скому обществу, в котором властьxcii и государствоxciii способны обуздать распущенные или нецивилизованные нравыxciv. Переход от дикости к цивильности, о котором писал, которого желал Гоббс, и каждая последующая критика общества, каждый переход к более развитой цивилизации как и весь цивилизационный процесс означали для моральной и политической мысли процесс нравственного совершенствования человека, общества и его политической жизни. Ее демократизация имеет бесспорное моральное измерение, возникающее вместе с реализацией, хотя бы неполной и относительной, фундаментальных социальных и этических ценностей   справедливости, свободы, права. Если демократический процесс действительно составляет одну из основ современной цивилизации и сама она имеет реальные перспективы стать господствующей в мире наших дней, то имеет перспективы и процесс морального опосредования политики. Более того, он окажется одним из глобальных процессов, определяющих будущее человечества.
    Однако обоснование этого процесса одними глобальными, цивилизационными или даже культурными, т.е. внешними по отношению к человеку, аргументами   лишь одно из его объяснений. Оно к тому же наводит на мысль о репрессивном, принуждающем характере культуры, цивилизации и самой истории. Эта их функция, действительно, налицо, она важна и хорошо известна. Но одной ее было бы недостаточно для нравственной реорганизации общества, политики и самого человека, если бы у него не было интимного человеческого измерения. Еще Гоббс обратил внимание на чувственную жизнь политики, ее психологические основы, направляющие поведение, чувства желания, стремления, страха и показал логику их собственного регулирования: ограничения беспредельной свободы одного человека, которая несовместима с такой же свободой других людей, их неизбежного столкновения, которое превращает ее в свободу вредить другому (отсюда и знаменитая формула Гоббса  "война всех против всех")xcv. Позднее Кант развил идею Гоббса в концепцию добровольного самоограничения свободы, позволяющее не переходить границ свободы другого, разделяющих Мое и Твое во взаимоотношениях людейxcvi,т.е., добавим мы, и в политике, и в политических отношениях в самом широком смысле. Таким образом, логика нравственности оказывается механизмом или логикой цивилизационного процесса. На глобальный нравственный смысл этого процесса (сам по себе отнюдь не бесспорный   отметим это еще один раз) и его позитивное направление (если оно реальноxcvii) объясняет далеко не полно отношение политики и морали. Движение от общих, исторических, коллективных или макроуровней этих отношений к конкретно политической моральности   это лишь один путь взаимодействия моральных и политических начал. Оно имеет и микропроцессуальное измерение. Оно и определяет ближайшим образом конкретное политическое сознание и поведение, моральное качество политического человека   от рядового участника массовых политических событий до политических лидеров, открытие конца XIX   начала XX вв. сложной психологической структуры личности позволило глубже проникнуть к индивидуальным истокам политической нравственности, чем это могла до того осуществить моральная философия или, скажем, литературный, культурно-исторический анализ внутреннего мира человека.
    Моралисты знали давно, что сам этот механизм формируется и определяется волевыми и психологическими процессами и коренится в глубинах человеческой натурыxcviii, где природные влечения и инстинкты сталкиваются с осознанием пределов возможного, наложенных внешними обстоятельствами   нормами, правами, культурой, цивилизацией и политикой, логическим расчетом и пределами самого человека. Не случайно Гегель называл моральность развитием воли и самоопределением субъективностиxcix. Уже в XX в. З.Фрейд попытался объяснить внутреннюю борьбу противоположных начал, биологического и духовного, инстинктивного, импульсивного и разумного условия ее разрешения в пользу моральности. Исход этой борьбы и моральность сталкивающихся в ней сторон сами по себе весьма спорны: ничто еще не предопределяет непременную неморальность инстинктов и моральность разумных, рациональных решений, как думали когда-то. Рациональный контроль безотчетных чувств может привести в политике как раз не к нравственным поступкам. Тем не менее проникновение в область сознания и в глубины подсознательного приводит к истокам нравственности, где начинается путь к моральности больших событий в политике и в судьбах стран и народов. Талейран не случайно советовал политикам не следовать их первому побуждению   оно бывает искренним. И может быть, добавим, более нравственным, чем то, что называется "зрелым размышлением". Первый порыв, эмоциональный, может быть бурный, необдуманный, может вызвать самые нежелательные, опасные и неожиданные события, от которых, поразмыслив, человек должен был бы или мог бы воздержаться. Аморальность импульсивных действий в самом деле возможна, в том числе и в политике. Не случайно чрезмерно возбудимые и несдержанные политики   это особенность авторитарных режимов (монархических или диктаторских) и квалифицируется как самодурство, своеволие и т.п. (вспомним знаменитый "волюнтаризм" Н.С.Хрущева). Однако первичные побуждения могут быть и вполне добродетельными, а самые зловещие и безнравственные политические действия, в том числе и преступные, планируются, а не импровизируются и делается это именно в результате "зрелого размышления". Но еще до такого размышления в глубинах сознания, в подсознании происходит столкновение двух тенденций и их примирение, выбор одной из них и притом цивилизационный, как выше уже отмечалось: этот микроцивилизационный механизм предваряет выбор между импульсивным порывом и рациональным решением.
    Итак, Фрейд обнаружил три составные части подсознания, между которыми разыгрывается борьба противоположных решений, иначе говоря, три составные части личности, или три личности в одном человекеc. Добавим к этому делению культурно исторический эволюционный критерий восходящего развития человека как части природы и члена общества. Мы получаем его первое состояниеci.
    
