за мной. Я приеду. Я посмотрю. У нас в  академии  малоросс  один
был, я не помню фамилии его, он чудеса делал.
   Атаман вдруг вспомнил, что с инженером раньше, до войны еще, они были
на "ты", теперь Балиханов улыбается снисходительно, говорит ему "вы",  и
на руках его нет колец.
   "Украдем, что ли?" - подумал атаман и сказал со злостью:
   - Врут очень много. Запуса выдрать и перестанет.
   - О, да. Лгут люди много. Я согласен. Я ведь крови не люблю...
   - Это к чему же?
   Балиханов не ответил. Улыбаясь протяжно, чуть шевеля  худыми  желтыми
пальцами, просидел он еще с полчаса. Артюшка показал ему новую  винтовку
- винчестер. Киргиз похвалил, а про себя ничего  не  стал  рассказывать.
Артюшка вытащил седло, привезенное из степи,  -  инженер  поднял  брови,
крепко пожал руки и ушел.
   Олимпиада сказала:
   - Обиделся.
   - Повиляла бы перед ним больше, глядишь бы не обиделся.
   - Артемий!..
   - Молчи лучше, потаскуха!
   Ночью, когда Олимпиада опять повторила мужу - не отдавалась она Запу-
су, только поцеловала, сам же Артюшка просил выведать,  -  тогда  атаман
стал врать ей о ненормальностях Запуса; о том, что это сказал ему  Бали-
ханов. Олимпиада краснела, отворачивалась.
   Атаман дергал ее за плечо, шипел в теплое ухо:
   - Молчишь? Ты больше моего знаешь... молчишь! Сознайся, прощу - лучше
он меня? Не веришь?..
   - Пусти, Артемий, - больно ведь.
   Он вспоминал какой-то туманный образ, а за ним слова старой  актрисы,
пришедшей на-днях просить пропуск из города: "женщина отдается не  из-за
чувственности, а из любопытства".
   - Потаскуха, потаскуха!..
 
   IX.
 
   Вверху, где тонкие перегородки отделяли людские страдания (не  много-
численные страдания), где потели ночью в кроватях (со своей или  куплен-
ной любовью), где днем было холодно (дров в городок не везли -  у  лесов
сидел Запус) - вверху жила Олимпиада.
   Внизу, где в двух заплеванных комнатах толкались  люди  у  биллиарда,
где казаки из узких медных чайников пили самогон, днем гогот стоял:  над
самосудами,  над  крестьянскими  приговорами,  над  собой,  -  сюда   по
скользской - словно вымазанной слюной - проходила Олимпиада.
   Были у ней смуглые руки (я уже о них говорил),  как  вечерние  птицы.
Платья муж приказывал носить широкие, синие, с высоким воротником. Как и
о платье, так же важно упомянуть о холодной осени, о потвердевших песках
и о птицах, улетающих медленно, словно неподвижно.
   Над такими городками самое главное здание - тюрьма, потому  -  раньше
здесь шли каторжные тракты на рудники, в тачки. Еще - церкви, но  церкви
(не так как тюрьмы) пусты, их словно не было; они проснулись  в  револю-
цию. Вкруг тюрьмы - ров с полынью, перед воротами - палисадник - боярыш-
ник, тополя, шиповник.
   Все это к тому, - в тюрьму казаки водили  людей,  мужиков  из  уезда;
пахли мужики соломой, волосы были выцветшие, как солома. Как ворох соло-
мы, - осеннее солнце; как выцветшие ситцы, - холодные облака.
   И любовь Олимпиады - никому не сказанная - темна, тонка.  От  каждод-
невной лжи мужу высыхали груди (старая бабка об'яснила бы, но  умерла  в
поселке Лебяжьем); от раздумий высыхали глаза; губы - об губах ли  гово-
рить, когда подле нее весь городок спрыгнул, понесся, затарахтел.
