Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
олжно же быть
что-то еще, что может заставить взрослого занятого человека бросить дом,
любимого мужа и замечательную работу и лететь черт-те куда сломя голову. Я
не права?
- Права, - сказала Сабина. - Но в доме я ни скажу ни слова.
- Это я как раз поняла, - Алиса кивнула и вышла в прихожую.
С мокрых деревьев срывались и вязли в тумане тяжелые ледяные капли.
Тусклая медь устилающей дорожки палой листвы, черные стволы кленов,
тонущий в сырой пелене звук шагов, - все это казалось Алисе ненастоящим.
Она сидела на скамейке, уткнув подбородок в воротник куртки, и застывшими
от холода пальцами перебирала лежащие у нее на коленях листы бумаги. Ей
казалось, она сходит с ума. То, что там было написано, походило больше на
бред, чем на правду. И все-таки правдой оставалось. Алиса уже в который
раз перечитывала мелкие ровные строчки, спотыкаясь взглядом о знакомые
имена, и передавала листы Хальку. Сабина молчала и ждала.
Наконец Алиса спросила:
- Что это такое?
- Разве ты не поняла?
- Нет, я поняла. Поняла, что какому- то идиоту взбрело в голову следить
за мной, а потом написать авантюрный роман. Мерзость какая... По-моему,
Сабинка, литератор из него никудышний.
Сабина наградила ее таким взглядом, что Алисе мгновенно расхотелось шутить.
- Знаешь, - сказала Сабина. - Я на твоем месте не была бы так беспечна.
Когда этот... литератор убьет тебя, будет поздно.
- Твое имя тоже значится в этих бумагах, - возразил Хальк негромко.
- Разумеется. И мое, и Клода.
- Почему?
- Все мы из одной стаи. За то и платимся.
Алиса молчала. Строчки прыгали перед глазами. "Все мы из одной стаи"...
Когда они с сестрой впервые поняли это, им было радостно и тревожно. Это
случилось очень давно, и тогда им даже на ум не могло прийти, что
когда-нибудь придется платить за эту свою непохожесть. За право быть не
такими, как все. Отчуждение и косые взгляды в счет не шли; к этому они с
сестрой привыкли и, в конце-концов, никто не грозил им ни безумием, ни
смертью. Что правда, иногда Алисе казалось, не все так уж безмятежно.
Опасность была где-то рядом, но где и как она выглядела, Алиса не знала. И
поэтому позволяла себе не думать об этом. Пустые опасения, детские
страхи... Ей вполне хватало тех смертей, той крови, той ненависти и боли,
которые существовали там, за гранью Реалии, и от которых невозможно было
избавиться, как если бы они были явью и достоянием пускай не каждого, но
многих.
Теперь это случилось.
- Откуда у тебя эти хартии?
Взгляд сестры потеплел.
- Это Рене.
- Кто?
Сабина повторила имя.
- Это Рене принес мне их. Я не знаю, как они попали ему в руки. Хотя у
него много приятелей... Но не это важно.
- А что?
- То, что он сказал бы тебе то же самое, что сейчас говорю я. Будьте
осторожны.
Алиса опустила глаза. Рукопись лежала у нее на коленях, капли дождя
оставляли на бумаге темные пятна. Чернила бледнели и расплывались
подтеками. "Грааль", - прошептала Алиса, повторяя про себя только что
прочитанное, и тут смысл всего сказанного сегодня дошел до нее во всей
простой и пугающей наготе. Как теперь жить, что делать, если смерть ждет
на каждом шагу, невидимая и вездесущая, и смерть - это еще не самое
страшное, что с тобой могут сделать. Могут просто отнять волю, заставить
плакать или смеяться, убить или предать, лишить разума, дергать за
ниточки, как марионетку...
Ее, Халька, Сабину...
- Я должна увидеть этого человека, - сказала Алиса твердо.
- Кого? - переспросила Сабина.
- Рене.
Бельт воткнулся в оконный косяк, качнулся тяжелый оконечник. Порывом ветра
его швырнуло в стекло. Со звоном брызнули осколки. Захлебнувшись воском,
потухла свеча.
Еще мгновение они сидели в молчании, боясь пошевелиться, ожидая нового
выстрела. За окном была тишина. Поскрипывая, качалась на одной петле
сорванная створка. Потом Хальк отстранил Алису и встал.
