ичения, по существу, выражают требование согласованности принимаемой теории 
с результатами экспериментов, наблюдений и т.д., то есть требование 
подтверждаемости теории эмпирическими данными. Теоретические ограничения 
выражают свойства, которыми должна обладать принимаемая теория (например, 
непротиворечивость, простота и т.д.). Если некоторая теория удовлетворяет 
операциональным и теоретическим ограничениям, то означает ли это, что она 
истинна? Многие философы науки (а среди них и те, кто придерживается 
корреспондентной теории истины) воздержались бы от столь категоричного 
утверждения и признали бы просто, что эта теория является хорошо подтвержденной. 
Но даже если некоторые из них и охарактеризовали бы такую теорию как истинную, 
это вовсе не означает, что они признали бы все предложения данной теории 
истинными. Во-первых, некоторые утверждения даже в целом истинной теории могут 
оказаться ложными и потребуют уточнения и исправления в ходе дальнейшего 
научного исследования. Во-вторых, научные теории содержат и такие предложения, 
которые нельзя охарактеризовать с точки зрения истинности (к их числу относятся, 
например, различные определения). Поэтому когда Патнэм говорит, что 
операциональные и теоретические ограничения определяют, какие предложения в 
языке являются истинными, он допускает некорректность. Операциональные и 
теоретические ограничения определяют истинность теории в целом, а не ее 
отдельных утверждений. Иначе Патнэм вынужден был бы приписать "сторонникам 
общепринятой точки зрения на интерпретацию" представление, согласно которому 
научная теория представляет собой конъюнкцию предложений и поэтому проходит 
проверку опытом предложение за предложением, а не как совокупное целое. Это 
означает, что указанные выше уточнения (вероятностные отношения между теорией и 
опытом, теоретическая нагруженность данных опыта, тезис Куайна и т.д.), принятие 
которых, по мнению Патнэма, не меняет существа общепринятой точки зрения, 
значительным образом влияют на понимание роли операциональных и теоретических 
ограничений.
Однако главное возражение против предложенной Патнэмом трактовки операциональных 
и теоретических ограничений состоит в том, что трудно найти философа, который 
считал бы, что указанные ограничения, определяющие истинность некоторой теории, 
детерминируют ее интерпретацию. Такую точку зрения можно, видимо, приписать 
только П.У.Бриджмену, который понимал под значением термина то множество 
операций, с которыми связано употребление данного термина. Так, значение слова 
"температура", по его мнению, выражает только то, что мы измеряем с помощью 
термометра. Поэтому предложение "Температура равна 200 С" говорит только то, что 
столбик ртути в термометре поднялся до отметки "20". В этом смысле Бриджмен 
действительно считал, что условия истинности предложения детерминируют 
референцию входящих в него слов. Однако большинство философов не согласилось бы 
с этой точкой зрения. Продолжая пример с температурой, мы могли бы сказать, что 
на основе истинности предложения "Температура равна 200С", о чем свидетельствует 
столбик термометра, поднявшийся до отметки "20", еще нельзя установить, как 
интерпретируется термин "температура" – то ли как средняя 
молекулярно-кинетическая энергия, то ли в терминах феноменологической теории 
теплоты. Интерпретация теории представляет собой довольно сложную процедуру, в 
которой обязательно используется такой компонент теории, как идеальная 
репрезентация фрагмента действительности. Поэтому нельзя согласиться с Патнэмом, 
что предложенная им трактовка теоретических и операциональных ограничений 
является общепринятой точкой зрения на интерпретацию. Это означает, что его 
теоретико-модельный аргумент не направлен непосредственно против общепринятой 
точки зрения на интерпретацию. Однако поскольку основная цель этого аргумента 
состоит в обосновании неопределенности референции, этот результат интересен сам 
по себе, независимо от того, насколько он подрывает общепринятое представление 
об интерпретации.
