ая, безначальная, единая воля, которая не есть ни зло, ни добро, рождает в себе единое вечное благо как постижимую волю, сына безосновной воли, но одинаково вечного в безначальной воле, и эта другая воля есть вечная восприимчивость и находимость (Findlichkeit), так как ничто находит себя в чем-то в себе самом; ибо постигнутая воля есть сила и духовное тело отца как центр божества, в котором первая воля есть нечто (там же, 22) и, находимая как безосновная воля, исходит через свое вечно найденное и переводит себя в вечную созерцаемость себя самой (там же, 5).
Безосновная воля называется вечным отцом, а постигнутая, рожденная воля безосновного называется его рожденным или врожденным сыном, ибо он есть сущее (ens) безосновного, в котором безосновное постигает себя в основе. А исход безосновной воли через постигнутого сына или сущее называется духом, ибо он выводит постигнутое сущее из себя в ткань или жизнь воли, как жизнь отца и сына, и вышедшее есть стремление (Lust) как найденное (gefundene) вечного ничто, ибо отец, сын и дух всегда видят и находят себя, и называется мудростью или созерцаемостью бога (там же, 6).
Вечное ничто постигает себя глазом или вечным зрением как собственную самосозерцаемость, восприимчивость и находимость (там же, 8). Все силы, цвета, чудеса и сущности находятся в этой вечной самосозерцаемости или мудрости, но все имеет равный вес и меру без свойств. Она есть найденное в себе самой стремление или влечение к чему-то, стремление нахождения свойств (9); здесь все силы суть одна сила, которая есть восприимчивое, находимое (findliche) божество в себе самом, в единой воле и сущности, без всякой различимости (12). Нельзя сказать: гневный бог или милосердный бог, ибо здесь нет причины ко гневу, а также к любви, так как он сам единая любовь, который вводит себя в чистую любовь и троичность и рождает их (там же, 21).
Таким образом, из вечного единства возникают три действия: веление - отец, стремление - сын и св. дух. Единство есть воление себя самого, стремление - действительная сущность воления и вечная радость восприимчивости в волений, а св. дух - исходящая роля через стремление силы или восприимчивость воли. Если бы в вечном единстве не было такой стремящейся восприимчивости и исходящего действия троицы, то единство было бы вечной тишиной как ничто и не было бы ни природы, ни творения.

§ 46. Объяснение предыдущих отделов
Таким образом, безосновное или "тихое ничто", которое, однако, есть ничто не в себе, а лишь в отношении к постижимой и ощутимой природе, или бог как единство, свободное от всякой определенной сущности и понятия, всякого аффекта и природы, по Якову Бёме, есть не мертвое единство, но воление, жизнь, которая из себя порождает самосозерцаемость. В созерцаемости себя самого бог находится уже вне природы и сотворенного, безосновное постигает себя в основе, ничто - в нечто, то есть именно бог уже в этом единстве есть постигающий и созерцающий себя бог. Ибо постижение себя в основе, в нечто, и новое исхождение из основы не следует отделять как нечто особое от акта самосозерцания, но скорее надо понимать как один и тот же акт. Судя по некоторым местам, Яков Бёме считает, что в боге появляется различие только, с того момента, как в нем положена вечная природа. Однако это надо понимать так, что только с противоположностью природы различия как таковые, раскрываются и становятся потому действительными, определенными различиями, а не так, что до природы не было различения и вместе с тем самосозерцаемости в боге. Впрочем, отношение содержания предыдущего параграфа к вечной природе так же, как к содержанию первого параграфа, есть одно из самых трудных и темных мест у Якова Бёме. Во всяком случае (замечаю я в 1847 г.) это происходит именно потому, что Яков Бёме здесь, как и в других местах, находится в противоречии между положительной и собственной естественной теологией. По смыслу последней природа есть первое основание и предмет сознания. Но одновременно он признает положительного, готового, триединого бога, творящего природу простым словом. Поэтому он снова полагает различие и сознание в боге, где, однако, нет для этого никакого основания;
