енштейна о "следовании правилу", парадокс 
Гудмена, различные "загадки", возникающие при анализе психофизической проблемы 
(например, как объяснить qualia, то есть специфический качественный характер 
наших ощущений) и т.д.
Подводя итог критике Патнэмом корреспондентной теории истины, которую он 
определяет как метафизический реализм, хотелось бы отметить следующее. 
Во-первых, на наш взгляд, эту критику нельзя считать столь разрушительной, что 
она покончила с корреспондентной теорией истины раз и навсегда. Во-вторых, мы 
уже отмечали, что Патнэм – не единственный современный философ, обвинивший 
корреспондентную теорию истины в метафизичности. Наоборот, в последнее время, 
как отмечает В.Н.Порус, «именно эта теория, получающая в работах западных 
эпистемологов эпитеты "наивная", "примитивная", "метафизическая", явилась 
главной мишенью критики и самокритики; именно она стала "ахиллесовой пятой", 
уязвление которой привело, как считают, например, А.Файн, К.Элдер, Х.Патнэм, 
Б.ван Фраассен, М.Даммит и др., к летальному исходу "метафизический" вариант 
доктрины»[123] (имеется в виду доктрина научного реализма). Конечно, такое 
отношение к корреспондентной теории истины со стороны указанных философов не 
является случайным. Во многом оно обусловлено теми реальными трудностями, с 
которыми сталкивается эта теория, тем более что в последнее время в связи с 
открытием теоретической нагруженности научных фактов и осознанием сложного и 
опосредованного характера проверки научных теорий эти трудности стали еще более 
явными. Эта ситуация также усугубилась в результате появления новых средств 
анализа науки, позволяющих перейти к рассмотрению на уровне отдельных теорий, 
гипотез, процедур объяснения и т.д. В итоге сторонники корреспондентной теории 
истины оказались перед необходимостью доказать жизнеспособность своей теории. 
Однако, как мы видели, современные критики считают необходимым отбросить эту 
концепцию в силу ее полной уязвимости перед лицом указанных выше трудностей. На 
наш взгляд, столь жесткая негативная позиция не учитывает одного очень важного 
обстоятельства. Классическая (или корреспондентная) теория истины существует уже 
более двух тысяч лет. На протяжении этого времени было предложено множество 
других концепций истины (когерентная, прагматистская и т.д.), которым так и не 
удалось доказать свое превосходство перед пониманием истины как соответствия 
действительности. Однако, "критическая дискуссия" между сторонниками этих 
различных концепций истины всегда являлась стимулом к более углубленному 
пониманию проблемы. В определенном смысле и современная дискуссия, 
развернувшаяся вокруг корреспондентной теории, безусловно, способствует 
дальнейшим исследованиям по проблеме истины. Однако нельзя не отметить и 
негативный момент в современной критике корреспондентной теории истины. 
Дискуссия не принесет конструктивных и плодотворных результатов, если вместо 
серьезной критики участники дискуссии будут "окарикатуривать" своих противников. 
На наш взгляд, предложенная Патнэмом экспликация корреспондентной теории истины 
(в виде метафизического реализма) несет на себе этот налет карикатурности, 
поскольку приписывание этой теории притязания на знание мира, каков он есть сам 
по себе, является очень сильным упрощением. В таком "окарикатуренном" виде 
корреспондентную теорию истины очень несложно раскритиковать, но это вряд ли 
продвинет нас в нашем понимании истины. 
Взамен корреспондентной теории истины Патнэм предлагает свою концепцию, 
названную им внутренним реализмом (или интернализмом). Как мы уже отмечали, эта 
концепция допускает ее квалификацию как вариант когерентной теории истины, для 
которой реальную опасность представляет релятивизм. Прекрасно осознавая 
бесплодность релятивизма для философии науки, Патнэм стремится так уточнить свою 
гносеологическую позицию, чтобы, с одной стороны, она не была столь уязвимой как 
метафизический реализм, а с другой стороны, можно было бы избежать обвинения в 
релятивизме. Таким образом, перед Патнэмом стоит настоятельная задача показать, 
что внутренний реализм не имеет следствием релятивизм.
4. "Внутренний реализм" и релятивизм
В этом параграфе мы рассмотрим, во-первых, обоснование Патнэмом 
нетождествественности внутреннего реализма релятивизму, и, во-вторых, его 
критические аргументы против релятивизма. 
Итак, согласно Патнэму, «интернализм не является простым релятивизмом, 
признающим, что "Все сойдет" ("Anything goes")»[124]. В обоснование этого 
утверждения Патнэм выдвигает аргументы, которые, на наш взгляд, свидетельствуют 
о его отказе строго следовать принципу когерентности в понимании истины. Каковы 
же эти аргументы?
