боя.  Фредди  с  ней  не
соглашался.
     - Лучше всего он будет драться, когда заревет, а пока он  реветь  и  не
думает, - сказал мне Фредди.
     Собираясь сесть напротив меня, Стив снял свою  куртку,  закатал  рукава
рубашки н поплевал на руки. Это произвело впечатление на всех, кроме  Мэгги,
которая нашла, что он "фасонит".
     Я не снял своей курточки: на рубашке моей  было  немало  дыр,  и  я  не
хотел, чтобы  их  видела  Мэгги  Муллигэн.  Но  я  тоже  поплевал  на  руки,
показывая, что и мне знакомы правила, затем сел, скрестив под собой ноги, на
манер чернокожего, и взмахнул своей палкой, разрезая воздух, точь-в-точь как
мистер Тэкер тростью.
     Перестав  плевать  на  руки,  Стив  уселся  напротив   меня,   но   вне
досягаемости моей палки, и его заставили придвинуться поближе. Я примерился,
могу ли дотянуться до его головы, и, без  труда  дотянувшись,  объявил,  что
готов к бою. Стив тоже сказал, что он готов, и Фредди преподал нам последние
наставления.
     - Помните, - говорил он, - обо всем, что произойдет, - ни слова Тэкеру.
     Все обещали ничего не говорить Тэкеру, и Фредди дал команду:
     - Начинай!
     И в ту же секунду Стив ударил меня палкой по голове. Удар  пришелся  по
волосам, затем палка скользнула  по  щеке  и  содрала  кожу.  Это  было  так
неожиданно, что Стив успел ударить меня еще  раз  по  плечу,  прежде  чем  я
сообразил, что бой уже начался. И тогда в  слепой  ярости  я  стал  наносить
удары, которыми, по словам Мэгги, можно было бы свалить быка.
     Стараясь увернуться от них, Стив откинулся на спину,  но  я  наклонился
вперед и продолжал колотить его, пока он пытался откатиться  в  сторону.  Из
носа  у  него  пошла  кровь,  и  он  так  заорал,  что   я   остановился   в
нерешительности, но Фредди Хоук крикнул:
     - Кончай с ним!
     И я начал снова наносить удары, приговаривая после каждого:  "Хватит  с
тебя? Хватит с тебя?" - пока наконец сквозь рев Стива до меня  не  донеслось
его "хватит!".
     Джо Кармайкл подошел ко мне с костылями, и Фредди помог мне  подняться:
я дрожал, как молодая лошадь,
     Все лицо у меня было изодрано, так что к нему было больно прикоснуться,
а на голове вспухала шишка.
     - Я побил его, правда? - сказал я.
     - Ты его здорово отделал, - ответила Мэгги и, наклонившись  ко  мне,  с
беспокойством спросила: - А как твоя "плохая" нога?

     Отец с матерью ждали меня у калитки. Отец, делая  вид,  что  чинит  ее,
выждал, пока ребята пройдут,  затем  быстро  подошел  ко  мне  и,  сдерживая
волнение, спросил:
     - Ну, как дела?
     - Я побил его, - сказал я, и мне почему-то захотелось плакать.
     - Молодец! - похвалил меня отец и с тревогой посмотрел на мое  лицо.  -
Здорово он тебя  изуродовал.  Вид  у  тебя  такой,  словно  ты  побывал  под
молотилкой. Как ты себя чувствуешь?
     - Хорошо.
     Он протянул мне руку.
     - Пожми ее, - сказал он. - У тебя  сердце  быка.  Пожав  мне  руку,  он
сказал:
     - Твоя мать тоже хочет пожать ее.
     Но мама просто крепко обняла меня.
     На другой день мистер Тэкер взглянул на мое лицо, вызвал меня к доске и
избил тростью; затем он избил Стива.
     Я помнил слова отца о том, что у меня сердце быка, и не заплакал.