   От Пожиловской мельницы (хотя она не одна), сутулясь, бегали сговари-
ваться с Мещанской слободки рабочие;  ночью  внезапно  на  кладбищенской
церкви вскрикивал колокол; офицеры образовали союз защиты родины; атаман
Артемий Трубычев заявил на митинге:
   - Весь город спалим, - большевики здесь не будут.
   А внутри сухота и темень, и колокол какой-то бьет  внезапно  и  туго.
Ради горя какого ходила Олимпиада городком этим  с  серыми  заборчиками,
песками, желтым ветром из-за Иртыша?
 
   X.
 
   Генеральша Саженова пожертвовала драгоценности в пользу инвалидов. На
мельнице Пожиловых чуть не случился пожар; прискакали пожарные  -  нашли
между мешков типографский станок и большевистские прокламации. Арестова-
ли прекрасного Франца и еще двоих. Варвара Саженова поступила  в  сестры
милосердия, братья ее - в союз защиты родины.  Старик  Поликарпыч  забил
досками ограду, ворота, сидел внутри с дробовиком и вновь купленной  су-
кой. Атаман Трубычев увеличил штаты милиции, из  казаков  завели  ночные
об'езды. Три парохода дежурили у пристаней.
   И все-таки: сначала лопнули провода, - не отвечал Омск;  потом  ночью
восстала милиция, казаки; загудели пароходы, и -  на  рассвете  в  город
ворвался Запус.
   Исчез Артюшка (говорили - утопил его кто-то). Утром в  Народном  Доме
заседал совет, выбирая Революционный Трибунал для суда над организатора-
ми белогвардейского бунта.
 
   XI.
 
   Надо было-б об'яснить или спросить о чем-то Олимпиаду. Пришел  секре-
тарь исполкома т. Спитов и помешал. Бумажку какую-то подписать.
   Запус - в другой рубашке только, или та же, но загорела гуще, - как и
лицо. Задорно, срывая ладони со стола, спросил:
   - Контреволюция?.. Весело было?
   Олимпиада у дверей липкими пальцами пошевелила медную ручку.  Шатает-
ся, торчит из дерева наполовину выскочивший гвоздик:
   - Или мне уйти?
   Здесь-то и вошел т. Спитов.
   - Инженер Балиханов скрылся, товарищ. Джатачники организовали  погоню
в степь...
   - Некогда, с погонями там... Вернуть.
   - Есть.
   Так же быстро, как и ладони, поднял Запус лицо. На висках розовые по-
лоски от спанья на дерюге. В эту неделю норма быстрого сна - три часа  в
сутки.
   - Куда пойдешь? Останься.
   - Останусь. Фиоза где?
   - Фиоза? После...
   Здесь тоже надо бы спросить. Некогда. Мелькнуло, так, словно падающий
лист: "пишут книжки, давал читать. Ерунда. Любовь надо...". Вслух:
   - Любовь...
   - Что?
   - Дома, дома об'ясню. На ключ. Отопри. У меня память твердая, остано-
вился на старом месте... Кирилл Михеич Качанов... Товарищ Спитов!
   - Есть.
   - Пригласите по делу белогвардейского бунта подрядчика Качанова.
   - Это - у вас домохозяин?
   - Там найдете.
   - Есть.
   Еще мелькнули тощенькие книжки: "кого выбирать в Учредительное Собра-
ние", "Демократическая Республика", "Почему власть  должна  принадлежать
трудовому народу". Нарочно из угла комнаты вытащил эту пачку, тряхнул  и
- под стол. Колыхнулось зеленое сукно.
   - Ерунда!
   Дальше - делегаты от волостей, от солдат-фронтовиков,  приветственные
телеграммы Ленину - целая пачка.
   - Соединить в одну.
   - Есть.
   Комиссар Василий Запус занят весь день.
   Дни же здесь в городе - с того рассвета, когда  ворвалась  в  дощатые
улицы - трескучие, напитанные льдом, ветром. Шуга была - ледоход.
