цов, были  совершенно не  обязательными,  просто,  видимо, Миша,  как  и
многие водители, имел привычку разговаривать за рулем.
     -  Люблю глухомань,  -  повторил Кошмар, когда  машина высветила фарами
высокий дощатый забор. - Как-то  в  лесу, бригадир, спокойнее. Люди надоели,
знаешь,  устал от людей. Но не все. Ты на себя мои слова не примеривай. Мы с
тобой сегодня отдыхаем. И девочка наша отдохнет. Уработалась там, в  шалмане
своем. Верно, Глаша?
     -  Да, - усмехнувшись ответила официантка. - Это точно.  Устаешь там, в
клубе.
     - Ну, ничего, ничего. Все мы пашем, - заметил Миша и аккуратно направил
джип в распахнувшиеся перед ним ворота.
     Огурцов не успел заметить, кто же там манипулировал воротами, жизненный
опыт подсказывал ему, что, наверняка, у такого человека, как  Миша Кошмар на
даче должна быть охрана. Но и это было сейчас неважно.
     Они пили еще, сидя в гостиной  на мягких кожаных диванах под Колтрейна,
саксофон которого тихо пел  из небольших, но очень дорогих колонок. Это тоже
не удивило  Огурцова  -  Миша Кошмар, тихий алкаш  с  киностудии, неожиданно
превратившийся в авторитетного человека, явно связанного с криминалом - ну и
что - вдобавок еще и меломан. Большое дело, С людьми и  не такие метаморфозы
происходят.
     Миша  стал  грустен, видимо, алкоголь, заглушенный необходимостью вести
машину, все-таки. взял свое.
     - Пойду я спать, дети мои, - сказал он, когда Колтрейн сыграл последнюю
композицию   и   на   дисплее   компакт-проигрывателя   высветились   цифры,
показывающие, что диск  кончился. - Пойду. А завтра погуляем,  если  хотите.
Бригадир, ты свободен завтра?
     - Да, - почти не услышав вопроса ответил Огурцов.
     - Вот  и славно. О делах давно минувших  дней побеседуем.  Пришелся  ты
мне,  бригадир. Еще на студии.  Впрочем,  ладно,  все  -  завтра. Глашенька,
покажешь бригадиру, где ему спать лечь?
     - Конечно, - ответила Глаша.
     Когда они  поднялись  на  второй  этаж и  Глаша,  щелкнув  выключателем
указала гостю  на  широкую  кровать,  стоящую в небольшой, уютной  комнатке,
Огурцов молча взял девушку за руку.
     - Ты ляжешь со мной? -  спросил он напрямик, почему-то  зная наверняка,
что экивоки и намеки сейчас совершенно неуместны.
     - Да, - просто ответила Глаша. - Если ты хочешь.
     - Конечно хочу. Ты что, не поняла?
     - Я поняла это еще в клубе.
     - Глашка... Почему мы раньше с тобой не встретились?


     ***

     "Какая  разница, где мы находимся, - подумал  Огурцов  через три  часа,
когда к нему вернулась способность думать  о чем-то кроме глашиного  тела. -
Какая разница - у бандита на даче, или еще где-то. И кто такой этот кошмар -
какое  мне  дело? Что  все это значит по сравнению с любовью? Что может быть
важнее?".
     - Когда мы с тобой увидимся еще? - спросил он у Глаши.
     - Мы еще не расстались, - заметила девушка.
     - Да... Я не хочу расставаться.
     Глаша промолчала.
     -  Знаешь, это,  наверное,  звучит глупо,  но у меня  никогда такого не
было. Смешно слышать это от человека, которому уже за сорок.
     -  Саша,  ну  что ты говоришь?  Конечно, смешно.  Ты  вспомни,  подумай
спокойно, трезво. Ты, ведь, уже протрезвел? Или еще нет?
     Огурцов вспомнил Веру. В тот день, много лет назад, когда Вера пришла к
Полянскому и он увидел ее - не эти ли чувства он испытывал?
