тропу, но на горе Туралла были лишь узкие
тропки, заросшие высоким папоротником. Один костыль я  ставил  на  тропу,  а
ноги и другой костыль пробивали себе путь между растениями.
     Я никогда не принимал в расчет свои ноги; проход для них был не  нужен.
Я опирался всей тяжестью на "хорошую" ногу лишь на мгновение перед тем,  как
обе ноги вновь летели вперед, но сама почва, на которую я ставил костыли,  и
разные препятствия имели большое  значение.  Я  падал  потому,  что  костыль
соскальзывал,  попадая  концом  на  камень,  или  запутывался  в   траве   и
папоротниках, но, если мои ноги за что-нибудь цеплялись, я не падал.
     Когда Джо впервые стал ходить вместе со мной, он не понимал,  почему  я
тащу ноги по папоротникам, а не по открытой тропке рядом. Ему казалось,  что
ставить на эту тропку один костыль бессмысленно. Он  считал,  что  я  должен
заботиться о ногах, и часто недоумевал:
     - Почему ты не идешь по тропинке, там, где  легче?  После  того  как  я
объяснил ему, он произнес только:
     - Вот как! - и больше никогда не говорил об этом.
     Мои стратегические маневры, имевшие целью  помешать  Бронсону  и  Стиву
подняться на гору  без  передышки,  увенчались  успехом,  и  до  вершины  мы
добрались все вместе. Там дул сильный ветер, не встречавший  на  своем  пути
никаких препятствий, и мы с  удовольствием  подставили  ему  грудь,  оглашая
воздух громкими криками, которые эхом отдавались в кратере,  лежавшем  перед
нами, словно глубокая чаша.
     Мы столкнули вниз большой камень и с замиранием сердца  стали  следить,
как он летит по крутому склону. Мне страшно  хотелось  последовать  за  ним,
увидеть самому, что скрывается среди папоротников и  деревьев,  растущих  на
самом дне.
     - Говорят, что там внизу есть большая дыра, чуть-чуть прикрытая землей,
- сказал я. - И если встать на это место, сразу провалишься в кипящую  грязь
и во всякую всячину.
     - Он же потухший, - сказал Стив с присущим ему чувством противоречия.
     - Ну и что! - воинственно возразил Джо. - И все-таки, может  быть,  дно
мягкое и вот-вот провалится. Никто не знает, что там внизу,  -  закончил  он
сурово.
     - Наверняка внизу когда-то  жили  дикари,  -  сказал  Бронсон.  -  Если
спуститься туда, можно увидеть их стоянки. Мистер Тэкер раз нашел  здесь  их
топор.
     - Подумаешь, - заметил Джо. - Я знаю парня, у которого полдюжины  таких
топоров.
     - Попробую спуститься туда, - заявил Стив.
     - Пошли, - подхватил Бронсон. - Это здорово. Я тоже пойду. Пойдем, Джо!
Джо посмотрел на меня.
     - Я подожду вас, - сказал я.
     Склоны кратера были усеяны шлаком и камнями,  которые  много-много  лет
назад, прежде чем затвердели, представляли собой раскаленную кипящую  массу.
Это были клочья пены, превратившейся в камни -  такие  легкие,  что  они  не
тонули в воде. Местами выступали обнаженные скалы с гладкой,  как  застывшая
жидкость, поверхностью, виднелись круглые камни с  зеленой  сердцевиной.  На
крутых склонах, густо поросших папоротником, там  и  сям  высились  одинокие
эвкалипты.
     На этой обрывистой, осыпающейся земле не было опоры для моих  костылей,
но, если бы их и удалось поставить твердо, я все равно не смог бы  двигаться
по такой крутизне. Я уселся, положив костыли  рядом,  и  приготовился  ждать
возвращения ребят.
     Энди ни за что не хотел отказаться от участия в этом приключении.
     - С Энди далеко не  уйдешь,  -  заметил  Джо,  стараясь  облегчить  мне
ожидание. - Он свалится от усталости, если мы отправимся до самого  низа.  Я
пойду только до половины.
     -  Я  могу  ходить  сколько  хочешь,  -  запротестовал  Энди,  стараясь
разубедить Джо.
     - Мы недолго, - заверил меня Джо.
     Я следил, как они спускались вниз. Джо держал Энди за руку.  Голоса  их
доносились все глуше и потом совсем замерли.
