ал расправлять их по  столу
и вдруг на обороте - написано карандашом. Почерк мелкий как песок. Натя-
нул очки, поглядел: инструкция охране  парохода  "Андрей  Первозванный".
Подписано широко, толчками какими-то - "Василий Запус".
 
   Конец первой части.
 
 
 
   Книга вторая. Комиссар Васька Запус.
 
   (Продолжение.)
 
   I.
 
   Идя обратно, - с озера, - у пашен, где крупное и  твердое  жнивье,  -
Запус увидал волка. Скосив на-бок голову, волк подбористой рысью  пробе-
жал совсем близко. Запус заметил - в хвосте репейники, а один бок в  ры-
жей глине.
   Запус (так: "репейники, вцепилось, круглое, пуля, убить") дернул руку
к пуговице кобуры. Волк сделал высокий и большой, словно  через  телегу,
прыжок. Запус тоже подпрыгнул, стукнул каблуками и закричал:
   - Ау-ау-ау!..
   И дальше, всю дорогу до сеней просфирни, Запус смеялся над  растерян-
ным волчьим хвостом:
   - Как тряпица!.. Во-о-олк... Во-о-оет!.. Ко-оро-ова!.. Корова,  а  не
волк, черти! Ха-а-а!.. Тьфу!
   Напротив сеней, подле воды, в боте (долбленой лодке) сидел Коля  Пим-
ных. Голова у Пимных маленькая, как бородавка, а удилище в руке  висело,
как плеть. В садке неподвижно лежали золотисто-брюхие  караси,  покрытые
кровавыми полосами - точно исхлестанные.
   Запус остановился у бота и, глядя через плечи Пимных, спросил:
   - Просфирня дома?..
   Голос Пимных был гулкий, но какой-то гнилой.
   - Мое какое дело? Ступай, узнаешь. Это  ты  с  матросами-то  приехал?
Оку-урок! Землю когда мужикам делить будешь, мне озеро в рыбалку  вечную
отдай.
   - Рыбачишь?..
   Пимных встречал Запуса каждый день. Ночами приходил к ферме, где сто-
ял отряд. Со стога, против фермы, долго с пискливым  хохотом  глядел  на
костры. А в деревне, встречая Запуса, задавал чужие вопросы.
   - Карась удочку берет, когда шипишка в цвету, знай. Карася счас ловят
сетью али саком, можно ветшей. Ты не здешний?..
   - Удочку зачем тебе?
   - Это не удочка, а удилище. Только леска для отвода прицеплена,  дес-
кать, хожу на рыбалку. Бывает, что отнимают, скажут, буржуй.
   - Отымут?.. Кто?
   - Все твои, дизентеры. Ты им когда земли нарежешь? Пущай они  осядут,
не мешают. Сам-то какой губернии? Я все губернии знаю - Полтавскую,  Ря-
занскую, Вобласть царя Донского - атамана Платова...  В  вашей  губернии
как баб боем берут...
   Он вдруг широко блеснул белками глаз, пискливо засмеялся:
   - В каждой губернии на бабу свой червяк, как на рыбу. - Где бьют, где
щекочут.
   Запус повернулся к просфирниным сеням. Пимных, густо сплевывая в  во-
ду, бормотал поверья о бабах. Руки у него липко щелкали, точно  ощупывая
чье-то потное тело, голос облеплен слюной. Запус обернулся: губы у  Пим-
ных были жилистые, крепкие, как молодая веревка.
   - Ты, Васелий, к просфирне зачем?..
   - В армии тебе надо служить, а не лодырничать.
   Пимных прикрыл губы ладонью - нос у него длинный и тонкий, точно  па-
лец. Ладонь - в тине, да и весь он из какой-то далекой и  неживой  тины.
Гнилой гноистый голос:
   - Грыжа с рожденья двадцать пять лет идет. Кабы не грыжа, гонялись бы
за мной казаки, как за тобой, никаких... А я по бабам пошел, это легче.
   В этих низеньких, с полом, проскобленным до-желта, комнатках, надо бы
ходить медленно, чинно и глубоко кланяясь. Подоконники - сплошь горшки с
цветами: герань, фуксия, малиновый кюшон. Плетеные стулья и половики-до-
рожки плетеные, цветного тряпья.
   Просфирня - Елена Алексеевна и дочь у ней  -  Ира,  Ирина  Яковлевна.
Брови у них густые, черные, поповские и голос молочный, белый. Этим  мо-
лочным голосом говорила Ира в веснущатое лицо Запуса:
   - С медом кушайте.
   Запус весело водил ладонью по теплому блюдечку:
   - Благодарствую.
   Дальше Елена Алексеевна, почему-то строго глядя  на  дочь,  спросила:
"долго ли продолжится междоусобица?". Запус ответил,  что  долго.  Елена
