лся  вперед,  быстро  и  решительно  переставляя
костыли.
     - Кто это с тобой? - спросил Тед, поднимаясь  на  ноги  и  рассматривая
меня с интересом.
     - Это Алан Маршалл, - сказал Питер, -  мой  товарищ.  Иди  сюда,  Алан!
Разживемся у этих ребят какой-нибудь жратвой.
     - Здравствуй, Алан! - сказал Принц Прескотт, словно  гордясь  тем,  что
давно меня знает.
     Потом повернулся  к  остальным  собеседникам,  торопясь  объяснить  им,
почему я на костылях.
     - Это тот самый парнишка, у которого был детский паралич. Он чуть  было
не помер. Говорят, он никогда не сможет ходить.
     Питер сердито обернулся к нему.
     - Какого черта ты болтаешь? - резко спросил он. - Что тебя укусило?
     Принц  растерялся.  Остальные  удивленно  уставились  на  рассерженного
Питера.
     - Что я такого сказал? - спросил Принц, обращаясь к товарищам.
     Питер что-то пробурчал. Он взял мою кружку и налил мне чай.
     - Ничего особенного. Но больше этого не повторяй.
     - Так у тебя нога больная, да? - сказал Тед Уилсон, стараясь  разрядить
напряжение. - Бабки подкачали, да? - Он  улыбнулся  мне,  и  остальные  тоже
улыбнулись его словам.
     - Вот что, - внушительно сказал Питер; он выпрямился, держа мою  кружку
в руке. - Если храбростью этого  парнишки  подбить  башмаки,  им  износа  не
будет.
     Я почувствовал себя совсем одиноким среди этих людей, и даже слова Теда
Уилсона не могли рассеять этого чувства.  Замечание  Принца  показалось  мне
глупым, Я был уверен, что снова начну  ходить,  однако  гнев  Питера  придал
словам Принца значение, которого они не заслуживали, и в то же время  вызвал
во мне подозрение, что, по мнению этих  людей,  я  никогда  больше  не  буду
ходить. Мне захотелось очутиться дома, но тут я услышал, что сказал Питер  о
моей храбрости, и от восторга забыл обо всем услышанном раньше. Питер поднял
меня до уровня этих людей - больше того, он вызвал у них уважение ко мне.  А
в этом я нуждался больше всего.
     Я был так благодарен Питеру, что мне захотелось  как-то  выразить  свое
чувство. Я старался стоять к нему как можно ближе, а когда  резал  баранину,
которую он сварил накануне, дал ему лучший кусок.
     После обеда  лесорубы  стали  грузить  дроги  Питера,  а  я  отправился
побеседовать с Артуром, погонщиком волов, который готовился к отъезду.
     Его волы - их было в упряжке  шестнадцать  штук  -  стояли  спокойно  и
жевали жвачку, полузакрыв глаза, как будто все их  внимание  сосредоточилось
на работе челюстей.
     У каждого из них на шее лежало тяжелое дубовое ярмо, и его закрепленные
концы выступали над головой животного. Через кольца,  вделанные  в  середину
каждого ярма, была продета цепь, прикрепленная одним концом к дышлу.
     Два коренника были короткорогие животные  с  толстой,  сильной  шеей  и
могучим лбом. У остальных волов рога были длинные и острые. Ведущими шли два
вола хартфордширской породы, большие и мускулистые,  с  добрыми,  спокойными
глазами.
     Артур Робинс собирался тронуться в  путь.  Его  огромные  дроги  стояли
нагруженные бревнами.
     - Тут больше десяти тонн, - сказал он хвастливо.
     На нем был выцветший комбинезон из толстой бумажной  ткани  и  подбитые
гвоздями сапоги с железными  набойками.  Свою  замасленную  войлочную  шляпу
Артур украсил полоской зеленой кожи, продернутой сквозь надрезы в тулье.
     Он кликнул свою собаку, лежавшую под дрогами.
     - Погонщик, который позволяет собаке разгуливать под повозкой, не знает
своего дела. Волы этого не любят. Марш назад! - прикрикнул он на пса. -  Они
начинают лягаться, - объяснил он, подтягивая штаны и застегивая потуже пояс.
- Вот, кажется, все и готово.
     Он огляделся, проверил, не забыл ли чего-нибудь, и поднял с земли  свой
кнут с шестифутовым кнутовищем. Потом посмотрел, не стою  ли  я  у  него  на
дороге. Видимо, удовольствие, которое я ощущал, наблюдая за ним,  отражалось
на моем лице.
     Артур опустил кнут и спросил:
     - Ты любишь волов, да?