ГЛАВА 17

     Джо  Кармайкл  жил  неподалеку  от  нас.  После  школы  мы   почти   не
расставались. По субботам  всегда  охотились  вместе,  в  будни  по  вечерам
ставили капканы и каждое утро  чуть  свет  ходили  проверять  их.  Мы  знали
названия всех птиц, обитавших в наших зарослях, знали их повадки, знали, где
находятся их гнезда,  и  каждый  из  нас  обладал  коллекцией  яиц,  которая
хранилась в картонной коробке, наполовину засыпанной отрубями.
     У Джо было свежее, румяное лицо, и его застенчивая улыбка располагала к
нему взрослых. Здороваясь с женщинами, Джо снимал шапку и всегда  готов  был
услужить любому человеку. Он никогда ни с  кем  не  бранился,  но,  высказав
суждение, упрямо держался его, хотя и не отстаивал.
     Отец Джо служил у миссис Карузерс, выполняя  разные  работы  в  имении;
каждое утро на заре он проезжал мимо наших ворот на лошадке, по кличке Тони,
и каждый вечер с наступлением темноты возвращался верхом домой. У него  были
рыжеватые усы. Отец говорил, что это самый честный человек в округе.  Миссис
Карузерс платила ему двадцать пять шиллингов в неделю, но пять удерживала  в
счет арендной платы. Кармайкл снимал у нее домик с участком земли в один акр
и держал корову.
     Миссис Кармайкл была маленькой худенькой женщиной с гладко причесанными
волосами, которые, как два плотных крыла,  расходились  над  ушами  и  затем
соединялись в пучок на затылке. Она стирала белье  в  ушатах,  сделанных  из
половинок бочек, и всегда напевала во время стирки одну  и  ту  же  мелодию,
простую и нежную, как спокойная радость. В летние вечера, когда я выходил из
рощи, направляясь к дому  Джо,  эта  мелодия  летела  мне  навстречу,  точно
приветствуя меня, и я всегда останавливался послушать.
     Когда мы собирали грибы,  миссис  Кармайкл  делала  из  них  соус.  Она
раскладывала грибы ровными рядами на подносе, посыпала  их  солью,  и  через
некоторое время на шляпках грибов собирались розовые  капельки  сока  -  так
рождался соус.
     Она держала кур, уток, гусей и  поросенка.  Когда  поросенок  вырастал,
мистер Кармайкл забивал его, опускал в лохань с горячей  водой,  соскабливал
щетину, солил и потом вешал в маленьком шалаше из мешковины. На полу  шалаша
он разжигал костер из зеленых веток, и изо всех щелей  начинал  валить  дым.
После этого поросенок превращался в ветчину, и мистер Кармайкл всегда угощал
моего отца, который уверял, что никогда в жизни не  пробовал  такой  вкусной
ветчины.
     Когда я приходил, миссис Кармайкл неизменно улыбалась мне и говорила:
     - А, это снова ты? - И добавляла: - Обожди минутку, сейчас я дам вам  с
Джо по куску хлеба с повидлом.
     Она, казалось, никогда не замечала моих костылей. За  все  годы  нашего
знакомства она ни разу не упомянула о них. Она никогда  не  смотрела  ни  на
них, ни на мои ноги, ни на спину. Она всегда смотрела на мое лицо.
     Она говорила со мной так, словно не знала, что я не  ногу  бегать,  как
другие ребята.
     "Сбегай, приведи  Джо",  -  обращалась  она  ко  мне;  или:  "С  вашими
кроликами и разными затеями вы с Джо избегаетесь до того, что от вас  только
кожа да кости останутся. Сейчас же садитесь, поешьте чего-нибудь".
     Я часто мечтал о том, чтобы у  них  случился  пожар:  тогда  я  мог  бы
кинуться в пылающий дом и спасти ей жизнь.
     У Джо был братишка Энди - такой маленький, что он еще не ходил в школу,
и Джо должен  был  приглядывать  за  ним.  Мы  с  Джо  считали  это  тяжелой
обязанностью.
