тнесения с ситуацией создания самого исходного текста. Это также круг текста и среды реципиентов и некоторые ему аналогичные.
    Например, известный исследователь и первооткрыватель японской литературы для русского читателя Н.И.Конрад был не просто переводчиком с японского и китайского, но именно интерпретатором. Адекватный перевод для него являлся выражением глубинного понимания смысла текста. Огромный практический опыт переводческой деятельности позволил ему выработать также свой метод, в отдельных моментах отдаленно напоминающий некоторые приемы, которые имеют в виду европейские герменевтики. Конрад различал несколько видов поэтических переводов. Об одном из этих возможных видов он говорил как о проблеме, лежащей в сфере национальной и общечеловеческой значимости содержания текста, присущих ему идей. Для перевода необходимо "ощущение" эпохи и ее продуктов, которые переводчик сопереживает при изучении текста. Непосредственная данность понимания дополняется здесь привлечением объективного научного материала, как исторических фактов, служащих отправными точками, так и соответствующих критериев проверки. "Строгий исторический анализ отдельных кругов культуры может привести к установлению знака относительного равенства между двумя какими-нибудь явлениями каждого круга"lxxxiv.
    Следуя методам Конрада при интерпретации произведения, переводчику-интерпретатору следует постоянно иметь в виду и личность автора оригинала, тем более если автор был человеком, впитавшим в себя прошлое своего народа, а значит, был "носителем" культуры. Обязанность интерпретатора заключается также в том, чтобы оживить традиции и донести их до читателя в форме, созвучной нашему времени, не допуская, однако, при этом никакой нарочитой модернизации.
    И здесь всюду имеют место обратное воздействие (иногда отчужденное), взаимодействие и в ряде случаев "обратная связь". Уже диалог, в том числе внутренний, дает нам образец формы коммуникаций, на примере которого можно проследить движение реальных противоречий познания по форме круга. Это понимание значения диалога было намечено еще в древности. В диалоге постоянно происходит сопоставление ранее имевшегося знания, опыта с новым и, наоборот, новый опыт, знание постоянно сопоставляются с уже имеющимся. Однако данный круг не является эвристическим шаблоном. Как постоянный социально-исторический факт, он требует содержательной интерпретации в рамках общей диалектики процессов отражения. Ведь диалог может и должен служить субъективному пониманию истины и ее объективному объяснению, уточнению, развитию, но не является ее исчерпывающей характеристикой.
    Стоит заметить, что подход, при котором преувеличивается значение целого, схватывающей интуиции и субъективного утверждения, характерен не только для герменевтики, но и, например, для холизма. Сторонники данного направления отдавали предпочтение целому и принижали роль составляющих его частей, вследствие чего становилось совершенно невозможным правильное понимание того, каким именно образом возникают новые свойства и качества у целостных систем. Оставалось уповать на таинственную интуицию.
    Интуиция вообще занимает гипертрофированно большое место в герменевтическом методе познания. Способ непосредственно и целостно познавать объект в герменевтических концепциях заменяет собой необходимость доказательства результатов исследования объекта. Однако наличие интуитивной формы познания отнюдь не снимает значения его логико-понятийного аппарата.
    Итак, герменевтика, начавшая свое существование как искусство толкования, перевода и интерпретации текстов, трансформировалась в интуитивистскую философию понимания. Каждый объект мира для философа-герменевтика оказался в определенном смысле "текстом", а философское осмысление его развивающегося многообразия свелось к интуитивному погружению в феномен "понимания".
    
Глава 3
Феноменологическая герменевтика
    Расширение предмета философской герменевтики осуществляется за счет включения в сферу ее интересов таких сугубо философских направлений, как структурализм и феноменология. П.Рикёр осуществляет этот синтез в своей феноменологической герменевтике, аргументируя простым тезисом о том, что феноменология и герменевтика взаимно предполагают друг друга. Между тем связь между герменевтикой и феноменологией прослежена уже до появления работ Хайдеггера, который, кстати говоря, позаимствовал термин "герменевтика" у Дильтея с тем, чтобы отличить свое собственное философское направление исследований от гуссерлевской трансцендентальной феноменологии. Гуссерль пытался достичь объективного знания, оставляя в стороне мир субъекта. Хайдеггер, напротив, чтобы получить знание об этом мире вводит гуссерлевское понятие эйдетической феноменологии, которая исходит из предположения о мгновенной регистрации нашим сознанием "картин", образов, озарений и т.п. в виде феноменов в противоположность получения знания (и понимания) посредством истолкования.