     Я ответил утвердительно и, видя, что ему это понравилось, спросил,  как
их зовут. Он, указывая кнутом поочередно на каждого вола, называл его кличку
и рассказывал, какой от него толк в работе.
     - Щеголь и Красный -  дышловые,  понял?  У  них  должна  быть  толстая,
крепкая шея. Эти двое могут одни сдвинуть нагруженные дроги.
     В упряжке был один  бык  -  Дымок,  и  Артур  сообщил  мне,  что  хочет
избавиться от него.
     - Если запрягать вола в паре с быком, вол быстро захиреет, - сказал  он
доверительным тоном. - Кто говорит, что у быка едкое дыхание, а  кто  -  что
запах такой, но вол в конце концов непременно издохнет.
     Он подошел поближе, встал поудобнее,  согнув  одну  ногу  в  колене,  и
хлопнул меня по груди.
     - На свете есть лютые погонщики  волов,  -  произнес  он  таким  тоном,
словно впуская меня в свой собственный, заветный мир.  -  Вот  почему  я  бы
предпочел быть лошадью, а не  волом.  -  Он  выпрямился  и  поднял  руку.  -
Впрочем, возчики тоже бывают злющие, -  Он  замолчал,  подумал  с  минуту  и
добавил яростно, словно выталкивая из себя слова: - И не обращай внимания на
то, что сказал Принц. У тебя шея и плечи - как у рабочего вола.  Никогда  не
видел парня, который ходил бы лучше тебя, - Он повернулся, щелкнул кнутом  и
крикнул: - Щеголь! Красный!
     Дышловые медленно, уверенно передвигаясь, встали в упряжку.
     - Рыжий! Джек! - Голос его эхом раскатился по холму.
     Повинуясь его зову, каждый вол проглотил  свою  жвачку,  и  можно  было
заметить, как комок пережеванной травы скользил  по  длинному  горлу.  В  их
движениях не было торопливости. Они становились в ярмо уверенно и спокойно -
было видно, что делают они это не из страха.
     Когда цепь натянулась и каждый стоял на своем месте, пригнув  голову  и
поджав зад, Артур быстро окинул взглядом двойную линию животных и крикнул:
     - Вперед, Щеголь! Вперед, Красный! Вперед, Рыжий!
     Шестнадцать волов двинулись, как один, все  сильнее  налегая  на  ярмо.
Секунду, невзирая на страшное напряжение,  упрямые  дроги  с  грузом  бревен
оставались неподвижными,  потом  с  жалобным  скрипом  сдвинулись  с  места,
покачиваясь, как пароход на море.
     Артур, за которым по пятам следовала собака, шагал  рядом  с  упряжкой,
перекинув кнут через плечо. Когда  дорога  пошла  под  уклон,  перед  крутым
спуском он поспешно направился к задку дрог и быстро повернул ручку тормоза.
Стальные  ободья  врезались  в  огромные  эвкалиптовые  блоки   тормоза,   и
громыхающие дроги издали резкий, болезненный стон. Этот  звук  пронесся  над
холмами, отдаваясь тоскливым эхом в долине, и вспугнул стаю  черных  какаду.
Они пролетели над моей головой, сильно хлопая крыльями, и их печальный  крик
слился с полным муки скрипом тормозов в грустную жалобу,  звучавшую  до  тех
пор, пока птицы не скрылись за лесистым гребнем холма, а дроги  не  достигли
долины.


ГЛАВА 27

     Тед Уилсон жил в полумиле от большой дороги. Питер  всегда  привозил  с
собой в лагерь ящик пива, и так уж повелось, что вечером после погрузки  все
собирались в доме Теда выпить, поболтать и попеть.
     Артур, погонщик волов, всегда в этот вечер устраивал  стоянку  с  таким
расчетом, чтобы можно было заглянуть к Теду. Пришли из своего лагеря  выпить
и поболтать и два лесоруба - братья Ферпосоны. Принц Прескотт и двое  других
рабочих были частыми гостями в доме Теда, в  этот  вечер  Прииц  захватил  с
собой гармошку и нарядился в мохнатый жилет.
     Из лагеря мы выехали на дрогах втроем - Тед, Питер  и  я.  Позвав  меня
садиться, Питер повернулся к Теду и троим лесорубам, которые стояли вместе с
ним, и, прикрыв рот ладонью, шепнул хрипло:
     - Теперь смотрите! Смотрите на  него!  Этот  парнишка  просто  чудо:  и
заикнуться не даст, чтобы ему подсобили. Это я и хотел вам сказать давеча.
     Затем, опустив руку, он обратился ко мне с нарочитой небрежностью:
     - Ну-ка, Алан. Полезай.
