овеческого тела, предпринятое
средневековыми анатомами,  не всегда имело  прямой  целью  картографирование
тела  -  не  только  анатомия  была  целью этих поисков.  Анатомия была лишь
побочным продуктом настойчивого поиска вместилища души в человеческом теле.

Эти исследования ведутся и в настоящее  время,  однако  информацию  об  этом
найти  не так просто:  суперэкстравагантность подобных исследований способна
безвозвратно погубить любую "нормальную" научную карьеру.

Для обоснования существования столь, казалось бы, обыденного, привычного и в
то  же  время  оказавшегося  необыкновенно  экзотическим объекта,  как душа,
привлекаются сверхсовременные,  находящиеся на самом переднем краю  научного
поиска пограничные гипотезы.

Ю. А.   Фоминым,  например,  для  объяснения  феномена  души  был  привлечен
теоретический аппарат многомерных  пространств.  Фомин  путем  ряда  посылок
доказывает,   что  "физическая  смерть  организма  еще  не  означает  гибели
накопленной информации и его самосознания.  Однако  окончательный  ответ  на
этот вопрос может быть получен только после познания такой многомерности".

В докладе  об исследованиях феномена ОВТ в Американском обществе психических
исследований доктор Карлис Осис,  директор исследований, писал: "В последние
два  года  исследовательский  отдел  был  целиком  занят  изучением вопроса:
продолжает ли существовать человеческая личность  после  смерти,  физической
смерти?   Мы  следовали  нашей  центральной  гипотезе-человеческая  сущность
является "экзоматической системой",  способной действовать независимо и  вне
своего  физического  тела.  Эта  "экзоматическая"  сторона человека способна
оставить свое тело в момент смерти  и  продолжать  существовать.-  Может  ли
человек,  спрашиваем мы,  действительно оставлять свое тело на время (как во
время опытов по разделению души и тела) или постоянно  (в  момент  смерти)?"
После  детального  обзора  проводимых  экспериментальных  работ  доктор Осис
подвел следующий итог:  "ОВТ-исследования оказались трудным  делом,  главным
образом  потому,  что  этот  феномен  в полном виде редко воспроизводится по
желанию.  Наши результаты,  полученные  до  сих  пор,  согласуются  с  нашей
гипотезой.  После  использования  исследовательских возможностей,  описанных
выше,   мы   можем   действительно   надеяться    получить    доказательства
экзоматического существования человеческой личности".

Предпринимаются некоторые   попытки   объективного   подтверждения   данных,
полученных  Моуди.  В  качестве  исходных  посылок  для  этих   исследований
использовались  старинные  поверья,  объяснение которым утеряно в веках,  об
известных каждому печальных датах:  3  дня,  9  дней,  40  дней...  Подобная
теоретическая     база    может    быть,    разумеется,    определена    как
реакционно-идеалистическая и мистическая-нет проще занятия, чем изготовление
и  навешивание ярлыков,  - однако индикатор - жидкий кристалл,  созданный на
основе  холестерина  человеческой  крови,  показал  четкий  выброс  какой-то
энергии у девятидневной могилы.

Зимой 1986  года  нами были проведены аналогичные наблюдения,  индикатором в
которых служили рамки,  применяемые для биолокации. Был обнаружен устойчивый
и   четкий   эффект   значительного  отклонения  рамки  у  двух  операторов,
проходивших над сорокадневным захоронением.  В  контрольных  наблюдениях  на
заведомо старых захоронениях отклонений рамки не наблюдалось.

Сам предмет  исследований - поиски экзосоматической системы,  или души,  - с
максимально  возможной  ясностью  выявляет  противоположность   философского
подхода, исповедуемого исследователями.

С одной  стороны,  поиски  души  заключены в рамки идеалистического подхода,
являясь в определенной степени продолжением традиции религиозных исканий.

Сторонники другого подхода,  руководствуясь в своей деятельности концепциями
монистического  материализма,  пытаются  определить экзосоматическую систему
как некоторую материальную структуру,  свойства которой в  настоящее  время,
по-видимому, не могут быть описаны на языке современных физических теорий.

Бесспорно, выбор   того   или   иного   мировоззренческого   базиса  целиком
определяется исходными философскими  установками  исследователя  или  группы
исследователей,  а  поскольку  эти  установки  в  своем  рафинированном виде
представляют собой аксиомы,  не замкнутые метатеорией,  сегодняшний  спор  о
правильности выбора применяемого подхода попросту бесполезен.

Однако, отсутствие  возможности  исследования  и  сравнения  исходных аксиом
каких-либо систем не закрывает путей сравнения систем,  построенных  на  той
или  иной  аксиоматической базе,  по произвольно выбранным критериям.  Цели,
стоящие перед этой рукописью,  определили выбор в качестве  таких  критериев
сравнения философских систем этику и теорию познания - гносеологию.

