тут еще и einai, если эти слова не двух разных  диалектов,
а искони принадлежали одному  и  тому  же  древнему  диалекту.  Чем  диалект
древнее, тем он должен быть проще. Но какая же  это  простота,  если,  кроме
argennos, мы имеем у Гомера еще и phaeinos, если, кроме ammi, мы читаем, еще
и hnmin, наряду с laos-neos, наряду с man-men, наряду с  talayrinos-arrnctos
и т.д. Слишком ясно, что здесь смешались два разных диалекта и что это вовсе
не был один исконный диалект, из которого в дальнейшем произошли два других.
   д)
   Было ли смешение эолийского и ионийского диалекта первоначально, или  оно
возникло впоследствии, это нисколько не мешает представлению о Гомере как об
едином художественном целом. Кауэр напрасно придает этому смешению диалектов
такое принципиальное и  исключительное  значение.  Это  смешение  важно  для
истории языка и для истории племен, но с точки зрения истории литературы  мы
имеем здесь для Гомера только один непреложный факт -  причудливое  смешение
эолийского и ионийского диалектов. Литературовед должен оценить это смешение
с точки зрения формы и содержания, т.е., вообще говоря, стиля поэм Гомера; и
если  он  не  сумеет  дать  лингвистического  объяснения  этого  диалектного
состава, то, кажется, это еще не очень большое горе для  него.  По-видимому,
надо стоять за последовательное во времени напластование ионийского диалекта
на эолийский, а не исходить из их первоначального единства. Но это мы делаем
не столько для изучения самого Гомера, как  явления  литературного,  сколько
для исторического объяснения  того,  что  предшествовало  Гомеру,  и  притом
предшествовало не литературно, а лингвистически. Для вопроса о происхождении
поэм Гомера и их языка это важно, но для изучения самого  Гомера,  и  притом
Гомера как явления литературного, это имеет второстепенное  значение.  Самое
главное здесь стилистическое значение диалектного состава,  а  не  вопрос  о
напластовании или взаимном слиянии диалектов.
   е)
   После  увлечения  эолизацией  Гомера  у  Фикка,   после   всей   критики,
направленной против него многими языковедами, сейчас  можно  считать  твердо
установленными следующие выводы в этой области.
   1) В основе гомеровского языка лежит такое прочное и неразрывное  слияние
эолийского и ионийского диалекта, что  совершенно  нет  никакой  возможности
определять одни части поэм как эолийские и другие как ионийские.
   2)  Это  значит,  что   нет   никакой   возможности   твердо   установить
существование  какой-то  эолийской  "Илиады"  или  эолийской   "Одиссеи"   и
постулировать какой-то  планомерный  и  сознательный  перевод  этих  поэм  с
эолийского на ионийский диалект.
   3) Но это значит также и то, что нет никакой возможности установить какое
бы то ни было эолийское ядро "Илиады"  и  эолийское  ядро  "Одиссеи".  Можно
считать, что классическая филология радикально вылечилась от этого недуга  -
во  что  бы  то  ни  стало  находить  эолийскую  "пра-Илиаду"  и   эолийскую
"пра-Одиссею".
   4)  Хотя  в  основе  гомеровского  смешения  диалектов  лежит   подлинная
историческая  реальность,  т.е.  определяется  история  греческого   народа,
определенное взаимопонимание и взаимоперекрытие его племен и его  диалектов,
тем не менее само это эоло-ионийское смещение в языке Гомера является вполне
искусственным  и  определялось  оно,  главным   образом,   эстетическими   и
формально-художественными   нуждами.   Так,   например,   эолийская    форма
родительного падежа на  -oio  часто  отпадала  только  потому,  что  она  не
помещалась в гекзаметр, и Гомер предпочитал в  этом  случае  воспользоваться
более краткой ионийской формой на -oy. Подобное сознательное смешение старых
и новых форм у Гомера, по-видимому, имеет мало  общего  с  теми  диалектными
смещениями,  которые  мы  находим  в  реальном  греческом  языке  и  каковым
является, например, смешение эолийского и дорийского на Хиосе  и  в  Эритрее
(эолизмы этих местностей как раз отсутствуют у Гомера).