1. Влечение, желание (либидо, лат . libido), "это", "оно" (id)
Необузданная, агрессивная, жаждущая, полная страсти личность. Непосредственные реакции на окружение.
Подсознание и несдержанное сознание
Состояние "естественно-го", доцивилизационого человека
2. "Сверх-Я" (Super-Ego). Центральная, интегрирующая часть личности.
Корректирую-щий, моральный (и вообще рациональный) цензор первого модуса сознания (совестьcii, долгciii)
Сознание (чувство) долга, нормы, чести, морали и т.д.
Культурное, цивилизованное, гражданское и правовое начало сознания, формирующее индивидуальность
    
3. "Я" (Ego)
Согласующее и примиряющее (1) и (2) дисциплинирующее начало. Снятие внутреннего конфликта.
Разум, интеллект, формирующие личность.
Политика, дисциплина совместной жизни людей, их общения и отношений в обществе
    
    Решающую роль в столкновении сферы бессознательного, дологического, первичного уровня психологии с сознанием принадлежит в схеме Фрейда контролю этой сферы сознанием ("Сверх-Я"). Его результат   вытеснение из первобытия чувственной, эмоциональной структуры человека животного, импульсивно-агрессивного влеченияciv. Вытеснение происходит, таким образом, в пользу цивилизационного начала. Фрейд продолжает тем самым и заново обосновывает исследование вечной проблемы социальной и политической философии: разумности и рациональности цивилизованного сознания и поведения, естественности разумного начала развития личности в формирующемся гражданском обществе и т.д. Многократно осмеянное просветительское объяснение человека обретает в этом аспекте учения Фрейда нового союзника, быть может, вопреки другим сторонам его же концепции памяти, компенсации фрустраций, сексуальной детерминации и природы влечений и т.п. Сам Фрейд дает основание для социальных, культурно-исторических, нравственных и политических экстраполяций отношения бессознательного и сознания своим анализом неврозов как обратных движений от их высших (социально детерминированных, жизненных испытаний и человеческих трудностей)   к психике и далее   к нарушениям биологических структур организма.
    Атавизмы, врожденные биологические инстинкты и животные импульсы   страх, забота о самосохранении, спасении, погоня, гетерофобия (неприятие особо иного внешнего облика, иной породы) и ксенофобия (неприятие вообще всего чужого как чуждого и враждебного), хитрость, коварство   однако не заполняют бессознательное и не составляют его единственное содержание. Это не вся "природа человека". В ней заложены и предпосылки культуры, и социальность, как мы видели, зарождается в том же контакте подсознания и сознания, иррационального бессознательного с его позитивными началами и рационализма сознания. Логика совместной жизни людей, о которой уже шла речь, ориентирует и закрепляет этот процесс. Отсюда и два варианта развития этого процесса, о которых хорошо знал сам Фрейд: иррационализации истории, политики, морали как отражения коллективного бессознательного (идея К.Юнга) и их рационализации в культуре и цивилизации, которая означает понимание, познание, осмысление и т.д.cv.
    Известно, что сам Фрейд связывал контрольные функции "Сверх-Я" в конфликте (или взаимодействии) двух объективных начал с объективным же историческим процессом   становлением общества, т.е. с социальной детерминацией сознания и с социальными процессами общественного развитияcvi. Конечно, Фрейд сознавал, что определенно и однозначно связывать победу индивидуально-общественного контроля над природой естественных влечений человека с прогрессом морали невозможно (скорее можно обосновать ее двойственность), однако социально-психологические предпосылки такого прогресса механизм подобного контроля несомненно им описан.
    Доказательность его анализа подтверждается исследованием социальных, политических и психологических основ (при участии последователей Фрейда   Э.Фромма и др.) политического сознания и поведения, особенно некоторых их архаических форм и их моральных характеристик. Таков, например, вождизм   тип единоличной власти, основанной на структурных отношениях, идущих от животного прошлого человека   стада, стаи, затем первобытной орды, позже   племенных, общинных предгосударственных образований. Их глава наследует функции биологически доминирующего вожака, старейшего в роде, наиболее властной и агрессивной особи. Впоследствии, в зарождающемся обществе эти качества сублимируются, вожак превращается в вождя, титулованного главу сообщества, наделенного реальными и примысленными, нередко сверхъестественными свойствами (мудрейшего, всемогущего, связанного с надприродными силами   богами и космосом либо, в наше время,   гениального, всезнающего, связанного с идеей и идеологией всемирно-исторического значения и т.п.). Мифология вождизма непременно сочетается с архетипом (первообразом) сознания, в котором доминируют традиционные, обрядовые способы мировидения, запреты, табу, жесткие идентификации с племенем, расой, нацией, устойчивые предрассудки (идеологические, политические, моральные, национальные), ксенофобия, деление на своих, преданных, верных (правоверных тоже) и чужих, т.