чки зрения постижения различных оттенков экстатического состояния, связанного с самим феноменом прорицания. Для нас же наибольший интерес может представлять рассмотрение техники прорицательной деятельности, ее способов и методов как основ философии понимания.
     Истолковывающее прорицание как метод толкования, известный со времен архаической древности, включало в себя, главным образом, чтение примет и знамений или чудес. В основе истолковывающего прорицания лежала практика манипулирования событиями. Манипулированные события, таким образом, составляли суть истолковывающего прорицания. При этом другие, менее активные формы истолкования были зависимы от проекции, интроекции и свободной ассоциации прорицателя в такой же мере, в какой сам прорицатель владел интуитивной техникой прорицания. Эта интуитивная сторона его интеллектуальной деятельности рассматривалась как наиболее важная, связанная со сверхчеловеческими способностями божественного происхождения. В моменты откровений он был причастен к области сверхъестественного и божественного в такой же мере, в какой вся сфера таинственного и невыразимого в словах могла быть искусно переведена им в сферу реально воспринимаемого и понятного. Это не упрощало смысл излагаемого им содержания пророчества, но придавало всему контексту значение непререкаемой истины.
    Ясно, что истолковательная деятельность подразумевала определенные знания и навыки, владение которыми повышало статус человека до уровня боговдохновенного прорицателя и пророка - мантиса. Такова, например, Кассандра из "Агамемнона" Эсхила, которая предсказывает будущее и слышит ничему не уподобляемую истину (1242-1245); таков Прометей, который говорит Ио: "Вот тебе доказательства того, что мой разум видит нечто большее, чем очевидное". (Эсхил. "Прикованный Прометей", 842-843). Даже сам Аполлон у Эсхила, или, например, у Аристофана в "Плутосе" назван целителем и мудрым мантисом. Дар целительства, предпосланный Аполлону, тесто связан с его пророческой деятельностью, поэтому греки дали ему еще один титул - Аполлон Алексикакос - Отвратитель зла.
    Существовала тонкая грань между теми, кто изрекал пророчества и теми, кто внимал им или кому они предназначались. Часто истолковывающее прорицание начиналось с того, что прорицатель должен был вначале доказать свою способность к раскрытию тех проблем, которые волновали "вопрошателя". Для этого прорицатель использовал самые разные приемы, порой довольно примитивные. Например, посредством произнесения последовательности скороговорок, сопровождавших разного рода вопросы, которые он задавал "клиенту"; предполагая то, спрашивая об этом, перепрыгивая с одного предмета на другой до тех пор, пока реакция вопрошателя не открывала ему истинный предмет его интереса. С этого момента прорицатель приступал, собственно, к истолкованию, которое заключалось в том, чтобы вложить определенные идеи или установки в сознание клиента или же передать аудитории, если таковая была, какие-то определенные сообщения и т.п. Иногда прорицатель мог истолковывать знаки, столь характерные непосредственно для его подопечного, что прорицание строилось исходя из психофизических особенностей данной личности. При таком сочетании методов практика истолкования попадала между истолковывающим и интуитивным искусствомxxiii.
    Гораздо более разработанную форму истолковывающего прорицания приобрела практика проведения сеансов гадания, во время которых прорицатель использовал, например, стихи, огромное количество которых самым впечатляющим образом должно было воздействовать на человека. Этот метод, с одной стороны, демонстрировал профессиональные знания и эрудицию толкователя, а с другой - должен был подтолкнуть самого клиента к поиску нужного решения. Такой интеллектуальный вид прорицания (или гадания), был основан на предполагаемом выборе стихов, в которых сам вопрошающий должен был найти актуальный ответ на свой вопрос. Таким образом, интуитивное прорицание могло предполагать (и часто предполагало) определенные физические, психические и моральные испытания для обеих сторон.
    Прорицания, связанные с подобного рода испытаниями и способами воздействия на аудиторию, например, владение искусством передачи актуального смысла священного слова, наряду с другими способами воздействия на аудиторию, известны в различных культурно-исторических и религиозных традициях, включая христианство.
    Интуитивное прорицание между тем могло быть также полностью частным делом, обусловленным менталитетом и национально-культурной принадлежностью человека. Так, римлянин мог услышать предостережение богов во фрагменте беседы; ацтек мог услышать предзнаменование в крике животного. Североамериканский индеец, ищущий личное видение, получал его через выполнение последовательности определенных действий, например, посредством добровольной изоляции, самоувечья и соблюдения поста и мог сохранить память об этом видении на протяжении всей своей жизни.