так что он хочет из ничего сделать нечто. Правда, это ничего есть все, как абстракция от всех вещей, воображение, воображаемая совокупность всех вещей. Но вместе с этим открывается новое, не разрешенное и Яковом Бёме затруднение:
как из абстрактного возникает конкретное, из представления о предмете - действительный предмет. Первое нечто, первое определённое, первое существование, первое положение и обоснованное им есть он сам как понятый собой и созерцаемый; в самосозерцаемости он как созерцаемый собой есть фиксированный самим собой объект. Лишь в понятой воле впервые находит себя непонятая и безосновная воля, то есть безосновное, мыслимое до самосозерцаемости, равно ничто, оно только воля, тяга к обнаружению себя самого, к самопониманию, оно есть лишь безосновное око, вечное простое видение и созерцание, лишь в самосозерцаемости оно становится самим собой и в этой концентрации в себе, в этом становлении самим собой становится единым, нечто, Я, самим собой. Но так как созерцающее и созерцаемое в этой самосозерцаемости есть одно и то же, притом без различия и сущности, то эта самосозерцаемость сама есть лишь чистое созерцание и видение, причем в ней не полагается определенного различия, определенного содержания, а основа, нечто, в которое включается безосновное, ничто, так же неопределенна, так же безразлична, как безосновное, ничто, ибо основа, хотя и является постижением, определением и воплощением безосновного, все же не имеет иного содержания, иного определения, кроме лишенного сущности безосновного. Поэтому единое в этой самосозерцаемости остается ещё в своем безосновном, непостижимом единстве; эта самосозерцаемость ещё не самопознание, ибо самопознание предполагает различие содержания, противоположность; познание возникает только с познанием добра и зла, оно коренится лишь в противоположных принципах. Но конечно, созерцаемость не может быть познанием в том, что есть лишь единое и единая воля. Конечно, отец находит себя в сыне, непонятая воля - в понятой; и как исходящий из сына, то есть постигая себя в постижении, отец входит и возвращается в себя в находимости и восприимчивости себя самого; но эта самонаходимость и постижение есть лишь простое самочувствие, притом совершенно неопределенное, ещё не дифференцированное, единое с собой самочувствие. Это самочувствие единства, любви и блаженства, а не самочувствие страдания, различия, то есть оно сравнимо с чувством, которое испытывает душа при своем растворении в едином с собой (связанном любовью) другом, не с тем самочувствием, которое вызывает страдание или различение от противоположного другого, самочувствием, которое поэтому становится также самосознанием и познанием добра и зла. Это на языке Якова Бёме чистая жизнь любви и удовольствия, в которой все чувства находятся в теснейшем согласии друг с другом, где чувство, ощущение ещё не разделились и не различились в чувстве противоположного (причиняющего удовольствие или страдание) и во многих различно определенных ощущениях и чувствах, но где всякое определенное, различающее и различенное чувство растворено в благом состоянии единства и едином самочувствии любви и блаженства.
Поэтому теперь речь идет о происхождении определенного различия из неопределенного, самопознания из самосозерцаемости, о возникновении противоположных принципов и того, что Яков Бёме называет вечной природой.

§ 47. Необходимость противоположности
Без противоположности ничто не обнаруживается;
ни одно изображение но появляется в зеркале, если одна сторона зеркала не бывает темной. Таким образом, противоречие есть обнаружение равенства, которое в тихой вечности неощутимо парит в себе самом без света, без тьмы, без радости, без горя. Но где противоречие переходит в равную и тихую вечность, которая ничего не знает или не имеет вне себя? Если хотят того, чего нет, такое влечение вызывает боязнь и страдание. Так что скрытая жизнь не дает радости, и так как уединенная вечность не имеет ничего вне себя, то она ищет стремление своего собственного обнаружения в себе, ибо сила, власть и величие - все лежит в её груди. Темный ад и светлый ад звучат из сердца через слово по писанию: я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия. Я господь, который делает все это, чтобы люди узнали от восхода солнца и от заката, что, кроме меня, нет ничего (Исайя, 46, 67).
