Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Иванов Всеволод. Голубые пески -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
Всеволод Иванов. ГОЛУБЫЕ ПЕСКИ. Роман. Посвящ. Анне Весниной. Книга первая. Корабельная вольница. I. Была монета старая - в наш царев пятак объемом. Косо к одному боку давили друг дружку буковки - "2 копейки. - 1798, е. м.", а на обороте широкое жирное "П" втискивало в себя - "I". А над "П" - корона, которых теперь в России нет. Меди монета темной как чугун. В Перми, рассказывают, много раньше таких монет водилось. Только одну вот эту монетку перевез сюда на Иртыш переселенный чело- век Кирилл Михеич Качанов. Да еще лапти, кошель сухарей. Церквей в Павлодаре - три. Две из них выстроил Кирилл Михеич, а третья выбита была во времена царя с темной монетки (у церквей своя ис- тория - дальше). Сволочь разную казацкую Кирилл Михеич не уважал, а женился на казачке Фиозе Семеновне Савицкой из станицы Лебяжьей. И была с этой Фиозой Семе- новной тоже своя история. Кирпича киргиз делать не умеет. Киргиз - что трава на косьбу. Выстро- ил кирпичные заводы Кирилл Михеич. Бороду носил карандашиком, волос любил человеческий, не звериный - гладкий. А телу летом в Павлограде тепло. Из степи пахнущая арбузами розовая пыль, из города - голубоватая. Дома - больше деревянные, церковь разве в камне (но у церквей своя история - дальше). И у каждого человека своя история. Свое счастье. У монеты своя история. Свое счастье. И как неразменная золотая монета - солнце. И как стерляди - острогор- бы и зубчаты крытые тесом дома. И степь, как Иртыш - голубой и розовый зверь. На монету ли, на руку тугожильную шло счастье? --------------- Счастье мое - день прошедший! Радость, любовь моя - Иртыш голубой и розовый. --------------- Хотел Кирилл Михеич бросить папироску в пепельницу, - но очутилась она на полу, и широкая его ступня ядовито пепел по половику растащила. По темно-вишневому половику - седая полоска. А жена, Фиоза Семеновна, - даже и этого не заметила. Уткнулась, - ка- зачья кровь - упрямая, - уткнулась напудренными ноздрями в подушку, пла- чет. Кирилл Михеич тоже, может быть, плакать хочет! Чорт знает, что такое! Повел пальцами по ребрам, кашлянул. Плачет. Стукнул казанками в ладонь, прокричал: - Перестань! Перестань, говорю!.. Плачет. - Все вы на один бизмен: наблудила и в угол. Орать. Кошки паршивые, весну нашли... Любовников заводить... Еще громче захныкала подушка. Шея покраснела, а юбка, вскинувшаяся - показала розоватую ногу за чулком... Побывал в кабинете Кирилл Михеич. Посидел на стуле, помял записку от фельдшера. Эх, чорт бы вас драл - чего человеку не хватает! Все бабы одинаковы: как листья весной - липнут. Надел Кирилл Михеич шляпу и как был в тиковых подштанниках с алыми прожилками, в голубой ситцевой рубахе, - так и отправился. Так, всегда, носил сюртук и брюки на выпуск, но исподнее любил пермских родных мест и в цвета - поярче. Дворяне жен изменниц всегда в сюртуках бранят и в таком виде убийства совершают. А мужик должен жену бить и ругать в рубахе и портках, - чтобы страшный дух, воспалительный, от тела шел. Надо бы дать Фиозе в зубы! Неудобно: подрядчик он на весь уезд - и жену, как ратник 2 разряда, бьет. Драться неудобно. И опять: письмо, Господи, да мало ли любовных бумаг еще страшнее бывает? Здесь, что ж, на ответное использование по- дозрительности нету. "Любезная и дорогая Фиоза Семеновна! Раз сердце ваше в огне, потруди- тесь вручителю сего подать ваше письменное согласие на ранде-ву в моей квартире в какие угодно времена"... Михей Поликарпыч обитал позади флигелька, рядом с пимокатной. А как выходил сын из флигеля, - шваркали по щебню опорки, с-под угла показыва- лась хитрая и густая, как серый валенок, бороденка, и словно клок черной шерсти губы закатанные. - Аль заказ опять? Везет