ал эту позицию, однако в 80-е годы он уже 
основное внимание уделял ее критическому анализу, завершившемуся в начале 90-х 
годов полным отказом от нее.
Функционализм представляет собой вариант так называемой теории тождества 
(identity theory), которая в настоящее время является преобладающей методологией 
в философии сознания и когнитивной науке и согласно которой наши ощущения и 
восприятия тождественны определенным состояниям мозга. В отличие от 
физикалистского варианта теории тождества функционализм отождествляет ментальные 
состояния не с физическими состояниями мозга, а с его "функциональными" 
состояниями. При таком подходе мозг понимается как очень сложная система, 
которая помимо физических свойств обладает свойствами более высокого уровня – 
так называемыми функциональными свойствами. Функционализм предполагает прямую 
аналогию между мозгом и "цифровым компьютером": «наша психология должна быть 
описана как программное обеспечение этого компьютера – как его "функциональная 
организация"»[151]. Главная особенность функционализма состоит в том, что он 
«определяет ментальные состояния и процессы через их каузальные и функциональные 
отношения друг к другу, к перцептуальным "входным данным", поступающим из 
внешнего мира, и к поведенческим "выходным данным", выражаемым в действии»[152].
В статье "Мозг и машины" (“Mind and Machines”, 1960), где Патнэм формулирует 
новый функциональный подход к проблеме сознания, он предлагает использовать для 
описания функциональных состояний мозга формализмы теории машин Тьюринга. Машину 
Тьюринга можно охарактеризовать как множество инструкций для выполнения 
множества простых операций над цепочками символов, которые образуют "входные 
данные" машины. Эти инструкции группируются в "машинные состояния", каждое из 
которых, будучи конечным множеством, управляется некоторой главной инструкцией, 
переключающей состояния и определяющей их последовательность в соответствии с 
"входными данными". Важно подчеркнуть, что одна и та же машина Тьюринга может 
быть реализована в разных физических системах (изготовленных из разных 
материалов, с разными структурными свойствами и т.д.).
Однако очень скоро обнаружилось, что формальные свойства таким образом описанных 
"машинных состояний" сильно отличаются от формальных свойств ментальных 
состояний. Патнэм попытался дать новую формулировку функционализма в виде 
"идеальной психологической теории"[153], которая опиралась на использование 
формальных средств теории вычислений. Но как было установлено впоследствии, этот 
вариант функционализма тоже оказался неудовлетворительным[154]. Однако в книге 
"Разум, истина и история" Патнэм все еще заявляет о своей приверженности 
функционализму, хотя и признает невозможность функционального объяснения 
качественного характера наших восприятий и ощущений.
Дело в том, что когда мы видим определенный оттенок голубого или красного цвета, 
когда мы вдыхаем запах розы или пробуем мороженое, наш опыт имеет качественную 
специфику, благодаря которой каждое наше ощущение является ощущением особого 
рода. Эти субъективные качественные характеристики нашего опыта были обобщены в 
понятии "феноменологических качеств" или qualia. Наиболее важной особенностью 
qualia является то, что мы знаем их непосредственно, что они "существенным 
образом связаны с отдельно взятой точкой зрения"[155]. Поскольку функционализм 
стремится дать объективное описание сознания (то есть "открытое" множеству точек 
зрения), то он неизбежно исключает из рассмотрения качественный характер нашего 
опыта. Поэтому qualia являются главным аргументом против функционализма.
Хорошо понимая, что qualia представляют реальную трудность для функционализма, 
Патнэм отмечает, что «когда думаешь об относительно абстрактных чистых 
психологических состояниях, например, о том, что мы назвали "заключенным в 
скобки" убеждением, то есть о мысли, взятой только в ее "понятийном" содержании, 
или о таких диффузных эмоциональных состояниях, как ревность или сердитость, то 
отождествление их с функциональными состояниями всей системы представляется 
очень правдоподобным; но когда думаешь о ... восприятии определенного оттенка 
голубого, отождествление оказывается невозможным»[156]. Однако последующие 
исследования Патнэма показали, что даже "ограниченные" надежды на функционализм 
были напрасны. Его книга "Репрезентация и реальность" главным образом посвящена 
обоснованию невозможности отождествления наших пропозициональных установок 
(выражаемых глаголами "считать", "верить" и т.д.) и интенционального характера 
наших мыслей с определенными функционально описанными состояниями мозга. Не 
только qualia, но и мысль, взятую в ее "понятийном" содержании, оказалось 
невозможным объяснить в функциональных терминах.
"Крах" функционального подхода к проблеме сознания заставил Патнэма задуматься 
над теми общими допущениями, которые лежали в основе этого подхода, и поставил 
перед ним задачу поиска иной "парадигмы" для исследования отношения между 
сознанием и мозгом. Эти поиски, вплетенные в контекст его размышлений о 
реализме, изменили как его представление о самом реализме, так и понимание им 
проблемы сознания.
