использовать слова, обозначающие ощущения (например, 
"боль"), таким образом, что это гарантирует их привилегированное использование 
от первого лица. И то обстоятельство, что мы безошибочно употребляем эти слова 
по отношению к себе (но можем совершать ошибки, применяя их к другим людям), 
также гарантируется грамматикой нашего общественного языка. У создателя же 
приватного языка такой гарантии не может быть. Мы не можем найти никакого 
критерия, который бы позволил человеку, использующему приватный язык, быть 
уверенным, что его слова имеют референцию. Он может ошибаться или не ошибаться 
относительно референции своих слов и никогда не узнать этого. Это происходит 
потому, что не существует никакого критерия правильности, никакого правила, 
которое соединило бы его слова с его внутренними ментальными состояниями, 
поскольку такое соединение возможно только в языковых играх благодаря тому, что 
ощущения находят свое выражение в поведении.
Патнэм уподобляет релятивиста человеку, пытающемуся создать приватный язык, так 
как релятивист говорит только об "истине-для-меня", "рациональности-для-меня" и 
т.д. А поскольку, полагает Патнэм, в приватном языке нельзя провести различие 
между тем, что является правильным, и тем, что некто считает правильным, то 
аргумент Витгенштейна "является превосходным аргументом против релятивизма в 
целом"[133].
Итак, согласно Патнэму, для релятивиста не существует различия между "быть 
правым" и "считать себя правым", поскольку, с точки зрения релятивиста, истинным 
является лишь то, что представляется истинным кому-либо. Однако из этого 
следует, считает Патнэм, что для релятивиста не существует "различия между 
рассуждением и мышлением, с одной стороны, и произнесением звуков (или 
порождением ментальных образов), с другой стороны."[134] Дело в том, что 
последовательный релятивист вынужден отказаться от каких-либо объективных 
критериев мыслительной деятельности и вынужден считать истину и рациональную 
приемлемость чисто субъективными понятиями. Но в этом случае он не способен 
предложить ни одного критерия, по которому можно было бы отличить осмысленную 
речь от случайного набора звуков и простого продуцирования ментальных образов. 
Тем самым, считает Патнэм, релятивист совершает "ментальное самоубийство", 
поскольку он упускает из виду, что «предпосылкой самой мысли является 
существование некоторого вида объективной "правильности"»[135][136].
Из этой критики релятивизма с полной очевидностью вытекает, что Патнэм признает 
объективный характер истины и рациональной приемлемости. Причем нельзя не 
отметить характерную деталь. В своем рассуждении Патнэм опирается на такое 
понимание объективности, с которым согласился бы сторонник корреспондентной 
теории истины. Это означает, что признание "объективной подогнанности" наших 
концептуальных схем и теорий к внешнему миру имеет те же самые эпистемические 
основания и следствия, что и признание идеи "соответствия".
Если рассмотренный нами аргумент Патнэма имеет отношение к релятивизму в целом, 
то другой его аргумент направлен против конкретной формы релятивизма, а именно – 
против тезиса о несоизмеримости, выдвинутого Т.Куном и П.Фейерабендом. Критика 
этого тезиса проходит через все творчество Патнэма, и хотя выдвигаемые им 
аргументы становятся другими, общее негативное отношение к этому тезису не 
ослабевает. Мы уже рассматривали, в чем видел Патнэм несостоятельность тезиса о 
несоизмеримости на первом этапе своего творчества, когда он стоял на позициях 
корреспондентной теории истины. Теперь нам предстоит рассмотреть критические 
аргументы, выдвигаемые им уже с новой гносеологической позиции – с позиции 
внутреннего реализма.
Согласно Патнэму, тезис о несоизмеримости выражает "крайний релятивизм", 
поскольку он предполагает, что каждая парадигма (научная теория или культура) 
обладает своим собственным набором стандартов рациональности, и поэтому об 
истине можно говорить только относительно какой-либо парадигмы. Более того, 
согласно этому тезису, не существует никаких объективных критериев для сравнения 
парадигм, и поэтому, говоря словами Куна, ученые разных парадигм "живут в разных 
мирах". По мнению Патнэма, в основе тезиса о несоизмеримости лежит допущение, 
что термины, используемые в других культурах, не могут быть равны по значению и 
референции каким-либо терминам и выражениям, используемым в нашей культуре. И 
именно это допущение продолжает быть основным объектом его критики.