Поэтому всеединая свобода делится и все-таки остается неделимым кротким единством. Она ищет света и силы и делает сама себя во влечении страхом и тьмой. Так что она рождает себя из тьмы к свету, ибо тьма пробуждает огонь, а огонь - свет, и свет обнаруживает чудеса мудрости в образах и фигурах, которые вывели их из их кроткой свободы (из зеркала мудрости и чудес) в темное влечение и были скрыты в нем (Три принципа. Объяснение фигуры в заголовке).
Ни одна вещь без противоречия не может открыться самой себе, ибо так как она не имеет ничего противостоящего ей, то она всегда исходит из себя и не входит снова в себя. А так как она не входит в себя снова как в то, из чего она первоначально вышла, то она не знает ничего о своем происхождении.
Единая вещь не знает ничего, кроме единого; и хотя она в себе хороша, однако она не знает ни зла, ни добра, ибо не имеет в себе ничего, что делало бы её восприимчивой. Так же мы можем философствовать о воле бога и сказать: если бы сокровенный бог, который есть лишь единая сущность и воля, не вывел себя со своей волей из вечного знания (мудрости) в темпераменте (в единстве) в отдельность воли и не ввел эту отдельность во включенность (Infasslichkeit) в жизнь природы и творения так, чтобы эта отдельность существовала бесспорно в жизни, как могла бы тогда обнаружиться скрытая воля бога, который в себе лишь един? Как в единой воле возможно познание себя самой?
Бог, поскольку он называется богом, не может хотеть ничего, кроме самого себя, ибо он не имеет ничего перед собой или за собой, чего он мог бы хотеть; а так как он хочет нечто, то оно истекло из него и становится противометом (Gegenwurf) самого себя, в котором вечная воля хочет в своем нечто. А так как это нечто было бы лишь единым, то воля неё имела бы в нем преимущества; и безосновная воля потому разделилась вначале и ввела себя в сущность, чтобы она могла действовать в нечто (О божественной созерцаемости, гл. 1, § 8, 10, 17).
Читатель должен знать, что все вещи состоят в да и нет, божественные ли они, дьявольские, земные или какие-либо иные. Одно в качестве да (позитивное, положительное, утвердительное) есть чистая сила и жизнь, истина бога или сам бог. Он был бы в себе самом непознаваем, и в нем не было бы ни радости или значительности, ни восприимчивости без нет (негативного, отрицательного). Нет есть противомет да или истины, чтобы истина обнаружилась и стала нечто, в чем было бы противоположное, в чем вечная любовь могла бы быть действующей, восприимчивой, волящей и любящей. Но нельзя сказать, что да отдалено от нет и они суть две вещи, расположенные рядом; они лишь одна вещь, только разделяются на два начала и образуют два центра, ибо каждое действует и испытывает воление в себе самом.
Если бы вечная воля сама не растворялась и не сводилась к приятности, то не было бы никакой формы и различимости, но все силы были бы единой силой;
тогда не могло бы быть понимания, так как понимание возникает из различимости множества, ибо одно свойство видит, проверяет и хочет другое.
В таком же положении находится радость: если должна возникнуть приятность (усваивающая и присваивающая себя собственная существенность), то должно быть собственное влечение к самовосприимчивости, как собственная воля к приятности, которая не одинакова с единой волей. Ибо единая воля хочет лишь единого блага, которое есть она сама, она хочет лишь себя самое в равенстве; но исшедшая воля хочет неравенства, чтобы она отличалась от равенства и была своим собственным нечто, чтобы было нечто, что видело бы и ощущало вечное видение. А из собственной воли возникает нет, ибо она ведет себя в своеобразности, как в довольстве сама собой, она хочет быть нечто и не одинакова с единством, ибо единство есть исходящее да, которое вечно распространяет само себя и есть невосприимчивость, ибо оно не имеет ничего, в чем могло бы ощущать себя, кроме довольства уклонившейся воли, как в нет, которое есть противомет да, в чем да обнаруживается и в чем оно имеет нечто желаемое.