Во-первых, важное отличие внутреннего реализма от релятивизма, согласно Патнэму, 
состоит в том, что если, с точки зрения релятивизма, все концептуальные схемы и 
описания мира одинаково хороши, то внутренний реализм так не считает, поскольку, 
с его точки зрения, "знание – это не рассказ без ограничений за исключением 
внутренней согласованности"[125]. В подтверждение Патнэм приводит такой пример. 
Допустим, какой-то человек предложил теорию, утверждающую, что люди могут летать 
без помощи технических средств. Если исходить из того, что все теории и 
концептуальные схемы одинаково хороши, то и указанную теорию следует признать 
вполне приемлемой. Однако, если этот человек попытается подтвердить свою теорию, 
скажем, выпрыгнув из окна и останется жив, то он вряд ли будет после этого 
придерживаться прежней точки зрения. Этот пример говорит о том, что наше знание 
должно согласовываться с опытом. Однако, отмечает Патнэм, интернализм и не 
отрицает наличия опытных компонентов (experiential inputs) в нашем знании, он 
отрицает лишь возможность неконцептуализированных опытных компонентов. 
Интернализм понимает истину как когерентность теоретических утверждений с 
утверждениями, имеющими более тесную связь с опытом.
Приведенный пример свидетельствует о том, что Патнэм признает в качестве 
критериев истины не только когерентность (понимаемую как непротиворечивость), но 
и согласованность с внешним миром, практическую эффективность и полезность. А 
поскольку как реалист (хотя и внутренний) он не отрицает существование 
объективного мира, то в целом это означает, что он неявно признает воздействие 
этого объективного мира на нас, воздействие, благодаря которому мы корректируем 
свои теории и концептуальные схемы (например, мы не принимаем теорию, 
утверждающую, что люди могут летать, выпрыгнув из окна). В то же время Патнэм 
считает, что на основе воздействия объективного мира на нас, существ с 
определенной биологической конституцией и рациональной природой, мы ничего не 
можем сказать о самом мире, как он есть "сам по себе". Мы можем судить только о 
мире, который дан нам в опыте и который изначально структурирован концептуальной 
схемой нашего языка. В противном случае мы должны были бы, по мнению Патнэма, 
предположить одно-однозначное соответствие между нашими концептуальными схемами 
и объективным миром, однако для такого предположения у нас нет никакого 
основания. В этом Патнэм абсолютно прав, у нас действительно нет оснований для 
такого предположения. Однако, на наш взгляд, это еще не доказывает 
несостоятельности корреспондентной теории истины. Идея одно-однозначного 
соответствия, взятая из математики, предполагает изоморфизм структур, между 
которыми установлено соответствие. Корреспондентная теория истины не трактует 
соответствие в таком строго математическом смысле и поэтому не говорит о 
структурном изоморфизме между нашими концептуальными схемами и миром, как он 
есть сам по себе. В корреспондентной теории истины идея соответствия понимается 
более расплывчато и, по существу, означает признание того, что воздействие 
объективного мира может вносить определенные коррективы в наши теории и 
концептуальные схемы. Таким образом, идея соответствия – это требование 
наибольшей согласованности наших представлений с этим идущим извне воздействием. 
Именно благодаря этому воздействию и благодаря нашему стремлению максимально с 
ним согласовываться, мы можем получать все более и более 


адекватные описания мира, приближаясь тем самым к истине, которая полностью 
никогда не достижима.
Если мы теперь сравним концепцию внутреннего реализма Патнэма и корреспондентную 
теорию истины с точки зрения признания ими воздействия объективного мира и 
необходимости согласовывать наши теории и описания с этим воздействием, то мы не 
можем не обнаружить определенные точки соприкосновения. И хотя Патнэм отвергает 
идею соответствия и предпочитает говорить об "объективной подогнанности", на наш 
взгляд, это во многом уже является терминологическим различием, а не различием 
по существу. Таким образом, мы видим, что концепция внутреннего реализма 
соединяет в себе как элементы когерентной теории истины, так и элементы, 
свидетельствующие о ее близости к корреспондентной теории.
Второе важное отличие между релятивизмом и интернализмом Патнэм видит в том, что 
если релятивизм отрицает какую-либо объективность нашего знания, то интернализм 
признает существование объективного знания. Эта объективность, по его мнению, 
определяется нашими понятиями когерентности и рациональной приемлемости, и хотя 
она является "объективностью для нас", а не метафизической объективностью с 
точки зрения Бога, это лучше чем вообще ничего. Попытаемся разобраться, какой 
смысл Патнэм вкладывает в понятие объективности. Учитывая, что рациональность в 
его понимании не является набором неизменных и вечных канонов или принципов, а 
исторически изменяется, то из этого можно было бы заключить, что объективным, с 
его точки зрения, является то, что представляется таковым людям разных культур 
на основе принятых ими стандартов рациональности и когерентности. Таким образом, 
объективность в понимании Патнэма, по существу, означает простую общезначимость. 