    Подобно Хайдеггеру, Рикёр также идет вслед за Гуссерлем в принятии эйдетической феноменологии, однако признает онтологическое основание понимания, осуществляемое в языке. Для Рикёра, таким образом, бытие субъекта не тождественно непосредственному восприятию. Это дает ему основание для необходимости использовать герменевтическую теорию истолкования. Делая упор на пред-лингвистическом понимании, эйдетическая феноменология предлагает средства наблюдения за этим процессом, который оказывается дистанцированным от непосредственного лингвистического описания. Это дистанцирование есть в точности то, что требуется для осуществления истолкованияlxxxv.
    Поскольку задача раскрытия объективности, лежащей в основании процесса понимания не может быть выполнена посредством прекращения субъективности, Рикёр заключает, что проект трансцендентальной феноменологии (типа Гуссерля) может быть реализован только путем применения методологической герменевтики к эйдетической феноменологии.
    Рикёр также утверждает, что структурализм и герменевтика могут взаимодополнительно подходить к анализу языка, значения, понимания смысла и культурного символизма по причинам, подобным тем, которые он выдвигает, обосновывая взаимодополнительность эйдетической феноменологии и герменевтики. Он видит ценность структуралистического анализа в его способности классифицировать феномены и описывать их возможные комбинации. Структурные описания дополняют герменевтический метод, который интерпретирует эти описания, сопоставляя функциональные роли феноменам.
    Рикёр показывает сложность возникающих в подобной герменевтической задаче придания функциональных ролей словам и символам в своей трактовке психоанализа, в частности, в истолковании сновиденийlxxxvi. Аналитик, согласно Рикёру, должен разработать систему истолкования, чтобы проанализировать содержание сновидений и выявить скрытые значения и желания, стоящие за символами, особенно теми, которые обладают множеством смыслов (полисемией). Допуская возможность многих уровней когерентного значения символов, герменевтика ставит своей целью выяснение глубинного значения, которое может лежать в основе проявления или поверхностного значения. Рикёр различает два подхода к получению глубинного значения: демифологизация - восстановление скрытых значений символов - и демистификацию, то есть разрушение символов сознания путем демонстрации того, что они представляют ложную реальность.
    Демифологизаторы (например, Бультман, Ницше, Фрейд) трактуют символы как окно в сакральную реальность, которую человек пытается обрести посредством истолкования этих символов и их глубинного смысла. Демистификаторы, напротив, трактуют те же самые символы как ложную реальность, чья иллюзия должна быть разоблачена и рассеяна (наподобие открытия Фрейдом инфантильных иллюзий во взрослом мышлении).
    Таким образом, существуют две противоположных тенденции в развитии герменевтики - революционная и консервативная герменевтики. Феноменологическая герменевтика Рикёра и философская герменевтика Гадамера принадлежат к более консервативному лагерю демифологизаторов, в то время как критическая герменевтика (в лице Апеля и Хабермаса) является революционной демистификацией.
    Продолжая развивать ход мысли Рикёра в отношении процесса понимания, следует подчеркнуть, что понимание необходимо рассматривать в качестве посредника между сиюминутным горизонтом истолкователя (субъекта) и его возникающим горизонтом. При этом истолкователь, если он надеется понять текст, должен осознавать себя до некоторой степени отстраненным. Другими словами, вступая в конфронтацию с текстом, истолкователь должен занять позицию критического самопонимания.
Герменевтическая дуга
    Рикёровская теория истолкования в своем теоретическом обосновании восходит к дильтеевской дихотомии объяснения и понимания. Рикёр начинает с противопоставления фундаментально разных парадигм истолкования: дискурса (письменного текста) и диалога (слышание и говорение). Дискурс отличается от диалога в том, что он отделен от оригинальных обстоятельств, которые его породили. Намерения автора отдалены, адресат неконкретный, остенсивные указания отсутствуют. Рикёр расширяет свою теорию истолкования, перенося ее на действие, и аргументирует это тем, что действие проявляет те же самые черты, которые отличают дискурс от диалога. Как только объективное значение освобождается от субъективных намерений автора, становится возможным многократно подтверждаемое истолкование. Таким образом, значение истолковывается не только в согласии с авторским мировоззрением, но также в соответствии со значением мировоззрения читателя. Такова ключевая идея Рикёра.