   5) Все это, однако,  не  только  не  мешает  теоретически  конструировать
эолийскую и ионийскую ступень эпоса, но, наоборот,  делает  эту  конструкцию
необходимой или, по крайней мере, желательной. Всякое смешение диалектов уже
одним своим фактом повелительно требует формулировать  то,  из  чего  именно
создалось это смешение; и если мы не будем знать, что такое эолийский и  что
такое ионийский диалект, то как же мы можем говорить об их смешении?  Мы  не
можем установить точно текстуальной эолийской "пра-Илиады",  но  мы  обязаны
теоретически конструировать на точных данных греческой диалектологии, какими
языковыми  особенностями   должен   был   отличаться   эолийский   эпос   и,
следовательно, те эолийские сказания, которые, возможно, вошли  в  "Илиаду".
Точно так же мы не можем  определить  эолийской  "пра-Илиады"  на  основании
археологических данных, как это  в  1901  г.  сделал  К.Роберт,  потому  что
изучавшееся им микенское и ионийское  оружие  фигурирует  у  Гомера  в  виде
полной  спутанности  и  неразграниченности,  и   нет   никакой   возможности
установить на этом основании микенское, т.е. эоло-ахейское ядро и  ионийское
продолжение. Однако совершенно необходимо знать, что микенское оружие  резко
отличается от ионийского, что между ними были многие века развития  военного
дела  и  техники  и  что  эти  разные  формы  оружия   причудливым   образом
переплетаются у Гомера. Только понимание этих исторических слоев у Гомера  и
способно пролить подлинный свет на художественные методы Гомера, потому  что
тут только и поднимаются все  основные  вопросы  гомеровской  художественной
методологии: почему и для чего ему понадобились эти реминисценции  из  столь
разных эпох истории языка и быта, какими именно способами он претворял столь
несходные данные разных эпох в одно  художественное  целое  и  какое  именно
художественное целое получилось у него из  столь  разношерстного  материала?
Все эти вопросы не имеют ничего общего  с  механистическим  установлением  у
Гомера разных культурных эпох в виде каких-то твердых, точно отграниченных и
резко  изолированных  кусков  и   напластований.   От   такого   механицизма
современная классическая филология излечилась в отношении Гомера  радикально
и окончательно.
   В заключение предложенных выше мыслей о диалектном составе  языка  Гомера
необходимо указать на то, что огромную  роль  в  этом  вопросе,  несомненно,
сыграет произведенная английскими учеными Вентрисом и  Чадвиком  в  1953  г.
расшифровка критомикенского линеарного письма. Подробные  сведения  об  этом
можно найти в книге С.Я.Лурье "Язык и культура микенской Греции". М.  -  Л.,
1957. Доказано, что этот "микенский" диалект есть не  что  иное,  как  самый
настоящий греческий язык. В настоящее время  ставится  вопрос  об  отношении
этого "микенского" диалекта к другим диалектам греческого языка  и  периодам
греческой истории, в частности к Гомеру. С этим вопросом можно познакомиться
по следующим работам: E.Risch. Die Gliederung der griechischen  Dialekte  in
neuer Sicht (Museum Helveticum, 1955, vol. 12, fasc. 2); T.B.Webster.  Early
and late in Homeric diction (Eranos, v. LIV. fasc., 1 - 4,  1956,  p.  35  -
48); J.Chadwick. The Greek dialects and Greek prehistory (Greece  and  Rome,
ser. 2, vol.III, N I, 1956);  С.Я.Лурье.  Крито-микенские  надписи  и  Гомер
("Вестник древней истории", 1956, ? 4); Г.С.Гринбаум. Крито-микенские тексты
и древнегреческие диалекты ("Вопросы языкознания", 1959, ? 6).  Мы  особенно
отметили бы работу Т.Вебстера, который намечает несколько периодов в истории
гомеровских языковых форм -  микенский,  предмиграционный  (имеется  в  виду
переселение греков с континента в Малую Азию) и послемиграционный.  Языковые
явления такого типа, как исчезновение дигаммы,  неслитные  и  слитные  формы
род. п. мн. ч. основ на -a, род. п. ед. ч. основ мужского рода на -o  и  др.