     Раньше  я  с  некоторым  опасением  поглядывал   на   громаду   бревен,
возвышавшуюся на дрогах, но слова Питера вдохнули в меня  новые  силы,  и  я
уверенно направился к повозке. Я вскарабкался на круп  Кэт,  как  делал  это
прежде, но теперь надо было лезть гораздо выше, и я знал, что  мне  придется
встать на лошадь, а уж потом уцепиться за что-нибудь и подтянуться на  руках
вверх. Ухватившись за верхушку столба, я с усилием встал "хорошей" ногой  на
круп Кэт; оттуда я уже без труда добрался до самого верха.
     - Ну, что  я  вам  говорил?  -  воскликнул  Питер,  с  довольным  лицом
наклоняясь к Теду.  -  Глядите!  -  Он  выпрямился  и  презрительно  щелкнул
пальцами. - Что ему костыли - чепуха!
     Дорога к дому Теда  была  узкой,  и  ветви  деревьев  сгибались  дугой,
цепляясь за плечи Питера и Теда, которые  сидели  впереди,  свесив  ноги.  Я
сидел сзади, и ветки, выпрямляясь, резко хлестали  меня  по  лицу.  Тогда  я
улегся на спину и стал наблюдать,  как  они,  со  свистом  рассекая  воздух,
пролетали надо мной.
     Я  наслаждался  тяжелым  покачиванием  дрог,  их  громким   размеренным
скрипом. Через некоторое время  лошади  остановились,  и  я  понял,  что  мы
приехали к Теду.
     Дом был построен из горбылей, а щели  между  ними  замазаны  глиной.  С
одной стороны торчала труба из коры, рядом с ней проходил желоб  -  согнутый
кусок коры, - по которому дождевая вода с крыши,  тоже  сделанной  из  коры,
стекала в железный бак внизу.
     Дом стоял, не защищенный ни забором, ни садом от наступающих  зарослей.
Над ним склонилось тонкое молодое деревцо; перед  парадной  дверью,  которой
никто никогда не пользовался, буйно разрослись папоротники.
     Около черного хода  стоял  чурбан,  служивший  подставкой  для  старого
эмалированного таза. Чурбан был весь  в  мыльных  потеках,  и  земля  вокруг
превратилась в сероватую грязь.
     Четыре шкуры опоссума, растянутые мехом вниз на  задней  стене  дома  и
прибитые гвоздями, поблескивали и предвечерних солнечных  лучах.  На  нижней
ветке, росшей вблизи акации, висел, слегка раскачиваясь, шкаф для мяса.
     У  двери  в  дом  лежал  ствол  древовидного   папоротника,   служивший
ступенькой, а рядом на двух колышках был прибит  кусок  железного  обода,  о
который входившим полагалось счищать грязь с башмаков.
     Позади дома,  под  навесом  из  коры,  державшимся  на  четырех  тонких
столбах, стояла двуколка, и упряжь, свисая, лежала на крыле.
     Питер остановил лошадей подле навеса, и я слез с дрог.  Двое  ребятишек
стояли и внимательно смотрели, как я спускался и ставил костыли под мышки.
     Один  из  них,  мальчуган  лет  трех,  был  совершенно  голый.   Питер,
свертывавший вожжи, прежде чем  забросить  их  на  спину  Кэт,  с  интересом
посмотрел на него и весело улыбнулся.
     - Ну и ну! - воскликнул он. Потом протянул грубую,  мозолистую  руку  и
стал поглаживать парнишку по спине. - Какой гладенький малыш!
     Мальчик, уставившись  в  землю,  с  серьезным  видом  сосал  палец.  Он
подчинился ласке Питера спокойно, но с некоторой опаской.
     - Вот так гладенький малыш! - В голосе Питера звучало почти  удивление;
пальцы его продолжали ласкать плечи ребенка.
     Другому мальчонке было лет пять. На нем были длинные бумажные чулки, но
подвязки порвались, и чулки свисали  на  ботинки,  как  кандалы.  Веревочные
подтяжки поддерживали заплатанные штаны, а у рубашки без единой пуговицы был
только один рукав. Волосы его, наверно, никогда не причесывали. Они  торчали
дыбом, как шерсть у испуганной собаки.
     Тед, распрягавший  лошадей,  обошел  вокруг  головных  и,  увидя  сына,
остановился, окинул его критическим взглядом и крикнул:
     - Ну-ка, подтяни носки! Подтяни носки! Питер подумает, что  ты  у  меня
птица какой-то новой породы!
     Мальчуган наклонился и подтянул чулки, а Тед не спускал с него глаз.