е. врагов (изменников, предателей, агентов неприятеля), представление о собственной исключительности, эквивалентной исключительности вождя, о единственно правильном выборе идейных, моральных, политических и иных ориентаций, а следовательно,   о враждебности окружения и т.д. Не случайно наиболее частое (хотя и необязательное) сочетание вождизма   правление тоталитарным государством со всеми его отличительными свойствами: централизацией и концентрацией власти феодального, абсолютистского типа, репрессивным режимом, преследованием инакомыслия, статичным политическим порядком, прогрессирующим отставанием от более динамичного политического, социального и экономического окружения, самоизоляцией от него и т.п., весьма далекими от позитивной моральности характеристиками. Добавим к этому ситуацию общества, обращенного в "массу", и человека, низведенного до элемента этой массы, растворенного в ее массовидной коллективности и всем присущим ей традиционным стереотипам, без гарантии прав и свобод, подавленного и т.д. Прямой аналогии такой социальной и политической организации с первобытной ордой, племенными или ранними общинными структурами, конечно, нет, тем более отдаленна ее аналогия со стадом или стаей, но есть между ними нечто общее, что их тем не менее роднит: воспроизводство древнего архетипа   кровнородственных связей, безграничной власти и безоговорочного повиновения как проявления личной преданности и коллективной зависимости от вождя. Удаление от предков (животных и первобытных) делает этот вариант политической организации аморальным именно потому, что грубая физическая сила вожака трансформируется в силу закона, организованное насилие власти, бесхитростные примитивные инстинкты   в идеологические учения и политические теории, личное коварство вождя, беспринципность правления и т.д. Таким образом, личная нравственность политика и его этические установки могут быть идентичны качествам целого общества, его политического строя и государства. Масштабы отношений морали и политики тем самым могут быть минимальными, ограничиваться политической личностью и максимальными, вплоть до общества и государства.
    Выход из конфликтов политики и морали состоит в согласовании политического и нравственного сознания, оно не может возникнуть из взаимодействия рационального конструирования бытия, т.е. политики и работы контролирующего сознания "Сверх-Я", проникающего понимания человеком и коллективом себя и своего опыта, действия в политике того, что называется совестью.
Нравственный реванш.
Разгадка макиавеллизма
    Стремление отвергнуть мораль в политике   отнюдь не абсолютное правило. Это скорее признак скудости политической мысли или признак неблагополучия либо, наконец, сигнал опасности (например, угроза миру). Скорее, напротив, проявляется стремление политических сил опереться на моральный аргумент своей политики   мораль   одно из самых сильных легитимирующих оснований мысли и действия в политике.
    Однако если мораль и удается выставить за двери, она неизбежно возвращается в окно, и это окно открыто общественному окружению политики. Нередко его удается закрыть, и надолго. Но рано или поздно оно распахивается. Тогда возникает оценочное моральное суждение о политике. Моральное суждение общества может быть отделено от факта времени и тогда оно превращается в "суд истории" и уже ничего не может изменить в совершившейся политике, но зато образует исторический опыт общества. В этом случае обществу (или, реальнее, какой-то его части) остается меньше оснований судить о минувшей конкретной ситуации (что хорошо и что плохо и затевать бесконечные споры по этому поводу), но его инструментами становятся бесспорные абсолютные критерии добра и зла, блага и справедливости.
    Два плана моральной оценки: ситуационная и более общая, приближающаяся к универсальным критериям.
    Моральные оценки в этих двух пунктах могут оказаться прямо противоположными, но мораль возвращается на свое место в политике.
    В проверке политики временем участвует и ее моральный анализ. Моральная переоценка политики может обнаружить ее первоначальные моральные изъяны. Тогда становится ясно, что политика изначально была обречена на провал (ср. террор). При этом выявляется противоречие конкретных ситуаций и общеисторических норм и в политике, и в морали. Уязвимы в моральном смысле все фазы политического процесса   замысел, средства, методы, цели и общественная цена их достижения, все те его фазы, которые подвержены утопическим аберрациям, те именно, в которых совершается больше всего ошибок. Крупнейшие из них   ошибки морального порядка.
    Временная дистанция, отделяющая политический факт от его оценки, зависит от открытости общества и политики и возможностей ее социального контроля: они либо совпадают во времени, когда общество активно, политически грамотно, обладает критическим сознанием и гражданскими чувствами, либо значительно отстает и тогда речь, естественно может идти не о текущей политике и ее коррекции, а о ее оценке sub specie aeternitatis (с точки зрения вечности, т.е. важнейших путей истории). Иными словами, речь идет о переоценке больших эпох, событий, исторических проектах.
    Процесс моральных оценок можно свести к некоторой упрощенной схеме:
    