     Что-то  похожее.  Они прожили с Верой  полтора года. После чего надоели
друг  другу смертельно. Расстались и никогда  больше не пытались  продолжать
свой роман. Расстались  просто и, кажется, к взаимному удовольствию. Ничего,
кроме облегчения  ни он, Огурцов, ни Вера не испытывали. А, ведь, была у них
та  самая -  Большая  и Светлая любовь. Гуляли белыми  ночами по набережным,
целовались, трахались так,  что Огурцов  сам себе удивлялся - откуда  только
силы-то  берутся  -  сутками из  постели не вылезать? А - на  тебе  - прошло
полтора  года  и выяснилось,  что говорить им  не  о  чем, что  музыка  Вере
нравится совсем не та, что Огурцову, что друзья Огурцова ей неприятны, что в
гости  к  ним она ходить  не любит и не  хочет,  да и  Огурцов  мог бы денег
побольше зарабатывать.
     Не  дождалась  Вера  той  поры,  когда  начал  бывший  ее  возлюбленный
зарабатывать деньги. Когда стал известным, популярным писателем, когда стали
в  его квартиру звонить и приходить люди  именитые, знатные и богатые. Когда
оделся он по-взрослому, стал  носить хорошие костюмы и дорогие  туфли, когда
подстригся и купил себе машину  - уже и близко Веры не было.  Они  несколько
раз  сталкивались в каких-то клубах, на концертах,  которые Огурцов  посещал
теперь очень нечасто, сталкивались, кивали друг другу и расходились в разные
стороны.
     А ведь любовь  была  -  ну, просто Шекспир. И  тоже, вот, как  сейчас с
Глашей - с первого взгляда.
     Огурцов тяжело приподнялся  на  постели. Устал. Годы берут свое. Встал,
подошел к окну.
     - Ты что? - спросил Глаша. - Что-то не так?
     - Все так. Просто думаю.
     - О чем?
     - Не могу сформулировать.
     - Ну попробуй. Ты же писатель.
     Он услышал в голосе девушки иронию.
     - Ну, писатель. А что в этом смешного?
     - Да так. Инженер человеческих душ, да?
     - Отчасти, - отчего-то начиная злиться ответил Огурцов.
     - Знаменитый...
     - Не особенно. К сожалению.
     - А чего ж так?
     - Это сложный вопрос,  -  ответил Огурцов. - Там же  все, как  в  любой
отрасли  шоу-бизнеса.  В принципе,  литература сейчас -  тот же  шоу-бизнес.
Развивается  по  тем  же  законам.  Раскрутка,  реклама,  промывание  мозгов
массового читателя. Поработали как следует, деньги вложили  - вот, получайте
новую звезду.  Нового, так  сказать, знаменитого писателя. Причем,  в  любом
жанре.  В  детективе  это  заметно  больше, в,  если  можно  так выразиться,
серьезной литературе - меньше, но суть одна.
     - А чего ты сердишься-то, Саша?
     - Я?  И  не  думаю. Мне  с  тобой  так  хорошо, что  я  не  могу сейчас
сердиться,  - соврал  Огурцов. На самом деле он злился все  больше и больше.
Злость  подпитывала  сама  себя,  началась какая-то цепная  реакция - он  не
понимал причину, вызвавшую мощную  волну раздражения и от этого  непонимания
все глубже и глубже погружался в бездонный омут агрессивной депрессии.
     - Я же вижу, - сказала Глаша. - Вижу, что ты злишься.
     - Ну, допустим, - ответил Огурцов.
     - Ладно, перестань, Саша. Расскажи лучше, что ты пишешь сейчас?
     - А откуда ты меня знаешь, вообще?