Вебстер относит  к  различным  намеченным  им  периодам.  По  его  подсчетам
оказывается в  "Илиаде"  на  100  стихов  -  11  послемиграционных  форм,  в
"Одиссее" - 13, у Гесиода - 30 на 100 стихов,  а  у  поэта  эпохи  эллинизма
Каллимаха - 9 на 21 стих. Таким образом, в Гомере вскрывается очень  большой
древнейший языковый пласт. В связи с историей  языка  Вебстер  устанавливает
гомеровские сравнения, так что у него  художественная  форма  неотделима  от
языковой. А это еще  раз  подчеркивает  зависимость  эстетики  Гомера  и,  в
частности, эстетической  терминологии  от  изучения  гомеровского  диалекта.
Н.С.Гринбаум в порядке дискуссии предполагает,  что  микенский  диалект  был
крайне своеобразным, сложившимся в первой половине II тысячелетия  до  н.э.,
куда входили ахейские (эолийские) и ионийские элементы. Из таблицы  на  стр.
85 видна большая близость этого "микенского" диалекта к Гомеру  в  отношении
фонетики и морфологии. Фонетико-лексические  элементы  несколько  дальше  от
Гомера.  Если  базироваться  на  этих  выводах,  то,  очевидно,   необходимо
признать, что диалектный состав гомеровского языка есть  не  что  иное,  как
некоторого рода реставрация именно "микенского" диалекта. Этот вывод был  бы
очень важен потому, что гомеровские мифы, как  мы  знаем,  тоже  восходят  к
микенской культуре и что,  таким  образом,  можно  было  бы  себе  конкретно
представить, как  старинная  органичность  греческого  языка  совмещается  у
Гомера с его искусственным использованием рапсодами VIII - VI  вв.  до  н.э.
Гомеровское творчество в этом случае  оказывалось  бы  реставрацией  некогда
цельного языка и мифологии.
   Многое в этом отношении дают последние работы: T.B.Webster. From  Mycenae
to Homer. N.-Y., 1959; C.H.Whitman. Homer and the  heroic  tradition,  Oxf.,
1958. Единственное систематическое изложение микенской грамматики у Л.Шерера
в его специальном приложении к переизданной им работе А. Тумба  о  греческих
диалектах: A.Thumb. Handbuch der griechischen  Dialekte,  II  Teil,  2  erw.
Aufl. von A. Scherer, Heidelb., 1959. Вопрос  этот,  однако,  еще  далек  от
своего окончательного решения.
   4. Гомер и историко-эстетическое развитие
   В настоящее время уже невозможно излагать эстетику Гомера ни без изучения
его языка, ни вообще без изучения его исторических связей с  крито-микенской
культурой. Из современной обширной литературы по Гомеру мы изложим несколько
подробнее книгу Уитмена, о которой мы только что упомянули.
   Книга проф. С.Уитмена "Гомер  и  героическая  традиция"  посвящена  очень
важному вопросу, вставшему перед гомероведением за последние  годы  особенно
остро:  найти  корни  гомеровской  поэзии  и  гомеровского  мировоззрения  в
древнейшей героической традиции, которая уходит в глубь микенской  культуры.
Теперь, после расшифровки линейного письма В,  можно  ожидать  появления  на
свет героических догомеровских песен, и тогда историческая и  художественная
преемственность поэм Гомера в  длинной  цепи  эпического  творчества  станет
совершенно закономерной, хотя уже и сейчас археологические и  эпиграфические
открытия делают все более понятными следы  глубокой  архаики  в  "Илиаде"  и
"Одиссее", которых наука ХIХ в. зачастую не могла объяснить и  объединить  с
развитым поэтическим мастерством Гомера.
   Уитмен стоит на позициях художественного и исторического  единства  обеих
поэм,  того   органического   единства,   к   которому   постепенно   пришло
гомероведение  ХХ  в.  и  которым  оно   принципиально   отличается   и   от
деструктивных теорий прошлого века и от его наивного унитаризма.
   Автор соединяет историческую основу эпоса и развитие греческих  диалектов
вместе с природой, постепенным  ростом  и  передачей  героической  традиции.