тебе... Хотел-было сунуть бумажку в карман: оказывается, в подштанниках вы- шел. Скомкал бумажку меж пальцев. - Час который? - Час, парень, девятай... Девятай, обязательно. Осмотрел стройку, глыбы плотного алого кирпича. Ямы кисловато-пахну- щей хлебом известки. Жирные телесного цвета сутунки - огромные гладкие рыбы у кирпичных яров-стен. - Опять каменщиков нету? Прибавил ведь поденщину, какого лешака еще?.. Поликарпыч заложил руки на хребет, бороденку повел к плечу, ответил ругательно: - Паскуда, а не каменщик. Рази в наше время такой каменьщик был?.. Етова народа прибавкой не сдержишь. Очень просто - паскуда, гнилушка. Отправились, сынок, на пристань к Иртышу. Пароход пришол - "Андрей Пер- возванный" человека с фронтов привез - всю правду рассказывает. Комиссар по фамильи. - Комиссар не фамиль, а чин. - Ну? Ловко! О-о, что значит царя-то нету. Какие чины-то придумали. - Какой комиссар-то приехал, батя? Фамилью не сказывали? - Вот и есть фамилья - комиссар. А, между прочих, сказывают - забас- товку устроим. В знак любвей, это про комиссара-то. Валяй, говорю, раз уж на то пошло. И устроят, сынок. А, мобыть, грит, и на работу придем - вечером. Как там - пароход. Старик присел рядом на бревно и стал длинно, прерываясь кашлем, расс- казывать о своих болезнях. Кирилл Михеич, не слушая его, смотрел на пол- зущие выше досчатого забора в сухое и зеленоватое небо емкие и звонкие стены постройки. На ворота опустилась сорока, колыхая хвостом, устало крикнула. Кирилл Михеич прервал: - Мальченка от фершала не приходил? - Где мне видеть! Я в каморе все. А тебе его куды? - Гони в шею, коли увидишь. - Выгоню. Аль украл что? Кирилл Михеич пнул ногой кирпич. - И фершала гони, коли припрется. Прямо крой поленом - на мою голову. Шляются, нюхальщики!.. Старик хило вздохнул, повел по бревну руками. Соскабливая щепочкой смолу, пробормотал: - Ладно... Ета можна. Кирилл Михеич спросил торопливо: - Краски, не знаешь, где купить? Коли еще воевать будут, не найдешь и в помине. Внутри под дуб надо, а крышу испанской зеленью... Мимо постройки, улицей, низко раскидывая широкий шаг, прошли верблю- ды, нагруженные солью. Золотисто-розовая пыль плескалась как фай, пух- ло-жарко оседала у ограды. Потом Кирилл Михеич был у архитектора Шмуро. Архитектор - прямой и бритый (даже брови сбривал) - носил пробковый шлем, парусиновые штаны и читал Киплинга. Он любил рассказывать про Анг- лию, хотя там и не был. Архитектор, сдвинув шлем на затылок, шагал из угла в угол, курил трубку и говорил: - Немцы - народ механический. Главная их цель - мировая гегемония, - как на суше, так и на море. В англичанах же... тут - мысль!.. Разум! На- ука! Сила... И пока он вытряхивал табак, Кирилл Михеич спросил: - Как насчет подрядов-то, Егор Максимыч? Церква-то неужто не мне да- дут? Я ведь шестнадцать лет церкви строю... Архитектор передвинул шлем на ухо и лихо сказал: - Давайте мы с вами, Кирилл Михеич, в готическом стиле соорудим... Скажем, хоть хохлам в пример. - Зачем же хохлам готический? Они молиться не будут... И погром уст- роют - церковь разрушат и нас могут избить. Теперь насчет драки - сво- бодный самосуд. Шмуро насунул шлем на брови, и соответственно этому голос его поре- дел: - Такому народу надо ограниченную монархию... А если нам колокольню выстроить в готическом? Ни одной готической колокольни не строил. Одну колокольню? - Колокольню попробовать можно. Скажем, в расчетах ошиблись. Шмуро кинул шлем на кровать и сказал обрадованно: - Тогда мы с вами кумыса выпьем. Чаным! Киргиз принес четверть с кумысом. - Слышали? - спросил Шмуро. - Комиссар Запус приехал. - Много их. Так, насчет церквей-то, как? У меня сейчас и лес и кирпич запасен. Вы там... - Можно, можно. Только вы политикой напрасно не интересуетесь. В Лон- доне или даже в какой-нибудь Индии - просыпается сейчас