Некоторыми учеными,    в    том    числе   даже   философами-материалистами,
поддерживается  точка  зрения,  согласно  которой-львиная  доля   заслуг   в
построении  этики  принадлежит  идеализму.  На это можно высказать несколько
возражений.  Во-первых,  материализм - учение несравненно более позднее, чем
идеализм,   возникший  из  анимистического  видения  первобытного  человека,
зарождающаяся социальная  жизнь  которого  потребовала,  в  первую  очередь,
разработки этических норм.  Во-вторых,  присущие некоторым религиозным - что
практически тождественно-идеалистическим системам этические  нормы  вряд  ли
могут  служить  примером  и образцом для подражания.  И,  в-третьих,  всегда
возможен широкий взаимообмен нравственными  ценностями  между  идеализмом  и
материализмом:  определенные  этические критерии могут быть равноприемлемыми
для обоих течений - и это главное, хотя, возможно, и не единственное, что их
объединяет.

В познании   окружающего   мира   материализм   доказал,   по   сравнению  с
идеалистическим подходом, действенность своей теории познания - гносеологии.
Недостаточность идеалистической теории познания заключена, в первую очередь,
в присущем в той или иной мере всем идеалистическим  системам  агностицизме,
то   есть   признании   непознаваемости  окружающего  мира.  Это  неверие  в
познаваемость   одарило   гносеологию    идеализма    бесплодием,    обрекло
исследователей-идеалистов на творческую пассивность:  нельзя или, по крайней
мере,  очень трудно браться  за  задачи,  если  нет  никакой  уверенности  в
возможности их решения.

Заманчивая, казалось  бы,  возможность,,  представляемая идеализмом ученым -
откладывать,  как "непознаваемое",  неподдающиеся решению  задачи,  вряд  ли
может увлечь такое пытливое и неугомонное существо,  каким является человек.
Это  обстоятельство,  помимо  вроде  бы  очевидной,   ощутимой   телесности,
материальности мира,  послужило причиной того,  что "подавляющее большинство
естествоиспытателей  является  стихийными   материалистами",   -   замечание
справедливое,  но  употребленное,  к  сожалению,  в  первоисточнике не очень
корректно.

Вообще говоря,  вопрос о познаваемости  мира  далеко  не  прост  и  было  бы
чрезмерным   упрощением   желание   отделаться  торжественно-оптимистическим
заклинанием:  мир познаваем,  дело только  за  временем.  Современная  наука
поставила целый ряд интереснейших вопросов, для которых, как кажется, сейчас
нет никаких ответов.  Одним  из  примеров  современного  физического.закона,
утверждающего  принципиальную невозможность получения полного знания,  может
быть названо уже упоминавшееся  соотношение  неопределенностей  Гейзенберга,
запрещающее одновременное знание импульса и координаты электрона. Положение,
следует признать,  сложилось весьма  недвусмысленно  и  выход  из  него  был
предложен  в  применении  статистических методов,  которые,  хорошо описывая
параметры и поведение сообщества электронов в целом,  тем не менее, никак не
могут  прояснить  судьбу  отдельной  частицы.  Это,  казалось бы,  не так уж
страшно,  однако подобное пренебрежение частностями далеко не  всегда  может
быть  приемлемо.  Статистические  методы изучения,  например,  человеческого
общества,  которыми широко пользуется социология,  могут нарисовать в  целом
позитивную  картину состояния общества:  все здоровы,  все образованны,  все
благополучны, эрго - все счастливы. В среднем. А как быть с судьбой, которая
есть отклонение,  флуктуация от этого среднесчастливого распределения? Можно
ли  ею  пренебречь?  При  помощи  каких  критериев  можно  проводить   такое
пренебрежение?   По   каким   критериям   можно   определить  уровень  этого
пренебрежения? Сколько сигм взять?

Здесь же может возникнуть вопрос о глубине самопознания человека -  это  уже
упоминавшийся вопрос об автодискрипции,  - есть ли предел этому самопознанию
и где он проложен?  Нас остановит принцип неопределенности или мы встанем  в
тупик  еще раньше,  перед хаосом броуновского движения молекул?  Разумеется,
все это не имеет никакого практического значения, но вопрос здесь ставится д
принципе  - способны ли мы получить всю полноту знания о самих себе?  Другая
близко примыкающая к соотношению неопределенностей проблема  заключается  во
взаимодействии  объекта  и  субъекта в исследованиях,  в определении влияния
прибора,  средства измерения,  наблюдения  на  объект  исследований.  Каково
соотношение  между истинной величиной измеряемого параметра и той величиной,
которую сообщает нам прибор,  сам неминуемо включенный в изучаемый  процесс?
Какова   степень  истинности  нашего  знания?  В  последнее  время  проблема
взаимоотношений субъект-объект приобрела максимальную,  наверное,  остроту в
связи  с формулировкой принципа антропности,  о котором более подробно будет
говориться в следующей главе и из  которого  следует  поразительный  вопрос:
познает   ли   Разум   истину  о  Вселенной  или  сам  порождает  Вселенную,
соответствующую его представлениям об истине? Еще одной непростой проблемой,
поставленной современным естествознанием перед философией, является вопрос о
всеобщности принципа применяемости практики как критерия истинности научного
знания.   Физики-материалисты,   например,  прямо  говорят  о  невозможности
проведения какой-либо практической проверки таких теоретических конструкций,
как  параллельные  миры Эверетта,  черные дыры,  максимоны Маркова.  Вот что
писал еще в начале б0-х годов Фред Хойл: "Физика имеет дело с частицами и их
взаимодействиями.