Эстетический  анализ  неотделим  у  него  от  исторического  фона,   поэтому
традиционные образы и формулы получают здесь новое  освещение.  Оказывается,
что приемы устного поэтического творчества не только служили для закрепления
текста, но вместе с тем создавали язык огромной выразительности, способный к
большому разнообразию  и  изощренности  зачастую  удивительной  силы.  Книга
Уитмена содержит 12 глав: I - Значение единства; II - Память об ахейцах; III
- Афины 1200 - 700 гг. до н.э.; IV - Празднества. Писистрат и  письмо;  V  -
Гомер и геометрическое искусство; VI - Образ, символ и поэтическая  формула;
VII - Огонь и другие стихии; VIII - Гомеровский характер и  традиция;  IХ  -
Ахилл; эволюция героя; Х  -  Судьба,  время  и  боги;  ХI  -  Геометрическая
структура "Илиады"; ХII - "Одиссея" и переход к новому. Весь  филологический
и исторический научный аппарат приложен в конце книги (стр. 313  -  356),  в
которой по ходу изложения имеются только ссылки на  примечания.  Книга,  что
очень  ценно,  имеет  именной  указатель  и  прекрасно   выполненную   схему
геометрической структуры "Илиады". Для лучшей ориентировки  читателя  дается
специальная хронологическая таблица (стр. 19),  начиная  от  раннеэлладского
периода  (около  3000  г.  до  н.э.)  и  кончая  700  -  600   гг.,   эпохой
прото-аттического  и  прото-коринфского  стилей.  Данная  таблица  наряду  с
фактами истории догомеровской и гомеровской Греции  указывает  также  на  их
соответствие с периодами изобразительного искусства, религиозных  культов  и
развития диалектов. На стр. 25 прилагается карта  распределения  эолийского,
ионийского и ахейского диалектов в микенскую эпоху.
   I  глава  содержит  важную  мысль  о  чисто  реальном  художественном   и
эстетическом значении единства "Илиады", которое не  было  понято  древними,
видевшими  в  эпосе  Гомера  нечто  среднее  между  священным   писанием   и
энциклопедией универсальных знаний. Во II главе указывается  на  связь  поэм
Гомера   с   микенским   миром   ахейцев,   с    приведением    свидетельств
археологического, исторического и языкового  характера  (связь  гомеровского
диалекта  с  линейным  письмом  В).  В  III  главе  объясняется  роль  Афин,
выдвинувшаяся после дорийского нашествия и падения ахейского царства. Отсюда
становится  понятной  роль  Афин  в  закреплении   эпоса   Гомера,   в   его
позднеионийском и аттическом завершении (гл. IV), в его локализации временем
геометрического стиля (гл. V).  VI  глава,  посвященная  поэтическому  языку
Гомера, основывается на известных трудах М.Парри. Здесь  Уитмен  справедливо
говорит о жизненности метафорической образности поэм,  которая  является  не
чем иным, как символом всей героической жизни, для которой характерно  также
бушевание стихий и в первую очередь стихии  огня,  сияния,  блеска  пламени,
озаряющего героику "Илиады" (гл. VII). VIII глава  посвящена  характеристике
Агамемнона, Нестора, Диомеда, Аякса, Одиссея. Очень интересен анализ  образа
Агамемнона, в котором подчеркивается его глубокая неуверенность и внутренняя
слабость, несмотря на царскую  власть,  скипетр,  воспринятый  от  богов,  и
главенство  над  войсками.  Здесь  нет  и  тени  вульгаризации   Агамемнона,
наблюдаемой в некоторых новых работах. По мнению Уитмена, Ахилл (гл. IХ)  не
просто руководствуется гордостью и эгоизмом, но это одинокий герой, попавший
в неразрешимый конфликт между  своими  личными  чувствами  и  обязательством
перед человеческим обществом. Ахилл рассматривается здесь как образ  первого
трагического героя в западной литературе, как прототип неразрешимых духовных
противоречий, начало тех драматических конфликтов,  которые  потом  с  такой
силой проявились в греческой литературе. Уитмен обследует также божественное
вмешательство в жизнь героев  (гл.  Х),  которое  необходимо  для  понимания
общего метода гомеровских характеристик. Реальное изображение богов со  всем
их несовершенством не мешает, однако, глубоко религиозному взгляду на  жизнь
и  мир  в  гомеровском  эпосе.  Автор  исследует  (гл.  ХI)   геометрическую
композицию "Илиады", непосредственно связанную  с  геометрическим  стилем  в
искусстве Х - VIII вв., на что обратили свое внимание в последние сорок  лет
крупнейшие ученые, такие как Фр.Штелин, Дж.Майрс, Дж.Шеппард и  др.,  давшие
свои схемы развития действия в "Илиаде", убедительно  подтверждающие  тесную
связь эпического стиля  и  изобразительного  искусства  архаической  Греции.