2. Новый подход к проблеме восприятия
Как мы уже отмечали, в 1994 году Патнэм прочитал цикл Дьюевских лекций в 
Колумбийском университете, в которых он перенес рассмотрение реализма в ту 
плоскость, в какой этот вопрос обсуждался в начале века У.Джемсом, американскими 
неореалистами, Дж.Муром, Б.Расселом и др. Теперь в центре его размышлений о 
реализме оказалась проблема восприятия.
Патнэм отмечает, что после 30-х годов, когда возобладало определенное 
представление о природе ментального (которое он называет "картезианским" и о 
котором речь пойдет дальше), проблема восприятия перестала быть "темой" для 
философов. И даже уничтожающая критика этого господствующего представления 
Дж.Остиным (в его посмертно изданной книге “Sense and Sensibilia”)[157] была 
оставлена без должного внимания со стороны современных философов.
Не случайно поэтому, считает Патнэм, проблема реализма "всплыла" в другой 
области, а именно, в философии языка. Однако и в своей "лингвистической" 
формулировке эта проблема имеет непосредственное отношение к тому, как 
трактовать восприятие человеком окружающего мира. Согласно Патнэму, сам факт, 
что отношение между языком и реальностью стало проблемой, является следствием 
определенного понимания восприятия. Мы не видели бы никакой проблемы в том, как 
"язык прицепляется к миру", благодаря чему мы способны говорить о домах, 
деревьях, королях и капусте, если бы мы изначально не воспринимали как 
"безнадежно наивное" и "пустое" то простое соображение, что "мы все время видим 
эти вещи"[158].
Поэтому любая серьезная постановка проблемы реализма должна иметь в качестве 
отправного пункта анализ наших представлений о восприятии. Патнэм приписывает 
создание господствующей сейчас философии восприятия (и в целом философии 
сознания) Декарту и потому называет ее картезианским взглядом на природу 
ментального. Этот картезианский подход возобладал в западной философии в ХVII 
веке, придя на смену аристотелевской теории восприятия, содержащей сильные 
элементы непосредственного реализма[159].
Кратко напомним, что, согласно Аристотелю, восприятие – это изменение, 
производимое воспринимаемым телом в душе воспринимающего человека через 
посредство его тела. Человек воспринимает не материю предмета, а его форму, 
подобно тому, как воск воспроизводит форму отпечатывающегося в нем перстня. Душа 
человека, испытав воздействие внешнего предмета, "уподобляется ощущаемому и 
становится такой же, как и оно"[160]. Однако аристотелевское понимание 
восприятия имело неприятные последствия. Если формой бронзовой сферы является 
сферичность, то в каком смысле душа уподобляется воспринимаемой ею сфере? 
Становится ли она сферичной? Или холодной? Или твердой?
Размышления над этими вопросами привели философов к отказу от аристотелевской 
теории и замене ее представлением, согласно которому чувственно воспринимаемые 
нами свойства вещей являются не их подлинными свойствами, а свойствами того, что 
происходит внутри нас, то есть свойствами наших ощущений. Формированию этого 
представления во многом способствовала, считает Патнэм, происходящая в ХVII веке 
"математизация природы". Природа стала восприниматься как область, где 
господствует математический закон и где все должно быть описано с помощью 
математических формул, поскольку только математическое описание дает "реальную" 
картину мира. Все то, что не поддается математическому описанию (а сюда 
относится богатый разнообразными качествами мир чувственного восприятия), было 
вынесено за сферу "реального".
Согласно Патнэму, существо картезианского взгляда на природу ментального 
составляет трактовка нашего опыта как принадлежащего исключительно сфере 
сознания, сфере, которая находится внутри нас и которая имеет нефизическую 
природу. Эта трактовка подкрепляется каузальной теорией восприятия, согласно 
которой объекты внешнего мира, воздействуя на наши органы чувств, причинно 
вызывают цепочку событий, ведущую к возникновению "ментальных образов" в нашем 
сознании. В материалистической версии этой теории ментальные образы или 
репрезентации трактуются как следствия событий или процессов в нашем мозге.
Таким образом, ключевым допущением "картезианской" философии сознания является 
предположение о существовании некоторой области контакта или взаимодействия 
между нашими когнитивными способностями и объектами внешнего мира, области, 
которая представлена "чувственными данными", "ощущениями", "опытом", 
"внутренними переживаниями", "ментальными репрезентациями" и т.д. Следует 
отметить, что идея этой области взаимодействия позволила материалистически 
настроенным философам сохранить реализм и в отношении чувственно воспринимаемых 
вещей, правда, в его "опосредованном" варианте. Согласно этому варианту, мы 
воспринимаем внешние вещи не напрямую, а опосредованно, получая восприятия, 
причинно вызванные ими. Благодаря этому объяснению даже вторичные качества 
обрели некоторый производный характер реальности: если они и не являются 
подлинными свойствами вещей, то существуют как диспозиции, определенным образом 
воздействующие на наш мозг через органы чувств.