     Белоголовый Энди умел  бегать,  как  кенгуровая  крыса,  Джо  только  и
занимался тем, что ловил его. Энди был увертлив, как заяц. Он очень гордился
своим; проворством и иногда  нарочно  швырял  в  Джо  коровий  навоз,  чтобы
заставить старшего брата  погоняться  за  ним.  Джо  бегал  плохо,  но,  раз
погнавшись за кем-нибудь, он бежал не останавливаясь, как собака, идущая  по
следу. Но когда, измотав Энди, Джо готовился схватить  его,  малыш  испускал
такой отчаянный вопль, что мать стремглав прибегала из прачечной.
     - Что ты там еще затеял? - восклицала она. - Оставь малыша в покое.  Он
тебя не трогает.
     Услышав голос матери, Джо вздрагивал, как испуганная  лошадь,  а  Энди,
ухмыляясь, убегал и откуда-нибудь из-за дерева начинал дразнить Джо.
     Однако, когда Джо хотелось надрать Энди уши, он ухитрялся ловить  брата
далеко от дома. Правда, рев Энди слышен был за полмили,  и  Джо  приходилось
уводить его в сторону от дома, пока малыш не успокаивался.
     - С этим Энди только возня и хлопоты, - часто говаривал Джо.
     Но если кто-нибудь осмеливался сказать  хоть  слово  против  Энди,  Джо
начинал хорохориться и приплясывать, как призовой петух.
     У Джо были две собаки - Дамми и  Ровер.  Дамми  -  чистокровная  желтая
борзая - была труслива и всегда визжала, если  ей  нажимали  на  спину.  Джо
объяснял это тем, что когда-то Дамми попала под колеса  брички  и  никак  не
может это забыть.
     - Если бы Дамми не попала под колесо, - уверял  Джо,  -  ей  ничего  не
стоило бы выиграть кубок Ватерлоо.
     Впрочем, в зарослях  Дамми  бегала  великолепно,  и  мы  с  Джо  любили
похвастать ею, когда в школе заходил разговор о собаках.
     Ровер был дворняжкой. Виляя хвостом, он открывал белые  зубы,  когда  с
ним разговаривали,  валился  на  спину  и,  весь  извиваясь,  изъявлял  свою
преданность. Мы были высокого мнения о Ровере.
     Я никогда не брал с собой на охоту  Мэг,  но  у  меня  была  кенгуровая
собака, по имени Спот.  Спот  не  так  быстро,  как  Дамми,  но  лучше  умел
пробираться сквозь кустарник, и ноги у него были крепче. Как-то, когда  Спот
был еще щенком, старый самец кенгуру потрепал его, и с тех пор  Спот  всегда
боялся кенгуру. Но он прекрасно охотился на кроликов.
     С тремя собаками, которые трусили впереди, обнюхивая траву,  деревья  и
кусты, мы с Джо каждую субботу после полудня отправлялись на поиски кроликов
и зайцев. Шкурки мы продавали  бородатому  скупщику,  обычно  раз  в  неделю
подъезжавшему на своем фургоне к дому Джо. Вырученные деньги мы складывали в
консервную банку. Мы копили их на покупку "Книги  о  птицах"  Лича,  которая
казалась нам самой замечательной книгой на свете.
     - Библия, наверно, лучше, - как-то заколебался Джо.
     Временами он бывал настроен религиозно.
     За мелким кустарником вокруг болот шла полоса леса, а за ним начинались
луга, выгоны для скота фермеров, где всегда можно было поднять зайца.
     Во время этих охотничьих экспедиций Джо приноравливал свой шаг к моему.