Такую же свою схему, приложенную к книге, дает нам Уитмен, причем выясняется
необычайная стройность композиции "Илиады", симметричность  в  распределении
эпизодов, гармоничность структуры, величие общего центра всей  поэмы.  Глава
ХII, посвященная "Одиссее", свидетельствует уже о новом качестве героической
традиции и о требовании новых форм точно так  же,  как  греческое  искусство
начинает отступать от геометрических канонов в  сторону  большей  свободы  и
индивидуальной выразительности.
   Хотя  книга  и  носит  название  "Гомер  и  героическая  традиция",   но,
собственно говоря, это книга об  "Илиаде",  которая  не  была  по-настоящему
понята ни в Риме, ни в средние века, ни в эпоху Возрождения, но дух  которой
дошел до  новой  поэзии  греков  вплоть  до  песен  клефтов,  боровшихся  за
независимость Греции. "Илиада", по мнению Уитмена, "самая греческая из  всех
греческих поэм" п понять ее можно, только отрешившись от всякой модернизации
в духе нового времени. Мысль эта очень важна,  так  как  за  последние  годы
тенденция к модернизации Гомера стала проявляться довольно ощутимо, и даже в
советском  литературоведении  (например,  книга  Н.Сахарного  об  "Илиаде").
Понимание  специфики  эпоса  Гомера  как  произведения   устного   народного
творчества  особенно  следует  подчеркнуть  для   борьбы   с   модернизацией
гомеровских поэм. Уитмен написал свою книгу четко и ясно, не  перегружая  ее
филологическим аппаратом, так как  весь  он  вынесен  за  пределы  изложения
материала.
   Специальный историко-эстетический интерес  представляет  собою  указанная
выше  книга  Т.Вебстера  "От  Микен  до  Гомера",  где  обследуется  история
художественных форм в данный период, а также и вообще  история  искусства  и
художественных  стилей,  нашедших  свое  отражение  в  поэмах  Гомера.  Этот
огромный  материал  еще  ждет  своего  исследователя,  который  захотел   бы
проанализировать всю догомеровскую эстетику в  ее  историческом  развитии  и
преобразование этой эстетики у самого Гомера. Много исторических  материалов
читатель может найти также и в  книге  Д.Пейджа  (D.Page.  History  and  the
Homeric Iliad. Univ. of Calif. Press.  Berkeley,  1959).  Для  нас  особенно
важна  глава  VI  "Некоторые  микенские  пережитки  в  Илиаде",  посвященная
эпическому стилю Гомера (имеется рецензия С.И.Радцига  в  "Вестнике  древней
истории", 1961, ? 3, стр. 156 - 159). Очень  много  дает  для  реконструкции
догомеровской  эстетики  книга  К.Марота   "Начало   греческой   литературы"
(K.Marot. Die  Anfange  der  griechischen  Literatur,  Vorfragen.  Budapest,
1960), где историю  эстетического  сознания  можно  проследить  на  эволюции
образа Муз (гл. I) и Сирен (гл. II), а также  на  эволюции  гекзаметра  (гл.
III). Последняя IV глава этой книги под названием "От заклинательной песни к
эпосу" изучает эволюцию эстетики эпоса по новейшим научным  данным.  В  этом
смысле небесполезна также и книга В.Кульмана "Источники Илиады" (W.Kullmann.
Die Quellen  de  Ilias,  Wiesbaden,  1960),  поскольку  этот  автор  относит
"Илиаду"  к  более  позднему  времени,  чем  обычно,  и  даже  ставит  ее  в
зависимость от киклических поэм, что в корне заставляет по-новому относиться
также и к эстетике Гомера. Для мифологической основы эстетики  Гомера  важны
книги: из последней литературы - Ж.Франсуа. Политеизм  и  употребление  слов
"бог" и "демон". (G.Francois. Le polytheisme et l'emploi  au  singulier  des
mots  theos,  daimon,  Paris  гл.  I);  Г.Жермен.  Гомер  и  мистика   чисел
(G.Germain. Homere et la mystique des nombres.  P.,  1954);  Ф.Робер.  Гомер
(F.Robert. Homere, P.,  1950,  гл.  I  -  III).  По  вопросу  о  соотношении
идеального   и   реального   момента   в   эстетической   и   художественной