ого в укрепленный  лагерь.  Но  уже  и  это
становилось сомнительным...
   От  полного  уничтожения  отряд  генерала  Колли  спасла  слепая  стихия:
внезапно наступившая тьма и вслед за тем разразившаяся яростным ливнем гроза
сделали невозможным дальнейшее сражение. Сначала  замолкли  орудия,  которые
англичане с отчаянья снова пустили в ход, затем мало-помалу  прекратилась  и
ружейная стрельба. Английский отряд, не тревожимый более неприятелем,  начал
поспешное отступление...
   Питер Мариц с двумя-тремя товарищами, мокрые до нитки, сели на лошадей  и
отправились вслед за англичанами  -  взглянуть  на  отступление  врага.  Оно
походило  более  на  беспорядочное  бегство.  Люди  разных  родов  оружия  и
войсковых частей смешались в кучу, стоны раненых оглашали  воздух.  Одно  из
орудий свернулось с моста и свалилось в бурлившую вздувшуюся  реку.  Генерал
Колли и несколько уцелевших офицеров выбивались из  сил,  наводя  порядок  в
войске, но на них почти никто не обращал внимания. Разгром английской  армии
был полный. Убедившись в этом и проводив  англичан  до  самого  укрепленного
лагеря, Питер Мариц и его товарищи, мокрые, усталые, но счастливые, под утро
вернулись в лагерь буров близ Лангес-Нека.
 
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
   Безумная отвага
   Прошло восемнадцать  дней  после  поражения  англичан  при  Шайнс-Хоогте.
Генерал Колли занимал свой укрепленный лагерь, выставив  жиденькие  -  из-за
недостатка людей - аванпосты из солдат-одиночек. Буры также  выставили  цепь
аванпостов, но у них в каждом находилось по  два-три  молодых  парня,  зорко
наблюдавших за всем,  что  происходило  у  англичан;  пожилые  буры,  твердо
уверенные, что их молодежь не проворонит ничего важного, ушли в свой лагерь,
а иные даже отлучились по домам, чтобы урывками заняться неотложными  делами
по хозяйству. По первому зову они готовы были снова явиться и,  сменив  плуг
на ружье, отразить врага.
   Таким образом, между обоими враждебными  лагерями  установилось  какое-то
равновесие: ни та, ни другая сторона  не  трогалась  с  места,  наблюдая  за
действиями и приготовлениями противника.
   Питер Мариц находился на аванпосте против неприятельского  лагеря  вместе
со своим товарищем,  здоровенным  и  добродушным  Яковом  Гладисом.  Он  уже
несколько  раз  за  эти  восемнадцать  дней  терпеливо  и  внимательно   нес
аванпостовую  службу,   но   сегодня   испытывал   какое-то   нетерпение   и
недовольство, передававшееся и его верному Скакуну, на котором он то и  дело
объезжал линию.
   "Эх, - размышлял Питер Мариц,  -  затягивается  дело!  И  что  бы  стоило
генералу Жуберу довершить нашу победу над англичанами...  У  генерала  Колли
оставалось самое большее человек шестьсот. Они потеряли почти весь командный
состав и, охваченные  паникой,  впали  в  уныние.  Правда,  гроза  несколько
помешала, но если бы на другой день мы  атаковали  разбитых  англичан  в  их
лагере,  то  успех  был  бы  обеспечен;  они  почти  не  в  состоянии   были
сопротивляться, а мы были воодушевлены  победой.  Не  миновать  бы  генералу
Колли плена... Теперь вот сиди и жди. А  тем  временем  генерал  Вуд  начнет
посылать подкрепления, как  обещал  в  перехваченном  письме,  а  то  и  сам
двинется на выручку. Кто их остановит? Армия наша ушла в лагерь, да и там не
вся в сборе. Ничто теперь не помешает генералу Колли усилить  свою  армию...
Ну, да ничего не поделаешь...
   Мы их все-таки побьем! Жаль только, что дело затягивается..."
   Не успел Питер Мариц докончить свою  мысль,  как  до  уха  его  донеслись
какие-то подозрительные звуки со стороны тракта. Он затаил  дыхание  и  весь
напрягся, стараясь уловить эти смутные отголоски.  Ему  померещился  дальний
топот коней, к которому примешивалось какое-то бряцанье. Он  осторожно  стал
спускаться  по  склону  поближе  к  тракту.  Звуки  усиливались,  нарастали,
становились определеннее, и он уже не сомневался, что это какая-то войсковая
часть. Он подвинулся еще ближе  и,  укрывшись  за  скалою,  стал  поджидать.