Он зажег свет, натянул отыскавшуюся в прихожей, среди плащей и курток,
перчатку и, потянув, без труда вытащил бельт из косяка. Взвесил его
задумчиво на ладони и, поднеся к глазам, долго рассматривал клеймо на
древке. Бельт был трехгранный, с рунической надписью и клеймом: нетопырь с
распростертыми крыльями. Таких клейм Хальк прежде не видел ни въяве, ни в
каталогах. А надпись?.. "Грааль", - это слово предваряло присланные Рене
хартии. Алиса следила за Хальком широко распахнутыми глазами, и больше
всего его тревожила сейчас мысль о том, что еще минута, и у Алисы начнется
очередная истерика. Успокаивать ее - это, пожалуй, будет слишком... Но он
ошибся. Алиса облизнула пересохшие губы и спросила:
- Что это?
- Бельт, - отозвался он машинально.
- Я спрашиваю о клейме.
- Не знаю, - Хальк положил бельт на стол, прямо на стопку рукописей и
принялся закрывать окно. Непонятно, зачем - толку от этого не было
никакого. Промозглая ноябрьская ночь понемногу просачивалась в дом.
- Брысь отсюда, - не оборачиваясь, велел Хальк Алисе. - Сейчас печку
растоплю заново, не то простудишься. Возись с тобой потом...
- Можешь не возиться, - в спину ему сказала Алиса угрюмо, но он не услышал.
Алиса слышала, как он шуршит на кухне у печки, гремит заслонкой, выгребая
пепел. Потом весело затрещали березовые щепки растопки, и через мгновение
до Алисы долетело жадное гуденье огня. Звуки были отчетливые, но Алиса
словно бы и не замечала их.
Она смотрела на стрелу.
Бельт лежал, зарывшись наконечником в ворох бумаг, приминая своей тяжестью
тонкие страницы рукописи, и по листам, медленно сглатывая строчки текста,
расплывалось багровое пятно. Внезапно и некстати Алисе вспомнилось:
привезенные Сабиной хартии предваряла такая же, как и клеймо на бельте,
печать.
- Сидишь тут и мерзнешь! - Хальк с охапкой поленьев встал в дверях. Алиса
повернула к нему белое лицо со слепыми от ужаса глазами.
Он понял сразу. Разжал руки. Дрова с грохотом раскатились по половицам.
Хальк подошел к столу и, натянув на ладонь рукав свитера, взял бельт.
Вместе с бумагами.
- Рукописи оставь, - жалобно сказала Алиса.
- По-твоему, это - еще рукописи? - он показал ей расползающийся в пальцах
лист.
- Что же с... - Алиса долго подбирала слово, - что же с... этим делать?
- Сжечь, - бросил Хальк резко.
- Я не позволю.
- Погляжу я на это... - проворчал Хальк и пошел из комнаты. Босиком, как
была, Алиса кинулась за ним.
Она не успела на какую-то долю секунды. Хальк уже распахнул дверцу грубки
и, быстро оглянувшись на возникшую на пороге Алису, швырнул и бельт, и
рукопись в огонь.
- Не желаешь взглянуть? - предложил он Алисе через некоторое время и
потеснился, чтобы ей было лучше видно.
Осторожно пробежав по холодным половицам, Алиса присела рядом с Хальком и
заглянула ему через плечо.
Пламя было высоким и сильным, страницы корчились в нем, уже коричневые, с
обуглившимися краями; трещали, мгновенно испаряясь, чернила, и бумага
осыпалась пеплом. Когда от пухлой стопки ничего не осталось, Алиса увидела
бельт. Языки пламени лизали его яростно и неостановимо, и, по всему, сталь
должна была бы уже раскалиться добела. А бельт оставался черным. Алисе
даже почудилось, что, коснись она сейчас рукой - и ощутит под пальцами
грозный холод металла. Ее передернуло от необъяснимого ужаса и отвращения,
а в следующее мгновение, когда Алиса вновь взглянула в огонь, там ничего
не было.
Только пламя и пепел, искры и свист ветра в печной трубе.
- Я не останусь здесь ни минуты! Ни за что!
Она стояла у раскрытого комода, швыряя из выдвинутых до отказа ящиков на
кровать все: бумаги, связки писем, дневники в кожаных черных переплетах.
Свитки хрустели под каблуками Алисиных туфель.
Хальк, сидя в кресле, с грустной улыбкой наблюдал за этим разорением.
- Ночь на дворе...
- Домой!
Он нагнулся и поднял с пола выпавшую из дневника сухую гроздь акации.
Поднес к губам. Шершавые, изжелта-белые соцветия еще хранили сладковатый
запах. Но сейчас он показался Хальку отвратительным.
- Ты разве не дома?
- К себе домой, - уточнила Алиса безжалостно.