Алексеевна хотела спросить об'яснений, а потом, будто невзначай,  -  про
сына Марка. Но смолчала. Запус тоже молчал, хоть и лежала у него в  кар-
мане френча маленькая бумажка о Марке и о другом.
   Сказал же про волка и Пимных.
   - Никола-то? - жалобно протянула Елена Алексеевна, - какой он  ловец,
он все насчет чужого больше... Только слова он такие нашел, что  прощают
ему за них. Один, ведь, он...
   - Какие слова?..
   Тогда Елена Алексеевна достала из ящика толстую книгу рукописного де-
ла с раскрашенными рисунками. Запус, чуть касаясь плеча Иры,  наклонился
над книгой:
   - Апокалипсис, - сказала Ира, слабо улыбаясь, - из скитов. Двести лет
назад писан. Здесь все об'яснено, даже нонешнее...
   Елена Алексеевна рассказывала про узенькие  рисуночки:  желтые  огни,
похожие на пальмы; архистратигов, разрезающих дома и  землю,  как  ножом
булки. Запусу понравилось - розоватая краска  рисунков  похожа  на  кожу
этих женщин. Он пощупал краску пальцем - атласистая и теплая.
   Ира взглянула на его волосы, улыбнулась и быстро, так  что  мелькнули
из-под оборки крепкие босые икры, выбежала. Просфирня утерла слезы, про-
говорив жалобно:
   - Теперь так не умеют.
   Запусу стало скучно смотреть рисунки. Он поиграл  с  котенком  кистью
скатерти, огляделся, согнал мух с меда. Торопливо пожав руку  просфирне,
выбежал.
   Елена Алексеевна выглянула на него в окно. Плаксиво крикнула дочери в
сени:
   - Убирай чашки, расселась!.. Мука мне с вами - зачем его дьявол  при-
тащил к нам? Ты что ли с ним думаешь?
   - Нужен он мне.
   В широкой ограде фермы Павлодарской сельско-хозяйственной школы  жили
матросы и красногвардейцы, бежавшие от казачьих поселков. Посредине  ог-
рады, мальчишка в дабовых штанах и учительской фуражке варил в  огромном
котле-казане баранину.
   На плоской саманной крыше, между  трех  пулеметов,  спали  в  повалку
красногвардейцы. Матрос Егорко Топошин сидел на краю крыши, свесив ноги,
- медленно доставал из кармана штанов просо. С ладони сыпал его  в  дуло
револьвера, а из револьвера, махнув, рассыпал просто по песку.
   Мальчишка у казана радостно взвизгивал, указывая на кур:
   - А-а-ах, ки-икимо-ора-а!..
   Матрос взглянул на Запуса и, вытирая  рукавом  потные  уши,  протяжно
сказал:
   - Военное курье будет, пороху нажрется. Мы их вместо  почтовых  голу-
бей... Отобрал?
   - Нет.
   Матрос протянул низко и недовольно:
   - Ну-у-у?..
   Хлопнул себя по ляжке и тяжело спрыгнул. Мягко треща крыльями, разбе-
жались по двору курицы. Мальчишка, подкинув дров, подбежал к матросу  и,
запрокинув голову, радостно глядел ему в подбородок.
   - Пошто?
   - Жалко, - поднимаясь на одной ноге, сказал Запус.
   Матрос укоризненно посмотрел на его ногу.
   - Ну-у-у!.. Врешь, поди. Девку что ли жалко?
   - Обоих.
   - И старуху? Хм, чудно. Что ж контрецюнеров жалеть. Дай-ка бумагу.
   Он сунул бумагу в карманы широких выпачканных дегтем штанов и,  точно
нарочно ступая с тяжелым стуком, пошел к воротам.
   - Ты бы дозоры об'ехал, - сказал он, не оборачиваясь.
   Мальчишка с сожалением посмотрел Топошину в спину.
   - Дяденька, он куды?
   - По делам.
   Запус схватил мальчишку за плечи  и  повалил.  Мальчишка  кувыркался,
орал, кидал песок в глаза Запуса:
   - Пу-усти, чорт, пу-усти, говорят. Шти сплывут.
   Вырвался и бросился бежать, размахивая руками:
   - Что, догнал? что, догнал? Бу-уржуй!..
   И когда Запус сидел в комнате, мальчишка стукнул ложкой по казану  и,
сплевывая, сказал:
   - Виселые, халипы.
   Скинул покрышку и на  радостях  сунул  подбежавшей  собаке  плававший
сверху кусок сала:
   - Жри.
   Хлебнул ложку щей, посмотрел одним глазом в небо. Еще взял пол-ложки,
почесал пальцем за ухом и закричал:
   - Вставай!.. Братва, жрать пора, э-эй!..
   А в бумажке, которую в широком кармане твердо нес  Топошин,  написано
было:
 
