- Ты знаешь, - заговорил Огурцов. - Я там такое видел... Таких ребят...
Они играют... ну, как звери просто. В хорошем  смысле. Не скажу  - как Боги,
но рокеры настоящие. Мы  все обломались. Ты вот  для попсы рисуешь, я дюдики
пишу... Мы сломались. Мы же это все начинали, мы  хотели побить эту стену. И
сами стали  кирпичами. В той же  стене. Навозом  легли  в навозную  кучу.  А
они... Им все по фигу. Они так чешут, давно такого не слышал. Я, знаешь, уже
и  дома  музыку  почти  перестал  слушать.  А эти  парни -  они  меня просто
перевернули. Вот,  Леков,  не дожил, собака, он-то умел, он мог,  но - все в
бухло ушло.  Все!  Что бы  он  им  сказал, этим  ребятам?  Что портвейн  для
человека больше значит, чем музыка?  Понтанулся бы  просто... И все.  А  они
пашут. А  мы  что  играли?  Русский  рок? Так  они знаешь как  его называют?
Говнорок. И правильно. Так и нужно... А с Лековым... ты знаешь, мы дружили с
ним.  Насколько вообще  было возможно с  ним  дружить. И о мертвых плохо  не
говорят, да. Но меня  все  равно зло берет. Человеку было дано такое, такое,
чего даже у этих ребят молодых нет. А он... А, что говорить. Пошли, выходим.
Тачку возьмем до "России".
     Троллейбус   забился  в  очередном  пароксизме  осознания  работы,  как
необходимого  зла и приступил  к  торможению.  Дело  это  было  для него  не
простое. Заскрипев  всеми своими железными членами, затрясшись от отвращения
к обязательному графику  он  начал замедлять ход дергаясь  и  даже, кажется,
потея.
     Огурец  встал,  его  качнуло и  он  снова  рухнул  на сиденье  рядом  с
Маркизой.
     - Козлы  дешевые! - раздался за  его  спиной  сиплый пропитой голос.  -
Козлы вонючие!
     -  Чего? - успел спросить  Огурцов,  но тут его прошила очередь  такого
четкого, отборного,  крепкого как фасоль мата, что говорить дальше он уже не
мог. Только слушал со злобой, постепенно переходящей в восхищение.
     -
.....................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................понял,
мудила грешный? В "Россию" ползете, плесень?

     ***

     - Ешкин корень! - вдруг прошептала Маркиза. - Не может быть!..
     - Ты чего? - не понял Огурец. И осекся.
     Маркиза открыв рот смотрела на гегемона.
     Огурец снова  хотел  вскочить, но ему не дали.  Грязная  лапа  с  силой
надавила на плечо.
     - Сами значит жрать...  - В сиплом голосе слышалась ирония вперемешку с
издевкой.
     Огурец вырвался из под лапы. Вскочил. Повернулся и...
     .Пролетарий был небрит и грязен. Одетый в дешевую  китайскую нейлоновую
куртку. Лысый. Землистого цвета отечным лицом и мешками под глазами.
     - Васька... - не проговорила - выдохнула Маркиза.
     - Хераська, - осклабился гегемон, обнажив остатки зубов. - Вы куда  без
меня, твари дешевые собрались? Пить?
     И  вдруг  испитая харя на глазах начала  меняться,  трансформироваться,
проходя через множество образов, знакомых и  незнакомых, пока не утвердилась
в неповторимо наглой роже  Васьки Лекова.  Такой,  какой  она  у него всегда
делалась при волшебных звуках слова "пить".
     - Так тебя же убили?  - растерянно протянул Огурец. - Слушай, а  ты так
на Славика похож..
     - На какого еще Славика? А, на грузчика этого... Да ладно вам.
     - Да  ты же  мертв, - уверенно сказала Маркиза. - Что ты нам  тут мозги
паришь?! Я таких глюков на своем веку перевидала...
     - Да? - изумленно воззрился на свои стоптанные ботинки Леков. - Оч-чень
может  быть.  Москва  такой город. - Он  сделал рукой неопределенный жест. -
Опасный! Тут каждый день кого-то убивают. Так что ничего  удивительного. Так
пить-то поедем? Или про козлов сопливых будем лясы точить? У вас чего пить?
     - Погоди, - Огурец сделал движение рукой, будто стараясь отмахнуться от
невероятного видения. - Ты чего поделываешь-то?
     Спросил первое, что пришло на ум.
     Леков громко рыгнул.
     - Живу.  -  Он сгреб  Огурца  и Маркизу  за шеи И, пригнув  их головы к
своей,  просипел,  обдавая  их  перегаром:  -  Давно живу.  Все  вас  уродов
поджидая. Так мы едем в деревню Большие Бабки?
     - Пошел ты НА.., - разом, не сговариваясь, ответили Маркиза и Огурец.