Согласно Патнэму, если бы тезис о несоизмеримости был верен, то это означало бы 
невозможность перевода с других языков и с более ранних форм нашего собственного 
языка, а, следовательно, означало бы невозможность дать какую-либо интерпретацию 
звукам, произносимым членами других культур. Поэтому у нас не было бы никаких 
оснований допускать, что люди других культур являются личностями, способными 
мыслить, говорить и т.д. И в этом смысле, по мнению Патнэма, тезис о 
несоизмеримости является саморазрушающим. Во избежание этого следствия Кун и 
Фейерабенд вынуждены признать, что мы можем находить "схемы перевода", которые 
удовлетворительны с точки зрения наших интересов и стоящих перед нами задач, но 
которые при этом совершенно не передают смысл и референцию оригинального текста. 
Однако, отмечает Патнэм, говорить, что переводу не удалось точно передать смысл 
и референцию оригинального текста, можно только при допущении, что может быть 
найдена более удачная схема перевода. «Утверждение, что никакая из возможных 
схем перевода не может передать "реальный" смысл или "референцию", предполагает, 
что "существует "реальная" синонимия, независимая от всех работающих практик 
взаимной интерпретации»[137], однако эта идея, считает Патнэм, уже давно 
отброшена как миф.
Кроме того, Патнэм вновь обращается к своему старому аргументу, согласно 
которому в тезисе о несоизмеримости стирается различие между понятием и 
концепцией. При переводе какого-либо слова с другого языка мы приравниваем его 
референцию и смысл референции и смыслу нашего собственного термина, то есть, 
согласно Патнэму, мы приравниваем понятия, однако при этом концепции, 
связываемые с этим словом, могут сильно отличаться друг от друга. Различие 
концепций не доказывает невозможности перевода, наоборот, это различие можно 
установить только благодаря переводу. Как показали различные мыслители, начиная 
с Вико, "успех интерпретации не требует, чтобы представления переводимого автора 
были точно такими же, как наши собственные, он только предполагает, что они 
окажутся разумными для нас"[138]. Отношение к членам других культур и к 
собственным предкам как к личностям, наделенным способностью мыслить и говорить, 
предполагает, по мнению Патнэма, "приписывание им общих с нами референтов и 
понятий"[139]. Более того, помимо общих референтов и понятий мы разделяем с 
другими культурами большое множество допущений и представле


ний о том, что считать разумным, несмотря на все различие в наших образах знания 
и концепциях рациональности.
Критика Патнэмом тезиса о несоизмеримости представляет безусловный интерес и 
является довольно серьезным возражением против релятивизма. В основе этой 
критики лежит убеждение Патнэма о конвергенции наших знаний и о независимости 
истины от научной парадигмы или культуры. И хотя он объясняет объективность 
истины не идеей соответствия действительности, а тем, что представления 
различных культур о рациональном являются ступенями в общем процессе 
конвергенции к "идеальной теории рациональности", тем не менее между его 
позицией и корреспондентной теорией истины нельзя не усмотреть определенных 
параллелей. Характерно, что предложенная Патнэмом критика тезиса о 
несоизмеримости по духу очень близка к аргументам К.Поппера, выдвинутым им 
против релятивизма в статье "Миф концептуального каркаса" (“The Myth of the 
Framework”, 1976). Различие состоит лишь в том, что Патнэм стремится обосновать 
возможность перевода с языков других культур, а Поппер показывает возможность и 
плодотворность дискуссии между людьми, придерживающимися в корне различных 
концептуальных каркасов. При этом не следует забывать, что Поппер трактует 
истину как соответствие реальности. 
В своей книге "Разум, истина и история" Патнэм предлагает критические аргументы 
и против других форм релятивизма, однако мы ограничимся уже рассмотренными 
аргументами, поскольку они, на наш взгляд, являются достаточным подтверждением 
того, что концепция истины Патнэма по своим эпистемическим допущениям и 
следствиям близка к корреспондентной теории истины. В то же время эти аргументы 
свидетельствуют и о некоторой внутренней несогласованности концепции Патнэма. 
Противопоставляя свою концепцию метафизическому реализму, Патнэм так формулирует 
ее основные положения, что они говорят в пользу понимания им истины как 
некоторого вида когерентности наших представлений друг с другом. Однако, 
стремясь избежать обвинения в релятивизме, он, по существу, вносит такие 
уточнения и дополнения, которые свидетельствуют об отказе понимать истину как 
простую когерентность и означают внесение определенных объективных компонентов в 
ее трактовку. Это, безусловно, является серьезным недостатком концепции истины 
Патнэма. С другой стороны, нельзя не отметить и важного преимущества этой 
концепции перед корреспондентной теорией истины, состоящего в том, что она 
предлагает такое определение истины, которое включает в себя критерии ее 
установления.
5. Реализм или антиреализм?