Наконец  из-за  поворота  дороги  показалась   небольшая   группа   нарядных
кавалеристов, внимательно высматривающих, держа наготове  карабины,  нет  ли
какой опасности. По их курткам с серебряными шнурами и кривым  саблям  Питер
Мариц тотчас признал  в  них  гусар.  Немного  погодя  на  дороге  показался
эффектный эскадрон с командиром во главе. Не успели  они  проследовать,  как
появилась и пехота - триста человек шотландцев в  белых  касках,  в  красных
мундирах и в широких клетчатых шароварах.
   Мрачно провожая их глазами, Питер Мариц, не трогаясь с  места,  ждал,  но
войска больше не было.  Итак,  его  опасение  подтвердилось:  Колли  получил
подкрепление. Он подъехал к товарищу и, передав ему о виденном, сказал:
   - Оставайся, Яков, здесь, а я поскачу к генералу  Жуберу  с  вестью,  что
утопающему Колли бросили наконец веревку.
   С этими словами он повернул Скакуна и помчался в лагерь буров.
   Жубер выслушал его, сурово насупив брови, и сказал помолчав:
   - Да, приятного мало... Тем более, что это, вероятно,  только  начало.  Я
уже получил донесение,  что  в  распоряжение  генерала  Вуда  прибыли  новые
войска, и, естественно, он попытается соединиться с генералом  Колли,  чтобы
общими силами перейти затем в наступление. И, конечно, они  постараются  это
сделать как  можно  скорее.  Но  знаешь,  милый  друг,  что  я  тебе  скажу?
Трансвааля им не видать, как своих ушей. Ведь  и  наши  буры  не  дремлют  и
быстро собираются с силами. Ты не смотри, что в лагере  их  сейчас  немного.
Если кликнуть клич, на этом месте, где мы с тобой стоим,  соберется  сила  в
три тысячи человек. А с тремя тысячами буров я не  пропущу  в  Трансвааль  и
самого прославленного генерала Робертса с двенадцатитысячной армией.
   Питер Мариц молчал. Он верил тому, что говорил военачальник, но  давешние
мысли и досада по поводу упущенного времени были  еще  свежи  в  его  пылкой
душе.
   Жубер проницательно взглянул  на  грустное  лицо  молодого  бура  и  едва
заметно усмехнулся.
   - Я замечаю, - сказал он, - что тебе не терпится. Вот  если  бы  я  отдал
приказ атаковать генерала Колли...
   - Вот именно!  -  с  жаром  воскликнул  Питер  Мариц.  -  Я  уверен,  что
пять-шесть сотен наших молодцов - только прикажите! - забрали бы этого Колли
со всем его лагерем и обозом, так что он и не пикнул бы!
   - Верю, - серьезно произнес Жубер. - И я подумывал об этом, конечно,  еще
до прихода этих подкреплений. Но вот в чем дело...  Ты  парень  молодой,  но
заслуживаешь  полного  доверия.  Я  скажу  тебе:  военачальнику   приходится
считаться со многими обстоятельствами. Прежде всего - характер наших  буров.
Они беспощадны и непобедимы, когда им наступают на ногу,  но  они  не  любят
лезть в драку. Хорошо или худо, с  этим  приходится  считаться.  А  затем  -
политика. Правительство наше в Претории  все  еще  надеется,  что  англичане
образумятся и пойдут на примирение, а потому  оно  настоятельно  рекомендует
оборону в пределах необходимой самозащиты. Возможно, что это и  неправильно,
но... я должен и с этим считаться. И все же, - добавил он, сверкнув глазами,
- ты не смущайся: англичане будут разбиты.  Мы  прогоним  этих  торгашей  из
нашей страны!
   И он отпустил своего молодого собеседника, крепко пожав ему руку.
   Ободренный его словами, Питер Мариц медленно возвращался  на  свой  пост,
поглядывая  на  спокойные,  мужественные  лица,  на  мощные  фигуры   буров,
предававшихся на досуге своим мирным занятиям, точно они находились  у  себя
дома, а не в  расстоянии  пушечного  выстрела  от  неприятеля.  "Что  же,  -
размышлял он про себя, - может быть,  Жубер  и  прав.  Наши  буры,  пожалуй,
действительно народ надежный, но неторопливый".
   Уже стемнело, когда он вернулся на аванпост,  не  переставая  всю  дорогу
обдумывать положение дел. Несмотря на молодость,  у  него  уже  был  большой
военный опыт, который, вместе с природной сообразительностью, подсказал ему,
что, получив подкрепления, англичане постараются что-нибудь предпринять.  Он
знал, что генерал Колли  был  человек  с  волей  и  энергичный,  что  долгое
бездействие буров должно приободрить его армию, что у осажденных всегда есть
стремление при малейшей перемене обстоятельств повторить попытку прорваться.