   Под желтым яром трещали льдины. Берега пенились -  словно  потели  от
напряжения. От розоватой пены, от льдов исходили сладковатые запахи.
   И не так, как в прошлые годы - нет по берегу мещан.  С  пароходов,  с
барж, хлябая винтовкой по боку, проходили мужики и казаки. На  шапках  -
жирные красные ленты, шаг отпущенный, разудалый, свой.
   Кто-то там, между геранями, "голландскими" круглыми  печками  и  мно-
жеством фотографий в альбомах и на стенах, - все-таки надеялся, грезил о
том, что ускакало в степь: сытое, теплое, спокойное. Здесь же (по  делу)
проходил берегом почти всегда один комиссар Запус. Пьяным ему  быть  для
чего же? Он мог насладиться фантазией и без водки. Он и наслаждался.
   Мелким, почти женским прыжком, в грязной солдатской шинели и  грязной
фуражке, вскакивал он на телегу, на связку канатов, на мешки с мукой, на
сенокосилки - и говорил, чуть-чуть заикаясь и подергивая верхней -  нем-
ного припухшей - губой.
   - Социальные революции совершаются во всем мире; отнятое у нас, у на-
ших предков возвращается в один день; нет больше ни богатых, ни бедных -
все равны; Россия первая, впереди. Нам, здесь особенно  тяжело  -  рядом
Китай, Монголия - угнетенные, порабощенные - стонут  там.  Разве  мы  не
идем спасать, разве не наша обязанность помочь?
   На подводах, пешком проходили городом солдаты - дальше в степь. Молча
прослушав речь, не разжимая губ, поворачивались и шли к домам!
   Запус спать являлся поздно. Про бунт скоро забыли; вызывали для  доп-
роса Олимпиаду, - сказала она там мало, а ночью в постели спросила Запу-
са:
   - Ты не рассердишься?..
   - Что такое?
   Потрогала лбом его плечо и с усилием:
   - Я хочу рассказать тебе об муже...
   Веки Запуса отяжелели - сам удивился и, продолжая удивляться, ответил
недоумевающе:
   - Не надо.
   - Хорошо...
   Запус становился как будто грязнее, словно эти проходившие  мимо  ог-
ромные толпы народа оставляли на нем пыль своих дорог. Не  брился,  -  и
тонкие губы нужно было искать в рыжеватой бороде.
   Если здесь - у руки - каждую минуту не стоял бы рев и визг, просьбы и
требования; если бы каждый день не заседал совет депутатов; если б  каж-
дый день не нужно было в этих, редко  попадавших  сюда,  газетах  искать
декреты и декреты, - возможно, подумал бы Запус дольше об  Олимпиаде.  А
то чаще всего мелькала под его руками смуглая теплота  ее  тела,  слова,
какие нельзя запоминать. Сказал мельком как-то:
   - Укреплять волю необходимо...
   Вспомнил что-то, улыбнулся:
   - Также и читать. Социальная революция...
   - Можно и не читать? - спросила задумчиво Олимпиада.
   - Да, можно... Социальная революция вызвана... нет, я пообедаю  лучше
в Исполкоме...
   Фиозу так и не видала. Запус сказал - встретил ее последний раз, ког-
да братались с казаками. Разве нашла Кирилла Михеича, -  живет  тогда  в
деревне, ждут когда кончится. А смолчал о том, как,  встретив  ее  тогда
между возов в солдатской гимнастерке и штанах, провел ее в  лес,  и  как
долго катались они по траве с хохотом. Ноги в мужских штанах у ней стали
словно тверже.
   Поликарпыч сидел в пимокатной, нанял какого-то солдата написать длин-
ный список инвентаря пимокатной, вывесил список у дверей. Кто  приходил,
он тыкал пальцем в список:
   - Принимай, становой, - сдаю... Ваше!..