    Истолковывающее прорицание, строящееся, в основном, на эрудиции и интеллекте прорицателя (мантиса), шло рука об руку с так называемым интуитивным прорицанием. Прототипом интуитивного прорицателя может служить для нас случайный шаман или целитель, который использует состояние транса. Это состояние достигается идиопатически, т.е. вырастает из самоспонтаничности; вызывается наркотиками или аутокинетической (самоэнергетизирующей) техникойxxiv. Как и в естественной дивинации, транс здесь ассоциируется с высказываниями оракулов и одержимостью духамиxxv.
    Прорицатель может усиливать воздействие на аудиторию, привлекая все свое искусство, сочетать использование методов индивидуального воздействия с привлечением различных дополнительных, искусственных приспособлений. Например, так пользоваться собственным голосом и играть его интонациями, чтобы вызывать впечатление актуального голоса бога или духа, адресующегося непосредственно к вопрошателю или к целой аудитории; использовать несколько разных голосов или целый хор; применять хитроумные приспособления для имитации зрелища божественного образа, выражающего согласие или опровержение; использовать акустические особенности храма или какие-то иные технические приспособления для усиления звука голоса невидимого жрецаxxvi.
    Эта своеобразная риторика, набор профессиональных приемов, облегчающих передачу послания, заключенного в прорицании, служили визитной карточкой прорицателя, передающего волю богов. Вместе с тем это искусство представляло собой древнейшую коммуникативную методику истолкования, рассматривая которую, следует учитывать верования, социальные запросы, культурные традиции и уровень интеллектуального развития общества.
    В искусстве истолкования, безусловно, важен и силен мыслительный момент. Однако истолкование высказываний оракулов и прорицателей вряд ли строилось на основании аргументации, предполагающей рациональное обоснование этих высказываний в их явном виде. Дело в том, что искусство аргументированного рассуждения ничего общего не имеет с наивным доверием ко всему тому, что исходит из уст прорицателя или оракула, поскольку эти высказывания не обязательно должны были быть подкреплены какими бы то ни было рассуждениями. Если же и строились на рассуждении о предмете, то прорицатель мог обходиться без того, чтобы обосновывать свои высказывания, а истолкователь слов оракула мог в любой момент изменить ход своих рассуждений или тут же отказаться от того рассуждения, которое им признавалось раньше (меняя, по необходимости, их смысл). Другими словами, от прорицателя ожидали конкретное решение проблемы или конкретный ответ на заданный вопрос, но прорицатель не выдвигал никаких дополнительных доводов для объяснения своих изречений, а истолкователь слов пророчества никогда не отвечал на вопросы, типа: "почему так?", но только растолковывал, разъяснял их смысл.
    Обрядово-ритуальная и отчасти игровая сторона практики прорицания создавала ситуационный контекст. Повторяемость, воспроизводимость этого контекста благодаря комментированию привела к тому, что контекст постепенно становился методом, без которого уже было немыслимо истолкование. Капля за каплей происходила кристаллизация методологического аспекта, и хотя в этом аморфном "протометоде" трудно разглядеть элементы будущего "герменевтического метода", т.е. метода понимания, тем не менее, накопление практических приемов интерпретации прорицаний требовало их осмысления и систематизации, что неумолимо вело к превращению искусства прорицания в науку истолкования.
    Тенденция к методологической организации мышления, которая раскрывается через явно просматриваемый интерес к рассуждениям, свойственный греко-римской культуре; систематичность мышления, тенденция к упорядоченности сфер мышления, расширение языка понятий и аргументов; попытки проникновения в сущность интерсубъективного и интеллектуального - все это, в конечном итоге, характеризует ту особенность древнегреческой цивилизации, которая лежала в основании европейского рационализма, и без которой не могла обойтись древняя (античная) герменевтика. Правда, до теории еще было далеко - потребовалось несколько столетий, и немаловажным фактором в этом процессе было возникновение мировых религий, приведшее к необходимости общепринятого и подкрепленного традицией истолкования раз навсегда данного прорицания, закрепленного в священных книгах этих религий.
Оракулы и пророки
    В числе первых толкователей, положивших начало искусству истолкования, были оракулы. Трудно было бы обойти их значение при всяком сколько-нибудь подробном и глубоком изложении греческой религии. Оракулом (от латинского слова "oraculum" или от "orare", т.е. "молиться" или "говорить") называлась божественная коммуникация, уделяемая жрецом-прорицателем в ответ на просьбу вопрошателя; это слова (текст) пророчества, а также местонахождение самого прорицалища.
    В эпоху античности самыми почитаемыми были два святилища: додонское и дельфийское. К этим оракулам в трудных обстоятельствах обращались не только люди по своим личным делам, но и целые государства в целях политических. Уже Гомер знает оракул додонский, где его пророки-жрецы "Ног не моют себе и спят на земле обнаженной"xxvii, а также "храм Аполлона метателя стрел на Пифоне скалистом"xxviii. Именно сюда перед Троянской войной приходит вождь всех ахейцев Агамемнонxxix.