     - Ну, как это  -  "откуда"?  Ты  же бываешь в  нашем  клубе.  Редко, но
бываешь, И с друзьями.  Друзья и говорят. И потом,  я, ведь, слышу, о чем за
столиками  клиенты беседуют. А город  наш,  Питер - он  же маленький.  Здесь
почти  все про  всех рано или поздно  узнаешь. Книжки твои,  между прочим, в
магазинах  продаются.  А  знакомые твои  - большей  частью,  алкоголики. Как
пойдут  за  столиками трепаться, орать на  весь  зал  -  волей  неволей  все
окружающие в их беседу включаются.
     - Ладно... Ты лучше о себе расскажи.
     Злость не проходила.  Встретил, видите ли, женщину своей мечты и вместо
того,  чтобы предаваться  нескончаемой радости, жить  этими минутами  -  кто
знает, когда их время закончится - может быть, никогда, а, может быть -  уже
завтра  или сегодня  - вместо этого снова начинается  самокопание, комплексы
какие-то, размышления о смысле бытия и о месте  его,  Огурцова в этом бытии.
Может быть, болезнь какая-нибудь психическая развивается?  Незаметненько так
- подкралась  и  начинает подтачивать организм известного писателя. Что же -
это даже стильно...
     - О себе? А что мне о себе рассказывать? Работаю в "Зомби"...
     - Это я уже понял.
     - Сын у меня...
     - Взрослый?
     Глаша усмехнулась.
     - Извини...
     - Ничего, ничего. Я,  наверное, выгляжу  уже старушкой, если  ты  такие
вопросы задаешь.
     - Да нет, что ты...
     - Семь лет. Папа наш где-то по стране рыщет...
     - Что так? Бросил?
     -  Я  его   послала.  Алкаш.   Когда  замуж  за  него  шла   -  казался
красавцем-мужчиной. Умницей. А потом - ни работы, ничего.  Перестройка,  как
раз случилась. Он и запил. Лег на диван - и лежит. Только пиво сосет и водку
эту,  из  банок железных. Ну,  полежал  год, другой,  третий...  Начал  вещи
потихоньку продавать. Я его  и  послала. Квартира-то моя - иди, говорю, куда
хочешь. Развелись, одним словом.
     - Алименты, хоть платит? - спросил Огурцов.
     - Я и  думать  про него  забыла - какие, к черту, алименты...  Я же  по
судам не буду таскаться. Противно.
     "Да.  Ты и  так  можешь заработать",  - подумал Огурцов и тут же назвал
себя за эту мысль подонком.
     - В общем, если честно, то как белка в колесе.
     - А живешь... Одна?
     -  Хм... Ну, одна. Мне, знаешь, и с сыном  проблем  хватает. А мужика в
дом... Что-то не хочется. После моего благоверного как-то, знаешь,  не тянет
больше замуж. Даже не замуж, а вообще - как-то одной спокойнее.
     - А с Мишей... Ну, то есть, - Огурцов указал пальцем на  пол. - С ним у
тебя что?
     - А что ты имеешь в виду? Если то, о  чем я подумала, то, этом смысле -
ничего. Просто помогает он мне. Время от времени.
     - С друзьями своими знакомит? - не удержался Огурцов.
     - Саша... Ты мне кто? Муж? Или папа? Что ты хочешь от меня услышать?
     "Я хочу услышать... Что я хочу  услышать? Что я самый лучший из всех ее
мужчин? Что она  хотела бы жить со мной?  Чушь. С Веркой так же было. Тоже -
любовь  до  гроба.  С  первого взгляда...  И  что?  Ничего.  Поздно, Огурец.
Проехали. Шел бы ты домой".
     - Мы с тобой еще увидимся?
     - Как хочешь.
     - А ты как хочешь?
     - Мне с тобой интересно. Ты, кстати. так  и не рассказал, что ты сейчас
делаешь.
     - Я? Пишу новое произведение. Роман века.
     - О чем же?
     - Обо всем. О тебе, в частности.
     - Обо мне?
     Глаша села на постели.
     -  Интересно. Ты же меня сегодня в первый раз увидел.  Точнее, заметил.