джентльмен, и перед носом у него - газета. Одних объявлений - шестнадцать страниц... - Настоящая торговля, - вздохнул Кирилл Михеич. - Жениться не думае- те? - Нет? А что? - Так. К слову. Жениться человеку не мешает. Невесту здесь найти лег- ко можно. Если на казачке женишься - лошадей в приданое дадут. - Вы, кажется, на казачке женились? Много лошадей получили? - В джут*1 все подохли. Гололедица... ну, и того... высохли. Пойду. - Сидите. Я вам про Запуса расскажу, комиссара. - Ну их к богу! Я насчет церквей и так... вот коли рабочие не идут на работу, как с ними? Закона такого нет? ______________ *1 Гололедица. - Рассчитать. - Только? Кроме расчета - никаких свободных самосудов?.. - Нельзя. На улицах между домами - опять золотистая пыль. Как вода на рассвете - легкая и светлая. Домишки деревянные, островерхие - зубоспинные и зе- леноватые стерляди. У некоторых домов - палисадники. В деревянных опоя- сачках пыльные жаркие тополи, под тополями, в затине - кошки. Глаз у кошки золотой и легкий как пыль. А за домами - Иртыш голубой, легкий и розовый. За Иртышом - душные нескончаемые степи. И над Иртышом - голубые степи, и жарким вечным бегом бежит солнце. Встретился протоиерей Смирнов. Был он рослый, темноволосый и усы дер- жал как у Вильгельма. А борода, как степь зимой, не росла, и он огорчал- ся. Голос у него темный с ядреными домашними запахами, словно ряса, - говорит: - На постройку? Благословился Кирилл Михеич, туго всунул голову в шляпу. - Туда. К церкви. Смирнов толкнул его легонько, - повыше локтя. И, спрятав внутри тем- ный голос, непривычным шопотом сказал: - Ступайте обратно. От греха. Я сам шел - посмотреть. Приятно, когда этак... Он потряс ладонями, полепил воздух: - ...растет... Небо к земле приближается... А вернулся. Квартала не дошел. Плюнул. У святого места, где тишина должна, - птица и та млеет - сборище... - Каменщики? Когда протоиерей злился - бил себя в лысый подбородок. Шлепнул он тремя пальцами, и опять тронул Кирилла Михеича выше локтя: - Заворачивайте ко мне. Чаем с малиновым вареньем, дыни еще из Долона привезли, - угощу. - На постройку пойду. - Не советую. Со всего города собрались. Комиссар этот, что на паро- ходе. Запус. Непотребный и непочтительный крик. Очумели. Ворочайтесь. - Пойду. Шлепнул ладонью в подбородок. Пошел, тяжело вылезая ногами из темной рясы, - мимо палисадников, мимо островерхих домов - темный, потный, гу- лом чужим наполненный колокол. Протоиерей Евстафий Владимирович Смирнов, сорока пяти лет от роду. На кирпичах, принадлежащих Кириллу Михеичу, на плотных и веселых сте- нах постройки, на выпачканных известкой лесах - красные, синие, голубые рубахи. Крыльца, сутулые спины, привыкшие к поклажам - кирпича, ругани, кулаков - натянули жилы цветные материи, - красные, синие, голубые, - слушают. И Кирилл Михеич слушает. Раз пришел... На бывшей исправничьей лошади - говорящий. Звали ее в 1905 году Мика- до, а как заключили мир с Японией - неудобно - стали кликать: Кадо. Те- перь прозвали Императором. Лошадь добрая, Микадо так Микадо, Император так Император - ржет. Копытца у ней тоненькие, как у барышни, головка литая и зуб в тугой губе - крепкая... И вот на бывшей исправничьей лошади - говорящий. Волос у него под зо- лото, волной растрепанный на шапочку. А шапочка-пирожок - без козырька и наверху - алый каемчатый разрубец. На боку, как у казаков, - шашка в че- канном серебре. Спросил кого-то Кирилл Михеич: - Запус? - Он... Опять Кирилл Михеич: - На какой, то-есть, предмет представляет себя? И кто-то басом с кирпичей ухнул: - Не мешай... Потом возразишь. Стал ждать Кирилл Михеич, когда ему возразить можно. Слова у Запуса были розовые, крепкие, как просмоленные веревки, и теплые. От слов потели и дымились ситцевые рубахи, ветер над головами шел едкий и медленный. И Кириллу Михеичу