   3 сентября 1917 г., Чрезвычайный Штаб Павлод. У. Совета Р.,  К.,  К.,
К. и К. Деп., заслушав доклад о работе в уезде погромщика  и  монархиста
капитана Трубочева и его ближайших помощников: прап. Марка  Вознесенско-
го, Е. Коловина и пор. Степыша, как предателей рабочего народа, - поста-
новил: имущество предателей конфисковать, а так же их семей, движимое  и
недвижимое.
   Председатель Чрез-Штаба комиссар Запус.
   Секретарь А. Попушенко.
 
   II.
 
   День воскрес летних жаров, хоть и сентябрь. Расцвели над базаром  ту-
гие и жаркие облака.
   В Сохтуе по воскресеньям базар.
   В веселых, жарких, тесовых балаганах - ситцы, малиновые пряники.  Под
небом, как куски воды, - посуда.
   В этом году базары редкие. Народ не едет, казаков ждут, потому что на
ферме - Васька Запус, парень в зеленой рубахе и с шелковым пояском,  по-
хожим на колос.
   В этом году пожрет землю солнце. От осени через всю зиму пройдет и на
то лето выйдет...
   Так говорила просфирня Елена Алексеевна дочери Ире, а в обед того  же
дня можно было говорить еще. Плакать можно громче, - приехала с казачьих
поселков Фиоза Семеновна.
   Сидело за столом ее широкое, окрепшее на  казачьих  полях,  тело.  Из
пухловатых век распрямлялись нагие и пьяные зеницы, - во все лицо.
   Просфирня, вытянув руки по столу, спрашивала:
   - Зачем вам приезжать, Фиеза Семеновна? В городе хоть и впрогорячь, а
терпеть можно. Тут-та... Из-за Марка у меня все отняли, последнюю  живо-
тину.
   - Вернет, - сказала Ира и рассмеялась, - не добавила кто. Может  быть
- Марк, может - капитан Трубычев...
   - Последнюю кожуру слупят. Разбойники, Емельяны  трижды-трою  прокля-
тые...
   Фиоза Семеновна выглянула в окно, через реку, на  ферму.  На  бревнах
перед фермой лежали длинные снопы конопли. Фиоза Семеновна вспомнила за-
пахи - зыбкие, желтые почему-то: как раздавленные муравьи. Зыбко отепле-
ли плечи.
   - Там?
   - Громом вот резанет их!.. Церковь в конюшню хотели обратить,  а  по-
дойти не могут. Думают только, а сила не пускает на паперть. Так и  ухо-
дят.
   - Поселок наш выжгли, я в Талице жила.
   - Казаки скоро придут?
   - Не слышно. Новоселов боятся. С войны, бают, оружию везут. Меж собой
подерутся, тожно*1 казаки приедут... Новоселы и вправь пушки везут?
   - Разве у них, Фиеза Семеновна, различишь? Может и пушка, а  может  -
новая сноповязка. Я и на картинках пушек боюсь; пусть все возьмут, живым
бы остаться.
   - Господи, и пошто такие на нас расстани удеяны?..
   По воскресеньям в Сохтуе - не базары, а митинги.
   Немного спустя, по приезде Фиозы Семеновны, пришел в Сохтую с Кишемс-
кого курорта лазарет. Трое солдат ехали впереди верхами, играя на  бала-
лайках, четвертый шел с бубном. Больных везли  длинные  фуры  новоселов,
покрытые от солнца больничными халатами.