Эта перемена была налицо: свежие подкрепления. Все говорило в  пользу  того,
что со стороны английской армии надо было ждать чего-то в ближайшие  дни,  а
может быть, и часы.
   Отдавшись  этим  мыслям,  Питер  Мариц  тихо  выехал  за  линию   бурских
аванпостов, охватывавших дугою неприятельский лагерь. Стояла чудесная лунная
ночь, предметы видны были за несколько сот шагов; мрачный силуэт горы  Маюбы
тяжело врезался в звездное небо. Дозорный шагом  направил  Скакуна  к  линии
английских  аванпостов  и,  приблизившись   к   ним,   стал   всматриваться.
Одиночки-часовые были расставлены на значительном расстоянии друг от  друга,
белые каски и очертания лошадиных голов  ясно  различались.  Далее  за  ними
мерцали огоньки вражеского лагеря.
   "Что там сейчас происходит?" - в сотый  раз  задавал  себе  вопрос  Питер
Мариц. Какой-то шум, звуки передвижений, стук и бряцанье оружия  то  и  дело
доплывали до него в ночной тишине. "Уж не готовится ли генерал Колли к новой
попытке прорыва?" - спрашивал он себя тревожно.
   Сумасшедшая мысль вдруг промелькнула в его голове.
   - А ну-ка попытаться бы... - прошептал он. - Да  нет,  это  безумие,  это
невозможно... - добавил он тотчас.  -  А  если  все-таки?..  Ведь  в  случае
удачи... Нет, ерунда, немыслимо...
   Несколько минут прошло в этих колебаниях.  Затем  Питер  Мариц  осторожно
тронул Скакуна и медленно, но твердо направился к своему посту.
   - Вот что, Яков, - обратился он к товарищу, слезая  с  коня:  -  я  решил
разузнать, что там замышляют англичане. Вот тебе  мое  ружье,  да  покарауль
Скакуна.
   - Ладно, - ответил тот. -  Только  смотри,  голову  сломаешь.  Ведь  если
попадешься им, мигом расстреляют.
   - Авось не попадусь. А попадусь - что поделаешь,  война!  -  заметил  он,
вырезая между тем с ближайшего дерева толстую палку и очищая ее от  коры.  -
Хочу я попытаться поладить вот с тем драгуном, который - видишь? скучает  на
своем посту. Понимаешь? Так ты помни: как только я свистну, лети ко  мне  со
всех ног.
   - Будет сделано, - ответил бур. - А дубинка-то тебе на что?
   - Пригодится, - сказал Питер Мариц, лукаво подмигнув. -  Так  помни:  как
услышишь свист, мчись быстрее ветра, И еще к тебе просьба, Яков. Ты, я знаю,
выпить не дурак и всегда носишь при себе флягу с пойлом. Дай-ка ее мне!
   - Эх! - с грустью произнес бур. - Жалко расставаться, больно  ром  хорош.
Отцу бы родному не дал, а тебе не могу отказать. На, бери, только смотри  не
потеряй.
   Питер Мариц надел через плечо флягу, взял в руку палку и, спустившись  по
склону на тракт, направился прямо к часовому.  Ближайший  часовой  находился
довольно далеко от него, уже на склоне горы. Приблизившись к  драгуну  шагов
на двести, Питер Мариц как-то сгорбился весь, опустился и побрел по  дороге,
прихрамывая, постукивая палкой и кряхтя, как  больной  или  тяжело  уставший
старик. Часовой стоял на самом тракте, и бур шел прямо на него.
   - Кто идет? - окликнул драгун, заслышав тяжелые шаги.
   Не останавливаясь, Питер Мариц плелся дальше, все так же  кряхтя  и  едва
волоча ноги. Драгун выждал и переспросил;
   - Кто идет? Отвечай!
   В голосе его не было заметно ни малейшей тревоги. По доносившимся до него
звукам он, вероятно, предположил, что какой-нибудь простодушный старичок, не
подозревающий о войне, пробирается в одну из  окрестных  ферм.  Он  даже  не
поднял карабина, лежавшего  у  него  поперек  седла.  Расстояние  между  тем
сокращалось, и, когда  они  сблизились  шагов  на  двадцать,  драгун  сказал
повелительно:
   - Остановись, старик! Ты кто? Куда идешь?
   - Не понимай... мой ничего не  понимай...  -  разбитым  голосом  произнес
Питер Мариц, путая голландский язык с ломаным английским. И,  глухо  кашляя,
прихрамывая, плелся к драгуну.