Патнэм убежден, что путь к решению проблемы реализма лежит через развенчание 
этого господствующего картезианского представления о восприятии. В своей критике 
он следует идеям Дж.Остина, который в книге "Sense and Sensibilia” (1962)[161] 
предложил, согласно Патнэму, "наиболее мощную защиту" непосредственного реализма 
в истории философии[162]. Однако многие восприняли критику Остина как 
направленную исключительно против теории "чувственных данных". В результате 
философы, считает Патнэм, прекратили говорить о "чувственных данных" и стали 
употреблять термин "опыт". Стать непосредственным реалистом "оказалось" делом 
несложным: для этого потребовалось лишь вместо фразы "Мы воспринимаем зрительные 
впечатления" говорить: "Мы имеем зрительные впечатления". Эта словесная уловка, 
по мнению Патнэма, никоим образом не устранила проблемы и не изменила 
кардинальным образом общего представления о восприятии. И хотя теория 
"чувственных данных" после критики Остина считается полностью дискредитировавшей 
себя, допущения, лежащие в ее основе, сохраняют, согласно Патнэму, свое значение 
в современной философии сознания и когнитивной науке, а потому требуют 
критического анализа и замены.
Главное обвинение Патнэма направлено против неспособности картезианской 
философии сознания, в течение трех веков "кутающейся в мантию науки", 
предложить, помимо пустого разговора о "концептуальной структуре сознания", хоть 
какое-нибудь мало-мальски приемлемое решение для тех проблем, которые ею же и 
были сформулированы. Достижения современной философии сознания (равно как и 
когнитивной науки) в лице ее доминирующего направления – теории тождества, ничем 
не выше в этом отношении, чем достижения теории чувственных данных. По существу 
критические аргументы Патнэма против теории тождества (включая и вариант 
функционализма) подводят итог его размышлениям над психофизической проблемой. 
Они объясняют, почему он счел нужным отказаться от этой теории и начать поиск 
иного подхода.
Как и теория чувственных данных, теория тождества не может предложить никакого 
механизма, объясняющего порождение ментальных репрезентаций событиями или 
процессами в мозге[163]. Не способна она объяснить и то, как мы непосредственно 
наблюдаем и осознаем постулируемые ею ментальные сущности. Из всех предложенных 
на сегодняшний день решений ни одно нельзя считать приемлемым, поскольку эти 
решения гипостазируют очень таинственные процессы в мозге и не допускают никакой 
проверки. Патнэм разбирает предложенную американским философом Дж.Фодором 
гипотезу о "модульности сознания"[164] и выдвинутое в когнитивной науке 
предположение об особом нейроне, в котором сообщения из различных участков коры 
головного мозга (зрительного, слухового и т.д.) преобразуются в qualia[165], и 
делает вывод, что все эти построения в теории тождества нисколько не продвигают 
нас в объяснении того, каким образом человек осознает свои восприятия, ощущения 
и т.д.
Однако наиболее серьезную проблему для теории тождества, согласно Патнэму, 
составляет само понимание тождества ментальных сущностей и процессов в мозге. 
Патнэм анализирует применимость двух наиболее известных современных трактовок 
понятия тождества к случаю отношения между сознанием и мозгом. Первая 
трактовка[166] предполагает отождествление понятий, принадлежащих к разным 
научным теориям, на основе редуцирования одной теории к другой. Это 
редуцирование означает выведение приблизительной истинности законов редуцируемой 
теории из законов теории, к которой производится редуцирование, с помощью 
некоторой системы соответствий.
Применение рассматриваемого понятия тождества к случаю отношения между сознанием 
и мозгом сразу наталкивается на большие трудности. Во-первых, непонятно, что 
считать редуцируемой теорией, поскольку самое большее, чем мы в данном случае 
располагаем, считает Патнэм, – это наши повседневные представления о том, что 
значит видеть, слышать, воображать и т.д. Во-вторых, большие трудности 
представляет и выбор теории, к которой должно быть произведено редуцирование. 
Как показали исследования многих авторов, в том числе и самого Патнэма, все 
попытки редуцировать психологические понятия к терминам теории вычислительных 
машин и систем, физике и химии мозга потерпели неудачу, и в настоящий момент ни 
у кого нет ни малейшего представления о том, как это можно было бы сделать. 
Поэтому, заключает Патнэм, в контексте отношения между сознанием и мозгом 
«понятия "редукции теории" и "теоретического отождествления" лишены какого-либо 
реального содержания»[167].