Патнэм строит свое доказательство, используя аппарат теории моделей (поэтому это 
доказательство и получило название "теоретико-модельного аргумента"). Мы не 
будем здесь воспроизводить это доказательство, поскольку это потребовало бы 
введения многих математических понятий. Мы ограничимся лишь изложением того 
примера, который Патнэм приводит в качестве иллюстрации, поскольку этот пример, 
на наш взгляд, хорошо раскрывает основную идею доказательства и достаточно прост 
для понимания.
В качестве отправного пункта Патнэм берет предложение: 
(1) Кот находится на ковре.
Согласно теоретико-модельным представлениям, предложение (1) является истинным в 
тех возможных мирах, в которых по крайней мере один кот находится на ковре. При 
этом "кот" обозначает котов, "ковер" обозначает ковры, а отношение "находиться 
на" понимается безотносительно ко времени. Основная идея доказательства состоит 
в том, чтобы показать возможность такой переинтерпретации предложения (1), при 
которой "кот" в действительном мире будет обозначать вишни, а "ковер" – деревья, 
однако значение истинности предложения (1) сохранится неизменным во всех 
возможных мирах. Для построения новой интерпретации Патнэм вводит обозначения 
"кот*" и "ковер*". В итоге мы получаем следующее предложение:
(2) Кот* находится на ковре*.
Итак, в новой интерпретации предложение (2) в действительном мире должно 
означать, что вишня находится на дереве. Патнэм начинает с того, что разбивает 
все возможные миры на три группы.
(a) В первую группу входят миры, в которых и предложение "Кот находится на 
ковре", и предложение "Вишня находится на дереве" являются истинными, то есть в 
этих мирах по крайней мере один кот находится на ковре и по крайней мере одна 
вишня находится на дереве.
(b) Во вторую группу входят возможные миры, в которых предложение "Кот находится 
на ковре" является истинным, а предложение "Вишня находится на дереве" является 
ложным, то есть в этих мирах по крайней мере один кот находится на ковре, и ни 
одна вишня не находится на дереве.
(c) В третью группу входят, во-первых, возможные миры, в которых предложение 
"Кот находится на ковре" является ложным, а предложение "Вишня находится на 
дереве" является истинным, и, во-вторых, возможные миры, в которых оба 
рассматриваемых предложения являются ложными.
Как мы видим, в основе указанного разделения возможных миров лежит обычная 
таблица истинности. На основе этого разделения Патнэм предлагает следующую 
интерпретацию для "кота*" и "ковра*":
x является котом*, если и только если имеет место случай (a) и x является 
вишней; или имеет место случай (b) и x является котом, или имеет место случай 
(c) и x является вишней.
y является ковром*, если и только если имеет место случай (а) и y является 
деревом; или имеет место случай (b) и y является ковром; или имеет место случай 
(c) и y является кварком.
Конечно, Патнэм признает, что предложенная им интерпретация является очень 
неестественной, поскольку в одних возможных мирах "кот*" обозначает вишни, а в 
других – котов; "ковер*" же вообще в одних возможных мирах обозначает деревья, в 
других – ковры, а в третьих – кварки. Однако нам ничто не запрещает построить 
такую интерпретацию, и благодаря ей получается, что "Кот находится на ковре" и 
"Кот* находится на ковре*" имеют одинаковые значения истинности во всех 
возможных мирах. Чтобы убедиться в этом, рассмотрим по очереди все три группы 
возможных миров. В возможных мирах, входящих в первую группу, предложение "Кот 
находится на ковре" является истинным, и предложение "Кот* находится на ковре*" 
также является истинным, поскольку "кот*" обозначает вишни, а "ковер*" 
обозначает деревья. В возможных мирах, входящих в группу (b), предложения "Кот 
находится на ковре" и "Кот* находится на ковре*" также являются истинными, 
поскольку в этом случае "кот*" обозначает котов, а "ковер*" обозначает ковры. В 
возможных мирах, входящих в группу (c), предложения "Кот находится на ковре" и 
"Кот* находится на ковре*" являются ложными, поскольку "кот*" обозначает вишни, 
а "ковер*" обозначает кварки, а предложение "Вишня находится на кварке" является 
ложным. Кроме того, следует учитывать, что действительный мир относится к первой 
группе возможных миров, поскольку в нем предложения "Кот находится на ковре" и 
"Вишня находится на дереве" являются истинными. Теперь мы можем 
переинтерпретировать слово "кот", приписав ему интенсионал слова "кот*", и 
одновременно переинтерпретировать слово "ковер", приписав ему интенсионал слова 
"ковер*". В результате мы получили требуемую интерпретацию. На основе этого 
доказательства Патнэм делает вывод, что можно радикальным образом 
переинтерпретировать части предложения, сохранив значение предложения в целом 
(его значение истинности) неизменным.