     Меня не огорчало то, что я не мог пойти с ними. Я считал,  что  остался
потому, что решил остаться, а не из-за своей  беспомощности.  Я  никогда  не
чувствовал себя беспомощным. Я был раздражен, но это  раздражение  возникало
не из-за моей неспособности ходить и  лазить,  как  Джо  и  Стив;  оно  было
направлено против Другого Мальчика.
     Другой Мальчик был всегда со  мной.  Он  был  моим  двойником;  слабый,
всегда жалующийся, полный страха и опасений, всегда умоляющий меня считаться
с ним, всегда из эгоизма пытающийся сдерживать меня. Я презирал его,  однако
должен был его опекать. Всегда, когда нужно было принимать решение, я должен
был освобождаться от его влияния.  Я  спорил  с  ним,  когда  он  упрямо  не
соглашался; отталкивал его в сторону и шел своей дорогой. У  него  была  моя
оболочка, и ходил он на костылях. Я шагал отдельно  от  него  крепкими,  как
деревья, ногами.
     Когда Джо объявил, что спустится в кратер,  Другой  Мальчик,  волнуясь,
быстро заговорил со мной.
     "Дай мне перевести дух, Алан. Будь  осторожен.  С,  меня  довольно.  Не
утомляй себя. Посиди спокойно, пока я отдохну. Я  не  стану  мешать  тебе  в
следующий раз".
     "Ладно, - успокоил я его, - но не выкидывай этих штук слишком часто,  а
не то я тебя брошу. Я многое хочу делать, и ты меня  не  остановишь.  Я  все
равно буду делать то, что хочу".
     Так сидели мы двое на  горе,  один  -  уверенный  в  своей  способности
сделать  все,  что  потребуется,  другой  -  целиком  полагающийся  на   его
покровительство и заботы.
     До дна кратера было  четверть  мили.  Я  видел,  как  ребята  осторожно
спускались по склону, сворачивая то вправо, то влево в поисках более удобной
опоры, как они останавливались, держась за стволы деревьев,  и  оглядывались
вокруг.
     Я ждал, что они вот-вот повернут и полезут обратно. Увидев же, что  они
решили продолжать спуск до конца, я испытал такое чувство,  как  будто  меня
предали, и с досады начал ворчать.
     С минуту я смотрел на костыли, размышляя, останутся ли они целы и смогу
ли я запомнить место, где их оставил; потом я встал на четвереньки и  пополз
вниз на дно кратера, где ребята, перекликаясь, занимались его исследованием.
     Сначала я двигался довольно стремительно, пробиваясь сквозь папоротники
с небольшими усилиями. Иногда мои руки срывались, я падал на землю  лицом  и
катился вниз по рыхлой земле,  пока  какое-нибудь  препятствие  на  пути  не
останавливало меня. Добравшись до шлака, я садился  прямо  как  на  санки  и
скользил вниз среди каскада осыпающихся камешков.
     Вблизи дна, среди папоротников,  высились  беспорядочные  нагромождения
больших камней, когда-то находившихся наверху. С давних времен, с  тех  пор,
как первые поселенцы пришли в  эту  страну,  люди,  поднимавшиеся  на  гору,
сбрасывали в кратер тяжелые обломки скал, лежавшие по его краям, и смотрели,
как они стремительно, с шумом катились вниз.
     Преодолеть эти каменные барьеры оказалось для  меня  делом  трудным.  Я
передвигался от одного обломка к другому, всем телом налегая на руки,  чтобы
легче было коленям, но, когда наконец  достиг  прохода  между  камнями,  мои
колени были уже исцарапаны и кровоточили.
     Ребята следили за. тем, как я спускался, и, когда,  кувырком  перелетев
через полосу папоротников, я упал на ровное место, Джо  и  Энди  ждали  меня
там.
     - Черт возьми! Как же ты собираешься вылезти  отсюда?  -  спросил  Джо,
опускаясь на траву около меня. - Сейчас, верно, больше трех часов, а я  ведь
должен еще пригнать уток домой.
     - Я доберусь легко, - коротко ответил я и другим тоном  добавил:  -  Ну
что, земля здесь мягкая, как ты и думал? Давай-ка сдвинем камни и посмотрим,
что под ними.
     - Такая же, как наверху, - сказал Джо. - Ябеда поймал  ящерицу,  но  не
дает ее никому подержать. Они со Стивом все время говорят о нас, когда я  не
с ними. Вот посмотри на них.
     Бронсон и Стив разговаривали около дерева, украдкой поглядывая на нас с
видом явных заговорщиков.
     - Нам все слышно! - закричал я.
     Эта ложь была традиционным вызовом, и  Стив  отозвался  с  нескрываемой
неприязнью.