   Молоденький солдатик, с головой, перевязанной бинтом, задергивая  ха-
лат меж ног, подскакал верхом и, не слезая, сказал Запусу:
   - Разрешите доложить, товарищ комиссар, так  как  мы  есть  на  вашей
_______________
   *1 Потом. территории... По обоюдному соглашению - решено общим собра-
нием, врачей отпустить по домам в бессрочный, а лазарету тоже по  домам,
в Томскую губернию. Буде, полежали, дураков нету. Помогчи ни надо?
   Топошин лениво подергал толстыми пальцами халат верхового и спросил:
   - Лекарства есть?
   Солдатик закричал радостно:
   - Лекарства? Как же лекарствам не быть!
   - Тащи. Сгодятся. Оружье есть?
   - Оружье?.. Оружье, как же, для охраны-то пулемет.
   - Тащи и пулемет.
   Солдатик замотал руками:
   - Пулемет самим нужон. Лекарства - можно.
   Топошин ткнул кулаком в морду лошади:
   - Тащи, пока. Осерчаем мы на вас, и больных не посмотрим, так наскре-
бем... Не крякай. Живо расформируем. Тащи.
   Пулемет притащили, а в двух мешках из рогожи - лекарства. Топошин за-
думчиво ковырнул их ногтем ноги:
   - Хрен их знат... Фельшера надо где-нибудь сцапать.  Запиши,  Алешка,
на память насчет фельшера.
   Играли, прищелкивая, балалаечники, плясали больные в пожелтевших  ха-
латах. Парни ходили с гармошкой по улицам. С заимок, к вечеру,  приехали
с самогоном дезертиры.
   Густая и тесная жара наполнила тело Фиозы  Семеновны.  Пустой  пригон
жег щеки сухими запахами сенов.  Прошла  пригонами  просфирня,  тоскливо
ощупала стойла, забормотала:
   - Што - нешто добра осталось... пожрали, поди, скотину. У кого  толку
добьешься?.. Орут по селу, а резаться удумают - кто уймет. Этот, с  фер-
мы-то, только хохочет... Кобель!
   - Где он?
   - А я знаю, провалился б он младенчиком из утробы  прямо  в  гиену...
Приходил как-то, а должно, совестно стало - не показывается. Заместо чу-
мы послан...
   Она протянула, засыкая, руки.
   - Сына бы, Марка, уберечь, Фиеза Семеновна. Ты боишься, что ль?
   - Кого?
   - Я гляжу - в пригоне сидишь. Шла бы в горницу.
   - Тесно.
   - И то тесно. Мужики с тесноты и пьют. От мужа давно вести имела?
   - Давно.
   - Вот жизнь... И откуда оно доспелось.
   Когда просфирня ушла, Фиоза Семеновна поднялась  было  с  поваленного
плетня, но вновь села. Длинный теплый лист тополя  принесло  на  колени.
Лист был темно-красный, как сушеное мясо.
   Тени поветей тоже были темно-красные. Улицы хрипели растяжно и пьяно.
   Спать хотела Фиоза Семеновна в сенях. Просфирня разостлала чистые по-
ловики и принесла перину. Еще раз, стуча кулак о кулак, рассказала,  как
отняли коров и как хотят отнять дом.
   - Сожгу, не дам... Возьму грех на душу...
   Не спалось. Тихо оттянув теплую щеколду, Фиоза Семеновна вышла в  па-
лисадник. Маслянисто взыграла по реке рыба. Расслояли землю жирные и па-
