тью. Он отвесил поклон  вождю,  выступил  вперед  и,  поравнявшись  с
шеренгой стрелков, заявил:
   - Я буду целить в правый глаз мишени.  С  этими  словами  он  приложился,
мысленно произнося: "Не выдай меня, отцовское ружье!" Раздался выстрел.
   Правый глаз мишени был пробит.
   - Молодец!  -  с  плохо  скрываемым  раздражением  похвалил  Сетевайо.  -
Пусть-ка теперь проделают это же самое мои воины.
   Отделили  десять  лучших  стрелков  и  поставили  перед  мишенью.  Все  с
напряжением следили за происходившим состязанием. Из десяти выстрелов девять
попало в голову и в шляпу мишени, но  десятый,  последний,  угодил  в  глаз.
Сетевайо похвалил стрелка. Все  считали,  что  состязание  закончилось,  как
вдруг Питер Мариц сказал:
   - Неловко мне, буру, стрелять в мишень, изображающую бура. К тому же цель
чересчур крупна, да и поставлена близко. Не  пожелает  ли  вождь  отодвинуть
цель и заменить эту фигуру журавлиным пером, воткнутым на острие копья?
   Сетевайо тотчас согласился. Черное журавлиное перо  прикрепили  к  острию
копья, а самое копье водрузили в трехстах шагах от стрелков.  Октав  не  мог
даже разглядеть перо на таком расстоянии.
   Первыми стреляли зулусы. Все они промахивались,  кроме  воина,  попавшего
перед тем в глаз мишени; пера он не задел,  но  пуля  его  расщепила  древко
копья как раз под острием. Сетевайо остался очень доволен и наградил стрелка
золотым браслетом.
   Очередь была за молодым буром. Поставили новое копье с пером  на  острие.
Питер Мариц  выступил,  медленно  взвел  ружье  и  прицелился.  Он  сделался
неподвижен, точно окаменел. Грянул выстрел. Копье осталось на месте, но перо
на нем исчезло!
   Сетевайо сверкнул глазами, но, преодолев себя, снял с пальца  перстень  с
рубином и молча протянул его буру. Состязание больше  не  возобновлялось,  и
все принялись за трапезу. После трапезы последовал отдых, а утром следующего
дня Сетевайо объявил маневры оконченными и двинулся со своим отрядом, свитой
и гостями обратно в Улунди.
   Сидя на лошадях, Октав и Питер  Мариц  делились  впечатлениями  от  всего
виденного и пережитого ими за последние дни. Октав был задумчив. Он подметил
раздражение вождя после победы юноши в состязании  на  стрельбу  в  цель,  а
также то внимание, какое Сетевайо уделил этому событию.
   - Знаешь ли, паренек, я боюсь, что ты был  чересчур  меток.  Ты  вошел  в
азарт, тебя привела  в  негодование  их  мишень,  но  все  это  безделица...
Пожалуй, было бы умнее сдержаться. Да что поделаешь, молодость...
   - Что вас, собственно тревожит, господин Октав? - спросил несмело  юноша.
- Пусть они знают, как стреляют буры!
   - Ты еще молод... "Пусть знают!" А  что,  если  Сетевайо  сделает  отсюда
такой вывод: "Эти буры - дьявольские стрелки, тягаться с ними  моим  зулусам
будет не под силу... Если я соединюсь с ними и сообща мы  прогоним  англичан
из Африки, то не наступит ли вслед за англичанами и наша очередь испытать на
себе меткость бурских  пуль?  А  если  так,  то  не  соединиться  ли  мне  с
англичанами и с их помощью  расколотить  этих  мужиков,  которые  так  метко
стреляют?" Понял ты, что меня беспокоит?
   - Понял, - ответил Питер Мариц смущенно.
   Но вслед за этим он вскинул голову и с блеском задора  в  глазах  заметил
улыбаясь:
   - Господин Октав, а не может разве Сетевайо подумать как раз наоборот?
   - Как это "подумать наоборот"? Что ты этим хочешь сказать?
   - Не подумает ли он так: "Я соединюсь с англичанами, побью буров, а после
этого англичане возьмут и нас побьют"? Вот что хотел я сказать.
   Октав весело засмеялся.
   - А ты, право, неглупый парень. Конечно, он и так может подумать.  И  вся
задача в том, чтобы натолкнуть его на эти мысли...