Итак, формулируя новую концепцию истины, Патнэм видел свою задачу в том, чтобы, 
с одной стороны, сохранить определенные "реалистические интуиции", а с другой — 
удовлетворить требованиям, предъявляемым современным уровнем 
философско-методологического исследования науки к трактовке истины. Иначе 
говоря, он попытался сформулировать концепцию, которая преодолевала бы 
трудности, оказавшиеся столь серьезными для корреспондентной теории истины. В 
определенном смысле ему это удалось. Во-первых, определив истину как 
(идеализированную) рациональную приемлемость, то есть связав ее понимание с 
условиями оправдания (или подтверждения), Патнэм тем самым включил в определение 
истины критерий ее установления. С его точки зрения, истинно то, что рационально 
приемлемо, а рационально приемлемым является то, для принятия чего имеются 
определенные основания (условия оправдания). Это означает, что в концепции 
истины Патнэма разрешается проблема критерия – камень преткновения для 
корреспондентной теории истины. Во-вторых, в концепции Патнэма оказывается 
снятой и другая серьезная для данной теории проблема, а именно – природа 
отношения соответствия, поскольку отношение между мышлением и языком Патнэм 
описывает в терминах отношения между знаком (словом) и обозначаемым (некоторым 
элементом мира, структурированного концептуальной схемой языка), и в этом 
контексте это отношение утрачивает свою "таинственность". Более того, с точки 
зрения Патнэма, таких отношений между языком и миром может быть множество, что 
обусловлено возможностью различных концептуализаций реальности. Преодоление 
указанных трудностей образует важное достоинство концепции истины Х.Патнэма. 
Однако, с другой точки зрения, мы видели, какой ценой был достигнут этот 
результат. Патнэму пришлось ввести допущение об эпистемически идеальных условиях 
оправдания (или об идеальной теории рациональности), которое делает его 
концепцию не менее уязвимой, чем корреспондентная теория истины. Действительно, 
как мы можем обосновать наличие конвергенции представлений различных культур о 
рациональном к идеальной теории рациональности? И почему мы должны допустить 
эпистемически идеальные условия оправдания, если в каждом конкретном случае мы 
обладаем только ограниченными условиями? На эти вопросы концепция внутреннего 
реализма Патнэма не дает никакого определенного ответа. С точки зрения 
корреспондентной теории истины, конвергенцию в развитии научного знания (включая 
и развитие представлений о рациональном) можно объяснить стремлением человека 
все более адекватно отобразить в своих теориях объективную реальность. Идея 
соответствия и является тем стержнем, благодаря которому получает оправдание 
представление о преемственности и последовательности в развитии научного знания. 
Однако Патнэм отбрасывает идею соответствия и тем самым отказывается от такого 
объяснения. Кроме того, преодоление указанных трудностей было достигнуто, как мы 
видели, в ущерб внутренней согласованности концепции интернализма: 
противопоставляя свою позицию метафизическому реализму, Патнэм так формулирует 
ее основные положения, что они говорят в пользу понимания им истины как 
некоторого вида когерентности наших представлений друг с другом. С другой 
стороны, стремясь избежать обвинения в релятивизме, он, по существу, вносит 
такие уточнения и дополнения, которые свидетельствуют о множестве точек 
соприкосновения между внутренним реализмом и корреспондентной теорией истины.
Однако здесь возникает вопрос: удалось ли Патнэму при этом сохранить 
"реалистические интуиции", удалось ли ему остаться на реалистической платформе? 
Среди философов не существует единого мнения на этот счет. Когда вышла в свет 
книга Патнэма "Разум, истина и история", многие усмотрели в ней отказ от 
реалистической позиции и даже более того — охарактеризовали новую концепцию 
истины Патнэма как антиреализм. В работах многих авторов, сохраняющих 
приверженность научному реализму, упоминание имени Патнэма сопровождается не 
иначе как эпитетами "оппортунист", "ренегат" и т.д. Однако есть немало 
философов, которые полагают, что Патнэм остался сторонником реализма, а его 
новая концепция истины является лишь более адекватной и гибкой версией этой 
доктрины.
С одной стороны, нельзя не признать, что и та, и другая точка зрения имеет под 
собой основания в силу определенной внутренней несогласованности концепции 
истины Патнэма. Так, те исследователи, которые квалифицируют эту концепцию как 
антиреализм, могут указать, что Патнэм, будучи непримиримым критиком 
корреспондентной теории истины, отвергает тем самым то, что является ядром 
доктрины научного реализма. Более того, при понимании истины как некоторого вида 
когерентности наших представлений друг с другом теряет свой смысл допущение о 
существовании объективного мира, независимого от человеческого сознания.
С другой стороны, и защитники реалистического характера новой концепции истины 
Патнэма могут привести достаточно убедительные аргументы. Так, Дж.Лакофф, 
полагающий, что "внутренний реализм является формой реализма"[140], видит 
подтверждение тому в следующем. Во-первых, Патнэм признает существование мира 
внешнего по отношению к человеческим существам. Во-вторых, согласно Патнэму, 
связь между концептуальными схемами и миром осуществляется через реальный 
человеческий опыт, который не является чисто внутренним и в каждый момент 
ограничен реальным миром. В-третьих, понимание истины Патнэмом основывается не 
только на внутренней когерентности и рациональной приемлемости, но и на 
"когерентности" с нашим реальным опытом. И, в-четвертых, Патнэм признает 
возможность объективного человеческого знания.