     ***

     Тени долгой ночи вынуждают бежать
     Безысходность приводит к решительным мерам
     Где тот угол, в котором ждут
     В какой комнате заполночь не заперты двери
     Угадайте, кого мы поставим сегодня примером
     Кто хозяин квартиры где нас ждут и на запах,
     Собираются те, кто пока что не верит
     Это Мастер Краев -
     Великий магистр трофейного Ордена Лени
     Мастер Краев -
     Повелитель станков, фрезою терзающих сталь
     Представитель слюною забрызгавших все поколение
     Отказавшийся встать на ступень чуть выше
     Ступени для тех, кто устал
     Мастер Краев
     Не бойтесь бунта - вы вечный король опозданий
     Мастер Краев
     Заклинатель Зеленого Змия и гровер души
     Искусавший все локти в попытке постичь мироздание
     Стоически мечущий мятые стрелы
     В субстанции тех кто спешит
     Отрастивший свой хайр когда поздно всходить
     В полукруг колоннады
     Но все же чуждый наживы и алчущий легкой любви
     Отвечайте своим знаменитым, торжественным, мудрым
     "ТАК НАДО"
     Тем кто в миг самомненья пустого пытается ставить
     Вам это на вид
     Мастер Краев
     Достававший нам запах с возвышенных гор Гималаев
     Мастер Краев
     Подаривший нам право на пост
     В нашем пьяном приходе
     Постарайтесь догрызть свою кость никого не облаяв
     Добродушно примите прощальный парад
     Тех кто так безвозвратно уходит
     Воистину
     Мастер Краев
     Весь мир - повторение творения старых мелодий
     Их хриплый крик - укоризна скрижалям вранья
     Интенсивность красного в почве - признак бесплодия
     На посевах разумного, доброго, вечного
     Черным ковром спорынья - собирай ее
     Мастер Краев
     Чтоб отчетливей стали на лицах следы вырождения
     Мастер Краев
     Это круче, чем в полночь уйти по траве
     Мы уйдем, мы устали, мы просим у Вас снисхождения
     Если каждому нечем уже дорожить,
     То пожалуйста Вы покажите как жить
     Ожидая по-прежнему тех, кто пока что не верит.