     - Теперь отведи Алана в дом, а мы кончим  распрягать.  Скажи  маме,  мы
сейчас придем.
     Женщина, повернувшаяся от очага, когда я вошел, посмотрела  на  меня  с
таким выражением, как будто она вот-вот завиляет хвостом. Лицо  у  нее  было
полное, располагающее к себе; она подошла ко мне торопливо, вытирая  мягкие,
влажные руки о черный запачканный мукой передник.
     - Ах ты, бедный мальчик! - воскликнула она. - Ты калека из Тураллы, да?
Ты, наверно, хочешь посидеть?
     Она  обвела  глазами  комнату,  прижав  пальцы  к  полным  губам,  чуть
нахмурившись, как бы в нерешительности.
     - Вот на этот стул. Садись сюда. Я сейчас подложу -  подушку  под  твою
бедную спинку!
     Желая помочь мне сесть, она подхватила меня под локоть  и  подняла  мою
руку так высоко, что я с трудом удержал костыль под мышкой.
     Я споткнулся, она с тревожным восклицанием схватила обеими  руками  мою
руку и взглянула в сторону стула, как бы измеряя  расстояние  между  мною  и
этим спасительным прибежищем.
     Я с трудом добрался до стула, опираясь всей тяжестью на второй костыль,
движение которого она не  затрудняла,  -  другую  мою  руку  она  продолжала
держать высоко в воздухе. Я  опустился  на  стул  смущенный,  чувствуя  себя
крайне неловко и всей душой желая очутиться снова на воздухе  среди  мужчин,
которые не обращали внимания на мои костыли.
     Миссис Уилсон отодвинулась немного и взирала на меня с удовлетворением,
- так женщина смотрит на курицу, которую она только что ощипала.
     - Ну вот, - весело сказала она, - теперь тебе лучше?
     Я пробормотал "да", ощущая  облегчение  от  того,  что  освободился  из
тисков ее руки, и посмотрел на дверь, через которую вскоре должны были войти
Питер и Тед.
     Миссис Уилсон начала расспрашивать меня о моей "страшной  болезни".  Ей
не терпелось знать, болит ли у меня нога, ноет ли спина и натирает  ли  меня
мать жиром ящерицы.
     - Он так все пропитывает, что даже проходит сквозь  стекло  бутылки,  -
внушительно сообщила она.
     Она решила, что во мне слишком много кислоты и  что  мне  следовало  бы
всегда носить в кармане картофелину - это хорошее средство.
     - Картофелина, засыхая, вытягивает из  человека  кислоту,  -  объяснила
она.
     Она заговорила о том, что я могу расхвораться здесь в зарослях, но  что
мне нечего беспокоиться, - ведь  у  Теда  есть  двуколка.  Потом  она  взяла
кастрюлю с вареной бараниной, стоявшую на  двух  железных  перекладинах  над
огнем, поднесла к носу и пожаловалась на то, как трудно в зарослях сохранить
мясо свежим.
     Она мне начала нравиться, когда забыла о том, что я хожу на костылях, и
заговорила о собственных болезнях. Разговаривая, она все время хлопотала  на
кухне: выложила дымящуюся  баранину  на  большое  блюдо  на  столе,  достала
горячий картофель из другой кастрюли и принялась мять его. Затем,  с  трудом
выпрямившись, словно это причинило ей боль, она сообщила мне с  таинственным
видом, как бы делясь со мной секретом, что не доживет до старости.
     Я заинтересовался и спросил - почему; на это она ответила, что  все  ее
органы переместились.
     - У меня уже никогда больше не будет детей, - сказала  она  и  добавила
после минутного молчания: - И слава богу!
     Она вздохнула и отсутствующим  взглядом  посмотрела  на  мальчугана  со
спущенными чулками, который внимательно прислушивался к нашему разговору,
     - Сбегай принеси штаны и рубашку Джорджи, - неожиданно обратилась она к
нему. - Они уже высохли. Я не хочу, чтобы он умер от простуды.
     Мальчик - его звали Фрэнк -  в  одну  минуту  принес  одежду,  висевшую
где-то на ветке за домом, и миссис Уилсон одела  Джорджи,  который  серьезно
поглядывал на меня все время, пока длилась эта процедура.
     Наконец  мать   одернула   на   малыше   рубашку   и   отпустила   его,
строго-настрого наказав:
     - Смотри, скажи мне, когда тебе захочется куда-нибудь.  Я  тебе  задам,
если не будешь проситься!
     Джорджи продолжал смотреть на меня.
