азом в необыкновенных и неизвестных им явлениях природы, то есть в явлениях человеческого невежества, следы и доказательства произвольной или свободной причины. Так обстояло, например, дело с кометами. Так как кометы редко появлялись, так как не знали, к чему их отнести, то вплоть до начала восемнадцатого века люди и даже ученая чернь видели в них произвольные знамения, произвольные явления, которые бог производит на небе для исправления и наказания людей. Рационализм же, напротив того, отодвинул произвольную свободную причину к началу мира; кроме того, он объясняет все естественным путем, все без бога, то есть он слишком ленив, слишком беспорядочен, слишком поверхностен, чтобы восходить к началу, к принципам своих естественных, методов объяснения, к принципам своих взглядов; он слишком ленив, чтобы подумать над тем, является ли вопрос о начале мира разумным или детским вопросом, основывающимся лишь на невежестве и ограниченности человека; он не знает, как разумно ответить на этот вопрос; он наполняет, поэтому, пустоту в своей голове измышленным понятием "свободной причины". Но он настолько непоследователен, что тотчас же вслед за тем отказывается от свободной причины и свободу заменяет природной необходимостью, вместо того, чтобы подобно старой вере продолжить эту первичную свободу в непрерывную цепь свобод, то есть произвольных действий, или чудес.
Лишь бессознательность, бесхарактерность, половинчатость могут сочетать веру в бога с природой и естествознанием. Если я верю в бога, в "свободную причину", то я должен также верить в то, что воля бога одна представляет собой природную необходимость, - что вода не в силу своей природы, а по воле божьей, увлажняет, что, поэтому, она в любой момент, если бог захочет, может начать сжигать, приняв природу огня. Я верю в бога - означает: я верю, что нет природы, нет необходимости. Или надо отказаться от веры в бога, или же от физики, астрономии, физиологии! Никто не может служить двум господам. И если берут под защиту веру в бога, то пусть берут под защиту, как я уже сказал, и веру в дьявола, духов и ведьм. Эта вера неотделима от веры в бога не только в силу своей одинаковой всеобщности, но и в силу своих одинаковых свойств и своего происхождения. Бог есть дух природы, то есть олицетворение того, как природа отражается на духе человека, или духовное изображение природы человеком, которое, однако, он мыслит себе отдельным от природы и самостоятельным существом. Так же точно дух человека, который бродит после смерти, то есть привидение, не что иное, как образ умершего человека, образ, который остается еще и после смерти, но который человек олицетворяет, представляя его себе существом, отличным от действительного, живого, телесного существа человека. Кто поэтому признает единый дух или единое привидение, великое привидение природы, тот пусть признает и другой дух или привидение человека.
Однако я отклонился от моей настоящей задачи. Я хотел лишь сказать, что если желают принимать существование у человека особого органа для религии, то нужно прежде всего принять существование особого органа для суеверия, для невежества и лености мысли в человеке. Но есть, однако, люди, которые в одном отношении рационалистичны, являются неверующими, в другом же - суеверны, именно потому, что они не выяснили себе известных вещей, потому что некоторые, часто совсем им неизвестные, влияния и причины не дают им выйти за пределы того или иного пункта. Если пожелать объяснить эти противоречия органически, то пришлось бы поэтому принять два совершенно противоположных органа или чувства в одном и том же человеке. Есть ведь люди, которые на деле отрицают, не признают, высмеивают то, что головой своей они признают, и, наоборот, отрицают головой то, что признают сердцем, которые боятся, например, привидений, отрицая в то же время существование привидений, даже сердясь на самих себя и стыдясь того, что они ночью рубашку принимают за духа, за привидение. Если для объяснения особого явления пожелать тотчас же искать прибежища в особом чувстве или органе, то пришлось бы у этих людей принять существование особого органа для священного мира духов и для страха привидений, и другой орган для нечестивого отрицания мира привидений. Нет, правда, ничего более удобного, чем выдумывать совсем особую причину для какого-нибудь необычного явления; но именно это удобство и должно возбудить в нас подозрительность относительно подобных способов объяснения. Что же касается в особенности религии, то ничто не дает нам права выводить ее из особого чувства, особой способности или органа, как показало все наше предыдущее объяснение.