Что же ты обо мне можешь написать?
     - Там  есть девушка очень  на тебя похожая. И  ее,  представляешь, тоже
зовут Глашей.  Я  как  услышал твое  имя, так  и  опух  сразу.  И  внешне...
Получается, что я все время о тебе думал, представляешь?
     - Бывает, - покачав головой ответила Глаша. - Всякое бывает. Так что же
там, в романе твоем?
     - Там все... Знаешь, я, ведь, раньше детективы писал.
     - Знаю. Читала кое-что.
     - И как тебе?
     - Нормально. Вполне. Даже занимательно.
     - Вот... Занимательно. И деньги шли хорошие... Поднялся на этом деле. А
потом так достало. Вот, решил написать книгу о Ленине.
     - О ком?!
     Глаша хихикнула и повалилась на спину.
     - О  Ленине.  Только не так. как все совки писали. А так, что там и  мы
фигурируем...
     - Мы - это кто?
     - Мы. Мои друзья, все, короче. говоря,  кого я знаю. Или знал.  Книга о
времени. Время  - оно относительно... Для  меня многие из тех, кого уже нет,
они более  реальны, чем те, кто рядом ходит...  Вот об этом. Но  сложно, мне
сейчас, честно говоря, лень в теорию вдаваться.
     - Конечно, - сказала Глаша. - Лень. А  мне  на работу вечером сегодня -
мне не лень. Нереальный ты, Саша. Все вы...
     - Кто это - "мы"?
     -  А, вот,  как ты  сказал - ты  и твои  друзья.  Нереальные у вас  мир
отдельный, свой, который с реальным  миром почти не пересекается. Вы в нем и
живете, ничего  не замечаете из  того, что рядом с вами происходит. Я  же  в
этом  клубе много  кого  видела.  И писателей,  и артистов, и  музыкантов...
Совершенно параллельное  существование. Мне с вами скучно бы было. Я бы ни с
кем из вас жить не смогла.
     - Да почему же  - нереальный? Что ты знаешь-то обо всем этом? Это самая
настоящая реальность и  есть. Там такие люди,  в шоу-бизнесе...  Такие бабки
крутятся... Там людей могут замочить  в два  счета. Или  - звездой сделать в
неделю.  Я столько историй  могу  рассказать,  ты с  ума сойдешь.  И все они
реальны.  По-настоящему. Ты меня удивляешь, Глаша. Надо  же  такое сказать -
"нереальный". Хм...
     Огурцов вдруг понял, что вся  его сегодняшняя  злость была вызвана  той
самой мыслью, которую  неожиданно озвучила  официантка из  клуба "Зомби"  по
имени Глаша. Он не мог, не хотел себе признаться в том, что  последнее время
подсознательно ощущал то, о чем сейчас услышал  от девушки, с которой провел
ночь - ощущал полную нереальность собственного существования.
     -  Мне  тоже лень  в  теорию вдаваться,  как и тебе,  Сашенька. Но я  -
реальный человек. Это вы умеете деньги из воздуха делать, а я - нет. Я своим
горбом зарабатываю себе на хлеб и сыну своему... А вы- нет, я ничего плохого
сказать не хочу... Писатели должны писать, певцы  - петь... Только у вас все
не так. Вы словно  фантомы. Словно  призраки  какие-то. И чувства ваши  - на
девяносто процентов выдумка. Вы заигрались, ушли в свою тусовку, заперлись в
ней. А вне тусовки вы беспомощны, даже не как дети, а как... Как... Чуть что
-  спиваетесь, в наркоту падаете,  еще что-нибудь с вами происходит. Мужики,
вроде  взрослые,  сильные.  А истеричные как  бабы. Слава вам  нужна. Слава,
популярность, внимание...  Ты  вот про Мишу спрашивал.  Миша  -  он  сильный
мужик. За это я его и люблю по-своему. На него опереться можно. А на кого из
вас можно опереться?  Вот ты бы на его месте - истерику мне бы закатил, стал
бы  с балкона  бросаться,  самоубийство разыгрывать -  как  же, его  девушка
трахается с кем-то там...