     ***

     - Вахтанг, тормозни здесь.
     - Здесь, Владимир Владимирович?
     Вавилов промолчал. Сказано - "здесь", значит - "здесь".
     - За остановкой? - все-таки уточнил Вахтанг.
     -  Да,  - сквозь зубы прошипел  Вавилов. - За остановкой.  И троллейбус
обгони
     - Во, машины ездят,  да,  по городу, - дежурно заговорил Вахтанг. - Это
же надо...
     Вавилов молчал. Троллейбус. Сколько же лет  он не ездил на троллейбусе?
На вертолете в офис летал - это было. И обратно. Дорогое удовольствие. А что
делать?  Жизнь - она  дороже любых денег. Эх, было времечко...  Москва  - не
Москва, милиция - не милиция, а знал Вавилов, что стоит его "БМВ" выехать из
гаража  - разметут в куски. Хоть там и  охрана и  менты -  один черт. Против
лома нет приема. А уж против гранатомета "Муха" и пары - тройки автоматчиков
- снайперов  на  крышах  -  и подавно.  Так что  приходилось  разоряться  на
вертолет. Благо, власти разрешили. Хм... Еще  бы  не  разрешили. Сколько для
них сделал  тогда  Вавилов,  именно  в  этот,  вертолетный  период.  Конечно
разрешили.  Вот  и летал над Первопрестольной - утром на работу, вечером - с
работы....
     - Вот здесь, - бросил Вавилов.
     -  Вы, Владимир Владимирович,  сами, что  ли..,- начал было Вахтанг, но
Вавилов оборвал его:
     - Свободен.
     - Понял, - ответил понятливый водитель и нажал  на педаль газа не глядя
в правое зеркало. Если шеф не поручил приглядывать - лучше не  приглядывать.
Себе дороже. Шеф - он такой. Приедешь завтра за  ним, а он и спросит - чего,
мол, ты, Вахтанг,  в зеркало не меня смотрел? А? И  глаза прищурит. Нехорошо
так  прищурит. Он  умеет, шеф, глаза делать правильные.  Ушлый  он, шеф, ох,
ушлый. И как только замечает все? Потому, видно,  и крутой. Потому и крутой,
что все замечает. Но, на всякий случай, лучше пока хотя бы троллейбус в поле
зрения  держать.  Мало  ли что  с шефом  случится?  Где  потом такую  работу
найдешь?
     Шеф  постоял  перед  негостеприимно  раздвинувшейся  гармошкой  дверцы.
Троллейбус не двигался с места. Шеф, зная, что  стоит только притронуться  к
поручню,  то  его  наверняка  ударит  током,  легко вспрыгнул  на  ступеньки
короткой лесенки не касаясь внутренностей железного чудовища.
     Вот  салон. В салоне  трое.  Обычные московские уроды. Бомж, вокзальная
шлюха и мужик, явно из клуба какого-то бредущий и, к гадалке ходить не надо,
эти двое его сейчас раскручивают. А у мужика, явно, бабки есть. Ну, то есть,
эти, ИХ  бабки. Мелочуга. Обнимаются. Знаем, знаем, сейчас  из карманов  все
вытянут у мужика и отвалят. Обнимаются. Ха-ха.
     - Ни чего себе, пассажир пошел, - сказала шлюха.
     -  Во,  точно! - бомж повернул  голову и Вавилов увидел его удивительно
молодые глаза. Бомж. Куртка. Штаны. Вонь. А глаза - нарисованные.  Не  может
быть у бомжа таких глаз. Не бывает. Слишком много наглости. Слишком много...
     Вавилов  сам  не  мог  сформулировать  -  чего  же  там  такого  много.
Уверенности? Нет. Уверенности хватает  у  любого ларечного  продавца.  Здесь
что-то другое. Наглости?  Да, наглость...  Но  какая-то  не  такая наглость,
непривычная. Или...
     Господи! Почему же  с  таким взглядом этот мудак не  пошел  до конца. С
такими глазами нужно деньги зарабатывать. С  такими глазами политику делают.
Все имиджмейкеры умерли бы от таких глаз. А вот - Россия. Таланты пропадают.
Жаль. Печально.
     - Чего уставился? - спросил Вавилов нарочито нелюбезно.
     - Я? - переспросил  бомж. - Это я на тебя уставился?  Да  на кой ты мне
сдался,  козел старый! Подумаешь,  тоже  - в троллейбус сел  и понты кидать.
Вавилов... Да я таких Вавиловых... Клал я на вас. Понял?
     Шлюха как-то странно засуетилась.
     - Погоди, погоди, это же мой...
     И что-то яростно зашептала на ухо бомжу.
     Вавилов, однако, услышал слово "работодатель".
     -  Газеты  читаешь?  -  спросил  Вавилов,  пытаясь  скрыть  неожиданное
беспокойство. Обернулся. За  лобовым стеклом троллейбуса маячил черный джип.
Молодец, Вахтанг. Дело туго знает.
     - Ну, Вавилов я. И дальше что?
     - А чего же ты,  Вавилов, на троллейбусе рассекаешь, - встряла шлюха. -
ты не обижайся, мы просто понять хотим. Интересно нам.
     -  Да  нам не  интересно, - оборвал  ее бомж. - Пошли с нами,  Вавилов,
пивка попьем. А? Слабо?
     Впереди Вахтанг на джипе. Он не бросит. Это точно.  Хотя  и выговор ему
обеспечен. Но -  таковы правила.  Зарплата его  обязывает.  Так. Вахтанг.  А
сам-то что? В  носорога стрелял, кто может пулей носорога завалить? У любого
охотника  спросите?  Невозможно.  А,  ведь, завалил,  черт его  знает,  как.
Завалил. И вообще... Не последний человек на Москве.
     - Не слабо. Куда, шпана, путь держим? Может, подвезти?
     - Нашел себе  шпану, -  сказала шлюха. - Дешевый ты,  Вавилов, людей не
сечешь. Хоть  и работодатель мой, а скажу тебе  натурально, козел ты старый,
понял?
     - Я твой работодатель? - искренне удивился Владимир Владимирович. - Я?
     - Ты, ты. Ты мне зарплату плотишь. Кстати,  спасибо. Зарплата. Хорошая.
Могу угостить.
     - Ты уволена.
     - Ну и черт с тобой.
     Огурец думал, что уже привык к выкрутасам невероятного троллейбуса.  Но
не тут то было. Садовое  кольцо -  ровное. Однако, троллейбус вдруг тряхнуло
так, что Огурец снова обрушился  на продавленное сиденье. Маркиза плюхнулась
ему на колени и зашлась визгливым смехом.
     - Ну я не понимаю, мы что тут будем, отдел кадров изображать  - уволена
- переуволена, все, мэн, гуляй дальше. Мне от тебя ничего не надо.
     - Да он тебе ничего и не даст, Леков, - давясь смехом крикнула Маркиза.
- Ты  не врубаешься. Он теперь тебя мертвого тиражирует. Сечешь парадокс? Ты
тоже свободен. Как в го. Ситуация акай. Любой  ход самоубийственен. И оттого
запрещен. Отвянь, Вавилов.. Мы выходим. Тебе дальше.
     Вавилов умел быть спокойным. Он знал, что во что бы то ни стало, всегда
нужно  быть  спокойным.  В  любой  ситуации.  Какого  черта он  сел  в  этот
троллейбус? Что его сюда занесло?
     А занесло его сюда - Вавилов теперь знал это точно - именно из-за этого
бомжа с нарисованными глазами. И не для  того занесло чтобы дать этому бомжу
вот просто так уйти.
     -  Эй  погодите, -  осипшим  вдруг  голосом  окликнул  выходящую троицу
Вавилов.
     - Чего надо, чувак? - обернулась к нему Маркиза.
     - Я с вами.
     - Он нам нужен? - осведомилась Маркиза у Лекова.
     - Ну если бабки есть?
     - Слышь, чувак, у тебя бабки есть?
     - Как-нибудь, - буркнул Вавилов.
     - Ну пошли, - лениво согласился бомж.