     - С кем это ты разговариваешь? - угрожающе произнес  он,  делая  шаг  в
нашу сторону.
     - Во всяком случае, не с тобой, - отрезал Джо. Эта  реплика  показалась
ему уничтожающей. Он повернулся ко мне с довольной усмешкой: - Слышал, как я
его отделал?
     - Смотри, они уходят, - сказал я.
     Бронсон и Стив повернулись и начали взбираться по склону кратера.
     - Пускай! Кому они нужны?
     Бронсон оглянулся через плечо и бросил последнее оскорбление:
     - Оба вы психи.
     Мы с Джо были разочарованы  незначительностью  его  выпада.  Не  стоило
труда отвечать на него, и мы молча наблюдали, как эти двое пробирались между
камнями.
     - Ябеда не пробьет себе дорогу и на ровном месте, - заявил Джо.
     - Я пробью, правда,  Джо?  -  пропищал  Энди.  Его  оценка  собственных
способностей всегда зависела от мнения Джо.
     - Да, - подтвердил Джо, жуя стебелек травы. Потом сказал, обращаясь  ко
мне: - Нам пора двигаться. Мне ведь еще за утками идти.
     - Ладно, - произнес я и добавил: - Можешь меня не ждать, если  тебе  не
хочется. Я отлично доберусь.
     - Пошли, - сказал Джо, поднимаясь.
     - Подожди, я хочу почувствовать, что я на самом деле внизу, - сказал я.
     - Здесь как-то странно, правда? - заметил Джо,  оглядываясь  вокруг.  -
Послушай, какое эхо!.. Ого-го-го! -  закричал  он,  и  в  ответ  со  склонов
раздались глухие "го-о-о".
     Некоторое время  мы  прислушивались  к  тому,  как  эхо,  перекликаясь,
облетало кратер, потом Джо сказал:
     - Пошли. Мне тут как-то не по себе.
     - Почему, Джо? - спросил Энди.
     - Кажется, что вот-вот все обвалится на нас.
     - Но ведь не обвалится же, правда, Джо? - забеспокоился Энди.
     - Нет, - ответил Джо. - Это я так говорю.
     Однако действительно казалось, что склоны кратера, кольцом нависшие над
нами, обрушатся и закроют собой  небо.  Отсюда  оно  не  выглядело  куполом,
высящимся над землей, оно было непрочной крышей,  опирающейся  на  стены  из
камня  и  земли.  Небо  казалось  бледным,  прозрачным,  лишенным  привычной
голубизны,  каким-то  незначительным  по  сравнению  с  громадами   склонов,
встающих ему навстречу.
     А земля была коричневой-коричневой, совсем  коричневой.  Темная  зелень
папоротников  исчезала  в  коричневых   тонах   вокруг.   Коричневыми   были
неподвижные, тихие  камни!  Даже  тишина  казалась  коричневой.  Мы  сидели,
отрезанные от веселых звуков живого мира, лежащего  там,  за  верхним  краем
окружавших нас склонов, и все  время  чувствовали,  что  кто-то  огромный  и
недружелюбный наблюдает за нами.
     - Пойдем, - помолчав, сказал я. - Здесь и  в  самом  деле  жутко.  -  Я
спустился на землю с камня, на котором сидел. - Никто  никогда  не  поверит,
что я был здесь, - заметил я.
     - Это только показывает, что они дураки! - ответил Джо.
     Я повернулся и стал карабкаться вверх. Когда ползешь по крутому  склону
вверх, приходится  опираться  на  колени  всей  тяжестью,  а  мои  были  уже
воспалены и болели. При спуске все бремя несли на  себе  руки,  колени  лишь
поддерживали меня. Теперь каждый ярд стоил мне огромных усилий, и  я  быстро
уставал. Через каждые несколько ярдов я вынужден был  отдыхать,  опустившись
на землю и тесно прижавшись к ней лицом, бессильно вытянув руки по бокам.  В
таком положении мне слышно было  биение  собственного  сердца,  доносившееся
словно из-под земли.
     Сперва, когда я отдыхал, Джо и Энди садились по обе стороны от  меня  и
болтали, но потом мы стали взбираться и отдыхать  молча,  каждый  был  занят
собственными мыслями.  Джо  приходилось  помогать  Энди  и  в  то  же  время
приноравливаться ко мне.
     Я полз и полз, подстегивая себя беззвучными возгласами: "Давай! Скорей!
А ну-ка еще!"