Когда зуйки с предостерегающими криками поднимались из высоких трав, Джо  не
бросался вперед на поиски их гнезд; он продолжал  идти  рядом  со  мной.  Он
никогда не лишал меня радости сделать открытие. Если Джо раньше меня замечал
сжавшегося в комочек зайца,  притаившегося  в  своем  убежище,  он  старался
привлечь  мое  внимание  беззвучным  движением  губ,   отчаянными   жестами,
заменявшими настойчивые призывы поторопиться. И я спешил  к  нему  на  своих
костылях, поднимая и опуская их с преувеличенной осторожностью,  так,  чтобы
продвигаться совершенно бесшумно.  Потом  мы  вдвоем  наблюдали  за  зайдем,
который сидел скорчившись, пригнав уши к спине,  вперив  в  нас  выпученные,
испуганные глаза. Услышав приближавшихся собак, заяц  еще  плотнее  прижимал
уши к сгорбленной спине и  только  наш  крик  заставлял  его  одним  прыжком
выскочить из  своего  убежища  и  молнией  броситься  к  видневшемуся  вдали
пригорку, покрытому высокой травой.
     - Мы  здесь  обязательно  найдем  зайца,  -  сказал  я,  когда  однажды
солнечным утром мы с Джо, захватив еду, пробирались через пушистую траву. За
нами по пятам шел Энди. - Их тут сотни, это сразу видно. Покличь Дамми. А ты
отойди назад, Энди.
     - Я хочу с вами! - строптиво заявил Энди.
     - Не трогай его, пока у нас дело не пойдет на лад, -  предупредил  меня
Джо. - Если он начнет реветь, то распугает всех зайцев на много миль вокруг.
     Энди слушал с явным удовольствием.
     - Нигде не останется ни одного зайца, - подтверждал он, кивая головой.
     Бросив на Энди оценивающий взгляд, я решил не настаивать.
     - Ладно, - сказал я, - пойдем со мной, Энди. Я иду на  пригорок,  чтобы
они не могли улизнуть через дыру в изгороди  Бэкера.  Джо  их  поднимет.  Не
пускай собак, Джо, пока я не крикну: "Готово!"
     - Сюда, назад! - заорал Джо на Ровера. Ровер  подполз  к  ногам  Джо  и
перевернулся на спину, моля о прощении.
     - Вставай! - резко прикрикнул Джо.
     - Пошли, Энди! - скомандовал я малышу.
     - Да, иди с Аланом, Энди, - сказал Джо. Он был рад избавиться от брата.
     Когда мы подошли к изгороди  из  колючей  проволоки,  тянувшейся  вдоль
пригорка,  я  заставил  Энди  сесть  рядом  с  маленькой  круглой  дырой   в
проволочной сетке. По краям дыры к шипам прилипли коричневые волоски.
     - Сиди тут, Энди, - сказал я, - и зайцы не смогут проскочить.
     - Они могут напасть на меня! - У Энди были свои  сомнения  относительно
мудрости этого плана.
     - Не болтай глупостей! - Энди раздражал меня. - Подымай зайцев, Джо!  -
крикнул я, отойдя немного назад. - Я заткнул дыру твоим братцем.
     - А ну, возьмите их! - приказал Джо собакам.
     Ровер, который всегда первым  находил  зайца  или  кролика,  неожиданно
стряхнул с себя личину смирения  и,  полный  воинственного  задора,  ринулся
вперед. Он бросился в густую траву, по пятам за ним следовали Дамми и  Спот,
то и дело подпрыгивавшие выше самых высоких стеблей. Собаки бежали,  вытянув
шеи, все время  поворачивая  головы  в  разные  стороны,  обнюхивая  тропки,
стараясь заметить мелькнувший мех вспугнутого зайца.
     Вдруг Ровер залаял и метнулся к кусту, из которого  грациозным  прыжком
выскочил заяц. Это был уже не жалкий, трусливо съежившийся в  траве  зверек.