Для явственного доказательства я апеллирую к органам чувств. Ведь только на основании проявлений этого чувства, его действий, его обнаружений при посредстве органов чувств можем мы что-нибудь познавать, также в том числе и религию. Самый важный, обнаруживающий больше всего ее существо и в то же время самый бросающийся в глаза акт религии есть молитва или поклонение;
ибо, ведь, поклонение есть молитва, производящая впечатление на чувства, выражающаяся в чувственных телодвижениях и знаках. Если мы взглянем, поэтому, на различные способы поклонения народов, то найдем, что религиозные чувства не отличаются от чувств, которые человек имеет и вне и без религии в настоящем смысле этого слова. У Мейнерса, который по этому поводу, как и по другим вопросам, собрал самые важные данные в своей работе, мы читаем: "самым общим естественным выражением смирения перед высшими существами, как перед неограниченными повелителями, было падение перед ними ниц на землю. Падение на колени, хотя и не столь обычно, как падение ниц, все же весьма часто встречается у самых различных народов. Египтяне коленопреклонением почитали своих богов, как и своих царей и их доверенных лиц. Евреи не смели так же, как и нынешние магометане, садиться во время молитвы, потому что благопристойность испокон века запрещала на Востоке, чтобы подданные садились "в присутствии повелителей, клиенты - в присутствии патронов, женщины, дети и рабы - в присутствии мужей, отцов и господ. На древнем Востоке, как и в древней Греции и Италии, с незапамятных времен подданные выражали свое почтение и преданность повелителям, рабы - своим господам, женщины и дети - своим мужьям и отцам тем, что они целовали им руки или колени и края одежд, или, наконец, ноги; что подчиненные делали по отношению к начальству, то делали люди по отношению к богам. Они целовали, стало быть, или руки, или колени, или ноги у изображений богов. Свободные греки и римляне позволяли себе целовать подбородок, даже уста божественных статуй".
Мы видим на этом примере, что люди не имеют других выражений почитания, других способов выражения своих чувств и настроений по отношению к божественным существам, чем по отношению к существам человеческим, что поэтому настроения и чувства, которые человек питает по отношению к религиозному предмету, к богу, он питает и по отношению к нерелигиозным предметам, что, следовательно, чувства религии не представляют собой чего-то особенного, или что нет специфического религиозного чувства. Человек падает на колени перед богами; но то же самое он делает и перед своими властителями, перед теми вообще, в чьих руках его жизнь; он самым смиренным образом молит их о сострадании; короче говоря, он проявляет к людям то же почитание, что и по отношению к богам. Так, римляне с тем же благоговением или набожностью, с какою они почитали богов и отечество, почитали своих кровных родных, родителей. Набожность, благоговение есть, как говорит Цицерон, справедливость по отношению к богам, но она есть также, как он же говорит в другом месте, и справедливость по отношению к родителям (24). У римлян поэтому полагалось, как замечает Валерий Максим, то же наказание за оскорбление богов, как и родителей. Но еще выше, чем достоинство родителей, которые почитались наравне с богами, стояло, как он же замечает, величие отечества, то есть высшим богом римлян был Рим. У индусов в числе пяти великих религиозных церемоний или таинств, которые согласно законодательству Ману должен отправлять ежедневно глава семьи, имеется таинство людей, таинство гостеприимства, почитание и уважение гостей. Но в особенности Восток довел почитание государей до высшей степени религиозного сервилизма. Так, например, в Китае все подданные, даже платящие дань главы государств, обязаны трижды склонить колени перед императором и девять раз коснуться головой земли, а в известные дни месяца самые знатные мандарины появляются перед императором, и хотя бы он даже при этом сам не присутствовал, выражают такое же почтение пустому трону. И даже перед императорскими грамотами и указами полагается склоняться на колени и девять раз касаться земли головой. Японцы считают своего императора стоящим настолько высоко, что "даже особы первого класса могут наслаждаться лишь счастьем лицезреть ноги императора, не смея в то же время бросать взоры выше". Именно потому, что человек, и особенно восточный человек, испытывает по отношению к своему правителю величайшее почтение, на какое лишь способен человек, именно поэтому его фантазия и сделала правителей богами, разукрасив их всеми свойствами и титулами божества. Общеизвестны гиперболические титулы султанов и китайских императоров. Но даже маленькие ост-индские князьки называются "царями царей, братьями солнца, луны и звезд, господами прилива и отлива океана". У египтян также звание царей отождествлялось с божеством, и даже в такой степени, что царь Рамзес изображался поклоняющимся самому себе, как богу.
