - И соскучилась тоже.
  - Стало быть, твой муж плохо тебя развлекает.
  - Все-таки ты - сестра мне, - после долгого молчания едва слышно
проговорила Сабина.
  - Да неужели?!
  Алиса натянула через голову платье, отвернула подол и, поставив ногу на
край постели, принялась поправлять чулок. Хальк стоял в дверях и смотрел
на нее, но Алиса не замечала. Она видела только Сабину - Сабину с
потухшими глазами, - и ей было плохо.
  - Ну ладно, - сказала Алиса наконец. - Пускай все так, как ты говоришь.
Соскучилась и все такое прочее... Допустим, я тебе верю. Но д