   - До чего глупый народ!  -  воскликнул  часовой  и  сам  направил  лошадь
навстречу. - Здесь нет прохода, понимаешь, старина? Твой куда идешь? - начал
он ломать язык, чтобы лучше быть понятым.
   Они сблизились вплотную, и конь перегородил дорогу старику.
   - Ничего, ничего мой не понимай... - бормотал человек.
   - Да твой куда? Твой Шайнс-Хоогт ходит?
   - Шайнс-Хоогт,  Шайнс-Хоогт!..  -  обрадовался  человек  и  даже  головой
замотал от удовольствия,
   - Здесь нельзя Шайн-Хоогт, понимай? Мой твой здесь  запрещай!  Вон  туда,
горой ступай, глупая твоя башка, понимай? Туда, туда! - тыкал  он  рукой  по
направлению к склону, где можно было обойти тракт стороною. О-о-о! - жалобно
застонал старик, поняв наконец приказание. - Мой хромой человек, мой  старый
человек, мой не может гора ходить. Пожалуйста,  добрый  солдат,  пусти  меня
Шайнс-Хоогт, я тебе за это дам хороший ром, очень-очень хороший  ром...  Вот
тебе ром, только пусти... - И он протянул драгуну флягу с ромом.
   Ром - это слово понимал англичанин. Он с вожделением поглядывал на  флягу
и наконец нерешительно протянул руку. Вынув пробку, он  понюхал  и  покрутил
головой.
   - Ах, и добрый же ром, дьявол тебя возьми! -  воскликнул  он.  -  Знаешь,
старик, глоток рома я все-таки хлебну, так и быть, а пропустить  я  тебя  не
могу. Придется тебе повернуть оглобли. За ром спасибо,  старина,  малость  я
выпью...
   И, приложив горлышко к губам, он запрокинул голову.
   Едва ли, впрочем, собрался драгун скромно ограничиться одним глотком.  Но
ему помешали: согбенная фигура хромого старика внезапно выпрямилась, и в  то
же мгновенье точно железные клещи сдавили драгуну  горло,  в  которое  успел
попасть - увы! - всего лишь один глоток рому. Задыхаясь, он попробовал  было
рвануться, но клещи сжались еще плотнее.
   - Пикнуть попробуй - смерть на  месте!  -  грозно  произнес  Питер  Мариц
по-английски.
   Он швырнул на землю карабин часового и, одною рукой продолжая сжимать ему
горло, другою приставил нож к его груди. Затем он свистнул, и Яков  был  тут
как тут. Он так и ахнул при виде фантастической картины.
   - Направь-ка, Яков, ружье на этого молодца, -  обратился  Питер  Мариц  к
товарищу. - А ты, любезный, - сказал он по-английски обезоруженному драгуну,
- если тебе еще неохота умирать, слезай с лошади и раздевайся, да  поскорее,
слышишь?
   Под наведенным на него дулом ошалевший драгун покорно  слез  с  лошади  и
трясущимися руками начал расстегивать мундир. Питер Мариц тем временем также
скинул с себя блузку и шляпу и скомандовал раздетому солдату:
   - Вот, не взыщи: пощеголяй немного в моем костюме. Он не так красив,  как
твой, но уж извини. Драгун оделся, действуя как автомат.
   - А теперь ступай вот по этому направлению, да смотри веди себя примерно,
не то получишь пулю в затылок. Отведи его, Яков, к нашим, да  не  спускай  с
него глаз: он впереди, ты позади. В случае чего - мне  незачем  тебя  учить.
Впрочем, будь спокоен, он бежать не станет.
   - Не тревожься, дружище, - сказал  Яков,  -  все  будет  исполнено...  Но
послушай, - вдруг заволновался он, - фляга-то моя где?
   Питер Мариц расхохотался.
   - Где-нибудь здесь, - успокоил он друга. - Да вот она, у твоих ног. И ром
почти цел; я боюсь, что помешал этому  бедняге  утолить  жажду.  Дай  ему  в
дороге ради утешения разок-другой хлебнуть. Право, он заслужил.
   - Ну нет, дудки! - запротестовал Яков. - Ром  у  меня  прежде  всего  для
себя, потом для друзей. У этих чертей и так всякого добра  вволю,  чтоб  еще
бурским ромом их поить.
   И он повел пленника, все еще продолжая ворчать.  Питер  Мариц  облекся  в
драгунский мундир, надел каску, портупею с палашом, накинул на плечи  шинель
и, сев на лошадь часового, взял в руки карабин.