    Рикёровская "герменевтическая дуга" комбинирует две различных герменевтики: одну, идущую от экзистенциального понимания к объяснению, и другую, которая идет от объяснения к экзистенциальному пониманию. В первой герменевтике субъективное отгадывание оценивается объективно: здесь понимание отвечает процессу формирования гипотез, основанному на аналогии, метафоре и других подобных механизмах и догадках. Образование гипотез должно не только предлагать смыслы для терминов и прочтений текста, но также придавать важность частям и привлекать иерархические процедуры классификации. Широкий диапазон образования гипотез означает, что возможные интерпретации могут быть достигнуты многими путями. Объяснение становится процессом оценивания сообщенных догадок. Процесс оценки посредством рациональных аргументов (или дебатов) становится основанием модели, принятой в правовом умозаключении и юридических процедурах. Его поэтому отличают от верификации, которая основывается на логическом доказательстве. Подобная модель может привести к дилемме самоподтверждения, когда предлагается неподдающиеся оценке гипотезы. Рикёр избавляется от этой дилеммы путем включения (попперовского) понятия фальсификации в свои методы оценки, когда он прибегает к когерентности истолкования и относительной достоверности соперничающих истолкований.
    Во второй герменевтике, которая направлена от объяснения к пониманию, Рикёр различает две позиции по вопросу референциальной функции текста: субъективный подход и структуралистскую альтернативу. Субъективный подход дифференциально конструирует мир, лежащий за текстом, но должен опираться на мировоззрение истолкователя для своего предпонимания. Сконструированное мировоззрение может постепенно приближаться к авторскому по мере истолкования текста, однако субъективность истолкователя не может быть полностью преодолена. По контрасту Рикёр видит структуралистский подход как временно откладывающий ссылку к миру за текстом и фокусирующийся на учете взаимосвязей частей в тексте. Как ранее отмечено, структуралистская интерпретация выявляет как поверхностное, так и глубинное истолкование. Глубинная семантика - это не то, что автор намеревался сказать, но то, о чем говорит текст, не остенсивная референция текста.
    Понимание требует близости между читателем и предметной направленности текста, т.е. разновидности мира, открываемого глубинной семантикой текста. Вместо требования фиксированного истолкования глубинная семантика направляет мысль в определенное русло. Оставляя в стороне значение и фокусируясь на формальной комбинации жанров, отраженных в тексте на его различных уровнях, структуралистский метод порождает объективность и учитывает субъективность, как автора, так и читателя.
    Рикёровская герменевтическая дуга истолковывается как раскручивающийся процесс. Поскольку он основывается на раскручивании в эйдетической феноменологии, то учитывает внутреннюю референциальную модель текста, сконструированную истолкователем, а затем начинает истолкование со структурного анализа. Но центральным раскручивающим двигателем в его теории является чередование формирования гипотез о значении и оценка этих гипотез посредством аргументации. Эти идеи приводят к признанию метафоры в качестве основного источника семантических инновацийlxxxvii и к лингвистической эволюции, включая тем самым эти вопросы в основную проблематику герменевтики.
    
ЧАСТЬ 4
РАЦИОНАЛЬНАЯ ГЕРМЕНЕВТИКА
Глава 1
Паранепротиворечивость и истолкование
    Философы-герменевтики в своих концептуальных построениях не придают большого значения внерациональным формам познания, иногда поверхностно рассматривают предпонимание или интуитивное предзнание, присутствие которых, однако, делает наше понимание наиболее полным. С другой стороны, постоянное подчеркивание непременной необходимости проникнуть в глубь предмета, "постичь его в целом", также часто играет ненормально повышенную роль в герменевтике. Естественная способность человека к восприятию (в некоторых обстоятельствах и относительно непосредственно) объекта в его цельности в таких герменевтических концепциях, по сути дела, подменяет собой рациональные аспекты процесса понимания. Такая "подмена" лишает герменевтику опоры на методы, которые адекватны не только собственно исследуемому объекту, но являются, вместе с тем, их познавательным инструментарием, а также служат подтверждением результатов исследования этого объекта. Признание существования внерациональных форм человеческого познания, признание значения интуитивной формы знания в любом случае не должно означать, что нам позволено отвергать эпистемологические и формально-логические методы. Это тот момент, который некоторые философы-герменевтики лишают законной силы или вовсе не признают, упорно оставаясь в рамках иррационального интуитивизма и метафизической трактовки процессов познания и мышления.
    Поиск общих принципов истолкования, осуществляемый герменевтикой, имеет большое значение для эпистемологии. Со своей стороны, герменевтические методы, как это не трудно будет показать, носят явно выраженный эпистемологический характер. Их эпистемологические аспекты, по-видимому, указывают на определенную универсальность герменевтического подхода в отличие, например, от онтологии понимания, концентрирующейся на вопросах бытия смысла, его потенциальности. Подтверждением универсальности герменевтического подхода является также возможность его использования с целью наиболее полного и адекватного понимания логических текстов.