хучие зеленью воды.
   Держась за палисадник, вся в темной шали, Фиоза Семеновна посмотрела,
через речку, на ферму. Колебались в лазоревой степи костры.
   Прошли мимо парни. Один простуженным солдатским голосом сказал:
   - Кабы за этова Запуса деньги дали, я б его в перву голову кончил.  В
Польше как я был или у немца - там обязательно - раз отступник,  полиция
ищет, готово... платят...
   Кто-то громко, словно ломая лучину, харкнул:
   - Хлюсты!.. Там люд состоятельный. Там корова  ведро  молока  дает...
Казаков слышно?..
   Солдатский голос рассказывал о польских девках.  Парни  хлопали  друг
друга кулаками.
   Фиоза Семеновна запомнила одно:
   - Ждут казаков.
   У ней - родственник Артюшка, ей надо б бояться. Скажут  -  шпионка...
Вспомнила, - такой же клейкой болью ныло сердце, когда по Лебяжьему  бил
из пулеметов Запус. Скотину резало, а один казак - двоюродный братец Ли-
фантий Пестов - полз в пыли. Скула у него была сворочена, исщеплена  пу-
лей и кровь походила на смолу.
   Опять из переулка парни с гармошкой.
   Заскрипели половицы крылечка. В белом вышла Ира. Окликнула:
   - Фиеза Семеновна, вы где?
   Ира, щелкая пальцами о пленки палисадника, пошла к реке.
   Один из парней, подскочив к воротам, уперся в затвор  спиной.  Свист-
нул. Стукнула гармошка. Парни, с трех сторон, бежали к Ире.
   Ира вытянула руки по бедрам, мелко затопталась.
   - Ва-ам чего?..
   - А ничего. Хочем поближе ознакомиться. Имнадия!..
   Парень шлепнул ее по рту. Другой, простуженно кашляя, тряс головой:
   - Не мни... не мни, говорю, а то на всех не хватит...
   Перехватил гармошку и, чуть-чуть пиликая, торопил:
   - Рот вяжи, вяжи рот... чтоб не слышно... Давай фуражку... нос-то  не
надо, пушай носом... Их, кабы да лопату с поленом...
   - Можно и так..
   Подымая пыль, парни неловко потащили Иру к речке.
   Путаясь в мокрой шали, Фиоза Семеновна, оседая скользким животом, за-
била локтями в ставни. Роняя горшки, в сенях пробежала просфирня.  Осев-
шим голоском, приоткрывая двери, спросила:
   - Кто-о... та-ам?..
   - Насильничают... парни Иру насильничают...
   Просфирня споткнулась, упала. Забыв разогнуться, скорячившись,  гребя
одной рукой пыль, метнулась к реке.
   ...Хряснуло - точно гнилой пень.
   Платье Иры, с ног на голову. Так и домой...
   - А - ма-а-а-манька-а!..
   Просфирня еще махнула колом. Замлевшему телу Фиозы Семеновны заливным
криком:
   - Так... так!.. глаза выдеру... кушак давай, Фиоза...  шаль  давай...
Нньа-а-ах... ы-ы... сю-юды...
   Парень хрипло, с перерывами, заорал. Просфирня надавила  ему  коленом
рот. Склоняясь с шалью, Фиоза Семеновна хватила носом солодковатый запах
крови с едким потом. Парня стошнило, липкая слизь обрызгала  ее  пальцы.
Она, истошно визжа, побежала от просфирни.
 