     ***

     Маркизе по барабану, а Лекову по  фигу. Как  всегда. А мне - нет. Что я
здесь делаю?
     Огурец положил ладонь на поручень и снова его дернуло  током.  Да  так,
что ногти на ногах зазвенели. Причем, каждый на свой лад и очень отстроенно.
Большой палец левой -  До. Мизинец правой - Си. В общем - в гамме держались.
И то хорошо. А чтобы совсем было хорошо, надо, чтобы совсем было хорошо. Как
Маркизе и Лекову. И этому мажору. Кстати,  что за мажор? Маркиза, вроде, его
знает?
     - Ну  слушай, Огурец, харэ топтаться,  порыли в  твои  номера или  как?
Василек совсем утухает, а я жрать хочу как не знаю кто, ну. давай, Огурец, я
не понимаю, а?..
     - С нами- нами-нами....
     - Что?
     - ами-ами-ми-и..
     - Чего?!
     - Да ты идешь с нами, мужик, или где?!
     Вавилов открыл глаза. Ничего себе, ситуация. Заснул в сраном московском
троллейбусе с  какой-то гопотой.  Сегодня  вечером с  мэром  будет  встреча,
рассажу, ухохочется. Да нет, не поверит. Ладно. Проехали.
     - Проехали! Идешь или нет?
     - Иду.
     Я ли не московский стиляга? Я ли не тот, кто шарил по стриту с коком, я
ли не тот, кто слушал  Мишу Генерсона, беспалого, я ли не тащился  от Володи
Терлецкого со "Звездной пылью", а  Козла,  великого Козла, я ли не перся  от
него? Я ли не шатался по "Броду", что мне эти обсосы?
     - Иду.
     Справа брусчатка, слева брусчатка, сверху - небо.  Справа - за  Гумом -
невдалеке  -  Главпочтампт... Там, дальше,  Тверская. Горького, то  есть.  С
блядьми. Может, тряхнуть стариной? К блядям-с?
     -Ну ты чего там застрял?


     ***


     Я не застрял. Я смотрю. Я давно здесь не был. Я бываю здесь, но не так,
не так... Я бываю здесь часто, я стою на трибуне, что напротив ГУМа, я бываю
здесь как спонсор, как председатель чего-то там, как мишень.
     А я - я  давно здесь не бывал. Я давно  не видел этого неба. Этого неба
над  Москвой.  Этого  самого синего, самого  прекрасного неба,  теплого неба
моего детства. Я москвич. Я люблю свой город. Я люблю его.


     ***


     -  А  мужик-то  с причудами, - громко  сказал Огурец. -  Откуда  такого
выкопали? Смотрите, только в номер не тащит ко мне, а то разбуянится, знаю я
этих  ваших москвичей,  как  разгужбанятся,  так тушите свет,  а  мне  потом
убирать.
     - Умирать ты будешь, хрен  моржовый, а не  убирать, - сказал  Леков.  -
Понял, козел? Эй ты, дядя!
     Вавилов обернулся.
     - Ты ко мне?
     - К тебе. А к кому еще?
     - Пойдешь с нами?
     Владимир  Владимирович огляделся  по  сторонам.  Владимир  Владимирович
Вавилов  увидел  себя  стоящим посреди  Красной Площади,  залитой  утренними
лучами солнца.  Владимир Владимирович Вавилов  вдруг понял,  что троллейбусы
здесь не ходят. Владимир Владимирович еще раз посмотрел на небо.
     "Белая  горячка?  Вот и  все.  Приехали.  Я так  и знал.  Предупреждали
ведь... Дождался...".
     - Эй ты! Мужик! Идешь или нет? Мы ждать не будем. Если что - номер 812.
Подтягивайся.
     Гопники повернулись и побрели к "России".