Рассмотренное нами доказательство Патнэма вызвало очень неоднозначные реакции со 
стороны философов и логиков. Большинство исследователей выразили несогласие с 
этим результатом. Однако, если некоторые из них не придали особого значения 
этому теоретико-модельному аргументу, то другие усмотрели в нем реальную 
проблему. Так, например, известный логик Д.Льюис писал по поводу этого 
аргумента: "Хилари Патнэм изобрел бомбу, угрожающую разрушить реалистическую 
философию, которую мы знаем и любим. Он поясняет, что способен не проявлять по 
этому поводу беспокойства и любит бомбу. Он приветствует Новый порядок, что бы 
он с собой ни принес. Но мы, продолжающие жить в районе назначения бомбы, не 
согласны. Бомба должна быть уничтожена"[117]. И поэтому Льюис ставит задачу 
выявить некорректность доказательства Патнэма. И.Хокинг, который также не 
согласен с результатом Патнэма, считает, что эту некорректность можно обнаружить 
без особого труда. По его мнению, доказательство Патнэма опирается на теорему 
Левенгейма-Сколема, которая применима к теориям, сформулированным в языке логики 
предикатов первого порядка. Поскольку естественный язык допускает операцию 
квантификации над предикатами, средства первопорядковой логики являются 
недостаточными для его описания, и поэтому, согласно Хокингу, 
теоретико-модельный аргумент Патнэма не имеет силы для естественных языков.
Действительно, теорема Левенгейма-Сколема является хорошо известным результатом 
в логике предикатов первого порядка. Согласно этой теореме, если какая-либо 
теория, сформулированная в первопорядковой логике, выполнима на некоторой 
области, то она выполнима и на конечной или счетной области, иначе говоря, если 
эта теория имеет модель (интерпретацию), то она имеет и конечную или счетную 
модель. Эта теорема, безусловно, является парадоксальным результатом. Допустим, 
Вы хотите сформулировать некоторый набор аксиом (в языке первого порядка), 
который выделил бы единственным образом действительные числа, или, иначе говоря, 
Вы хотите задать систему аксиом, которые в качестве модели имели бы множество 
действительных чисел. Как известно, множество действительных чисел не является 
счетным, то есть нельзя установить одно-однозначное соответствие между 
множеством действительных чисел и множеством натуральных чисел. Теорема 
Левенгейма-Сколема, по существу, утверждает, что какую бы совокупность аксиом Вы 
не сформулировали, если она выполняется для действительных чисел, то она будет 
выполняться и для натуральных чисел. Это означает, что "посредством аксиом 
рассматриваемого типа невозможно отличить несчетную область от счетной или 
конечной"[118]. Иными словами, любая теория (совокупность аксиом), 
сформулированная в языке логики предикатов первого порядка, помимо 
предполагаемой модели имеет еще непредполагаемую модель.
Безусловно, нельзя не заметить определенной связи между результатом Патнэма и 
теоремой Левенгейма-Сколема, однако, с другой стороны, нельзя и не отметить тот 
факт, что в доказательстве Патнэма эта теорема вообще не используется. 