Для того, чтобы решить, какая из этих квалификаций позиции Патнэма ближе к 
истине, необходимо рассмотреть другую важную часть его концепции внутреннего 
реализма, которая существенным образом дополняет и разъясняет его понимание 
истины. Мы имеем в виду его теорию рациональности.
Патнэм формулирует свое представление о рациональности в ходе критического 
анализа различных трактовок этого понятия. Он отмечает, что в философии науки 
были предложены по существу две основные концепции рациональности. Первая 
связана с логическим позитивизмом; она отождествляет рациональность с 
использованием научного метода, который задается списком институализированных 
норм верификации. Логические позитивисты возлагали большие надежды на 
формализацию научного метода, которая бы позволила исчерпывающим образом описать 
рациональность в виде некоторого неизменного и внеисторического органона. Однако 
неудачные попытки формализовать индуктивную логику показали, что не существует 
алгоритма для эмпирических наук, а стремление описать научный метод не только с 
учетом точных естественных наук, но и гуманитарной области знания привели к 
столь широкой и неопределенной его трактовке, что трудно стало невозможно 
указать, что же нельзя верифицировать с помощью такого метода. Эти результаты, 
приведшие к осознанию того, что научный метод не определяет, а предполагает 
предшествующее ему понятие рациональности, дали импульс для создания новой 
концепции рациональности в рамках исторической школы в философии науки. Главным 
тезисом этой концепции явилось утверждение о зависимости рациональности от 
специфических норм каждой конкретной культуры.
Обе эти концепции Патнэм считает ошибочными. Он видит свою цель в том, чтобы 
сформулировать такое понимание рациональности, которое не было бы связано с 
признанием неизменного внеисторического органона и в то же время не означало бы 
культурного релятивизма. Он считает необходимым преодолеть и еще один общий 
недостаток этих двух концепций – их сциентизм (по его мнению, культурный 
релятивизм – это сциентистская позиция, инспирируемая антропологией).
Ядро патнэмовской концепции рациональности составляет тезис о связи понятия 
рациональности с системой ценностей, существующих в обществе. Как мы видели, 
согласно Патнэму, стандарты рациональной приемлемости, определяя способы 
проведения исследования, критерии объективности, способы постановки проблем и 
методы их решения и т.д., по существу раскрывают содержание того, что значит 
знать истину, однако в свою очередь они связаны со множеством других стандартов 
и критериев и прежде всего с критерием релевантности. Описание комнаты 
человеком, воспитанным в культуре, не знающей мебели, даже если оно содержит 
только истинные утверждения, не будет рационально приемлемым для нас, поскольку 
оно не удовлетворяет критерию релевантности.
Патнэм разъясняет, какие требования включены в понятие релевантности, сравнивая 
наше представление о мире и представление вымышленных "австралийцев", считающих, 
что люди – это "мозги в сосуде". Хотя взгляды "австралийцев" во всем остальном 
совпадают с нашими, мы не сочтем их систему верований релевантной и 
рациональной. Во-первых, считает Патнэм, эта система верований не является 
когерентной, поскольку она не включает в себя представления о той деятельности и 
тех способах, благодаря которым мы устанавливаем правильность наших 
представлений (у "австралийцев" нет способа установить, что люди – это мозги в 
сосуде). Во-вторых, система верований "австралийцев" лишена такого достоинства, 
как постижимость. В-третьих, она не является функционально простой, поскольку 
постулирует такие виды объектов вне сосуда, которые не участвуют в объяснении 
опыта. Эти требования когерентности, постижимости, функциональной простоты и 
инструментальной эффективности (которые по существу представляют собой уже 
упоминавшиеся ранее "теоретические ограничения") Патнэм называет "когнитивными 
ценностями" и полагает, что без этих ценностей мы не можем иметь мир и не можем 
иметь фактов. Поэтому утверждение о том, что наука стремится открыть истину, 
означает лишь то, считает Патнэм, что наука стремится построить такую 
репрезентацию мира, которая имеет характеристики когерентности, инструментальной 
эффективности, постижимости и функциональной простоты.
Однако в "создании" фактов и мира участвуют не только перечисленные ценности. 
Анализ концептуальных ресурсов, используемых даже в таком простейшем 
предложении, как "Кот находится на ковре", обнаруживает, согласно Патнэму, 
множество других ценностей. Так, наличие понятия "кот" говорит, что мы считаем 
значимым деление п