   - Эх, тесновато немного, - произнес  он  с  усмешкой,  поводя  плечами  и
двигая руками, -  под  мышками  режет...  Ну,  и  на  том  спасибо.  Солдату
рассуждать не приходится. А теперь - внимание:  я  несу  службу  часового  в
армии ее величества королевы Англии.
   Он занял освободившийся пост и, еле сдерживая  распиравшую  его  радость,
стал дожидаться смены. Безумно смелое предприятие только начиналось, главные
трудности были еще впереди, но первая удача окрылила его  отважную  душу,  и
теперь он был уверен в успехе. Он понимал, что в лагере  генерала  Колли  он
может столкнуться с людьми, которые встречались  с  ним  во  время  войны  с
зулусами. Во всяком случае, оружие  было  при  нем,  и  он  решил  живым  не
сдаваться.
   Прошли полчаса,  показавшиеся  вечностью.  Наконец  послышались  шаги,  и
появились силуэты  всадников.  Это  был  разводящий  унтер-офицер  с  шестью
драгунами.
   - Кто идет! - окликнул смену Питер Мариц.
   - Смена!
   - Пароль?
   - Маюба! - сказал разводящий.
   - Правильно. Давай смену.
   - Ну, что нового? - спросил унтер-офицер.
   - Ничего нового, сержант! - по форме отрапортовал мнимый часовой.
   Один из драгун занял его пост, а Питер Мариц отправился  с  остальными  к
другим постам, ожидавшим смены, раздумывая, случайно ли взял  генерал  Колли
слово "Маюба" для сегодняшнего пароля, или это с чем-то связано.
   Возвращаясь  с  усталыми  сменными  часовыми  в   лагерь,   Питер   Мариц
внимательно ко всему присматривался. Лагерь оказался укреплен так же, как  в
войну с зулусами. Было холодно от ночного  ветра,  все  кутались  в  шинели.
Питер Мариц, воспользовавшись этим, закрыл себе воротником лицо и,  привязав
в конюшне лошадь рядом с остальными лошадьми сменившихся часовых, отправился
бродить по лагерю, вс„ время стараясь держаться подальше от света.
   Сразу же он убедился, что в лагере царит  не  совсем  обычное  оживление.
Прибывшие  свежие  войска,  особенно  все  офицеры,  и  прежние   и   новые,
бодрствовали, курили, пили, беседовали и  переходили  от  костра  к  костру.
Помещение, занимаемое генералом, было ярко освещено,  и  оттуда  то  и  дело
выходили и вновь туда возвращались его адъютанты, передавая что-то офицерам,
сидевшим у костра.
   Побродив по  лагерю,  Питер  Мариц  подошел  к  костру,  вокруг  которого
расположились только что прибывшие гусары. Они  не  участвовали  в  войне  с
зулусами, - он отлично помнил с тех пор все войсковые части, -  и  не  могли
его признать. Между ними шла беседа о новых местах.
   - Экий холодище! - воскликнул молодой гусар, потирая над костром зазябшие
руки. - Я, когда плыли сюда, думал, здесь жарища, а тут впору блох морозить.
   - Это только по ночам - заметил Питер Мариц.
   - А ты давно, старина, в Африке?
   - Давненько. Еще с зулусами дрался.
   - Цел и невредим?
   - Разик царапнули.
   - Копьем?
   - Нет, ассагаем в руку.
   - Это что же за чертовщина - ассагай?
   - Да вроде копья, только обычно его издали кидают.
   - Эх, и возились же вы  с  ними!  Жаль,  нас,  гусаров,  здесь  не  было.
Нарубили бы мы котлет из этих зулусов.
   - Нарубите теперь из буров, - утешил его Питер Мариц.
   - Нарубишь из них... - недовольно заметил другой гусар.  -  Говорят,  эти
черти неуловимы, да и стрелять мастера.
   - Стреляют-то они метко, но теперь,  получив  подкрепление,  мы  их  живо
прикончим, - заметил Питер Мариц.
   - Кавалерии тут неудобно действовать,  вот  в  чем  беда,  -  пожаловался
первый гусар. - На лошади по этим проклятым горам в  атаку  не  кинешься,  а
буры, сказывали нам, лежат себе за камнями и кустиками да и постреливают  на
выбор. Подберись-ка к ним!
   - Да, нелегко, что и толковать, - согласился со вздохом Питер Мариц. - Но
ведь, надо думать, сегодняшними  подкреплениями  дело  не  ограничится.  Где
сейчас генерал Вуд?
   - Когда нас отправляли, он стоял еще в Натале, но  поговаривали,  что  он
должен выступить на другой день - Я думаю, что через неделю он будет здесь с
тысячными отрядами.
   -  Слишком  они  тянут,  -  пожаловался  Питер  Мариц.  -