     ***

     Остановились.  О  чем-то  перемолвились.  Потом  бомж  с  нарисованными
глазами пошел назад, к Вавилову. Остановился перед  ним. Оглядел деловито. С
ног  до головы. Затем  сунул  руку  за  пазуху.  И вытащил  фляжку.  Обычную
туристическую  фляжку. Аллюминиевую. Со  вмятиной на боку. С  очень  грязной
пробкой. Открутил. Владимир Владимирович  заметил, что пальцы бомжа были  на
диво чистыми и с подстриженными ногтями.
     - Эк тебя пари, эк тебя колбасит, как я  погляжу, - заметил Леков. - Ты
расслабься, легче станет.
     Сунул фляжку Владимиру Владимировичу.
     - Глотни.
     На вкус во фляжке была обычная чача. Причем, не лучшей перегонки.
     - Нравится.
     Нарисованные глаза так и буравят.
     - Ничего, - уклончиво сказал Вавилов. Пойло было еще то.
     - Не вовремя выпитая вторая портит первую.
     Владимир Владимирович глотнул еще.
     - Хорошо теперь?
     - Нормально.
     Кремлевские  звезды  багровели,  опухали,  концы их  оползали,  истекая
кровавыми каплями тающего свечного воска.
     "Что  со мной? -  мелькнула мысль. И  тут  же исчезла, затертая тысячей
других, куда более важных мыслей. А  за всем этим,  за  всей  этой мысленной
мешаниной ворочалось нечто, что во что бы то ни стало - Вавилов знал об этом
- следовало обдумать.
     Владимир  Владимирович Вавилов  стоял посреди Красной площади с фляжкой
чачи в руках. Владимир Владимирович Вавилов поднес фляжку ко рту.

     Начищенный,  да   что  там,  начищенный,  вылизанный  и  отполированный
железной дисциплиной и руками салаг сапог ударил о  брусчатку - бах! Карабин
- стояком на  ладони - как  учили. Сколько  гоняли  их  на плацу, камушек на
конец ствола - ать-два, чтобы не упал, ать - два, чтобы не споткнулся и лицо
держать, и спину держать и глаза делать правильные, кому сказал?!..


     ***

     Юра Мишунин печатал шаг. Карабин на ладони.  Выправка - как учили.  Сам
кого хочешь теперь научит. Почетный караул  - бац, бац, бум. Это вам не хрен
моржовый.  Шли  бы вы все...  Со своим  почетным. До дембеля  всего тридцать
восемь дней,  до свободы - всего ничего. Перетерпим.  Главное - не думать об
этом ебаном почетном карауле. Главное - делать все так, как учили.
     А  в голове  -  что  у  меня  в голове - хрен вам. Не скажу! "Кобелиная
Любовь" у меня в голове.  Леков у меня  в  голове. Какой классный пацан был!
Жалко, умер рано. А песни клевые писал."Кобелиная любовь".... О-о-о!..
     Карабин на ладони, шаг - как надо, до дембеля всего-ничего.
     Ат-два, ать-два, ать-два...


     * * *

     - Меня пригласили. Меня пригласили!.. On a invit* moi. Et c`est pourqoi
que je suis ici.
     -  Mais  qui sont  ces gens-l*?  Quel  horribles sont ces visages,  ces
museaux, ces mufles!.. Et encore, moi,  je comprends que je suis jeune... Се
gar*on! Il me semble qu'il s'appelle Ogour*ts....
     - Ну я Ог-гурец, - вяло ответил Огурцов. - А можно по-русски?
     - Можно, - сказала Анна. - Конечно можно, - Mon Dieu!
     - Вы  такая красивая... хоть  и старая.  Нет, я... - Огурцов безуспешно
пытался справиться со сложным силлогизмом. - Я думал, Вы покончили с собой.
     - Mon Dieu! Suis-je ressemble * une femme qui s'est suicid*e?
     - Но я же читал, проходил.
     - En une de ces *coles pour b*tes?
     - Да, именно там. А где еще я мог бы Вас проходить.
     - Apprendre?
     Ну и  манера выражаться, подумала Анна. -  Полная нечувствительность  к
языку. Или нарочитость?
     - Нет.
     - Pourqoi?
     - Потому что я не умер