   III.
 
   Старуха, стряхая с подола цепляющуюся солому, искала у костров  Запу-
са. Костры из соломы - огонь был веселый и широкий, дым над фермой белее
молока.
   Старуха кланялась Запусу, - платок от поклонов слезал на тонкую,  как
бичевка, шею:
   - Корова многодойная, уносистая, я  эту  корову  теленочком  примала.
Разве на мясо можна такую корову резать?.. Ты отдай мне ее,  паренек,  я
тебе в ножки поклонюсь и в поминанье... Просфирне-то, верно,  коров  ку-
да-а, - у меня коровушки-то не водится... Умилостиви сердце-то,  Васелий
Антоныч...
   Косилась к забору, где Топошин, махая топором, кричал корове в глаза:
   - В которое место бить, ты мне укажи?.. Я у ней сразу весь  поповский
дух вышибу!.. В которо?..
   Пимных, вяло разводя руками, сказал:
   - В которо?.. Я, думаю, самое лучше меж рог надо бить... А ты  здоро-
вый, все равно убьешь - крой...
   Мальчишка-кашевар, верхом на заборе, бил радостно  голыми  пятками  и
хвастливо звал:
   - Иди-и, у нас Власивна корову проси-и-т... оре-ет...  Сичас,  братва
ухрясит корову-у... Иди-и...
   От реки боязливо отзывался парнишка:
   - Да-а... а коли нас би-ить буду-ут?..
   Запус повернул старуху и легонько толкнул ее под локоть:
   - Ступай к тому матросу, он тебе сердце отдаст. Товарищ Топошин,  от-
дайте бабке сердце...
   - Сердце?.. Коровье, что ль?.. Али мое, бабка, надо?.. Лакома...
   Мальчишка на заборе отчаянно закричал в темь:
   - Иди-и... си-ичас будут...
   Длинноногий мужик, кашляя и отплевываясь, проскакал через дым и оста-
новился подле Запуса:
   - В деревне, товарищ комиссар, убийство.  Просфирня  двух  дизентеров
убила, дочь, грит, хотели изнасильничать. Деревенски сбежались, кабы  не
усамосудили.
   Подымаясь на стременах, дозорный крикнул на весь двор:
   - Лошадь!..
   Мальчишка пронзительно затянул:
   - Лоша-адь Василю Антонычу, иеей!..
   Царапнув стременем деревянную кобуру маузера, Запус подбородком  утк-
нулся в пахнущую дымом гриву. Топошин взглянул на него, крякнул и  вдруг
с силою ударил обухом меж рог. Корова рухнула. Топошин отбросил топор и,
вспрыгивая в седло, крикнул:
   - Свяжи, а я... Сичас!..
   Дальше Запус помнил: дрожащий деревянный мосток через речку; как кры-
лом махнувший - рыхлый запах вод; сухие,  наполненные  гнетущим  дневным
жаром, ветви тополей. Три мужика с фонарем, подштанники у них спадывали,
фонарь качался и нельзя было уловить который.
   - Куда?.. Ступай на хфехрму!.. Мы сами...
   Рукоятка маузера теплая, но вжимается в кожу, как заноза. Мужики  по-
няли, фонарь упал, и мужик, должно-быть не раненый, весело:
   - Уби-ил, куурва-а!
   Топошин подхватил фонарь и весь огромный, пахнущий соломенным  дымом,
прыгал на лошади. Мужики, мягко топоча, бежали по улице, следом.
   У крыльца просфирни горела поленница дров. Просфирня черпала воду  из
колодца и все никак не могла донести до поленницы. Два покрытые  мешками
лежали рядом, высоко задрав колени.
   Хватаясь за потник Топошина, высокая грудастая женщина, бежала, слег-
ка хромая:
   - Товарищ комиссар! Товарищ комиссар!
   Увидав Фиозу Семеновну, Запус подскакал к крыльцу  и,  хватая  Иру  в
седло, крикнул Топошину:
   - В ферму!.. в ферму!.. Судить!..
   И, колотя маузером в гриву, повернул. Мужики, дыша перегаром  самого-
на, переплетая скользкие руки, давили лошадей. Топошин поднял ступню  и,
брызгая слюной, погнал коня:
   - А, а, ну-у!..
   Улица, мокрая, бородатая, расступилась, где-то у ног, уухнула:
   - Су-удить...
   И рысью, тяжело давя сонную землю, пошла за конями.
   А когда матросы с женщинами вскочили в ограду, цепь  красногвардейцев
рассыпалась у забора. За ворота выехал Топошин и сказал:
   - Чрез-штаб Усовета в экстренном заседаньи постановил, товарищи, ког-
д