- Ты полагаешь, там менее опасно, чем здесь? Да тебя пристрелят, едва ты
высунешь нос на улицу.
Алиса опустила руки. Стояла над ворохом белья и бумаг, кусая губы, чтобы
не разреветься от ужаса и ощущения собственной беспомощности. Ей казалось,
что на нее отовсюду, изучая, словно диковинного зверя, глядят чьи-то
глаза. Она совершенно не понимала, как может Хальк оставаться таким
спокойным и усмехаться лениво и выжидательно. На самом деле, ему тоже было
не по себе, Алиса догадывалась об этом краем рассудка, как догадывалась
она и о том, что если Хальк расслабится и позволит своему и ее страху
выплеснуться наружу, Алиса сойдет с ума. Еще мгновение она глядела на
него, потом передернула, точно от холода, плечами и заявила:
- Я иду спать. Но утром ноги моей в этом доме не будет.
Хальк лишь усмехнулся в ответ.
Он разбудил ее на рассвете, уже одетый по-дорожному. Затолкал в брюки и
куртку, завернул в плащ, пониже надвинул капюшон. Ничего не соображая,
Алиса сонно огрызалась и даже пробовала вырваться, но это оказалось не
так-то просто. Хальк решительно и несильно встряхнул ее за плечи и,
наклонясь к самому ее уху, ласковым шепотом напомнил вчерашнее. Алиса
отшатнулась, зажимая костяшками пальцев рот, чтобы не закричать. До этих
пор все то, что случилось накануне, казалось ей сном - и не больше.
- Ну что? - осведомился Хальк. - Опомнилась? Тогда пошли.
И протянул Алисе спрятанную в ножны дагу.
Город остался позади. Оглянувшись, Алиса в последний раз увидела за
полоской ощетинившегося сухим татарником поля крыши его домов и башен,
столбы дыма над печными трубами, острую иглу шпиля Серебряной башни... и
ей мучительно захотелось назад. Она никогда, в общем-то, не испытывала к
этому городу особой любви, он не был для нее ничем большим, нежели
жизненное пространство. Но там, в излучине реки, которая отсюда, с высоты
холма, казалась далекой серо-стальной лентой, стоял дом, в котором ей
долгое время было хорошо и покойно. Она привыкла к тому, что стены его
служат ей защитой, она привыкла к шороху яблоневых ветвей по крыше.
Она привыкла к Хальку, наконец.
Тот новый Хальк, который встретил Алису сегодня утром, удивил и ошарашил
ее. Он был резок, язвителен и беспощаден, и все, что она услышала от него
в ответ на просьбу подождать, было такое же резкое, язвительное и злое:
- Оставайся - познакомишься.
С кем она познакомится, Хальк не уточнял. Надо полагать, с хозяевами
вчерашнего бельта.
От недосыпания и встречного ветра слезились глаза, во рту стояла едкая
сухая горечь. Начинало подмораживать, и раскисшая тропинка обещала в
скором времени превратиться в мерзлые колдобины с островками льда. Алиса
представила себе, как станет она спотыкаться, то и дело соскальзывая в
колючий бурьян по обочинам, и как будет оборачиваться и сквозь зубы
торопить ее Хальк, и ей сделалось неуютно и тоскливо. Любопытно, подумала
Алиса, если бы не вчерашняя истерика, остался бы Хальк в городе? Пожалуй
что, нет. Ну, может, повременил бы день или два. Так что придется
примириться и со скверными дорогами, и с ветром, и с тем, что ночевать
предстоит в лесу. Добро, если одну ночь или две - больше она не выдержит.
Они шли весь день, то углубляясь в лес, то вновь выбредая к полю. Хальк,
казалось, ни чуточки не устал, шагал все так же легко и ровно. Алиса
плелась за ним следом, мысленно, а порою и вслух, проклиная все на свете.
До нее только сейчас дошло, что все сказочные чудовища кажутся
ненастоящими и совсем не страшными, пока слушаешь о них, забравшись дома
под одеяло. Наяву все выглядит куда как иначе. Алиса вдруг остро пожалела
героев всех своих страшных сказок, на чьи головы она столь бездумно и
щедро насылала такие испытания, по сравнению с которыми предстоящая
ночевка в лесу выглядела не опаснее и не страшнее глотка вина после легкой
прогулки.
Она думала об этом, засыпая возле костра. В бок намертво впечатался
извилистый корень, ворох сухих листьев, настеленный наверх елового
лапника, и плащ нисколько не спасали от сырости. Вдобавок ко всему, Алиса
была так голодна, что ее мутило. И когда Хальк заявил, что разжигать
костер стал бы только сумасшедший, у Алисы не было сил ни просить, ни
спорить. Она просто опустилась на землю и заплакала. Тихо и отчаянно.