Теперь уши зайца стояли торчком, он бежал уверенно. Сделав три прыжка, чтобы
размяться, он, стелясь по земле, помчался к дыре в изгороди на пригорке,
     Дамми, чувствуя морду Спота у самого бедра, бросилась молча за  зайцем,
выгнувшись наподобие лука. Тело собаки сгибалось и выпрямлялось  при  каждом
прыжке;  голова,  не  участвовавшая  в  этих  движениях,  была  со  страшной
целеустремленностью вытянута вперед. Первые несколько ярдов Дамми  двигалась
судорожными скачками с огромным усилием, потом она развила  свою  нормальную
скорость и побежала легко и ритмично.
     Сзади нее, совсем близко, бежал Спот, дальше  с  лаем  и  визгом  несся
длинношерстный взлохмаченный Ровер, Стараясь не потерять  из  виду  головных
собак, он продирался сквозь густую траву так, словно она нарочно мешала ему.
     Заяц, уверенный в спасении,  еще  не  напрягал  всех  сил  и  бежал  по
тропинке,  высоко  подняв  голову  с  торчащими  вверх  длинными  ушами.  Он
по-прежнему иногда подпрыгивал для разведки, но  около  дыры  увидел  нас  с
Энди, услышал наш крик,  в  испуге  быстро  свернул  и  сразу  опустил  уши,
стараясь стать незаметнее, укрыться в траве. Дамми, следовавшую по пятам  за
зайцем, на повороте отбросило в сторону, и целый дождь гравия  обрушился  на
матросскую курточку Энди и его руку, которой он заслонил лицо.
     Спот, отставший было от  Дамми,  вырвался  вперед,  чтобы  покончить  с
зайцем,  но  тот  увернулся,  бросился  назад  и  проскользнул  между  двумя
собаками. Даммп, оправившись от неудачного маневра,  помчалась  вдогонку  и,
настигнув зайца, уже раскрыла пасть,  чтобы  схватить  его.  Но  заяц  снова
увернулся и, теперь уже перепуганный насмерть, бросился напрямик через  луг:
обе собаки мчались за ним.
     - Держи! Лови его! - кричал я, прыжками передвигаясь по траве.
     Джо бежал наперерез, испуская отчаянный крик:
     - Дай ему, песик! Дай ему!
     В центре выгона Дамми снова едва не поймала зайца, потом  Спот,  срезав
угол, помчался прямо на него,  но  заяц  увернулся,  а  Спота,  бежавшего  с
огромной скоростью, отбросило в сторону. Заяц, спасаясь, бросился через  луг
к кустарнику; Дамми летела за ним, с каждым скачком нагоняя его.
     Спот наперерез помчался к кустарникам, и, пока Дамми огибала их,  Спот,
не уменьшая скорости, вслед за зайцем  углубился  в  заросли  папоротника  и
кустов.
     - Он там потеряет зайца, - тяжело дыша, прошептал Джо, подбегая ко мне.
     Мы молча вглядывались заросли; вдруг из  глубины  их  раздался  громкий
визг и сразу стих.
     - Спот напоролся! - в страхе воскликнул я, глядя на Джо и надеясь,  что
он найдет какое-нибудь другое объяснение.
     - Похоже на то, - проронил Джо.
     - Он убьется насмерть, - прошептал Энди плаксиво.
     - Ты-то помолчи! - огрызнулся Джо.
     Мы долго искали в кустах, пока наконец не нашли Спота. Он  лежал  среди
папоротников, залитый кровью; сук, на  который  он  напоролся,  тоже  был  в
крови: острый, как кинжал, он был весь скрыт папоротником.
     Мы прикрыли Спота ветками кустарника так,  чтобы  его  совсем  не  было
видно, потом пошли домой, и я не плакал до тех пор, пока  не  нашел  отца  в
сарае с конской сбруей и не рассказал ему все.
     - Это тяжело, - сказал отец. - Я понимаю. Но Спот  не  узнал,  что  его
убило.
     - Ему было больно? - спросил я со слезами.