   - А если бы, - прервал его в  азарте  юноша,  ободренный  похвалой,  -  я
промазал и осрамился, то что же в том хорошего? Он бы подумал:  "Какая  цена
таким союзникам, которые и стрелять не умеют!" Право же, нечего жалеть,  что
я сшиб перо.
   Француз улыбнулся его горячности, но с сомнением покачал головой.
   - Конечно, большого значения вся эта история не может иметь, -  промолвил
он. - Зулусы по печальному опыту знают, что вы прекрасные  стрелки,  и  твоя
меткость только лишний раз подтвердила, но, пожалуй,  именно  лишний.  Может
быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что из двух союзников Сетевайо  предпочтет
все-таки англичан.
   И Октав снова погрузился в размышления.
 
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
   Заклинатель
   День за днем тянулось пребывание Октава и Питера Марица в стране зулусов.
Они жили на положении  гостей  Сетевайо,  но  в  действительности  были  его
пленниками. Вождь оказывал им внимание и покровительство, особенно французу,
щедро удовлетворял их потребности, не вмешивался в их личную жизнь. Но в  то
же время они чувствовали и замечали, что все время, днем и ночью,  находятся
под неусыпным наблюдением приставленных от Сетевайо людей,  исполнительность
которых, в свою  очередь,  контролировалась.  Стоило  им  выехать  за  черту
Улунди, как  откуда-то,  точно  из-под  земли,  вырастали  фигуры  черных  с
ассагаями в руках. Под тем или иным предлогом зулусы присоединялись  к  ним,
начинали наивные и в то же время хитрые расспросы о цели путешествия  белых,
о направлении. Вначале это их раздражало, но потом они  поняли  неизбежность
слежки и привыкли.
   Октав и Питер Мариц старались не терять времени по-пустому. Француз много
писал, изучал язык зулусов и других черных племен, часто виделся с  Сетевайо
и подолгу с ним беседовал, причем вождь  старательно  отводил  разговоры  от
внутренних дел и столь же старательно  направлял  их  в  сторону  обсуждения
своей внешней политики. Октав чувствовал, что в этом отношении вождь зулусов
проникается все большим доверием к нему, но в то  же  время  видел,  что  он
только узнает его мнение, оценивает его, поступает же по-своему.
   Кроме того, француз  старался  ближе  сойтись  с  населением  Улунди,  но
запуганность  черных  и  подозрительность  Сетевайо  сильно  затрудняли  эти
попытки. Все же кое-что  ему  удалось  сделать,  главным  образом  благодаря
своему большому опыту и обширным  познаниям.  Особенный  вес  у  Сетевайо  и
населения получил Октав после  того,  как  энергично  принятыми  мерами  ему
удалось прекратить массовый падеж скота в обширных стадах  зулусов.  К  нему
стали приводить и больных  людей,  требуя,  чтобы  он  их  вылечил.  Вначале
француз отказывался, уверяя, что не умеет лечить людей, но темные зулусы  не
хотели ему верить и обиженно говорили:
   - Быка ты, белый, лечишь, а меня не хочешь. Разве я  хуже  быка?  Полечи,
пожалуйста, - я тебе золота принесу, мяса принесу.
   В конце концов Октав увидел, что  иногда  он  все-таки  может  чем-нибудь
помочь, а так как  вдобавок  он  знал,  что  в  случае  его  отказа  больной
обратится к хитрым заклинателям, дурачившим этих невежественных людей, то он
время от времени давал врачебные советы и людям. Эти случаи  он  к  тому  же
стремился  использовать  и  для  просвещения  туземцев,  для  борьбы  с   их
суевериями. Он им объяснял, что помогает  не  заклинаниями,  которые  никому
помочь не могут и являются грубым обманом, а простыми средствами, значение и
действие которых он тут же разъяснял.
   Несколько часов в день Октав проводил с Питером Марицем,  горячо  к  нему
привязавшимся. Он обучал его английскому  языку,  арифметике,  беседовал  по
истории, развивая перед ним те мысли, которые впервые высказал ему во  время
путешествия с зулусами. Тогда юношу поразила возможность борьбы французов  с
французами; теперь Питер Мариц уже знал  происхождение  багровых  следов  на
руках и ногах великана. Это были следы от  тесных  кандалов.  Он  дрался  на
баррикадах, воздвигнутых в 1871 году  Парижской  Коммуной;  после  яростного
сопротивления его отряд  был  разбит,  его,  раненого,  схватили,  заковали,
судили и сослали в Новую Каледонию на каторгу. Оттуда  он  спустя  три  года
бежал на юг Африки,  воспользовавшись  содействием  матроса  с  голландского
корабля, доставившего товары на  каторжный  остров...  Перед  молодым  буром
проходили  картины  восставшего  великого   города,   ожесточенной   борьбы,
мстительной жестокости победителей,  страданий  побежденных,  и  сердце  его
наполнялось любовью и уважением к человеку, с которым его столкнула  судьба.