Однако хорошо известно, что общезначимость не позволяет полностью преодолеть 
релятивизм, поскольку то, что считается общезначимым в одной культуре, может не 
быть общезначимым в другой культуре и т.д. Во избежание столь неприятного 
следствия Патнэм вынужден вносить существенные уточнения в свое понимание 
объективности, которые в определенном смысле не согласуются с основными 
положениями его концепции. Так, он отмечает, что отрицание им фиксированного 
внеисторического органона рациональности не означает, что "наши концепции о 
разуме эволюционируют в истории и что разум может быть чем угодно (или может 
эволюционировать во что угодно)"[126]. Поясняя свою мысль, Патнэм проводит 
аналогию между терминами естественных видов и рациональностью. Так, о 
принадлежности некоторого объекта к естественному виду мы говорим при условии, 
если рассматриваемый объект обладает той же внутренней природой, что и 
парадигмальные образцы данного естественного вида (хотя наши современные методы 
распознавания могут и не быть достаточными для установления этого). Поэтому, 
считает Патнэм, естественно предположить некоторую идеальную теорию, которая 
раскрывает внутреннюю природу естественного вида и тем самым определяет 
направление конвергенции наших концепций об этом естественном виде. Аналогичным 
образом "рациональность какого-либо мнения определяется не нормами 
рациональности той или иной культуры, а идеальной теорией рациональности, 
теорией, которая формулирует необходимые и достаточные условия для признания 
мнения рациональным при соответствующих условиях в любом возможном мире"[127]. 
Точно так же, как древние греки могли ошибочно считать золотом образцы металла, 
которые на основе современной теории и методов проверки легко распознаются как 
не золото, – так и мнения, считавшиеся некогда рациональными, могут не оказаться 
таковыми с точки зрения более адекватного понимания рациональности. Более того, 
согласно Патнэму, эти мнения не были рациональными и тогда, когда их ошибочно 
считали рациональными, – как не принадлежали к экстенсионалу слова "золото" и во 
времена древних греков образцы металла, которые тогда ошибочно считались 
золотом. Таким образом, процесс создания человеком все более совершенных 
философских концепций рациональности постепенно конвергирует к идеальной теории, 
благодаря чему представления о разумном и рациональном не могут быть какими 
угодно.
Допущение об идеальной теории рациональности, безусловно, позволяет Патнэму 
преодолеть релятивизм и избежать сведения объективности к простой 
общезначимости. Однако это допущение является очень сильной идеализацией, 
правомерность которой не столь уж бесспорна. Отметим также, что это допущение 
получает дальнейшую конкретизацию в тезисе Патнэма об "эпистемически идеальных 
условиях". Понятие "эпистемически идеальных условий" Патнэм вводит для того, 
чтобы провести различие между истиной и рациональной приемлемостью. И хотя в 
целом он определяет истину как рациональную приемлемость, тем не менее он 
считает, что "истина не может быть просто рациональной приемлемостью в силу 
одной фундаментальной причины: истина является свойством утверждения, которое не 
может быть утрачено в то время, как оправдание (justification) может быть 
утрачено"[128]. Так, утверждение "Земля является плоской" было рационально 
приемлемым 3000 лет назад, однако было бы неправильным полагать, что это 
утверждение было истинным 3000 лет назад, поскольку это означало бы, что за 
указанный период времени (3000 лет) Земля изменила свою форму. Если рациональная 
приемлемость зависит от времени и от человека и допускает степень, то истина не 
имеет такой зависимости. Из этого следует, считает Патнэм, что «истина – это 
идеализация рациональной приемлемости. Мы говорим, как если бы существовали 
эпистемически идеальные условия. Мы называем утверждение "истинным", если бы оно 
имело оправдание при этих условиях»[129]. Патнэм уподобляет эпистемически 
идеальные условия самолетам без трения: мы никогда не сможем создать такие 
самолеты, но, снижая коэффициент трения, мы постоянно к ним приближаемся. 
Подводя итог, Патнэм формулирует две ключевые, с его точки зрения, идеи теории 
истины:
1) "истина не зависит от оправдания здесь и теперь, но зависит от оправдания в 
целом. Говорить, что утверждение является истинным, – значит говорить, что оно 
могло бы быть оправдано"[130];
2) «истина является устойчивой или "конвергентной"»[131].