     Высоко на склоне кратера  мы  сделали  очередную  передышку.  Я  лежал,
вытянувшись во всю длину, глубоко дыша, как вдруг мое ухо, прижатое к земле,
уловило один за другим два  глухих  удара.  Подняв  голову,  я  посмотрел  в
сторону вершины. Там на самом краю, четко вырисовываясь на фоне неба, стояли
Бронсон и Стив; они размахивали руками и испуганно кричали:
     - Берегитесь! Берегитесь!
     Камень, который они по какому-то внезапному побуждению столкнули  вниз,
на нас, еще не набрал скорости. Джо увидел его одновременно со мной.
     - За дерево! - выпалил он.
     Он схватил Энди, и мы втроем с  трудом  поползли  к  старому  засохшему
эвкалипту, стоявшему на склоне. Едва мы успели добраться до него,  как  мимо
нас с резким свистом и шумом, сотрясающим почву, пронесся  огромный  камень.
Мы видели, как далеко  внизу  он  бешено  подпрыгивал  над  папоротниками  и
поваленными деревьями, потом услышали страшный треск его  удара  о  каменный
вал, скрытый папоротниками. Камень раскололся пополам, и оба куска под углом
полетели в разные стороны.
     Стив и Ябеда, испуганные своим поступком, бросились бежать:
     - Они удрали! - воскликнул я.
     - Черт! Ты видел такое? - сказал Джо. - Они могли нас убить.
     Но мы оба были довольны этим происшествием.
     - Вот посмотрим, что будет, когда мы расскажем об этом ребятам в школе!
- заметил я.
     Мы снова полезли  наверх,  чувствуя  себя  немного  лучше;  сначала  мы
говорили о камне и быстроте его падения, но  вскоре  замолчали,  и  когда  я
отдыхал, Джо и Энди сидели тихо, глядя вниз на кратер.
     Мне казалось, что мы вместе напрягаем все силы и молчание Джо  и  Энди,
как и мое, вызывалось усталостью.
     Я все чаще делал передышки, и, когда солнце начало садиться, а небо над
противоположной  стенкой  кратера  загорелось  пламенем,   мне   приходилось
отдыхать после каждого мучительного броска вперед.
     Когда наконец мы добрались до вершины, я лег на землю, и все  мое  тело
судорожно подергивалось, как у кенгуру, с которого только что содрали шкуру.
     Джо сидел рядом, держа мои костыли. Через некоторое время он сказал:
     - Мне уже давно пора загонять  уток.  Я  поднялся,  сунул  костыли  под
мышки, и мы отправились в обратный путь.


ГЛАВА 20

     Отец очень беспокоился, потому что после  долгих  прогулок  по  лесу  я
возвращался совсем измученный.
     - Не ходи так далеко, Алан. Охоться в зарослях около дома.
     - Здесь нет зайцев, - сказал я.
     - Правда... - Он стоял, в раздумье глядя на землю.  -  Тебе  непременно
надо охотиться, да? - спросил он.
     - Нет, - ответил я. - Но я люблю ходить на охоту. Все ребята  охотятся.
Мне нравится ходить с Джо. Он останавливается, когда я устаю.
     - Да, Джо - хороший парень, - произнес отец.
     - Кто обращает внимание на усталость? - сказал я
     приумолкшему отцу.
     - Что верно, то верно... Как видно, тебе придется помериться  силами  с
судьбой. Но когда почувствуешь, что выдыхаешься, бросай все и  ложись.  Даже
лучшей призовой лошади надо давать передышку на большом подъеме.
     Он собрал немного денег и стал  просматривать  объявления  в  "Эйдж"  о
продаже  подержанных  вещей.  Однажды  он  написал  какое-то  письмо,  через
несколько дней поехал в Балунг и привез доставленную  туда  поездом  коляску
для инвалидов.
     Она уже была во дворе, когда я вернулся  из  школы,  и  я  остановился,
глядя на нее с изумлением.
     - Она твоя. Прыгай в седло и кати! - крикнул отец из конюшни.
     Коляска была тяжелой и громоздкой. Мастер не позаботился о  том,  чтобы
сделать ее полегче. У нее были два огромных Велосипедных колеса по  бокам  и
одно небольшое, вынесенное вперед на прикрепленной к раме литой  вилке.  Две
длинные ручки по обе стороны сиденья соединялись рычагами с коленчатым валом
на оси. Ручки нужно было двигать взад и вперед поочередно,  так  что,  когда
одна  находилась  впереди,  другая  была  сзади.  На  правой  ручке  имелось
приспособление, позволяющее седоку поворачивать  переднее  колесо  вправо  и
влево.