    Другие источники, в частности Геродот, сообщают, что святилище в Додоне (в северо-западной части Греции) принадлежало "Зевсу Пеласгийскому" и его супруге Рее-Земле; а еще в более глубокой древности на этом месте, по преданию, рос огромный дуб, где заклинатели вопрошали какое-то божество пеласговxxx. Греки не уничтожили это святилище, по-видимому, веря, что их общий предок, которого они называли Диемпатером или Зевсом-отцом, также заговорит с ними из темной, таинственной сени ветвейxxxi. Они с благоговением прислушивались к стуку костяшек на конце плети, повешенной над медным котлом. Ветер трепал плеть, и ее стук вещал о будущемxxxii. Тайными знаками было насыщено все вокруг. И то, что первые формы прорицания имеют непосредственное отношение к магии и восходят к эпохе, когда использование знаков и их примитивный способ интерпретации был первым проявлением ума - об этом знает уже Сократ: "Рассказывали же жрецы Зевса Додонского, что слова дуба были первыми прорицаниями. Людям тех времен, - ведь они не были так умны, как вы, нынешние, - было довольно, по их простоте, слушать дуб или скалу, лишь бы только те говорили правду. А для тебя, наверное, важно, кто это говорит и откуда он, ведь ты смотришь не только на то, так ли все на самом деле или иначе"xxxiii.
    В религиозном сознании греков священность определенных мест и предметов, например, древнейших зооморфных символов, а также само понятие святости ассоциировалось с проявлением определенной направляющей силы. Когда эту силу проявляли конкретные личности, то их слова и изречения облекались смыслом и божественной мудростью, несли в себе эту священную силу слова. Выразить святость можно было только через действие (потому что священнодействием снимается обыденность), соблюдая правила и нормы, не нарушая строгую последовательность обряда и демонстрируя ритуал как таинство.
    Например, вода приобретала силу святости только при определенных условиях. Так, первоначально использованная для тушения жертвенного огня и собранная затем в сосуд, она считалась святой водой. Эта святая вода использовалась при совершении оракулом обряда очищения, предшествовавшего прорицанию, когда оракул и его помощники посредством омовения рук святой водой приобретали тем самым культовую чистоту. К слову замечу, что отношение к воде регламентировало даже взаимоотношения людей. В частности, греки были уверены, что между людьми, берущими святую воду из одной и той же чаши, возникает обязанность взаимной помощи. Отголоски этой древней традиции имеют различные интерпретации, получившие распространение в европейской среде - от дружественного приглашения перейти на "ты", до мистического - как наикратчайшего способа "узнать чужие мысли".
    Первоначально (и повсеместно) считалось, что особой жизненной и священной силой были наделены только предки (вожди), а также мифические герои, что обусловило магическую практику общения с ними. Видоизмененная и преобразованная преемственность этой традиции, проявила себя в принципе отбора лиц, профессионально занимающихся прорицаниями, а также в выборе используемых приемов и способов прорицания. Так, Додон продолжал оставаться священным местом, где человек мог получить помощь в решении своей проблемы и услышать предсказание. Однако обладателем и носителем священной силы теперь уже был не колдун, а Оракул, и энергия направляющей жизненной силы шла к нему не от священного дуба, но непосредственно от главного бога Олимпа - от Зевса. Тем самым Оракул в Додоне рассматривался как посредник, отмеченный божественным даром прорицания, но никогда как воплощенное божество - сам Зевс или его наместник на Земле.
    Каждый человек мог обратиться к Оракулу и найти подсказку или помощь в решении своей частной проблемы. Круг проблем и характер вопросов мог быть самым разнообразным, например: "Что мне делать со своим имуществом?"; "Правда ли, что мой младший сын не мой?" или "Кто украл мою овцу?" и т.д. Поэтому каждый ответ и каждое пророчество было уникальным и индивидуально направленным. Не существовало никакой догматики и пророческой демагогии, которая высвобождала бы веру людей из их магически мотивированной традиционной сферы. Поэтому оракул регламентировал сообщество или подталкивал к выбору индивида, но в границах одной единственной проблемы или в рамках заданного ему вопроса.
    Еще более интересную картину истоков происхождения священной силы прорицания мы обнаруживаем, обращаясь к различным источникам и материалам исследований, посвященных дельфийскому оракулу. Авторы, жившие раньше 3 в. до н.э., из числа тех, кто много рассказывает о Дельфах: Эсхил, Еврипид, Пиндар, Геродот - все они прекрасно знали святилище.