Американский философ языка Дж.Лакофф, который в отличие от Льюиса и Хокинга, 
положительно оценил теоретико-модельный аргумент, полагает, что "результат 
Патнэма является применением не самой теоремы Левенгейма-Сколема, а только того 
свойства, которое обнаруживают в природе формальных систем средства, 
используемые для доказательства данной теоремы"[119]. Согласно Лакоффу, это 
свойство выражается в том, что формальная система может иметь различные 
интерпретации (то есть может иметь различные системы референтов), однако 
значение ее истинности остается при этом неизменным. А поскольку это свойство, 
по мнению Лакоффа, присуще как первопорядковым, так и второпорядковым системам, 
то И.Хокинг не прав, обвиняя Патнэма в неспособности отличить первопорядковые 
языки от второпорядковых. Указанное свойство формальных систем вытекает из того 
обстоятельства, что в семантике, опирающейся на теоретико-модельные 
представления (Лакофф называет такую семантику объективистской), значение 
предложения отождествляется с условиями его истинности в каждом возможном мире, 
а значение термина отождествляется с его референтами в каждом возможном мире. По 
мнению Лакоффа, теоретико-модельный аргумент Патнэма показал неадекватность 
объективистской семантики в качестве теории значения, поскольку, согласно этому 
аргументу, можно изменить значения частей (терминов), сохранив при этом значение 
целого (предложения). А это является нарушением важного требования, 
предъявляемого к любой теории значения: "нельзя изменить значения частей без 
того, чтобы не изменилось значение целого"[120].
Как мы видим, спектр оценок теоретико-модельного аргумента Патнэма, достаточно 
широк, однако все эти оценки так или иначе опираются на анализ средств 
аргументации, используемых в доказательстве. Мы же попытаемся оценить аргумент 
Патнэма с точки зрения его результата.
Как мы уже отмечали, основная цель теоретико-модельного аргумента Патнэма 
состоит в обосновании тезиса о неопределенности референции. В этом смысле этот 
аргумент имеет непосредственное отношение к тезису о неопределенности перевода 
(и, соответственно, неопределенности референции), выдвинутому У.Куайном. 
Основную идею этого тезиса лучше всего иллюстрирует известный пример Куайна о 
переводе с языка туземцев. Допустим, лингвист, изучающий язык туземцев, 
указывает на пробегающего через поле кролика, а туземец в ответ говорит 
"gavagai". Лингвист может перевести это выражение как "кролик", или как 
"неотъемлемая часть кролика", или как "временной срез кролика" и т.д. Согласно 
Куайну, все эти варианты перевода являются равно приемлемыми, поскольку они 
обладают одинаковым стимул-значением. Понятие стимул-значения выражает в 
концепции Куайна тот факт, что условия истинности любого предложения (то есть 
некоторое положение дел в мире) выступают в качестве стимула для определенной 
вербальной диспозиции (предрасположения) носителей языка, то есть для диспозиции 
к согласию или несогласию с данным предложением. Возможность альтернативных и 
равно приемлемых схем перевода свидетельствует о неопределенности перевода. Эта 
неопределенность объясняется тем, что разные языки могут давать разные 
концептуализации мира. И если лингвист переводит "gavagai" как "кролик", то это 
означает, что он просто навязывает свою концептуальную схему, проистекающую из 
нашей склонности воспринимать мир состоящим из целостных и устойчивых 
образований – объектов. Неопределенность перевода одновременно означает и 
неопределенность референции. Каждому слову соответствует не какой-то вполне 
определенный референт, а целое множество (например, "кролик", "временной срез 
кролика", "неотъемлемая часть кролика" и т.д.), что обусловлено принадлежностью 
этого слова к разным концептуальным схемам.