     Чтобы сдвинуть коляску с места, требовалось большое  усилие,  но  потом
достаточно было просто ритмично работать руками, и она шла легко.
     Я влез на сиденье и поехал по двору. Сначала коляска двигалась рывками,
потом я приноровился работать руками ровно,  и  коляска  пошла  плавно,  как
велосипед. Через несколько дней я уже катил в ней  по  дороге,  и  руки  мои
работали, как поршни. Я ездил в ней в школу, и все  ребята  мне  завидовали.
Они влезали в коляску и садились либо мне на колено, либо друг против  друга
на изгибе вилки: Сидящий впереди мог  ухватиться  за  ручки  пониже  меня  и
помочь двигать их. Мы называли это "отработать проезд",  и  я  охотно  возил
всякого, кто отрабатывал свой проезд.
     Однако ребята быстро уставали, так как руки у них не были натренированы
костылями, и тогда я должен был обходиться без их помощи.
     Коляска расширила мои возможности, и теперь я мог добираться  до  реки.
Река Туралла находилась в трех милях от нашего дома, и  я  раньше  видел  ее
лишь во время воскресных школьных пикников или  когда  отец  ездил  туда  на
дрожках.
     Джо часто ходил к реке удить угрей, и теперь я мог его сопровождать. Мы
привязывали две наши бамбуковые удочки к сиденью, клали кулек из-под сахара,
предназначенный для пойманных угрей, на подставку для ног и  отправлялись  в
путь. Джо сидел впереди,  работая  ручками  короткими  быстрыми  рывками,  я
сжимал ручки повыше и толкал их дальше.
     Мы ловили рыбу в субботние вечера и всегда уезжали из дому после обеда,
чтобы попасть к Макалумову омуту перед заходом  солнца.  Макалумовым  омутом
называли длинную, глубокую и тихую заводь, где вода всегда казалась  темной.
Красные эвкалипты росли по берегам, простирая свои могучие ветви далеко  над
водой. Стволы деревьев были сучковатые, искривленные, почерневшие от  лесных
пожаров; на некоторых сохранились длинные узкие шрамы, оставшиеся с тех пор,
когда какой-то абориген срезал с деревьев кору для своей лодки.
     Мы с Джо сплетали целые истории  вокруг  этих  деревьев  со  шрамами  и
тщательно их осматривали,  ища  следов  каменного  топора,  которым  туземцы
пользовались для срезывания коры. Среди шрамов были шрамы поменьше, длиной с
ребенка, и мы знали, что из таких кусков коры делались  кулеманы  -  плоские
блюда на которых женщины укладывали  спать  младенцев  или  носили  ягоды  и
коренья, собранные для еды.
     Одно такое дерево росло у самого  берега,  и  его  огромные  змеевидные
корни  омывались  водой  Макалумова  омута.  Безветренными  вечерами,  когда
поплавки застывали неподвижно на лунной дорожке, темная поверхность у  наших
ног вдруг начинала сверкать и переливаться, потом  как  бы  расступалась  на
мгновение, и из  воды  показывался  плывущий  утконос.  Он  некоторое  время
наблюдал за нами своими блестящими глазками, затем, изогнувшись всем  телом,
погружался в воду и возвращался в нору меж корней старого эвкалипта.
     Утконосы обычно уплывали вверх  по  реке  и  потом,  не  поворачиваясь,
предоставляли течению нести себя обратно, а  сами  в  это  время  занимались
поисками червяков и личинок в воде. Иногда, когда они  проплывали  мимо,  мы
принимали их за рыб,  так  как  на  поверхности  реки  видны  были  лишь  их
изогнутые спинки, и  забрасывали  удочку  в  их  направлении.  Если  утконос
заглатывал приманку, мы вытаскивали его на берег, гладили, говорили  о  том,
как хотелось бы оставить его у себя, а потом отпускали обратно в воду.
     В норках под деревом жили еще водяные крысы. Они  притаскивали  со  дна
двустворчатые ракушки и разбивали их на плоской поверхности большого  корня,
а мы собирали осколки в мешочек и приносили домой на корм птице.
     - Лучших ракушек для птиц нет нигде, - уверял меня Джо.
     Но у Джо все было в превосходной степени. Он считал мою коляску "лучшей
машиной, какую он видел в жизни", и удивлялся, почему никогда не  устраивают
гонки на таких колясках.
     - Ты, наверно, был бы чемпионом, -  утверждал  он.  -  Предположим,  ты
стартовал бы наравне со всеми. Это ни черта не значит. Ни у одного пар