    
    
    
    
    
    
    
    
Ситуация


Отношения
    
    
    
    
Политика/эти-ка/мораль 
    Моральная
    
Во время события
    
    
Изнутри, от власти   положительная/нейтральная
    
Извне   положи тельная/отрицатель-ная/нейтральная (безразличная)
    
Вне ситуации   положительная/отри-цательная/нейтраль-ная (безразличная)
оценка
    
После события

    
    
    
    
    
После ситуации положительная/отрица-тельная
    
    Оценочные суждения общества или какой-либо его части о политике могут изменить ее, если они своевременны. Чаще всего они могут быть не услышаны, как и другие сигналы социальной критики, еще чаще они запаздывают, но при всех условиях так или иначе моральная оценка политики или ее переоценка рано или поздно наступает, в образах ли настоящего или прошлого. В этой форме мораль в конечном счете не разделяется с политикой. Если же такая оценка не наступает ни во время события, ни после него, то это свидетельствует о моральном состоянии самого общества, которое не может не сказаться на моральности политики. Так что суждение о ее отношении к морали неизбежно дополняется вопросом: а какова мораль общества?
    Таким образом восстанавливаются отношения политики и морали и поддерживается моральная организация общества. Если или когда она разрушается (в том числе силами политики), то это означает моральный кризис какой-либо общественной силы, группы, класса, лидера или общества в целом. Такой кризис подобен всем иным общественным кризисам   политическим, экономическим и прочим, если не по структуре, то по значению. В отличие от них кризис морального сознания бывает особенно болезненным и глубоким, он труднее преодолевается, не поддается каким-либо организационным усилиям. Такой кризис   это целая эпоха, пусть даже непродолжительная. Не все его проявления легко диагностируются. Они бывают скрыты масками всевозможных предрассудков, национализма, шовинизма, политической пассивности, коррупции, преступности, индивидуальных пороков, коллективного безволия, сервильности, коррелятом которой становится деспотическая политика.
    Причины такого кризиса обычно кроются в дисфункциях других систем   вспомним об их имманентной связи. Проще всего предложить для исправления морального кризиса восстановить функции других систем. Это будет верно, но именно моральный кризис более всего и мешает их восстановлению. Задача оказывается системной и охватывает всю жизнедеятельность общества.
    Возможны поэтому ретроспективные оценки моральности любой системы. Констатация имманентных связей этих систем и политики в их числе с моралью еще не будет однако конкретной оценкой их моральности. Во всяком случае различия мнений, понимания тех или иных пристрастий не сделают такие оценки объективными. Объективным будет общественный результат политики - позитивный, даже политика не даст существенных плодов, но окажется в ладах с позитивной моральностью, и непременно негативный с моральной точки зрения при всех ее успехах, ее моральность негативна. В этом случае она неизбежно приводит к моральному кризису общества, который затем, при выходе из общественного кризиса изживается дольше и труднее всех остальных его составляющих. Вспомним Смутное время в Московской Руси начала XVII века - результат правления Грозного (моральный кризис возникает под длительным воздействием политики и других систем и затем превращается в саморазвивающееся явление). Примеры такого рода можно было бы умножить, но это без труда может сделать и сам читатель. Важно главное - достоинство объективности спонтанной общественной и даже исторической оценки морального