Хальк поглядел на нее, повздыхал и пошел за хворостом.
- Вставай! О Боже!.. Алиса, да проснись же наконец!..
Недоумевая и сердясь, она открыла глаза. Мир вокруг был седой и
расплывчатый. На листве, укрывавшей ее поверх плаща вместо одеяла, тонкой
корочкой намерз иней. В воздухе стоял морозный туман, рассветное солнце
отражалось в нем розоватыми бликами, словно в спокойней летней воде.
Костер давно потух, угли были укрыты пепельно-серым слоем снега.
- Вставай, - затягивая на дорожном мешке тесемки, сухо повторил Хальк. -
Мы уходим. Быстро.
- А что случилось? - Алиса, зевая, заозиралась по сторонам. Лес стоял,
оглушенный внезапным снегом, кое-где меж стволами ярко и празднично
светились гроздья рябины. Было тихо, даже птицы молчали. Потом Алиса
услышала, как далеко скрипнула, ломаясь, ветка. Звякнула и замолкла
зажатая в ладони уздечка, тихо всхрапнул конь.
Алиса вскочила. Ею двигал не страх - странная смесь из тревоги, бешеного
нетерпения и застрявшей под средцем острой льдинки, жаркой и бьющейся в
такт, словно наконечник стрелы в ране.
... Они бежали, задыхаясь и глотая ртами сладкий морозный воздух, падали,
поднимались и снова бежали, тянули по снегу рваные цепочки следов. Алиса
ослепла и оглохла, ей чудилось, что погоня совсем рядом, что еще
чуть-чуть, и в спину ей ткнется древко копья, или ременная петля
захлестнет ноги, заставляя упасть. Лицом в колючий, безвкусный снег...
Они свернули в густой бурелом, несколько лениво спущенных им вдогонку
стрел ткнулись в сугроб. Полетели сшибленные с кустов снежные комья.
И сделалось тихо.
..."Мело, мело по всей земле, во все пределы..."
Она сидела, поджав под себя ноги и близко подавшись к свече, сплетя вокруг
огонька мелко вздрагивающие пальцы. Рукам и лицу было жарко, волосы
колебались над пламенем - вот-вот вспыхнут. Она мяла в пальцах податливый
воск. Знала: совсем скоро внутри взорвется и хлынет наружу
обморочно-черный ужас.
Хальк был рядом, близко, сразу же за гранью света и полутьмы, но эта грань
нерушимо отделяла его от Алисы. Иначе Хальк помог бы ей... Алиса скосила
тревожно-янтарный глаз. Хальк даже не смотрела на в ее сторону. Похоже, в
эту минуту для него существовала на свете только Дани. Алиса задохнулась
от возмущения. Надо же!.. Синеглазая умница, скромница, средоточие всех
добродетелей... Алиса запоздало удивилась самой себе: как хватает у нее
сил на такой яд. Должно быть, приступ еще не скоро. Любопытно, когда она
упадет ничком, раскинув руки, и свеча, пролив на стол желтую лужицу воска,
сломается под тяжкой медью подсвечника, - любопытно, что станет делать
Хальк: бросится к ней или начнет целовать Дани, благо темно?..
... Перила качнулись, она подалась вслед за ними, насмешливо скрипнули
под носками сапог непрочные доски. Заполошный вскрик Сабины, огромные, в
пол-лица, глаза Халька... И - ударивший в лицо встречный ветер, отчего-то
пахнущий весною, и солнцем, и тополиным цветением. Вся аллея внизу
засыпана мохнато-коричневыми гусеницами сережек, и склоны оврага
одуванчиковые.
Лететь, раскинув руки, через снежную круговерть метели и упасть в
солнечное, желтое тепло...
Как жаль, что свеча не потухла.
- Я вас ненавижу. Слышите вы?! Не-на- вижу!!
Он подымался по скрипучей тесной лестнице, тяжело опираясь на перила, шаги
были усталы и неспешны, край плаща мел плохо вымытые ступени. Дани шла
следом со свечкой в высоко поднятой руке и ладонью другой руки заслоняла
от сквозняков тоненький острый огонек. Пальцы ее, насквозь пронизанные
светом, были розовыми, слабыми, - такими едва ли и дагу удержать... Рене
зачем-то подумалось, что такие руки бывают разве что у Богоматери на
старых храмовых фресках, но на Деву Марию Дани сейчас мало походила. Он
обернулся и, словно проверяя себя, долго глядел на нее сверху вниз. С
высоты нескольких ступенек Дани казалась маленькой и хрупкой, коса ее
растрепалась, и пушистое облако волос золотым сиянием обнимало голову.