Не разрешает рассматриваемой трудности и трактовка тождества, предложенная 
Р.Дэвидсоном. Вместо теоретического тождества, которое устанавливается между 
типами событий (type-type identity), Дэвидсон формулирует тождество 
индивидуальных событий (token identity), которое предполагает отождествление 
каждого индивидуального ментального события с некоторым индивидуальным 
физическим событием в мозге на основе совпадения причин и следствий этих 
событий. Однако, как убедительно показал Куайн, для того, чтобы установить 
тождественность следствий некоторого ментального события (например, ощущения 
голубого) и некоторого события в мозге (возбуждение группы нейронов), мы должны 
уже заранее знать, тождественны друг другу сами эти события или нет. Это 
означает, что предложенный Дэвидсоном критерий для установления тождественности 
индивидуальных событий содержит в себе порочный круг.
Безусловно, критика Патнэмом теории тождества фиксирует действительные трудности 
и выявляет самые "болевые" точки в этой теории. Патнэм не одинок в своей 
характеристике современного состояния философии сознания и когнитивной науки как 
"тупикового". Многие осознают, что существующая методология решения проблемы 
сознания уже исчерпала свои возможности, так и не предложив адекватных решений, 
поэтому необходим принципиально новый взгляд на отношения между сознанием и 
мозгом. Однако правильность поставленного Патнэмом диагноза (ошибочное 
представление о восприятии) будет подтверждена лишь тем, насколько успешным 
окажется предлагаемый им путь для выведения философии сознания и когнитивной 
науки из кризиса.
Выход из кризисной ситуации Патнэм видит в том, чтобы осознать возможность 
возвращения, после трех столетий господства картезианской философии сознания и 
одного столетия существования науки о мозге, к "аристотелевскому реализму без 
аристотелевской метафизики". Патнэм предпочитает не употреблять термин 
"непосредственный реализм", считая его дискредитированным современным 
употреблением, и называет свою новую позицию "естественным реализмом", 
позаимствовав этот термин у У.Джемса.
К сожалению, в своих лекциях Патнэм не дает развернутой характеристики 
естественного реализма и тем более не формулирует новой методологии для 
исследования проблемы сознания. Он лишь отмечает, что предлагаемый им выход 
"требует осознания того, что чувственный опыт – это не пассивное реагирование 
объекта, называемого сознанием, а (по большей части) переживание в опыте 
различных аспектов мира живым существом"[168]. Поэтому разговор о сознании 
должен быть разговором не о нашей нематериальной части, а об определенных 
способностях, которыми мы обладаем и которые вытекают из деятельности нашего 
мозга и из всех разнообразных взаимодействий нашего организма с окружающим 
миром, но которые нельзя объяснить в терминах физики мозга или теории 
вычислительных машин. Естественный реализм не означает отрицания феномена 
сознания или субъективного опыта со всем его качественным богатством и 
разнообразием; он лишь отказывается трактовать этот опыт как простое 
"возбуждение" субъективности человека объектами внешнего мира.
С высоты своей новой позиции Патнэм бросает взгляд назад – на пройденный им 
путь, который он теперь характеризует как "долгое путешествие от реализма 
обратно к реализму"[169]. Он признает, что его концепция внутреннего реализма 
была неудовлетворительным решением, поскольку она так же, как метафизический 
реализм, опиралась на картезианское представление о восприятии. Более того, 
представляя собой вариант "умеренного верификационизма", эта концепция имела 
определенную антиреалистическую (или, иными словами, идеалистическую) 
направленность, проявившуюся в признании частичной зависимости мира от сознания 
и языка. Теперь Патнэм убежден, что проблему реализма нельзя решить простым 
"склеиванием" элементов метафизического реализма (господствующего в западной 
философии с ХVII века) и элементов идеалистической картины. Единственный путь – 
это осознать, что и метафизический реализм, и идеализм, являясь "зеркальными 
отображениями" друг друга, опираются на одно и то же представление о природе 
ментального и потому воспринимаются как единственные альтернативы друг другу. 
Поэтому, только изменив взгляд на восприятие и сознание в целом, считает Патнэм, 
можно решить проблему реализма.
Как мы уже видели, новое понимание восприятия, предлагаемое Патнэмом, состоит в 
отказе от его трактовки как некоторого "посредника" между человеком и окружающим 
миром. Какие же следствия этот измененный взгляд на восприятие имеет для решения 
проблемы реализма и прежде всего для понимания референции и истины? Согласно 
Патнэму, картезианская теория восприятия не оставляла иной возможности объяснить 
референцию языковых выражений как каузальным взаимодействием человека с внешними 
объектами, обозначенными этими выражениями. Однако учитывая, что значения в этой 
теории истолковывались как "м