Ибо единое не имеет в себе ничего, что оно могло бы хотеть, и удваивается, чтобы стать двумя; оно не может ощущать себя в единстве, но в двойственности оно ощущает себя. Вот как следует понимать основу:
отделенная воля исходит из равенства вечного веления и не имеет ничего, что оно могло бы пожелать, кроме себя самой. Но так как она нечто в сравнении с единством, которое есть ничто и все, то она сводится к влечению к себе самой и желает себя самое и единство, из которого она изошла.
Она вожделеет единства ради ощущения любовного стремления, чтобы единство было ощутимо в ней, а себя самое она вожделеет ради движения, познания и понимания, чтобы в единстве была отдельность, чтобы возникли силы; и хотя сила не имеет ни основы, ни начала, но в приятности возникают различия, из коих происходит природа.
Эта выделенная воля сводится к влечению, и влечение притягивает подобно магниту, а единство исходит. Теперь в противоположном имеется да и нет, ибо истечение не имеет основы, а притяжение создает основу. Ничто стремится из себя, чтобы обнаружиться, а нечто стремится в себя, чтобы быть ощутимым в ничто, чтобы единство в нем было ощутимо. Таким образом, и вне, и внутри есть неравенство.
Первое свойство притяжения есть нет, так как оно не равно да как единству, ибо оно создает в себе тьму, то есть потерю в благе (Теософические вопросы, 3-й вопрос, 7-10-й и 14-й).

§ 48. Объяснение процесса раздвоения на бога и природу
Теперь мы снова возвращаемся к самосозерцаемости, чтобы, исходя из нее, объяснить происхождение вечной природы, которую Яков Бёме, пользуясь выражениями Библии, отличает от самосозерцаемости, мудрости, которую он называет вечно говорящим словом, которое отец высказывает в сыне как высказанное, оформленное, сжатое слово, и точно так же отличает от природы, то есть начальной, временной природы, в которой лежит творение этого мира (Выбор благодати, гл. 1, 30).
Поэтому безосновная воля в самосозерцаемости или в зеркале мудрости, в которой заключены все цвета, добродетели и силы, но не субстанциально, самостоятельно, а духовно, созерцая самих себя, становится влекущейся волей, влечением. Безосновная воля, или просто воля, так как она "тонка, как ничто" (Воплощение Христа, гл. I, § 9; гл. II, § 1), сама по себе и для себя есть именно стремление к обнаружению и вместе с тем "пониманию и формированию" заключенных в ней красок, сил, добродетелей и сущностей. Это стремление к обнаружению и любовь, эта отрицательность воли по отношению к самой себе как воле, ибо она как тонкая воля есть как бы ничто, становится влечением, видя в зеркале мудрости, что она есть, она вожделеет и жаждет себя самой (ибо она не имеет иного объекта, кроме себя); то есть в самосозерцаемости и вместе с ней пробуждается тяга к индивидуальности и самости, влечение к самообнаружению, к саморазличению, к определенному самопознанию. "Ничто есть жажда к нечто" (О земной и небесной тайне, 1). Именно воля моделирует себя самое, как бы очарованная собой и пристрастная к себе, единая в себе; она запечатлевает в себе воображением свой зеркальный образ, и с этим запечатлением фантазии пробуждается влечение обратить фантазию в действительную, определенную фигуру, форму и сущность, то есть стать нечто, принять самость и Я. Действительно, воображение есть у Якова Бёме творческий принцип как субъективно, так и объективно; не из простой воли или мышления, а из рудника воображения он выводит все вещи. Эттингер20 говорит (Избр. сочинения Сведенборга30, т. IV, 1776, стр. 32): "Главное понятие в системе Якова Бёме есть то, которое отсутствует у всех философов, именно. Но как влечение в человеке есть нарушение, перерыв и устранение тишины и мира, раскол равенства и единства души, так это влечение есть отделение от равной, единой с собой воли, раздробление