    Не секрет, что в современной логике сложилась такая ситуация, когда неясности в текстах основоположников современной логики приводят к возникновению многочисленных интерпретаций и теорий, основанных на различных, порой противоречивых прочтениях логико-философских текстов. Достаточно вспомнить непрекращающиеся дискуссии по поводу "правильного понимания" философских и математических текстов Г.Фреге; приписывание Фреге неких версий, отражающих якобы его точку зренияlxxxviii (таковы, например, версии относительно "точки зрения выполнимости", как некоторого метафизического утверждения о том, как смысл сам по себе определяет объект и т.д.). То же самое касается и обширной литературы, посвященной комментированию, критике и "новому прочтению" философского наследия Л.Витгенштейна и т.п.
    Используя герменевтический анализ применительно к логическим текстам с целью их наиболее полного понимания, следует иметь в виду, что такого рода исследовательская задача подразумевает поиск ответов на следующий круг вопросов. Во-первых, как соотносятся логический и герменевтический анализ, т.е., другими словами, - может ли логика "улучшить" наше понимание и наоборот, может ли наше понимание (мышление, познание) усовершенствоваться благодаря логике. Во-вторых, как герменевтика способствует пониманию логических текстов.
    Обращение к методам герменевтического анализа для интерпретации и понимания логических текстов порождает необходимость обратить более пристальное внимание на некоторые моменты, которые ранее не были предметом философско-герменевтического исследования. Одним из таких конкретных примеров является далеко не тривиальная попытка решения проблемы непротиворечивости герменевтического дискурса.
    Нельзя сказать, что историческая, в том числе, "до-герменевтическая" традиция не выработала определенного подхода к противоречивым ситуациям процесса истолкования. Как уже было написано ранее, многовековая практика изучения и комментирования текстов Библии (в частности, исторически сложившаяся практика толкования Ветхого Завета), выработала специальные правила, совокупность которых можно отнести к так называемой библейской герменевтике (хотя, если следовать исторической правде, эти правила были известны еще до появления собственно "герменевтики" как искусства интерпретации и истолкования текстов). Напомним некоторые наиболее древние из этих библейских, "до-герменевтических" правил экзегезиса. Классификация здесь осуществлена по принципу восхождения от наиболее простых способов и методов истолкования к более сложным, в соответствии с простотой или сложностью (возможной противоречивостью в понимании) интерпретируемых мест и положений Ветхого Завета. Итак, это:
    1) толкование по аналогии. Наиболее простой метод передачи смысла интерпретируемого отрывка. Этому правилу соответствует -
    2) требование буквального понимания строжайшим образом соблюдаемых заповедей. Буквальное понимание всего того, что следует строжайшим образом соблюдать (например, также "закона") может быть достигнуто только при условии, что интерпретатор избегает двусмысленности в истолковании (того же "закона"). Отсюда вытекает необходимость опираться на единый (общий) смысл рассматриваемого фрагмента;
    3) однозначность толкования. Однако случается так, что какой-то отрывок в тексте, какое-то его место может быть понято двояко. В таком случае следует найти другое место, близкое по смыслу и принять его однозначность как истину;
    4) в толковании не должно быть противоречий. Но если два фрагмента книги противоречат друг другу, то следует искать третий ее фрагмент, который примирил бы оба. Если все-таки не удается отыскать такой третий, "примиряющий" фрагмент, тогда следует использовать следующий принцип:
    5) сложные и неясные места должны интерпретироваться исходя из общего смысла всего контекста. В случае Ветхого Завета под общим смыслом всего контекста может подразумеваться (и подразумевалось) вероучение в целом.
    Какова природа третьего, "примиряющего" фрагмента, о котором говорится в четвертом пункте предложенной классификации? Представляется, что роль третьего фрагмента здесь подобна функции, которая в герменевтике отводится предструктуре в методе так называемого герменевтического круга. И все же, нет никаких гарантий, что подобного рода "примиряющий" фрагмент будет найден во всех случаях и что при этом не произойдет регресса к бесконечности, когда, избегая одного противоречия, мы невольно попадаем в ловушку другого. А что, если вновь и вновь будут находиться фрагменты, проясняющие темные места, но в которых, в свою очередь, могут опять обнаружиться другие пары взаимно противоречащих друг другу фрагментов, и так далее. Рассматривая такого рода ситуацию прагматически, по-видимому, было бы лучше заранее смириться с подобной неудачей и попробовать рационально подойти к данной проблеме. Например, рассматривать весь контекст истолкования как некую "наукоп