     - Так ты его девушка?
     - Вот, видишь, тебя уже зацепило. Уже глазки расширились. Могла бы тебе
и не говорить... Нет, Саша, я не его девушка. Мы с ним просто дружим. Потому
что я - тоже сильная. А он силу уважает. И тебя сильным считает.  Хотя... Он
в людях очень хорошо разбирается. Может быть, уже и не считает.
     - Ты меня не знаешь совсем,  - сказал Огурцов. - Почему ты думаешь, что
я - истеричный слабак?
     - Не знаю... Может быть, я и ошибаюсь. Только,  я повторяю - навидалась
я вашего брата на своем веку.
     -  Спиваемся мы, значит...  Зато весь  остальной народ  не спивается. -
ехидно заметил Огурцов, чтобы только что-нибудь сказать..
     - Ладно, Саша... Давай не будем об этом. Иди ко мне.
     "Провокаторша, - подумал  Огурцов,  залезая под одеяло и целуя  глашины
губы. - Настоящая провокаторша.".
     - Так  мы  увидимся еще,  -  успел спросить он  перед  тем,  как  снова
погрузиться в неистовую нирвану. - Глаша? Увидимся?
     -  Ты  мне роман свой  принеси  почитать, ладно? Вот этот.  Который про
Ленина.
     - Конечно. Только он еще не написан.
     - А когда...
     -  Вот  я  его в данный момент и заканчиваю,  -  сказал Огурцов.  - Вот
сейчас... Сейчас...





Глава 6.
Презентация



     Самая большая трагедия моей жизни - это смерть Анны Карениной.
     С. Довлатов.





     - Вставайте, приехали.
     Огурцов  открыл  глаза.  Он  лежал на аккуратно застеленной  полке,  на
хрустящем   от   крахмала   белье.  На  столике  перед   ним   стояли   три,
нераскупоренные  бутылки  коньяка, две  картонные пачки с  дорогим соком, на
блюдечке  горка ломтиков копченой колбасы, на  другом  блюдечке - угнездился
крепенький  пупырчатый  лимон  с  синим  лейблом  на крутом  бочке.  Огурцов
пошевелился, поднял  голову и увидел, что  он лежит на неразобранной постели
не просто в костюме и  пальто, но и в ботинках. Вот так нынче ездят в Москву
известные писатели.
     - Очухался? - приветливо спросил его неизветный мужчина.
     -  Если проснулся  в ботинках,  значит  вечер  удался,  -  вяло пошутил
Огурцов.
     Неизвестный мужчина хохотнул.
     -  Да  уж, у  тебя-то,  точно.  Я,  признаться,  завидую.  Сам-то я  на
подшивке... Ну ладно, сосед, удачи тебе.
     В принципе,  Огурцов мог  бы вспомнить,  кто этот  добрый  человек,  но
вспоминать было  лень. Дверь купе аукнула, щелкнула  задвижкой  и неизветный
сосед навсегда исчез из жизни видного писателя Огурцова.
     Он  посмотрел в окно. По перрону шли люди  с отвратительно озабоченными
или, что  еще  хуже - с  тошнотворно-радостными  лицами. Некоторые  же  были
просто омерзительно  беззаботны.  Огурцов  открыл  бутылку,  сделал  большой
глоток из  горлышка, вздрогнул от ужаса перед наступающим днем, потянулся  к
колбасе и, поняв,  что  не  хочет ее, взял  лимон и отрыз  от него приличный
кусок.
     Сумка валялась под столиком. Огурцов сунул в нее две непочатые бутылки,
взял в руку начатую и вальяжно вышел из купе.
     - Всего доброго, - стараясь улыбнуться, сказал он  чудовищно некрасивой
женщине  в убогой  форме железнодорожницы. Та  не ответила, но сделала такую
гримасу, словно собиралсь смачно плюнуть себе под ноги.