По временам юноша впадал в тоску  по  семье,  по  своей  общине,  по  родным
местам, его мучила мысль, что мать считает его уже погибшим.  Но  он  твердо
верил, что в конце концов ему удастся вырваться из плена,
   Порой же у него все-таки  являлось  сильное  желание  предпринять  побег.
Скакун был теперь при нем, старое отцовское ружье - также при нем. И как  ни
было это рискованно, он, вероятно, решился бы на побег. Но  теперь  ко  всем
прежним препятствиям присоединялось новое, непреодолимое. Октав считал,  что
ему необходимо как можно дольше оставаться при  Сетевайо,  чтобы  влиять  на
вождя в нужном  направлении,  а  побег  Питера  Марица  без  Октава  был  бы
предательством по отношению к французу.
   К  концу  года  пребывания  белых  у  Сетевайо  страну  зулусов  постигло
несчастье:  страшная  засуха  поразила  пастбища  и  поля.  Скот  бродил  по
выжженным степям, не находя корма, ручьи и источники иссякли,  реки  мелели.
Население было в отчаянии. Многие приходили к  Октаву,  умоляя  его  вызвать
заклинанием дождь, а когда он объяснял им бессмысленность их просьб,  они  с
грустью уходили от него и обращались к своим черным заклинателям. Последние,
чтобы не нанести ущерба своему званию, объявили, будто гнев неба так  велик,
что одними своими заклинаниями они не в силах исторгнуть влагу. Им требуется
помощь со стороны знаменитого заклинателя, живущего в области свази.  Хитрые
обманщики таким образом оттягивали время в надежде, что дожди в конце концов
должны начаться.
   Обычно не слишком внимательный к голосу  народа,  Сетевайо  на  этот  раз
охотно согласился отправить гонцов за  знаменитым  заклинателем.  Последнему
были при этом обещаны весьма щедрые награды.
   И вот в один прекрасный день по Улунди пронеслась весть, что  заклинатель
приближается к селению. Октав и Питер Мариц, дремавшие в полуденный  зной  в
своей хижине, услышали громкий шум и ликование жителей и  выскочили  наружу.
Они увидели,  что  густые  толпы  людей  устремились  к  реке.  Расспрашивая
бегущих, они узнали, в чем дело: заклинатель потребовал,  чтобы  все  жители
столицы совершили омовение ног, прежде чем он вступит в Улунди.
   - Важно мошенник начинает, - заметил с усмешкой француз,  направляясь  со
своим другом навстречу Заклинателю. - И смотри, как везет негодяю! - добавил
он, указывая на небо.
   В течение нескольких недель на нем не  появлялось  ни  облачка,  это  был
какой-то гигантский бледно-голубой очаг, непрерывно дышавший  огнем.  Теперь
оно  заволакивалось  тучами,  на  которые  с  жадной  надеждой   поглядывали
повеселевшие жители. И как раз в ту минуту, как заклинатель, сойдя с  холма,
вступил на землю столицы зулусов, среди туч блеснула молния, заворчал  гром,
и редкие тяжелые капли шлепнулись на иссохшую землю...
   Черными овладела  бурная  радость,  началось  всеобщее  ликование,  клики
веселья огласили воздух, многие пустились  в  пляс,  невообразимая  суматоха
пошла по столице...  Среди  поднявшейся  сумятицы  невозмутимо  спокойно,  в
сознании своей власти и торжества, медленно шествовал прославленный чародей.
   Это был человек крупного сложения, в  плаще  из  звериных  шкур,  весь  в
блестящих украшениях из золота,  жемчуга  и  слоновой  кости,  с  необычайно
пышной  прической,  украшенной  цветными  перьями.  Он  милостиво   принимал
подобострастные приветствия жителей и тут же указывал, что им следует отныне
охранять свой скот в  долинах,  потому  что  они  будут  затоплены  ливнями,
которые он вскоре вызовет своими заклинаниями.