почти также показалось, хотя и не понимал слов, не понимал звонких губ человека в зеленом киргизском седле. - Товарищи!.. Требуйте отмены предательских договоров!.. Требуйте смены замаскированного слуги капиталистов - правительства Керенского!.. Берите власть в свои мозолистые руки!.. Долой войну... Берите власть... И он, взметывая головой, точно вбивал подбородком - в чьи руки должна перейти власть. А потом корявые, исщемленные кислотами и землей, подня- лись кверху руки - за властью... Кирилл Михеич оглянулся. Кроме него, на постройке не было ни одного человека в сюртуке. Он снял шляпу, разгладил мокрый волос, вытер платком твердую кочковатую ладонь и одним глазом повел на Запуса. Гришка Заботин, наборщик из типографии, держась синими пальцами за серебряные ножны, говорил что-то Запусу. И выпачканный краской, темный, как типографская литера, гришкин рот глядел на Кирилла Михеича. И Запус туда же. Кирилл Михеич сунул платок в карман и, проговорив: - Стрекулисты... тоже... Политики! отправился домой. Но тут-то и стряслось. За Казачьей площадью, где строится церковь, есть такой переулочек - Непроезжий. Грязь в нем бывает в дождь желтая и тягучая, как мед, и глу- бин неизведанных. Того ради, не как в городе - проложен переулком тем - деревянный мосток, по прозванью троттуар. Публика бунтующая на площади галдит. По улицам ополченцы идут, рас- пускательные марсельезные песни поют. А здесь спокойнехонько по дощечкам каблуками "скороходовских" ботинок отстукивай. Хоть тебе и жена изменя- ет, хоть и архитектор-англичанин надуть хочет - постукивай знай. И вот топот за собой - мягкий по пыли, будто подушки кидают. На топот лошадиный что ж оборачиваться - киргиз он завсегда на лошади, едва брюхо в материю обернет. А киргиза здесь как пыли. Однако обернулся. Глазом повел и остановился. Вертит исправничья лошадь "Император" под гладкое свое брюхо желтые клубы. Копыта как арканы кидает. А Запус из седла из-под шапочки - пильменчиком веселым глазом по Ки- риллу Михеичу. Подъехал; влажные лошадиные ноздри у суконной груди подрядчика дышат - сукно дыбят. Только поднял голову, кашлянул, хотел он спросить, что мол, беспокоите, - наклонились тут черные кожаные плечи, шапочка откину- лась на затылок. Из желтеньких волосиков на Кирилла Михеича язычок - полвершка - и веки одна за другой подмигнули... Свистнул, ударил ладонями враз по шее "Императора" и ускакал. II. Соседом по двору Кирилла Михеича был старый дворянский дом. Строился он во времена дедовские, далеко до прихода Кирилла Михеича из пермских земель. И как сделал усадебный флигелек себе Кирилл Михеич на место кир- гизской мазанки, так и до этой новой кирпичной постройки - стоял сосед нем и слеп. Пучились проросшие зеленью ставни. Били, жгли и тянули их алые и жар- кие степные ветры, кувыркались плясами по крыше, визжали истошно и смеш- но в приземистые трубы, - не шевелился сосед. А в этот день, когда под вечер на неподмазанных двухколесых арбах киргизы привезли кирпичи на постройку, - заметил Кирилл Михеич сундушный стук у соседа. И вечеровое солнце всеми тысячи зрачков озверилось в рас- пахнутых ставнях. Спросил работника Бикмуллу: - Чего они? Ломают что ль? Поддернул чимбары*1 Бикмулла (перед хорошим ответом всегда штаны под- дерни, тибитейкой качни), сказал: - Апицер - бий - генирал большой приехал. Большой город, грит, совсем всех баран зарезал. Жрать нету. Апицер скоро большой город псех резить будет. Палле!.. В заборе щели как полена. Посмотрел Кирилл Михеич. ______________ *1 Штаны. Подводы в ограде. Воза под брезентами - и гулкий с раскатцем сундуш- ный стук, точно. На расхлябанные двери планерочки, скобки приколачивает плотник Горчишников (с постройки тоже). Скобки медные. Эх, не ворованные ли? - Горчишников! - позвал Кирилл Михеич. Вбил тот гвоздь, отошел на шаг, проверил - еще молотком стукнул и тогда - к хозяину. - Здрасьте, Кирилл Михеич. В щель на Горчишникова уставились скуластые пермские щеки, бородка на заграничный цвет - карандашиком и один вставной желтый зуб. - Ты чего ж не работал? - Так что артель. Революсия... - Лодыри. Еще за пять сажен проверил тот гвоздь. Поднял молоток, шагнул-было. - Постой. Это кто ж приехал? - Саженова. Генеральша. Из Москвы. Добра из Омска на десяти подводах - пароходы, сказывают, забастовали. У нас тут тоже толкуют - ежели, грит, правительство не уберут... - Постой. Одна она? - Дочь, два сына. Ранены. С фронтов. Ребята у вас не были? Насчет требований? - Иди, иди... В ограде горел у арб костер: киргизы варили сурпу. Сами они, покрытые овчинами, в отрепанных малахаях сидели у огня, кругом. За арбами в синей темноте перебегали оранжевые зеницы собак. Кирилл Михеич, жена и сестра жены, Олимпиада, ужинали. Олимпиада с мужем жила во второй половине флигеля. Артемий Трубучев, муж ее, капитан приехал с южного фронта на побывку. Был он косоног, коротковолос и похож на киргиза. Почти все время побывки ездил в степи, охотился. И сейчас там был. Кирилл Михеич молчал. Нарочито громко чавкая и капая на стол салом, ел много. Фиоза Семеновна напудрилась, глядела мокро, виновато вздыхала и гово- рила: - Артюша скоро на фронт поедет. И-и, сколь народу-то поизничтожили. - Уничтожили! Еще в людях брякни. Возьми неуча. - Ну, и пусть. Знаю, как в людях сказать. Вот, Артюша-то говорит: ка- бы царя-то не сбросили, давно бы мир был и немца побили. А теперь прави- телей-от много, каждому свою землю хочется. Воюют. Сергевна, чай да- вай!.. - Много он, твой Артюша, знает. Вопче-то. Комиссар вон с фронта прие- хал. Бабы, хвост готовь - кра-асавец. Олимпиада, разливая, сказала: - Не все. Летали над белыми чашками, как смуглые весенние птицы, тонкие ее ру- ки. Лицо у ней было узкое, цвета жидкого китайского чая и короткий лоб упрямо зарастал черным степным волосом. - Генеральша приехала, Саженова, - проговорила поспешно Фиоза Семе- новна. - Дом купила - не смотря. В Москве. Тебе, Михеич, надо бы насчет ремонту поговорить. - Наше дело не записочки любовные писать. Знаем. - ...Нарядов дочери навезли - сундуки-то четверо еле несут. Надо, Лимпияда, сходить. Небось модны журналы есть. - Обязательно-о!.. Мало на тебя, кралю, заглядываются. И-их, сугроб занавоженный... Кирилл Михеич не допил чашку и ушел. В коленку ткнулась твердым носом собака и, недоумевающе взвизгнув, отскочила. Среди киргиз сидел Поликарпыч и рассказывал про нового комиссара. Киргиз удивило, что он такой молодой, с арбы кто-то крикнул: "Поди, царский сын". Еще - чеканенная серебром сабля. Они долго расспрашивали про саблю и решили итти завтра ее осмотреть. - "Серебро - как зубы, зубы - молодость", - запел киргиз с арбы са- мокладку. А другой стал рассказывать про генерала Артюшку. Какой он был ма- ленький, а теперь взял в плен сто тысяч, три города и пять волостей, немцев в плен. Кирилл Михеич, чуть шебурша щепами и щебнем, вышел за ворота. Из ожившего дома, через треснувшие ставни тек на песок желтый и паху- чий, как топленое масло, свет. Говорили стекла молодым и теплым. Он прошелся мимо дома, постройки. Караульщик в бараньем тулупе попро- сил закурить. А закурив, стал жаловаться на бедность. - Уйди ты к праху, - сказал Кирилл Михеич. Через три дома - угол улицы. Посетили гальки блестящие лунные лучи, - ушли за тучу. Тополя в пали- садниках - разопрелые банные веники на молодухах... Белой грудью повисла опять луна. (Седая любовь - нескончаемая). Сонный извозчик - киргиз - остановил лошадь и спросил безнадежно: - Можить, нада? - Давай, - сказал Кирилл Михеич. - Куды?.. Но-о, ты-ы!.. Пощупал голову, - шляпу забыл. Нижней губой шевельнул усы. С непри- вычки сказ

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору