тремились социальные утописты. Блох делает нечто большее. Он настаивает на ее имманентности действительности, бытию и сознанию человека, что исключает и сам вопрос о возможности или нежелательности утопии в жизни человека и общества и о ее устранении либо апологии. Вопреки сциентистской дискредитации утопического сознания Блох попытался утвердить значимость общественных, бытийных и познавательных функций утопии. Он обнаруживает присутствие утопии в самой неподвластной человеку действительности мира, предпринимает попытку онтологизировать утопию, изменить ее смысл: от утопии как добровольно принятой идеи перейти к ее имманентному присутствию в жизни и тем самым быть готовым к ее присутствию.
    Перенесение утопии в действительность как бы освобождает исследователя от специального обоснования конструктивных функций утопии, которым приходится заниматься современным теоретикам, о чем речь еще пойдет ниже: функций критики, целеполагания, проектирования, идеального масштаба сравнения и т.п. Обнаруживая утопическое начало бытийной действительности человеческой жизни, Блох устраняет ряд проблем и трудностей, с которыми сталкивается утопическое сознание,   отпадает, в частности, антиутопическая критика социального, политического, культурного и любого другого конструктивного проекта, проблематика его верификации, преодоление его абстрактности, определение характера и степени его утопичности или реализма (индикативного или спекулятивного, атеоретического или символического и .д.). Вспомним в этой связи некоторые крупные социально политические проекты   гражданского общества, правового государства, относительно которых возникали в прошлом, возникают и теперь все эти проблемы, а также историческую судьбу таких, например, ценностей, как справедливость, равенство, свобода, права человека и мн.др. Перестает быть проблемой и нормативность утопии, отношение к ней как к варианту неутопического замысла и т.д. Философия утопии Блоха и была призвана поэтому превратить утопическое сознание в особое   критическое и созидательное   мировоззрение, а утопию из абстрактного проектирования идеальных общественных форм (идеальной политической теории и практики, добавим мы) и особого литературного жанра преобразовать в конструктивный фактор общественной практики.
    Блох предназначал философию утопии для нового оснащения марксизма. Для Блоха марксизм   это конкретная утопия, включающая анализ, знание тенденций настоящего, критику действительности и проект будущего, т.е. утопия, по Блоху - "знание цели", которое позволяет "анализу настоящего" быть практическим.
    Блох, как известно, считал себя марксистом и наряду с разработкой традиционных философских сюжетов немецкой классической философии (диалектики субъекта и объекта, философии истории и др.), исследованиями истории философии (гегелевской, в частности) он неоднократно обращался к марксистской проблематике общества и его истории. Пресловутая "конкретная утопия" встретила сочувственный прием в парамарксистской и у более поздних теоретиков утопии (Ж.Ролэ, Р.Футер и др.xxxiv), хотя и они признали не все ее положения.
    Обратимся, однако, к аргументам и рассуждению Блоха. Блох представляет действительность как процесс вечно неставшего бытия, где все относительно и преходяще, включая и знание о самой этой действительности. Действительность представляется таким образом как вечное, безостановочное движение, никогда не завершающийся процесс перехода из одного непознанного (в силу этой незавершенности) состояния в другое, которое еще предстоит познать и которое потому также не познано. И так как процесс этот дискретен, Блох выделяет его "простые моменты"   Мгновение, "Теперь" и ведет анализ утопического начала бытия на уровне этих моментов. Опыт действительности складывается из переживания мгновения. Мгновение темно до опыта. Не-опыт это не-пережитое (пусть даже и прожитое) мгновение. Мгновение это событие, которое поддается переживанию и тем самым познанию. Мы переживаем его вдруг, указывает Блох, его нет и оно уже пережито. Этот прерыв постепенности взрывает течение "равнодушного времени". Прерыв вечен как само время: это то "всегда снова", которое служит постоянным началом того, чего еще нет. Взрыв постепенности   это, однако, не просто событие, которое обозначается понятием "теперь", а движение к будущему: мгновение темно (это темнота непознанного, темнота взрыва), но оно начинает будущее, новое движение, оставляет надежду, что "все другое возможно"xxxv. В момент переживания мгновения наше существование, как считает Блох, еще не осуществляется, ибо это "еще   небытие", недостаток бытия и недостаточность знания о нем, его "темнота". "Темнота" мгновения переходит в "темноту мира". Темнота, недостаточность толкают к их преодолению. Мир, по Блоху, это процесс преодоления, ибо и бытие мира есть "еще-не-бытие", т.е. процесс, история. "Еще   не-бытие"   это возможность (мира, движения, следующего мгновения), а эта возможность   условие "еще   не-бытия", иначе говоря, становления новой действительности. Человеческая практика открывает, как считает Блох, ее моральную перспективу: интуицию мира как процесса еще не реализованных возможностей в ходе такого становления, т.е. как утопии, нового, становящегося, проходящего темные моменты сменяющих друг друга мгновений, еще не познанного нового бытия, которое открывается нашему постижению. Ожидание, надежда, интуиция и интенция некой возможности, которая еще не исполнилась, это не только фундаментальная черта человеческого сознания, как полагает Блох, но, взятая и объясненная конкретно, фундаментальная внутренняя детерминация объективной действительности. Отсюда и интенциональность бытия. "Конкретная утопия"   это заложенная в нем возможность осуществления всего, "поддающегося реализации". В концепции "утопического материализма", как иначе именует философию утопии Э.Блох, все в этом мире циркулирует в постоянном становлении, не обретая характера факта, "в гигантском сочетании становления с не-ставшим"xxxvi. Поэтому бытие, по Блоху, это "еще   не-бытие", это начало, преходящее. Реальное бытие представляется Блоху утопическим по самой его природе, будучи вечно незавершенным. В каждый миг "пережитого мгновения" наше существование не закончено, оно открывает возможность иного бытия. Утопия, согласно Блоху, и есть эта высшая возможность будущего. Она не только в сознании (это абстрактная утопия, как указывает Блох, и тем отличная от конкретной). Утопия   это человеческая практика. Такая утопия   это "свойство мира". Начавшись как миг, став переживанием мгновения, утопия становится и атрибутом сознания и далее   через проектирование будущего   осознанием цели, конца процесса. Цель и завершение процесса становления, завершения практики утопичны по самой их природе. В этом и состоит суть "интенциональной утопии", как ее иначе называет Блох.
    Перенесение Блохом утопии в наличное бытие имеет целью обнаружить в действительности ее реальное место (то самое евтопическое, т.е. реальное, место утопии) вмешательства утопии в действительность, т.е. место политики. Как и мгновение, взрывающее континуум времени, это вмешательство противоположно, по Блоху, политической функции сохранения, оно прерывает постепенность событий. Утопия оказывается, таким образом, фактором развития. В ее вмешательстве состоит актуальность утопии: действительность потому и составляет ее главную тему. Это одновременно тема содержания действительности и ее развития. Действительность и утопия не противостоят друг другу, они "соконструктивны". Конкретная утопия   это "точное предвосхищение", сообщающее ему достоинство "точной науки"xxxvii. Основа этой точности   знание тенденций действительности, открываемое опытом в момент переживания мгновения   это и момент решения, рождения нового. Утопия как проект, знание цели позволяет анализу настоящего быть практическим, устремляя его в будущееxxxviii. Такую утопию Блох именует "методологическим органом нового"xxxix. Возникновение утопии из "темноты" преходящих мгновений, из неполноты и относительности опыта переживаемых мгновений не кажется Блоху противоречием этой точности утопии, поэтому он и настаивает на возможности политических и социальных реализаций.
    Опыт может быть, как напоминает Блох, общим, коллективным или интерсубъективным   это опыт великих исторических "мгновений", опыт сознательной практики. Таковы революционные, взламывающие историю мгновения. Таким образом утопия актуализируется   в борьбе против всех "субъект-отдаляющих абстракций"xl. Утопическое сознание, т.е. сознание, порождаемое утопией, присущей действительности, ее утопическим началом, как полагает Блох, и как теперь мы убеждены, актуализируется и в политике. Оно позволяет вести анализ функционирования власти на уровне исторического сознания, включаться в тот тип знания, который предназначен для практической реализации и вмешиваться в историческую (и, добавим, политическую) практику, образуя некий "утопико-практический" потенциал развития (освобождения, в терминах Блоха).
    Тем самым отпадает, как видно, дилемма рационального и иррационального в сознании и практике: действительность в принципе не может быть иррациональной, как и ее переживание, ибо иррациональным может быть лишь мгновение "темноты", за которым наступает просветление становления. Насколько этот процесс может быть спонтанным имманентным действительности, попыталась дать ответ новая научная теория утопии, развивающаяся в последние десятилетия. Она сталкивается и с другой темой философского рассуждения   с проблемой истины, непосредственно связанной с проблемой утопии, той относительной истины, которая формируется в самых различных областях деятельности и познания   моральной истины, политической, идеологической, религиозной и любой иной. Такая истина может состоять в очень сложных и противоречивых отношениях с подлинной сущностью соответствующего события, теории опыта, а что касается той или иной политической истины, которая интересует нас в первую очередь, то она, как хорошо известно, как правило, способна прямо противостоять другим конкретным политическим истинам того же порядка и вообще не иметь спасительного выхода к гипотетической абсолютной истине, которой в конкретной политике вообще может не быть. Наряду со специфической политической истиной заряжены очень высоким утопическим потенциалом вечные проблемы постоянного и никогда не завершающегося становления идеалов и ценностей   знания, свободы, справедливости, равенства, порядка, права, нравственности, блага, политической (и любой иной) эффективности.