   - Посмотрите на вашу бедную страну, - говорил он, обводя вокруг рукой.  -
Она суха, как огонь в очаге. Но пройдет день-другой - и вы  не  узнаете  ее:
люди не будут успевать убирать тучную жатву, скот  будет  утопать  в  сочной
траве. Я всемогущ. Недавно бечуан постигло тяжкое горе: великий вождь хереро
пошел на них войной. В страхе прислали за мной бечуаны, предлагая  несметные
сокровища, чтобы я спас  их  от  гибели.  Я  внял  их  мольбе  и  отправился
навстречу хереро. Приблизившись к их вождю, я бросил перед ним на землю свой
жезл. И что же? Земля на этом месте расселась, из трещины забил поток и смыл
до единого всех хереро вместе с их вождем...
   Заметив среди толпы гигантскую фигуру и белое  лицо  Октава,  прорицатель
внезапно остановился в замешательстве. По-видимому, его слуха уже  коснулись
вести об этом человеке, о его влиянии среди зулусов и  о  его  разоблачениях
шарлатанства заклинателей. Но тотчас он овладел собой и обратился  к  белому
со снисходительным приветствием:
   - Я слыхал, что и тебе известны многие тайны,  белый  человек.  Вместе  с
тобой мы теперь общими силами постараемся  снять  заклятие  с  разгневанного
неба. Ты будешь помогать мне?
   - На меня не надейся, - с мрачной  усмешкой  возразил  Октав,  пронизывая
взглядом обманщика. - Я все время доказываю этим  людям,  что  их  надувают,
чтобы грабить, и что все заклинатели - лжецы.
   - Так всегда  говорят  бессильные  заклинатели,  -  пробормотал  чародей,
злобно взглянув на белого, - Но вот, смотри! - воскликнул он  с  торжеством,
указывая рукою вверх.
   Увлеченные спором  зулусы  подняли  глаза  к  небу.  Увы!  Тучи  медленно
расходились, и пылающее солнце выступало из-за  них...  Но  заклинатель  был
находчив и изворотлив.
   - Смотри! - повторил он. - Одно мое появление покрыло небеса благодатными
тучами. Пролились первые вестники обильного  дождя.  Но  твои  кощунственные
слова снова замкнули небеса, и они окаменели.
   Среди напряженно прислушивавшихся к спору  жителей  начал  прокрадываться
ропот, и сомнений не было, против кого  он  направлен.  Неизвестно,  чем  бы
могло окончиться это состязание ясной прямоты с корыстным и ловким обманом.
   Население было так наэлектризовано долгим ожиданием прорицателя, а  затем
блеснувшей, но тотчас сорвавшейся надеждой на  дождь,  чародей  так  коварно
сумел настроить суеверных людей против Октава, что  положение  мужественного
француза  сразу   сделалось   опасным.   Однако   прорицатель   счел   более
благоразумным не доводить спора до вспышки:  он  знал,  что  влияние  белого
велико, и сомневался в том, как поступит Сетевайо,  если  распаленная  толпа
растерзает его противника. И  он  сказал,  снова  впадая  в  свой  важный  и
снисходительный тон:
   - Сейчас не время для спора, белый человек. Мы еще поговорим с тобой.
   И он торжественно проследовал дальше, к  жилищу  зулусского  прорицателя,
который его к себе пригласил.
   В течение ближайших нескольких дней чародей не раз делал попытки привлечь
Октава на свою сторону. Беседуя с ним с глазу на глаз, он совершенно открыто
говорил о приемах, к  которым  прибегал,  чтобы  дурачить  народ,  соблазнял
француза  обещаниями  делиться  с  ним  богатыми  подношениями,  которые  он
получал.
   - Ты только мне не мешай, - убеждал он. - Так  мы  оба  будем  богаты.  А
восстановить народ против меня тебе все равно не удастся: мне  ты  вреда  не
принесешь, а себя погубишь. Вспомни нашу первую  встречу.  Ведь  жизнь  твоя
была в ту минуту в моей власти. Я тебе зла не желаю, и ты мне не делай зла.
   Если во время их беседы появлялся кто-либо из зулусов, заклинатель тотчас
же менял тон, откровенность его исчезала и он принимался доказывать  Октаву,
что его неверие в заклинание пугает дождевые тучи  и  они  уходят  прочь  от
зулусской земли.
   Наконец, видя невозможность соблазнить француза, заклинатель оставил  его
в покое и прекратил свои посещения, объявив зулусам, что белый - безнадежный
нечестивец.