    Оракул Аполлона в Дельфах (на склоне горы Парнас) первоначально был посвящен Богине Матери Земле (Гее), и только позднее перешел к Аполлону. Традиционное представление о существовании священной пещеры как того места, где можно получить пророчество, восходит к мифу о битве Аполлона со змеем Пифоном, жившим в этой пещере. Поэтому жриц дельфийского оракула называли "пифиями", а со временем, вместе с потерей своего семантического значения, слово "пифия" становится именем собственным. Такое преобразование имеет свое объяснение. Оно происходит в силу того, что имена могущественных существ начинают обозначать божественную силу или процесс, выходящий за пределы повседневности, на основании которого миф, в частности миф о Пифоне, приобретает право превращать определение бога в личное имя обожествленных героев. Вероятно, поэтому в Дельфах медиумом традиционно была женщина в возрасте после пятидесяти лет, известная как пифия, которая жила отдельно от мужа и носила девичью одежду.
    Для совершения таинства прорицания обычно были необходимы pelanos (ритуальный пирог), а также жертвоприношение животного для поддержания жестких физических стандартов таинства. Интересно отметить, что архаический ритуал жертвоприношения - это один из наиболее устойчивых ритуалов, который имеет свой глубинный смысл. Он состоит в следующем: убийство и совместное поедание мяса жертвенных животных, когда духи и боги приглашаются для участия в трапезе, предполагает вместе с этим, что ко всем участникам трапезы переходит душа одного и того же животного. Это делает людей - участников совместной трапезы ближе друг к другу. Более того, сакральный замысел совместной трапезы состоит в том, чтобы осознать другого человека как близкого, особенно родственного себе (и наоборот). Поэтому практически у всех народов приглашение к совместной трапезе является обязательным условием социализации, а пренебрежение или слабо мотивированный отказ кого-то от участия в совместной трапезе рассматривается как дурной знак или даже "дурной тон".
    В процедуре, предшествующей прорицанию, символизм жертвоприношения очевиден. Смысл его состоит в получении дополнительной силы и той особой душевной близости с вопрошателем (клиентом), которая должна облегчить условие получения оракулом знания правильного решения проблемы. Для мышления, оперирующего, преимущественно, мифологическими образами, простыми понятиями или символами, большое значение приобретают аналогии в их наиболее действенной форме - в форме уподобления. Поэтому форма жертвоприношения, которая практиковалась в Дельфах, подтверждает мысль о том, что оракул не являлся уподобленным богу, но через ритуал жертвоприношения и весь последующий комплекс обрядово-культовых действий, получал сверхъестественную силу и рассматривался как уподобившийся этой силе. Процедуре вопрошения пифии, предшествовал ритуал, который осуществляли и комментировали дельфийские жрецы. Он состоял в следующем: жрецы кропили жертвенного козла холодной водой, и по вздрагиванию жертвы узнавали, благоприятен ли в этот день бог для возвещения оракулов. Благоприятное знамение - дрожание жертвы, неподвижность животного указывала на неподходящий для возвещения оракулов день. Наши знания о дальнейших обрядовых действиях, связанных с прорицанием пифии и их последовательности, весьма скудны. Все, что мы более или менее определенно знаем, это то, что пифия, и ее помощники-консультанты вначале купались в водах Кастальского источника; затем они пили воду из священного источника кассотис, и только потом вступали в храм Аполлона. Вода этого источника, проведенная по трубам или принесенная в адитон, где происходило таинство, играла определенную роль в ритуале - верили, что именно из нее Пифия черпала свое вдохновение.
    Прежде чем взойти на треножник, она сжигала на алтаре лавровые листья и ячменную муку. Пифия усаживалась на треножник, увенчанная лавровым венком. Возможно, она жевала листья лавра, священного дерева Аполлона в Дельфах. Достигнув необходимого состояния возбуждения (или транса), она должна была говорить - разумно или бессвязно. Ее слова, простые и ясные, но, порой, в высшей степени не однозначные, тем не менее, не записывались вопрошателем непосредственно. Вместо этого они истолковывались и записывались священниками - жрецами, а затем только прочитывались вопрошателю и комментировались.
    Плутарх, который долгое время жил в Дельфах, сам был жрецом в святилище Аполлона и поэтому присутствовал на многих оракульных заседаниях, свидетельствует, что только жрец-профет председательствовал на мантическом заседании в Дельфах, уточнял проблему, корректировал и озвучивал вопрос, обращенный к пифии, сообщал ответ и разъяснял его смысл. Он записывал ответы пифии и отдавал копии посланцам тех вопрошавших, которые не смогли присутствовать лично; сообщал ответ пифии всем, кто имел право его знать, а иногда, когда не было необходимости держать ответ в секрете, он объявлял его во всеуслышание. Конечно, не все изречения пифии нуждались в специальном разъяснении и комментировании. Известно, например, что на вопрос о том, су