   Была как-будто еще встреча с Кириллом Михеичем. Отправилась Олимпиада
купить у киргиз кизяку. И вот мелькнул будто в киргизском купе маленький
немножко сутулый человечек с косой такой походкой. Испуганно втерся  ку-
да-то в сено, и, по наученью его что ль, крикнули из-за угла мальчишки.
   - За сколько фунтов куплена?.. Комиссариха-а!..
   Тогда твердо, даже подымая плечо, спросила Запуса:
   - Надолго я с тобой?
   Запус подумал: спросила потому, что начал наконец народ выходить спо-
койно. Распускают по животу опояски, натянули длинные барнаульские тулу-
пы.
   Кивнул. В рыжем волосе золотом отливают его губы.
   - Навсегда. Может быть.
   - Нравлюсь?
   - Терпеть можно.
   И сразу: к одному, не забыть бы:
   - Дом большой, куда нам двоим? Я вселю.
   Хотела еще, - остановилась посреди комнаты, да нет - прошла к дверям:
   - Почему детей не было с Артюшкой?
   - Дети, когда любят друг друга, бывают.
   - Немного было бы тогда детей в мире... Порок?
   - Я же об'яснила...
   - Э-э...
   Перебирая в Исполкоме бумаги с тов. Спитовым, - спросил:
   - Следовательно, женщины... а какое к ним отношение?
   До этого тов. Спитов был инструктором внешкольного образования.  Сей-
час на нем был бараний полушубок, за поясом наган. Щеки от усиленной ра-
боты впали, и лоб - в поперечных морщинах. Ответил с одушевлением:
   - Сколько ни упрекай пролетариат, освобождение женщины диктуется  на-
сущностью момента. Раньше предавались любви, теперь же другие социальные
моменты вошли в историю человека... Стало быть, отношения...
   - Если, скажем, изменила?.. Обманула?..
   Спитов ответил твердо:
   - Простить.
   - Допустим, ваша жена...
   - Я холостой.
   - А все-таки?
   - Прощу.
   С силой швырнул фуражку, потер лоб и вздохнул:
   - Глубоко интересуют меня различные социальные  возможности...  Ведь,
если да шара-ахнем, а?..
   В то же время или позже показалось Запусу, что надо подумать об Олим-
пиаде, об ее дальнейшем. Тут же ощутил он наплыв теплоты - со спины  на-
чалось, перешло в грудь и, долго спустя, растаяло в ногах. Махая руками,
пробежал он мимо Спитова и в сенях крикнул ему:
   - А если нам республику здесь закатить? Республика... Постой! Советс-
кая Республика голодной степи...  Киргизская...  Монгольская...  Китайс-
кая... Шипка шанго?..
   Широколицый солдат в зале, растопив камин, варил в котелке  картошку.
Тыча штыком в котелок, сказал:
   - Бандисты, сказывают, в уезде вырезали шесть семей. Изголяются,  то-
же... Про-писать бы им.
   - Прокламацию?
   - Не, - винтовочного чего-нибудь...
   - Устроим.
   Постоял на улице, подумал - к кому он испытывает злость? Артюшка, Ки-
рилл Михеич, Шмуро - еще кто-то. Их, конечно, нужно уничтожить, а он  на
них не злится. Теплота еще держалась в ногах, он быстро пошел.  Вспомнил
- потерял где-то шпоры. Решил - надо достать новые. Опять Кирилл  Михеич
- не глаза у него, а корни глаз, и тоже нет  детей.  Пальцы  холодели  -
"надо достать варежки; зимы здесь...". С тех пор как выпал снег, в  Пав-
лодаре еще никого не расстреляли.
   - Сантиментальности, - плюнул Запус.
   И ладонью легонько - три раза хлопнул себя по щеке.
   Через три дня, - впервые за всю войну и революцию, - в Павлодаре ста-
ли выдавать населению карточки на хлеб, сахар и чай.
 
   XII.
 
   В желтом конверте из оберточной бумаги - предписание "принять все ме-
ры к организации в уезде  и  городе  регулярных  частей  Красной  Армии.