    Остаются, конечно, и другие проблемы философского анализа утопии, которые не рассмотрены здесь и не затронуты самим Блохом, в частности важнейший вопрос о субъективных воплощениях объективной утопии, особенно важный в политике, и вопрос о возможности и необходимости рациональной ориентации в утопическом пространстве становления действительности, который Блох, по-видимому, все-таки не решает.
Политический процесс в проекте
и в действительности
    Речь теперь пойдет о движении политической мысли и политического действия в процессе, соединяющем замысел с достижением цели. Но это будет не нормативное описание благостной политической практики, а ее анализом со всеми ее реальными проблемами и трудностями, с которыми на деле и имеет дело политика.
    Утопия, место, которого нет, утопия, для которой, казалось бы, и в самом деле не осталось места в современном, рационализированном мире, где наука быстро заполняет все еще оставшиеся вакантными места, где не иссякает эйфория безграничных возможностей знания, в этом мире, как и во времена Т.Мора и еще более отдаленные, утопия не только не исчезла, не только не изгнана из своих прежних отсутствующих мест, она процветает и занимает все новые "места", превращаясь в евтопию, т.е. имеющую место. Жизнь утопии словно решает дилемму Мора: утопия превращается в евтопию, занимает "хорошее место" в жизни человечества. Утопия стала многоликой   сатирической, скептической, превращенной в свою противоположность антиутопией, угрожающей дистопией   "плохим местом", проникла в экономику и политику, стала реальностью культуры, обернулась в литературе процветающей и столь же многообразной фантастикой   "научной" и ненаучной. Для утопии нашлась "экологическая ниша"   появилась эктопия. Утопия заняла свое место в идеологической борьбе, от исконно прогрессивной утопии отделилась и выступила против нее реакционная утопия разных толков   право-консервативная, неоколониалистская и т.п. Не оставлены попытки осуществить утопию, вернее, утопии. Продолжают существовать и вновь возникают сотни утопических коммун   в Западной Европе, в Северной Америке. В противовес старой уже, гуманистической традиции утопической практики мир стал не так давно жертвой гигантского человеконенавистнического опыта: попытки реализовать националистическую утопию всемирного господства.
    Что же тогда утопия? Нечто желаемое по разным побуждениям или нежелательное, но неизбежное? Или ее можно и нужно избежать? Случайное или необходимое? Вечное заблуждение или вероятный, может быть необходимый элемент познания и действия? Имеет ли утопия какие-либо значимые функции? Какова историческая жизнь утопии? В чем состоит социальная природа утопического? Изживается ли утопическое сознание или в самом деле процветает и распространяется? Имеет ли утопия будущее в эпоху футурологии, научного прогнозирования и теорий общественного развития? Есть ли у утопии сторонники и противники или она существует, невзирая на тех и других? В чем причины ее живучести? Могут ли они быть объективными?
    Интерес к проблеме утопии и в самом деле не иссякает, скорее он растет. Из философии он перешел в литературоведение, проник даже в науковедение. Появляются обширные труды по истории утопииxli. Утопия не перестает служить предметом обширной научной и публицистической полемикиxlii. Не обходят проблему в утопии, впрочем, придерживаясь обычно классической темы социальной утопии, и советские авторыxliii.
    Политическая утопия сохраняет основные черты, изначально присущие утопическому. Борясь против подмены революционным сознанием реального, подлинного научного политического анализа утопическим в боевую революционную эпоху, В.И.Ленин писал: "Утопия в политике есть такого рода пожелание, которое осуществить никак нельзя, ни теперь, ни впоследствии,   пожелание, которое не опирается на общественные силы и которое не подкрепляется ростом, развитием политических, классовых сил"xliv.
Понимание и познание
    Политическая утопия, несмотря на ее близость к социальной и возможность постановки абстрактных общих целей, создания политических проектов, обращенных в будущее, в целом охватывает ближайшее историческое время. Ее можно было бы назвать актуальной утопией.