Христиане унаследовали от восточных народов как религию, так и это обожествление государей. Свойства или титулы божества, которые имели языческие императоры, были и титулами первых христианских императоров. Еще и посейчас христиане так смиренно высказываются о своих правителях, так раболепно, как можно высказываться только о боге. Еще и сейчас титулы их государей такие же фантастические гиперболы и преувеличения, как те титулы, которыми сыздавна религиозная лесть пыталась прославить богов. Еще и сейчас различия, существующие между божественной и государевой властью - лишь дипломатические различия ранга, но не различия по существу. В том-то и дело, что нет особого религиозного чувства, особой религиозной способности и, следовательно, особенного религиозного предмета - предмета, который исключительно и один претендовал бы на религиозное почитание, а потому поклонение богам и идолам, религия и суеверие происходят в конечном счете из общего корня в существе человека.

ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ ЛЕКЦИЯ.
Поклонение идолами поклонение богу, сказал я в конце предыдущей лекции, имеют общие корни в естественном существе человека. Нет никакого особого органа ни для того, ни для другого. И если бы пожелали утверждать существование такового для религии, то пришлось бы с тем же правом отстаивать подобный орган и для суеверия вообще. Но откуда же происходит различие между идолопоклонством и поклонением богу? Это различие основывается исключительно на том, что чувства и выражения почитания, которые должны быть достоянием исключительно одного предмета, почитающегося "священным", могут быть также обращены и к другому предмету, будь то предмет естественный, чувственный или духовный. Религия, которая высказывается в публичных исповеданиях, в определенных богослужебных формах, говорю я в "Сущности христианства", есть публичное исповедание любви. Любимую женщину, проявляющую величайшую власть над мужчиной, женщину, которая в его глазах есть прекраснейшее и совершеннейшее существо, которая именно поэтому вызывает в нем чувство зависимости, чувство, что он без нее не может жить или, во всяком случае, не может быть счастливым, эту женщину избирает он предметом своей любви и, по крайней мере пока он ею не обладает, пока она остается лишь предметом его желаний и воображения, делает предметом также и величайшего почитания, - предметом, которому он приносит такие же жертвы и славословия, как религиозный человек своему богу. С религией - и любовь есть религия - обстоит точно так же. Религия почитает дерево, но не всякое без различия, а самое большое, высокое; не просто реку, по самую могучую, самую благодетельную, как, например, египтяне - Нил, жители Индии - Ганг; не каждый источник, но лишь источник, выделяющийся своими особыми свойствами: германцы, например, почитали в особенности соляные источники; религия почитает не светящиеся небесные тела вообще, а наиболее выдающиеся - солнце, луну, планеты или другие выделяющиеся звезды. Или религия почитает человеческое существо, но не в каждом, однако, лице, а лишь в лицо прекрасного человека, - так, например, греки обожествляли Филиппа Кротонского, хотя он и напал на их землю, потому что он был прекраснейший из мужей; или в лице своего деспота, как восточные народы, или в лице героя, имеющего заслуги перед отечеством, как греки и римляне; или существо человека вообще, дух, разум, потому что они считают его самым чудесным, прекрасным, наивысшим. Но как любовь, почет, которые я выказываю данной женщине, я могу выказывать и другой женщине, точно так же и почет, выказываемый мной данному дереву, я могу оказывать и другому: германцы, например, почитали дуб, а славяне - липу; так могу я и почитание, которое я оказываю отвлеченному существу человека, духу, оказывать и действительному индивидуальному человеческому существу; почитание, которое я выражаю отвлеченному существу природы и, как причине ее, вымышленному существу - богу, творцу, выражать и чувственному существу природы - творению;
ибо чувственное существо, создание, имеет за себя все чувства человека, нечувственное же существо имеет все чувства против себя и проявляет поэтому гораздо меньшую власть над человеком.
Отсюда проистекает ревность религии, ревность ее предмета, бога. Я - ревнивый бог, говорится об Иегове в Ветхом Завете. И это изречение евреи и христиане повторяли в тысячах вариаций. Но бог ревнив или представляется таковым, потому что чувства или аффекты и настроения преданности, любви, почитания, доверия, страха могут быть также легко перенесены и на другой предмет, на других богов, на другие существа, каковыми являются природные и человеческие существа, бог же один на них претендует. Лишь с появлением так называемых положительных, то есть произвольных, законов, возникает поэтому различие между идолопоклонством и богослужением. Вы не должны доверять людям, но мне;
вы не должны бояться природных явлений, но лишь меня одного; вы не должны поклоняться звездам, как будто от них исходит ваше благосостояние и спасение, но мне, который поставил звезды на служение вам, - так говорит бог Иегова, монотеистический бог вообще, своим слугам, чтобы предохранить их от идолопоклонства. Но ему не нужно было бы так говорить, приказывать, чтобы люди ему одному лишь доверяли и служили, если бы существовало особое религиозное чувство, особый религиозный орган. Как мне не нужно приказывать глазу: ты не должен слушать, служить звуку; или уху: ты не должно видеть, не должно обслуживать свет, так и предмету религии не нужно было бы говорить человеку: ты мне лишь должен служить, если бы был особый религиозный орган, ибо этот орган так же мало имел бы отношения к другому, не религиозному предмету, как мало ухо имеет отношения к свету, и глаз к предмету слуха. И так же мало, как глаз ревнует ухо, как мало он боится, чтобы ухо не отбило у него его предмета и не присвоило его себе, так же мало мог бы бог ревновать к природным и человеческим существам или мыслиться ревнивым, если бы существовал исключительно религиозный или божественный, только ему соответствующий орган.