     "Ни одного приятного лица, - думал Огурцов, уверенно шагая  по перрону.
- Одни уроды. Хоть, вот на этого грзчика посмотреть... Квазимодо... И погода
мерзейшая.  И  вокзал  -  гадость одна, архитектора расстрелял бы... Асфальт
замусорен. Лотки книжные с дерьмом всяким...".
     Он остановился у одного из лотков, за которым стоял продавец  с лицом и
взглядом удава.
     "Это   что   такое,   -   подумал   Огурцов,   глядя    на   сверкающую
целлофанированную  обложку  с изображением четвертованного брюнета,  судя по
виду, иностранца. - Что за чушь?"...
     - Дайте эту, - неожиданно для себя сказал он продавцу - удаву, ежась не
то от мелкого холодного дождика, не то от похмелья.
     -  "Швейцарский  излом"?  -   спросил  продавец.   Огурцов  внимательно
посмотрел на него и понял, что перед ним стоит не продавец, а продавщица.
     - Ну да... Излом...
     - Вчера только поступила, - услужливо забормотал удав женского рода.  -
Я уже прочитала... Очень интересная книжка. Необычная такая...
     - Хорошо, хорошо...
     Огурцов  сунул  книгу  в карман и, сделав еще один  глоток из  бутылки,
двинулся к стоянке такси.
     В  номере  гостиницы  он  допил  бутылку и  улегся на  кровать.  Что-то
кольнуло в бок.
     "Ах ты, как же я опять забыл...".
     Огурцов  встал и  снял  пальто. Из  кармана выпала книжка  с  глянцевой
обложкой.
     "Четвертованный иностранец... Откуда же это?".
     Болтинки  он  решил  не  снимать.  Снова  рухнул  на  кровать,   открыл
"Швейцарский  излом" и  углубился в  чтение. Читал  он, по привычке, быстро,
врем яот времени морщился от корявой фразы, смачно матерился, когда дошел до
последней страницы вторая бутылка закончилась.
     Книжка не понравилась Огурцову. Композиция - дерьмо, длинноты, зачем-то
Ленин  вместе  со своим братом Сашей, какие-то  Бухари, ни с  того ни с сего
Шаляпин  затесался.  Дешевая  стилизация  под пост-модернизм.  Булгаков  для
бедных. Что-то смутно всплыло в его памяти, но вспоминать было лень. Огурцов
встал, пошел  и  справил нужду, попутно бросив книжку  в  мусорную  корзину.
Заняться  было  решительно  нечем.  Посмотрев  на  часы  он  понял,  что  до
презентации,  ради  которой  он,  собственно, и приехал, еще  куча  времени.
Открыл  третью,  решил  допить, а  дальше - целенаправленно  трезветь. Нужно
появиться на  людях в более  или менее  вменяемом состоянии. Это  тоже часть
работы.
     ...- Вам открыть?
     - Чего?
     - Открыть, говорю?
     - Слышь, мужик не задерживай.
     Голос, прозвучавший за спиной Огурцова был веселым и лишенным привычной
для подобного обращения агрессии и смутно знакомым.
     Унылый  осенний  пейзаж.  Новостройки.  Амбразура  ларька,  из  которой
высовывается красная, в цыпках, рука продавщицы. В  цыпочных, потрескавшихся
пальцах - открытая бутылка пива.
     -  Спасибо,  -  стараясь  сохранять  достоинство,  выдавил  Огурцов  и,
повернувшись к тому, кто его только что поторопил, добавил, - Извините...
     -  Сдачу-то возьмешь? - насмешливо спросила продавщица. - Нам чужого не
надо...
     Огурцов вздрогнул и  трясущейся рукой  сгреб внушительную  пачку купюр.
Несколько  из них  упало  в грязный  снег, Огурцов заметил  это и понял, что
наклониться за ними он не