Дани смотрела на него снизу вверх гневными синими глазищами и звонким от
слез и отчаянного бесстрашия голосом бросала ему в лицо сумасшедшие,
немыслимые обвинения и была совершенно уверена в своей правоте. Она убила
бы сейчас всякого, кто встал бы у нее на дороге. Рене переглотнул. Это
было бы смешно, если бы наверху, за неплотно прикрытой дверью, не лежала
бы, утопая в подушках, Алиса. Она была в сознании, она смотрела на всех
ясными глазами - и не узнавала никого.
Да, это было бы смешно. Если бы не было так страшно.
- Я вас ненавижу, - сказала Дани отчетливо.
- Позвольте узнать, давно ли? - Рене провел ладонью по перилам и, поднеся
руку к глазам, брезгливо поморщился и долго стряхивал с перчатки пыль.
- Я всегда вас ненавидела. С самого начала... Что вы сделали с Алисой?
Зачем?
Рене пожал плечами. Ему вдруг сделалось невыносимо скучно.
- Послушайте, - сказал он. - Чего ради вы о ней так печетесь? Она же вам
никто. Вы и знаете ее чуть больше недели, с тех пор, как она явилась в
Эрлирангорд. Право же, я удивлен... Ни с того ни с сего - такая забота. Я
бы как-то понял, если бы предметом ваших страданий был Хальк...
- Замолчите.
Он тонко улыбнулся.
- Согласен. И впрямь, глупо вот здесь обсуждать проблемы супружеской
верности. Хотя я и не уверен, что они женаты. Так вы считаете, я виноват.
- Считаю, - с вызовом бросила она. Щеки ее горели румянцем. Или это пламя
свечи лгало ему?
- Тогда зачем вы послали за мной?
- Это не я. Это Сабина.
- Она здесь?
- Где же ей быть, - Дани взглянула на него укоряюще, и Рене на мгновение
показалось, что эта девочка знает о нем все. Хотя - едва ли. Разве что
Сабина разболтала, но этого не может быть. Ему было неловко под ее
взглядом. - Где же ей быть, по-вашему, когда сестра умирает.
- Как вы сказали?
Ее рука дрогнула, пламя качнулось и изломами теней побежало по стенам.
- Я сказала "умирает". И это вы убили ее... вашими хартиями. Хотя какое
вам до нее дело.
- Вы правы, - сухо согласился Рене. - Какое мне до нее дело. Разве что
вас жалко. Из-за пустяков так мучиться...
Еще минуту Дани молчала. Рене не глядел на нее. Потом он услышал короткий
стук шагов, и хлесткая пощечина обожгла ему лицо. Порыв ветра обдал его
запахом ромашки и мяты, внизу хлопнула дверь. На ступени среди обломков
подсвечника дотлевал фитилек свечи. Рене аккуратно затоптал его сапогом.
- Очнитесь! Я требую, я приказываю вам!
Алиса потеряла сознание, едва увидела его на пороге покоя. Он хлестал ее
по щекам, пытаясь хоть так привести в чувство; ее голова моталась из
стороны в сторону, мутные белки закатившихся глаз смотрели мертво и
пугающе, черно-вишневый рот был перекошен.
На пороге стояли Хальк и Сабина и смотрели. Благодарение Богу, они не
понимали, что происходит, - в отличие от него. Он же видел только одно:
как боль опьяняет Алису и становится ей необходимой.
- Отойдите! Оставьте ее, не трогайте!
Сабина вцепилась ему в плечо. Крик ее был пронзителен, но Рене покоробило
куда больше это внезапное и нелепое "вы", чем попытка остановить его. Она
кричала что-то, он не слышал и не стремился понять. Оттолкнул ее движением
локтя. Сабина с глухим стоном впечаталась в дверной косяк, и, закусив
губу, смотрела на него мутными от слез глазами: то ли сестру ей было жаль,
то ли больно, что он ее обидел.
- Вон отсюда! Все.
Никто не шевельнулся. Рене повернул голову, словно во сне увидел вставшую
за спиной у Халька Дани, и лицо ее - белое, с синими пятнами глаз, - и
вскинутые в немом изумлении брови Халька и дагу в его руке. Кажется, он
что-то говорил...
- Убирайтесь! Я сказал непонятно?! - Рене подхватил Алису на руки и успел