Инструкции дополнительно".
   Дополнительно же приехали не  бумажки,  а  инструктора-спецы  и  тов.
Бритько. Инструктора остановились в гостинице Шмидта, в номере, где  жил
Артюшка. На раме, у синеватых стекол сохранились рыженькие лапки  мух  -
как-то раздавила Олимпиада. Бритько же ночевал у Запуса. Рос  у  Бритько
по всему рябоватому лицу длинный редкий и мягкий, как на истертых  овчи-
нах, волос.
   - Женаты? - спросил он Запуса.
   - Не пришлось.
   - А эта ходит, тонкая?
   - Живет со мной. Жена Артемия...
   - Атамана?
   И тогда, словно на палку натягивая губы, он внезапно  стал  рассказы-
вать как его морили в ссылке, как хорошие ребята от  тоски  ссорились  и
чахли. Губы остановились. Потянулась к подбородку рука:
   - Заседания посещать необходимо. В момент напряженнейшей борьбы  вся-
кое ослабление... У вас здесь люди неорганизованы.. восстание за восста-
нием. У нас сил нет посылать к вам... Вы уже  сами  пытайтесь,  чтобы  в
случае чего без пощады!
   На заседании Уисполкома тов. Бритько сначала заметил  о  дезорганиза-
ции, о халатном отношении к буржуазии и кулачеству. Вспомнил тряские до-
роги, тяжелую доху отдавившую плечи: на мгновение ему стало  тоскливо  -
как в ссылке. Он стукнул кулаком по столу и кашляя хрипло закричал:
   - В единении сила, товарищи! Не спускайте победоносного красного зна-
мени...
   И вдруг забыл что-то самое важное. Сел, пощупал синию  бумагу  папки,
оторвал быстро кусочек ее и отшвырнул:
   - Я кончил.
   Дальше говорил инструктор-спец. Желтый полушубок, такой же как у тов.
Бритько, морщился в плечах, словно оттуда бились нужные слова.
   А Запус сидел с краю стола, рядом с председателем совета  т.  Яковле-
вым. Был у того казачий (как челноки в камышах) нос, отцветшие усы и ко-
роткопалые желтые руки.
   Через щели, в доски декораций врывался ветер. Стены актерской уборной
выпачканы красками, исчерканы карандашами. В железную печку  театральный
сторож подкидывал поленья - осины. "Осиновая изба не греет"  -  вспомнил
Запус.
   Слушали: организация в уезде Красной Армии. Постановили: принять  все
меры. Избрать комиссаром и руководителем начальника революционных  отря-
дов т. Василия Запуса.
   А в проходике между кулисами, где толпились делегаты, задевая шинеля-
ми и тулупами картоны декораций, - предусовдепа т. Яковлев сказал:
   - Мы, дорогой мой, с фактами все, с фактами. А факты за  революцию  и
за товарища Запуса. Ты хоть что мне говори, тем не менее...
   Запус глубже на уши шапку, поднимая саблю:
   - Каждый отвечает за себя...
   - Мне инструктор говорит: в момент напряжения... а я ему: мало у  нас
баб перешло по рукам, да коли каждой опасаться... Однако,  дорогой  мой,
атаман-то удрал и инженер Балиханов с ним. А?
   Протянул ему короткопалую руку и тихо, приблизив к щеке пахнущие  та-
баком усы, шепнул:
   - Ты ее не щупал насчет прибывания?..
   - Спрашивал.
   - Не говорит? Где ей сказать, своя буржуазная... я ихнюю подлую мысль
под землей вижу. Может тебя подвести, товарищ?..
   У дверей Народного Дома, где снега трепали синие свои гривы, - Запуса
одернули:
   - Товарищ Василий Антоныч... Товарищ...
   Видит: на подбородке, весенним снегом - чуть грязноватым и  синим,  -
бородка. Поверх грязной дурно пахнущей шинели - полушубок. Собачьего ме-
ха шапка по-уши, а Запус все ж его узнал:
   - Гражданин Качанов, вы на допросе были об организации восстания? Ес-
ли...