     - Нет, - уверенно ответил отец. - Спот ничего не почувствовал.  Где  бы
он сейчас ни был, ему все еще кажется, что  он  бежит.  -  Отец  в  раздумье
посмотрел на меня и добавил: - Спот огорчился бы,  если  бы  узнал,  как  ты
расстроен тем, что он спит в зарослях среди папоротников.
     Когда отец произнес эти слова, я перестал плакать.
     - Это просто потому, что мне будет не хватать его, - объяснил я.
     - Я знаю, - ласково сказал отец.


ГЛАВА 18

     Каждый день после школы Джо выгонял уток и гусей своей матери  на  пруд
за четверть мили от дома и каждый вечер пригонял их обратно.  Они  двигались
неровной белой шеренгой впереди Джо,  оживленные,  нетерпеливые,  предвкушая
предстоящее удовольствие. Миновав последние деревья, они прибавляли  шагу  и
начинали крякать, а Джо усаживался на траву.
     Я почти всегда сопровождал его. Мы сидели рядом, с интересом  наблюдая,
как утки, опустив грудку, уходили в воду,  потом  скользили  по  поверхности
пруда, а мелкие волны слегка ударяли и покачивали их.  Доплыв  до  середины,
они потягивались, хлопали крыльями,  затем  вновь  усаживались  на  воду,  с
удовлетворением двигая хвостом и всем телом, прежде чем пуститься на  поиски
улиток и личинок, населявших пруд.
     Джо полагал, что в пруду можно найти все, что угодно,  но  я  этого  не
думал.
     - Никогда нельзя сказать наверное, что там есть!  -  задумчиво  говорил
Джо.
     В ветреные  дни  мы  сажали  целые  команды  муравьев  в  банки  из-под
консервов и отправляли их в дальнее плавание  через  пруд,  иногда  мы  сами
пускались вброд вдоль берега, разыскивая тритонов, этих странных, похожих на
креветки существ с двигающимися жабрами.
     Джо знал о тритонах много интересного.
     - Они очень нежные, - говорил он. - Сразу умирают, если посадить  их  в
бутылку.
     Меня интересовало, куда же они деваются, когда пруд высыхает.
     - А бог их знает! - говорил Джо.
     Пока утки наслаждались, мы бродили по зарослям, разыскивая птиц, а если
дело было весной, лазили на деревья за яйцами.
     Я любил взбираться на деревья. Все, в чем я видел  вызов  своим  силам,
возбуждало меня, и я пытался совершать то, что Джо, которому  не  надо  было
доказывать свою физическую выносливость, вовсе не был расположен делать.
     Лазая по деревьям, я пользовался только руками - ноги  мои  были  почти
бесполезны. Когда я подтягивался с ветки на ветку, "плохая" нога  беспомощно
болталась, а на "хорошую" можно было только опираться, пока руки  схватывали
верхнюю ветку.
     Я боялся высоты, но преодолевал страх, избегая смотреть  вниз,  если  в
этом не было прямой необходимости.
     Я не мог, как другие мальчишки, по-обезьяньи карабкаться по стволу,  но
умел на одних руках подниматься по веревке. Если нижние  ветви  дерева  были
слишком высоки для меня, Джо перебрасывал веревку через одну  из  них,  и  я
подтягивался на руках до первого сука.
     Если я взбирался на дерево в ту пору, когда  сороки  откладывали  яйца,
Джо  обычно  стоял  под  деревом  и  предостерегающе  кричал,  когда   птицы
готовились напасть на меня. Я  карабкался  по  качающейся  на  ветру  ветви,
прижимая к  ней  лицо,  и  медленно  подползал  через  развилины  по  буграм
отставшей коры к темному круглому пятну, выделяющемуся на  фоне  неба  среди
листвы. Услышав крик Джо: "Берегись, вот она!" - я останавливался и, держась
одной рукой, начинал отчаянно размахивать другой над своей  головой,  ожидая
шума крыльев, резкого щелканья клюва