её, отвращение. Ибо влечение притягательно, поглощающе, оно есть отрицательность, концентрация в себе самом, как бы скопление всех элементов безосновной воли и потому окаймление, формирование, определение и разделение всех содержащихся в безосновной воле в равной мере без различия и определения красок, добродетелей и сил. "Влечение жадно стремится из единого во многое и сводит многое в единое. С влечением отыскивается сущность, а в сущности влечение зажигает огонь" (О шести пунктах, III, 18). Это влечение, эта субъективность, этот дух разделения и различения или этот сепаратистский, партикуляризующий дух, этот дух индивидуальности, это зеркальное отражение себя, желание быть нечто есть вечная природа в боге, принцип, основа природы, в которой содержащиеся в боге духовно, несущественно и потому без различия и формы вещи или сущности выступают в отдельности, различии, особенности, в Я и самостоятельности. Влечение, вечная природа есть тьма в боге, затмение в светлом, не прерываемом никаким различием, ровном зеркале или сущности божества; ибо, тогда как воля жадно стремится, когда она есть и становится влечением, она тонкая, как ничто, сгущается,
ens penetrabile проникающее существо, которое не материально и не чисто духовно, но индифферентно к духу и материи". Это ens penetrabile не что иное, как опредмеченное существо воображения, которое "нематериально и не чисто духовно". Осязательную иллюстрацию и олицетворение внутреннего существа Я. Бёме представляет то, что он говорит об ангелах. Ангел есть не что иное, как олицетворенный прообраз или сущность человека, божественный человек. "Ангел не имеет ни кишок, ни мяса, ни костей, но он создан божественной силой по форме и образу подобно человеку и со всеми органами человека, кроме половых и нижнего выхода, так как он не нуждается в них" (Авр. гл. 6, 10). Однако ангел ест ртом, то есть для виду. Он есть кажущееся существо, телесное и бестелесное, существо, созданное фантазией. И это нечувственно чувственное, нематериально материальное существо, которое именно есть существо, созданное фантазией есть вообще божественное существо, существо Якова Бёме (1847), затемняется, ибо влечение есть стягивание, скопление в себе, и, как таковое, уплотнение, лишение прозрачности, как бы темное ядро. "Добро или свет есть как бы ничто. Но так как нечто входит в него, то это нечто есть иное, чем ничто, ибо нечто живет в себе, в муке (Quaal), ибо там, где есть нечто, должна быть мука, которая создает и держит нечто. Нечто темно и затмевает свет жизни, а единое есть свет" (О шести пунктах, III, 6, 8). Ничто, или безосновное, представленное перед влечением, абстрагированное от него, правда, не есть ещё свет, ибо оно становится светом или есть свет только в отличие от тьмы. Но оно все-таки есть не возмущаемое и не прерываемое никаким различием, равное и единое, согласно мысли, светлое и прозрачное, или свет в себе, который становится определенным, действительным светом, когда воля затемняется и уплотняется во влечение. Поэтому в отвращении, тьме впервые бог обнаруживается как бог и по истине становится ощутимым и познаваемым для самого себя. "Ты говоришь, что тьма есть причина божества? Нет, но бог не обнаруживался бы и не было бы ни природы, ни творения без тьмы" (Вторая апология против Б. Тилькена, 145). Теперь бог обнаруживается только в свете и как свет. Ибо вечное, единое благо, чистая любовь и свобода обнаруживаются через противоположность тьмы, влечения вечной природы, в которой лежит корень всякой жизни и сущности, но также и всякого страдания, горя и противоборства как небесно-кроткий свет, как абсолютное благо, лишь теперь оно становится ощутимо как благотворная, успокоительная, любвеобильная доброта. Свободное от всякой самости и индивидуальности единство безоснов