Орган религии есть чувство, есть сила воображения, есть потребность или стремление быть счастливым, но эти органы отнюдь не распространяют своей власти над особой категорией предметов - предметов, обозначаемых как религиозные, точно существуют таковые, а не каждый предмет, каждая сила, каждое явление, как человеческое, так и природное, может быть предметом религии. Но предметом религии - религии, по крайней мере в собственном смысле слова - делается предмет фантазии, чувства, стремления к счастью лишь при особых условиях, при условиях, о которых я только что говорил, при наличности той точки зрения, когда человеку из-за недостаточности образования, учености, критики, различения между субъективным и объективным, предмет, или существо не является тотчас же тем, что оно само есть, чем оно является в действительности, что оно из себя представляет как объект разума и чувства, но лишь как существо чувства, фантазии, стремления к счастью. Правда, и для натуралиста природа есть предмет стремления к счастью, - ибо кто может быть счастливым, например, в тюремной клетке, где нет ни простора, ни воздуха, ни света? - предмет воображения, фантазии, предмет чувства, даже чувства зависимости, но натуралист не упускает из виду ее действительного предметного существования, и именно поэтому его не вводит в обман его стремление к счастью, его не одолевают его чувства, его не опережает его фантазия, и поэтому природа ему не кажется субъективным, то есть личным, произвольным, милостивым и немилостивым, карающим и награждающим существом, следовательно, существом, которое по необходимости, в силу своей природы, является предметом жертв и покаяний, хвалебных и благодарственных песен, почтительных просьб и коленопреклонений, то есть предметом религии. И натуралист или гуманист - приведу еще пример - еще почитает мертвых, но не религиозно, не как богов, потому что он не делает, как это делает религиозное воображение, существа, имеющиеся лишь в представлении, существами действительными, личными, потому что он не переносит ощущений, которые в нем вызывает мертвец, на самый предмет, не считает мертвецов ужасными, страшными существами, вообще существами, которые еще имеют волю, способность вредить или приносить пользу, которых еще следует почитать, бояться, просить и умилостивлять, как действительные существа.
Вернемся, однако, назад, к нашей настоящей теме. Переход от язычества к христианству, от религии природы к религии духа или человека я объяснил как акт воображения. Сначала я показал, что бог есть образ, существо воображения, причем я одновременно показал различие между христианским, или монотеистическим, и языческим, или политеистическим, богом, а именно, что языческий бог есть материальный, телесный, единичный образ, христианский же бог есть духовный образ, есть слово, что поэтому, чтобы познать сущность христианского бога, необходимо лишь понять сущность слова. Этим, однако, я и ограничил мое выведение религии из воображения, я установил различие между произведениями религиозной силы воображения и простыми поэтическими вымыслами, или фикциями, показал, что религиозное воображение действует лишь в союзе с чувством зависимости, что боги никоим образом не являются только существами воображения, но и предметами сердечной потребности, - предметами тех чувств, которые охватывают человека в важнейшие моменты жизни, в счастье и в несчастье;
что боги именно потому, что человек стремится получить приятное, хорошее и устранить неприятное, плохое, являются и предметами стремления к счастью, потребности в нем. Этот пункт привел нас к различию между религией и образованием, молитвой и трудом; религия в том сходится с образованием, с культурой, с трудом, что она имеет культурные цели, но расходится в том, что она этих целей хочет достигнуть без культурных средств. После того, как я таким образом наметил это различие, я возвращаюсь к религии, как к предмету стремления к счастью. Я высказал по этому случаю смелое положение:
боги суть превращенные в действительность или представленные, как действительные существа, желания людей; бог есть не что иное, как стремление человека к счастью, нашедшее свое удовлетворение в фантазии. Я заметил, однако, что боги столь же различны, как и желания людей или народов, ибо хотя все люди желают быть счастливыми, но один делает одно, другой другое объектом своего счастья. У язычников поэтому другие боги, чем у христиан, ибо у них другие желания. Или - отличие христианско