   А дождя между тем не было. Заклинатель, всякий раз,  как  тучи  проходили
стороной, объяснял по-новому свои неудачи и снова принимался  за  колдовские
приемы. То он приказывал жителям совершать в полночь  какие-то  таинственные
шествия по полям; то всходил на холм и, воздевая руки к небу, подолгу шептал
свои заклинания; то отдавал распоряжение  принести  ему  особенные  какие-то
травы и сжигал их среди поля, сопровождая это дикими телодвижениями.  Дождя,
однако, не было. Наконец однажды рано утром  хлынул  обильный,  но  короткий
дождь. Обрадованные зулусы  кинулись  к  заклинателю,  но  тут  их  постигло
разочарование: он спал как убитый и даже не знал о дожде.
   - А мы думали, - недоумевали зулусы, - что дождь вызван тобою...
   Но обманщик мигом нашелся.  Указав  на  служанку,  которая  в  это  время
сбивала масло, болтая молоко в кожаном мешке,  он  воскликнул  с  притворным
гневом:
   - О, маловеры! Разве не видите вы, что по моему  заклинанию  эта  женщина
болтает дождь для вашей земли.
   И  темные  люди  поверили  обманщику  и  на  этот  раз.  Когда  же  дождь
прекратился, они прибежали к заклинателю и умоляли его,  чтобы  он  приказал
еще наболтать им дождя. Но он  объявил,  что  маловерие  жителей  разгневало
подобревшие было небеса.
   Всякое  свое  нелепое  требование,  всякую  глупую  затею  он   неизменно
сопровождал вымогательством, и обнищавшие, голодные люди  покорно  приносили
ему в изобилии хлеб, плоды, мясо, утварь,  шкуры  зверей,  драгоценности.  А
хитрец становился с каждым разом все жаднее и жаднее.
   Октав выходил из себя, видя все это, и  однажды  отправился  к  Сетевайо,
чтобы уговорить его прогнать из Улунди жадного колдуна. Он с жаром доказывал
вождю,  что  это  обманщик,  обирающий  население,  и  что  его   необходимо
немедленно удалить. К  удивлению  француза,  вождь  зулусов  отнесся  к  его
разоблачениям совершенно невозмутимо.
   - Ты помесь мудреца с младенцем, - возразил он с  усмешкой  разгневанному
Октаву. - Сколько раз я тебе  говорил,  что  ты  мудро  рассуждаешь  о  моих
внешних делах. Но ты ровно ничего  не  смыслишь  во  внутренних  делах  моей
страны. Я не хуже тебя знаю, что этот человек - обманщик. Но народ  страдает
от засухи, приходит в отчаяние. Должен же я чем-нибудь его  успокоить!  Если
бы не было прорицателей, население требовало бы дождя от меня, от тебя.  Так
уже лучше пусть они возлагают свои надежды на прорицателя: это им  утешение,
а для меня спокойнее. Хорошо, что он чужеземец: к своим зулусы уже  привыкли
и мало им верят. Зато когда беда случится у свази,  они  призовут  зулусских
прорицателей. Итак, ступай домой и не  мешай  этому  ловкачу  дурачить  моих
бедных зулусов.
   А  засуха  между  тем  делала  свое  губительное  дело.  Скот  падал   от
бескормицы, зерно лежало в изборожденной трещинами сухой земле и  не  давало
всходов.  Люди  питались  древесной  корой,  какими-то  травами,  кореньями,
бродили, как тени, в поисках пищи. Начались голодные смерти. Население стало
поглядывать с подозрением на заклинателя.
   Видя, что дело худо, он пустился на новую хитрость и объявил жителям, что
осталось единственное, но зато уж верное средство вызвать дождь:
   - Изловите мне живого павиана, но при этом ни  один  волосок  на  нем  не
должен пострадать. Тогда будет у вас дождь.
   Лукавец знал, что  это  невозможно.  Эти  умные  и  увертливые  животные,
обитающие среди скал, не  даются  в  руки  охотнику,  а  уж  добыть  павиана
совершенно неповрежденным и думать  было  нечего.  И  однако  доведенные  до
отчаяния темные  люди  пошли  и  на  это.  Несколько  сот  лучших  охотников
отправились в горы за обезьянами.
   Обнаружив стадо павианов, охотники начали осторожно к  ним  приближаться.
Вначале  павианы,  любившие  наблюдать  охоту  зулусов  за   антилопами,   с
любопытством поглядывали на охотников. Но когда те вдруг  кинулись  прямо  к
ним, павианы с дьявольской ловкостью пустились наутек, прыгая  со  скалы  на
скалу, взбираясь по отвесным крутизнам, увиливая в ущелья. Однако "охотники,