    Поставить и рассмотреть проблему политической утопии невозможно без выяснения, в каких звеньях политического процесса и при каких условиях она возможна.
    Когда политическое сознание идеологов и теоретиков правящих сил, политический аппарат партий, государства определяет цели политики, возникает известное отношение цели и средства, точнее, более сложное отношение: повод (причина политического проекта   скажем, интерес данной правящей силы)   проект (теоретический замысел, абстрактный аналог реального положения вещей, их отношения)   средства его реализации (применение власти)   цель (идеальный результат политики на стадии ее проектирования и проведения в жизнь и реальный, которым завершается осуществление проекта).
    Причинно-следственные отношения в этой цепи обусловливают необходимость взаимного соответствия звеньев. Кроме того, каждое звено характеризуют и специфические для него отношения.
    Исходная причина и конечная цель охватывают весь политический процесс идеализации и реализации, целеполагания и действия, политики и проявления власти. Дистанция между поводом и целью и содержание целеполагания определяются типом общества, его строем, природой правящих сил, характером политической системы. Интересы, идеологические установки, мировоззрение правящих сил, естественно, определяют процесс идеализации политического проекта, постановки цели, "которая как закон определяет способ и характер его [человека] действий и которой он должен подчинить свою волю"xlv. Наиболее развитая и вместе с тем удаленная цель политики, абстрактно-общая цель   идеал общества или правящих им сил, если они не отражают общих интересов. Идеал, независимо от его верности и обоснованности представляет необходимое условие человеческой деятельности, сознательного функционирования социальных групп, классов, политических партий, общества в целом... Проблема идеала раскрывается как противоречие между действительностью как она есть и какой она должна быть согласно нашим представлениям.
    Идеализация цели редко избегает утопических ориентаций. Ее близость к построению максимально возможного неизбежно ведет к завышению идеальных побуждений.
Цели политики и политического процесса
    Цели политики, как общезначимые, так и групповые (особенно если они представлены общезначимыми), носят перфекционистский характер: направлены на улучшение, исправление, облегчение, оборону и т.п., цели так называемой политической ортопрактики. Даже узкоклассовая, групповая мелиорация в интересах меньшинства, наносящая ущерб обществу в целом и даже направленная против его значительной части (эксплуатируемых классов, меньшинств и т.п.) аргументируется перфекционистскими намерениями. "Максимальная политическая цель" всегда выступает как стремление к "высшему благу" общества: процветанию, благоденствию, самореализации человека и т.п. Идеализация этого рода определяется наличием в обществе и в мировоззрении правящих сил соответствующей концепции человека, истории и общества. Подлинность и реальность этой и любой другой идеализации выявляется в процессе ее реализации, но поддается и предварительной верификации в двух звеньях политического процесса: отношениях повод/проект   средство и средство   цель.
    Важное свойство политического процесса   дискретность политики и ее реализации. Значительные цели достигаются последовательно через ряд этапов, на которых преследуются частные конкретные или промежуточные цели. Если экстремальные цели постоянны, частные временны и составляют цепь целей, достижение которых приближает к общей цели. Это цели конкретной деятельности, хотя и они могут быть общезначимыми: общественного развития, выхода из кризиса, сохранения мира, и т.п. Существенно другое: частные цели, интересы, проект и средства ближе друг к другу во времени и пространстве. Это обстоятельство помогает обеспечивать и контролировать их взаимную адекватность. Обычно, впрочем, именно на частных этапах осуществления политики возникают несоответствия элементов политического процесса и накапливаются отклонения от избранных целей. В результате и общий вектор политики может удалиться от конечной цели. Этот же результат может быть получен при несогласовании общей и частных целей.
    К идеальной, абстрактно-общей цели приближает такая частная цель, которая соотносится с общей как особенное, воплощающее всеобщее, и потому способное стать самоцелью, как и сама общая цель. Иначе частная цель выступает как отчуждение идеальной цели, становится формальной по отношению к ней. Происходит нарушение процесса и принципа идеализации, утрачиваются идеальные побуждающие мотивы реализации политики. Тем самым нарушаются и проектные отношения повода, цели и средства.
    Диалектика отношений в цепи политического целеполагания известна. Она может быть сведена к следующим нескольким положениям. Основное нарушение согласования между элементами политического процесса связано именно с утратой внутренних импульсов, исходящих от исходной, формирующей инстанции. Нарушения могут возникать уже в самом начале процесса идеализации, если определение политики и ее целей совершается ошибочно (идеальный аналог не адекватен действительности, а идеальная модель мыслимого будущего не может быть из нее выведена). Далее, формирующая и исполняющая политический проект инстанци