Хотя Патнэм нигде не указывает, что конкретно он имеет в виду под эпистемически 
идеальными условиями, однако, их, видимо, следует понимать как такие условия 
проведения исследования, когда имеются абсолютно точные приборы и инструменты, 
когда можно провести любые измерения и наблюдения, поставить любой эксперимент, 
получить доступ к любому объекту изучения и т.д., то есть когда можно установить 
истинность любого предложения. Какие следствия имеет принятие такого допущения, 
станет понятным, если мы обратимся к следующему простому примеру. Рассмотрим 
предложение "В день, когда родился Гераклит, шел дождь". Согласно 
корреспондентной теории истины, это предложение обладает значением истинности в 
абсолютном смысле, то есть независимо от того, сможем ли мы когда-нибудь 
установить, шел ли в тот день дождь или нет. Это связано с тем, что для 
корреспондентной теории истины при определении истинности предложения важен лишь 
сам факт, что мысль, выраженная в предложении, соответствует действительности 
или нет. Патнэм же, определяя истину как рациональную приемлемость, подчеркивает 
важность учитывать критерий истины при ее определении. Это означает, что мы 
можем говорить об истинности или ложности какого-либо предложения только в том 
случае, если у нас есть возможность установить это. Поскольку мы не располагаем 
средствами для установления истинности предложения "В день, когда родился 
Гераклит, шел дождь", вопрос о его значении истинности при таком подходе должен 
быть снят. Таким образом, определение истины как рациональной приемлемости 
ограничивает класс предложений, о значении истинности которых мы можем судить, 
только теми предложениями, в отношении которых нам даны условия их оправдания 
(или подтверждения). Когда же Патнэм уточняет свое определение и говорит, что 
истина – это рациональная приемлемость при эпистемически идеальных условиях, он, 
по существу, возвращается к пониманию значения истинности предложения в 
абсолютном смысле, поскольку при эпистемически идеальных условиях нам даны все 
возможные условия оправдания – для установления значения истинности любого 
предложения, и в этом случае предложение "В день, когда родился Гераклит, шел 
дождь" обладает значением истинности. Это означает, что Патнэм вводит 
идеализацию, которая является не менее сильной, чем та, что лежит в основании 
критикуемой им корреспондентной теории истины. В корреспондентной теории эта 
идеализация связана с понятием соответствия, поскольку здесь на основе 
согласованности наших теорий и концептуальных схем с тем воздействием, которое 
внешний мир оказывает на наши органы чувств, делается вывод о "соответствии" 
этих теорий и концептуальных схем действительности. У Патнэма идеализация 
связана с понятием эпистемически идеальных условий (и с понятием идеальной 
теории рациональности), поскольку в реальности мы имеем лишь вполне конкретные, 
"неидеальные" условия оправдания и "неидеальную" концепцию рациональности.
Таким образом, мы видим, что стремясь избежать обвинения в релятивизме, Патнэм 
вносит такие поправки в свою концепцию истины и принимает такие допущения, 
которые делают его концепцию, с точки зрения эпистемических оснований, 
равнозначной корреспондентной теории истины, хотя при этом Патнэм отвергает идею 
соответствия и говорит лишь об "объективной подогнанности" наших концептуальных 
схем и теорий к внешнему миру. О совпадении ряда эпистемических оснований 
внутреннего реализма и корреспондентной теории истины свидетельствуют и 
предложенные Патнэмом критические аргументы против релятивизма.
Согласно Патнэму, идея релятивизма является очень простой. Она выражается в том, 
что каждый человек (каждый дискурс или каждая культура) имеют свои взгляды, 
нормы, предположения и т.д., а истина (и, соответственно, оправдание) являются 
понятиями, зависимыми от этих взглядов, норм и т.д. Таким образом, согласно 
релятивизму, не существует объективного понятия истины, а может быть только 
истина-для-меня, истина-для-него и т.д. Однако, отмечает Патнэм, релятивист, как 
правило, неявно принимает, что утверждение "Х истинно относительно человека Р" 
само является чем-то абсолютным. Поэтому, чтобы быть последовательным, 
релятивист должен был бы признать, что и указанное утверждение ("Х истинно 
относительно Р") является относительным, и тем самым должен был бы признать, что 
"если все относительно, то и относительное также является относительным"[132]. 
Однако это допущение имеет, по мнению Патнэма, неприятные следствия для 
релятивиста. Для того, чтобы показать, каковы эти следствия, Патнэм обращается к 
аргументу Л.Витгенштейна, направленному против идеи "приватного языка". Под 
приватным языком Витгенштейн понимает язык, с помощью которого человек мог бы 
обозначать свои ощущения и внутренние состояния, недоступные внешнему 
наблюдению. Специфика этих внутренних состояний заключается в том, что человек 
имеет к ним привилегированный доступ.
Изложение этого аргумента приводится Витгенштейном в разделах 243-351 его 
"Философских исследований". Точное воспроизведение этого аргумента 
представляется делом сложным, поэтому мы попытаемся лишь реконструировать его 
основную идею.
Итак, согласно Витгенштейну, приватный язык невозможен. Это обусловлено тем, 
считает Витгенштейн, что привилегированный доступ человека к собственным 
ощущениям является фактом грамматики общественного языка. Мы через различные 
языковые игры обучаемся