По мнению Патнэма, предложенное им доказательство является существенным 
расширением и обобщением результатов Куайна. Если трактовка неопределенности 
референции Куайном создает впечатление, что "переинтерпретации, сохраняющие в 
неизменном виде значение истинности предложения, должны быть тесно связаны со 
стандартной интерпретацией"[121], то его доказательство, считает Патнэм, 
является более "сильным" результатом, допускающим возможность такой 
переинтерпретации, в которой "кот" будет обозначать вишни.
Однако, если задуматься над неопределенностью референции в понимании Патнэма, то 
становится совершенно очевидным ее "парадоксальный" характер. Если тезис о 
неопределенности перевода (и, соответственно, референции) Куайна фиксирует 
реальную проблему, то в трактовке Патнэма референция термина становится столь 
неопределенной, что в качестве референтов этого термина могут выступать и вишни, 
и коты, и трубы, и звезды и все, что угодно. На наш взгляд, результат Патнэма 
оказывается в такой степени "сильным", что он уже почти ничего не доказывает, за 
исключением, пожалуй, того факта, что референция носит произвольный или, 
правильнее будет сказать, конвенциональный характер. "Парадоксальность" 
патнэмовской трактовки неопределенности референции объясняется, на наш взгляд, 
тем обстоятельством, что за доказательством этой неопределенности стоит довольно 
тривиальная вещь, а именно – тот факт, что в мире имеется множество различных 
предметов, которые стоят друг к другу в отношении "находиться на" (или в любом 
другом отношении): "вишня находится на дереве", "звезда находится на небе", 
"труба находится на крыше" и т.д. Иными словами, если мы возьмем отношение "x 
находится на y" (или в более общей форме "x находится в отношении R к y" – xRy), 
то мы найдем множество различных пар объектов, которые будут выполнять это 
отношение. И если мы при установлении интерпретации этого отношения будем 
исходить только из того, чтобы объекты, подставляемые вместо x и y, выполняли 
это отношение, то мы действительно получим очень "неопределенную" референцию, 
которая будет включать и вишни, и звезды, и ковры и что угодно. Но говорит ли 
факт такого установления интерпретации что-либо о характере самой референции? На 
наш взгляд, в такой трактовке тезис о неопределенности референции утрачивает 
какой-либо смысл.
Но даже если наше рассуждение является некорректным и если признать, что Патнэму 
действительно удалось доказать тезис о неопределенности референции, то в каком 
смысле этот тезис опровергает корреспондентную теорию истины? Согласно Патнэму, 
неопределенность референции означает, что «существует ... множество различных 
"соответствий", которые репрезентирует возможные отношения референции»[122], и 
невозможно выделить какое-то одно "действительное" соответствие, о котором 
говорит корреспондентная теория истины. Возможность множества отношений 
соответствия означает возможность различных концептуализаций одного и того же 
фрагмента реальности. Таким образом, согласно Патнэму, возможность нескольких 
альтернативных концептуализаций должна служить аргументом против 
корреспондентной теории истины. Однако, с этим аргументом мы уже сталкивались, 
когда рассматривали случай эквивалентных описаний в науке. Это означает, что 
теоретико-модельный аргумент Патнэма в той же мере "опровергает" 
корреспондентную теорию истины, в какой ее опровергают эквивалентные описания. 
Однако, как мы уже отмечали, корреспондентная теория истины не связана с 
допущением, что можно охватить все многообразие и богатство действительного мира 
с помощью одной концептуальной схемы. Действительность многогранна, и столь же 
многогранными должны средства познавательной деятельности. Поэтому понимание 
истины как соответствия действительности вполне можно согласовать с фактом 
существования эквивалентных описаний.
Этими двумя аргументами (теоретико-модельным и опирающимся на предположение о 
"мозгах в сосуде"), конечно же, не исчерпывается арсенал средств, к которым 
Патнэм прибегает в своей атаке на метафизический реализм. Мы лишь упомянем, что 
он также использует аргумент Витг