     Когда Тед с Питером вошли в дом, Тед шлепнул миссис Уилсон по  спине  с
такой силой, что меня охватило беспокойство за ее здоровье.
     -  Как  поживаешь,  старуха?  -  весело  крикнул  он   и,   разглядывая
готовящийся ужин, сказал Питеру: - Это  отличный  кусок  баранины.  Я  купил
четыре  овцы  у  Картера  по  полкроны  за  штуку.  Хорошие,   откормленные,
попробуешь - сам увидишь.


ГЛАВА 28

     Когда со стола  все  было  убрано  и  керосиновая  лампа,  висевшая  на
цепочке, прикрепленной к потолку, зажжена, Питер внес ящик с пивом и  уселся
вместе с Тедом подсчитать на бумаге, сколько придется  с  каждого  гостя  за
"выпивку".
     - Разопьем бутылочку, пока подойдут остальные, - предложил Тед,  когда,
к удовлетворению Питера, сумма была установлена.
     Миссис Уилсон укладывала мальчуганов спать  в  другой  комнате,  откуда
доносился плач младенца. Потом все стихло, и она  вышла  к  нам,  застегивая
блузку. За это время пришли двое лесорубов и сели  на  скамью  к  столу.  По
тому, как они поздоровались с миссис Уилсон, видно было, что она  пользуется
их расположением.
     - Эх, и попотели же мы сегодня в лесу, миссис, - сказал  один  из  них,
вытянув на столе большие руки, как будто ему было не под силу держать их  на
весу.
     - Как идут дела? - спросил Тед.
     - Неплохо. У нас сейчас такие толстые деревья пошли, что мы  пилим,  их
на четыре части. Это всего выгоднее в зарослях.
     Мне захотелось узнать, почему это всего выгоднее, но только  я  решился
спросить об этом, как появился Артур Робннс,  а  за  ним  -  остальные  трое
лесорубов, и Тед стал разливать пиво в кружки, расставленные на столе.
     Каждый гость принес свою кружку, и, хотя они были разной величины,  Тед
наливал, в них одинаковую порцию.
     После нескольких  кружек  Принц  Прескотт  начал  наигрывать  на  своей
гармонике. Он раскачивался, манерно поводил плечами, по  временам  откидывал
голову и поднимал руки над головой так, что  гармоника  на  секунду  как  бы
взвивалась в танце вверх, прежде чем  вновь  принять  нормальное  положение.
Порой он при этом напевал какой-то куплет, словно пробуя голос под  рыдающий
аккомпанемент гармоники.
     - Еще не разошелся, - заметил мне вполголоса Артур Робине.
     Артур сел рядом со мной на ящик  неподалеку  от  печки.  Мягкая  улыбка
предвкушения чего-то приятного не покидала его лица. Он любил песни, как  он
выразился, "хватающие за сердце", и все время просил  Принца  спеть  "Буйный
парень из колоний".
     - Что это нашло на него сегодня? - воскликнул он с раздражением,  когда
Принц, поглощенный "Валеттой", не обратил внимания на его просьбу.
     - Спой нам "Буйный парень из колоний", -  снова  потребовал  Тед.  -  К
черту ерунду, что ты играешь! Мелодия гармоники с присвистом оборвалась.
     - Ладно, - сказал Принц. - Начали.
     Когда он запел, Артур наклонился вперед, губы его  беззвучно  повторяли
слова песни, глаза засветились от удовольствия:

           Буйный парень из колоний - есть второй такой едва ли!
           Он родился в Каслмене, Джек Дулан мальчишку звали.
           Как им мать его  гордилась! Как отец его любил!
           Буйный парень из колоний им всего дороже был!

     Это была любимая песня моего отца. Когда у нас дома  бывали  гости,  он
всегда, после того как немножко выпьет,  становился  на  скамью  и  пел  эту
песню. Дойдя до припева, он громким голосом обращался к присутствующим:
     - Это надо петь стоя. Встаньте, друзья!
     Поэтому, когда Принц запел припев, я взял костыли, стоявшие  тут  же  у
стены, встал и быстро и настойчиво сказал Артуру:
     - Встаньте!
     - Ей-богу, встану, малыш! - ответил  он,  поднялся  на  ноги,  с  шумом
поставил оловянную кружку на стол,  задрал  вверх  бородатое  лицо  и  начал
подпевать громовым голосом, который мог  бы  принадлежать  великану.  Я  пел
вместе с ним высоким дискантом, а  Питер,  Тед  и  лесорубы  тоже  встали  и
подхватили припев.
     Таким  образом,  стояли  все;  мужчины,  по  примеру  Артура,  с  шумом
постави