   - Я совсем не про жену, я по делу мести... Мое мнение, товарищ  Васи-
лий Антоныч, самый главный виновник всего злодейства Артюшка... и  Олим-
пиада тут не при чем, пущай живет с кем хочет. Я ради жены убийству под-
вергся, подряды и имущество потерял...
   И, отведя Запуса за фонарь, к сугробу, толкаясь валенком,  туманно  и
длинно стал рассказывать о заговоре в городе. Живет Кирилл Михеич в  ме-
щанском домике на окраине и там же прячется в кладовке, "меж капустой" -
Артюшка, у него все планы, все нужное и списки. Пахло от него самогоном.
   Идя улицей, вслед за Кирилл Михеичем подумал Запус, что пожалуй лучше
бы арестовать подрядчика и передать его в Чека. Пусть разбираются, а за-
чем он Запусу? Здесь - даже не думая, а так как то позади, прошло неудо-
вольствие, высказанное инструктором из центра и предусовдепа  Яковлевым:
зачем живет с Олимпиадой. Нет, лучше самому раскрыть заговор и  привести
Артюшку. Злясь недолго, - подумал он о смуглом желтоватом лице  атамана,
захотелось увидать его напуганным, непременно со сна, чтоб одна щека бы-
ла еще в следах - от капусты что ли?
   - А, сволочь, - сказал он вслух.
   - По поводу чего? - спросил Кирилл Михеич.
   Запус не просил вести и Кирилл Михеич не звал, а оба они  -  сгорбив-
шись, скользя по снегу, торопливо шагали к окраине. Еще  Запус  подумал:
"надо бы позвать с собой матроса Топошина" - и вспомнил:  зачем-то  вер-
нулся тот на ферму Сокой. Позвать с собой - можно было бы  многих,  хоть
бы из своего отряда.
   - Сам!
   Кирилл Михеич запыхаясь сказал:
   - В хорошем хозяйстве все сам делаешь. Трудное...
   Спросил Запус, - бьет ли жену Кирилл Михеич? Тот ответил  -  так  как
Запус не живет с ней и жить не намерен...
   - Не намерен, - подтвердил Запус.
   - То, конечно, можно сказать по совести - бил и если найдет ее вновь,
бить будет. Казачья у ней кровь. Возможно, из-за битья она ушла, все  же
в суд жаловаться не пойдет и если вернется, - значит подтверждение: жену
бить надо. Олимпиаду муж тоже бил и всегда так бывает: второй муж битьем
не занимается. Таков и Запус.
   - Второй муж?
   - Кому какое счастье, Василий Антоныч. Я на вас не сержусь...  Будьте
хоть завтра вы подрядчиком на весь уезд.
   Квартал недоходя, Кирилл Михеич затянул полы  полушубка.  Запус  тоже
вспомнил незастегнутый ворот шинели, застегнул было,  а  потом  улыбнув-
шись, распустил. Темно, ветрено. Дома как сугробы, дым над ними как снег
на гребнях сугробов. Улыбки его Кирилл Михеичу не видно, Запус улыбнулся
еще раз, для себя. В кистях рук заныли теплые жилы.
   - Собак у них нету, Василий Антоныч. Шашку-то подымите, она на  снегу
не гремит, а здесь оказывается пол... Шум произойдет.
   Старуха какая-то открыла дверь. Тотчас же ушла. Должно быть  привыкла
к незнакомым. Подрядчик взял руку Запуса, выпрямил и повел ею:
   - Там... в кладовой...  направо...  через  два  мешка  перешагнуть...
спит... ведь час, времени?
   - Десять.
   - Зачем орешь?.. Сей сикунд огня принесу. И ключ от...
   Ушел и дверь в избу припер плотно.
   Запус подождал, опять выпрямил руку, так как ее выпрямлял подрядчик и
опуст