Все взаимодействия   локальны   и   могут   быть   обнаружены   в  локальном
эксперименте.  Следовательно, все физические законы можно открыть, не выходя
из лаборатории... Я не считаю эти соображения вескими.

Что можно  открыть в локальном эксперименте,  кроме локальных взаимодействий
между частицами?  Взаимодействия на больших расстояниях,  вроде тех, которые
можно  предвидеть  и  в которых локальные силы могут определяться структурой
всей Вселенной,  оказываются вне поля наблюдений,  потому что  мы  не  можем
заставить  Вселенную  вертеться  вокруг  вашей  лабораторий.  Если  наряду с
локальными  взаимодействиями  существуют  также  взаимодействия  на  больших
расстояниях,  причем  последние остаются необнаруженными,  то тогда основные
законы физики представляются гибридами изящества и уродства,  оформленными в
набор рецептов,  вроде тех,  которые имеются во всех современных аптеках.  И
физика действительно  становится  уродливой  с  ее  бесчисленными  странными
числами   и   константами,   которые   она   изобретает  для  характеристики
взаимодействий  и  других  количественных  изменений.  Я   подозреваю,   что
взаимодействия на больших расстояниях существуют и многие константы, которые
мы считаем постоянными,  в действительности подвержены медленным  изменениям
во времени.

Эти изменения  медленны  по  сравнению  со  скоростью  разбегания  галактик.
Поэтому точные данные мировых постоянных не имеют абсолютного значения - они
просто принадлежат эпохе, в которой мы живем".

Этот краткий обзор проблем, стоящих перед теорией познания и обострившихся в
последние годы, ни в коей мере нельзя рассматривать как перечень аргументов,
которые   опровергают   основной   тезис  материалистической  гносеологии  о
познаваемости мира:  видимо,  мы подошли уже к какому-то рубежу,  за которым
вынуждены  будем  радикально пересматривать наши фундаментальные философские
представления.  Возникшие  проблемы,  наверное,  будут  разрешены  в  рамках
какой-то  метафилософии  будущего,  однако  современные  естествоиспытатели,
стоящие лицом к лицу перед  поразительной  сложности  задачами,  должны  уже
сегодня сделать свой мировоззренческий выбор,  который пока остается тем же,
что и тысячи лет  назад,  -  либо  идеализм,  рассматривающий  сознание  вне
материального  мира,  мистифицирующий  его,  оставляющий  для  исследователя
возможность  отступления   от   сложной   задачи   в   непознаваемое,   либо
монистический  материализм,  основной чертой которого я назвал бы никогда не
утоляемую жажду познания.

Что касается  проблем,  связанных  с  попытками  решения  биологических   (и
парапсихологических  в  том числе) задач физическими методами,  то трудности
здесь обусловлены, по-видимому, недостаточной полнотой теории, проявляющейся
в приложении к этим задачам.

В этом,  в общем-то, нет ничего страшного и можно было бы не драматизировать
эти проблемы. Печальнее другое. Среди большинства физиков принята за аксиому
та  точка  зрения,  согласно которой дальнейший прогресс их науки может быть
связан только с уточнением накопленного знания,  с объединением признаваемых
сегодня  единственно  истинными  экспериментальных  данных  и теоретических.
построений в рамках нескольких фундаментальных принципов.  И вот здесь,  как
кажется,  отчетливо  просматривается  не  только  и  не  столько материализм
естествоиспытателей,  сколько стихийность этого материализма.  Целая отрасль
знания,  океан наблюдательных и экспериментальных данных отвергается, а если
и принимается к рассмотрению,  то только с точки зрения Прокруста,  ибо  как
иначе   можно   назвать  настойчивые  попытки  втиснуть  парапсихологические
феномены в границы современных физических теорий.

Выше уже говорилось о многочисленных попытках объяснения парапсихологических
феноменов  в  рамках механизма известных взаимодействий.  Собственно говоря,
этот подход характерен для всей идеологии изучения феномена жизни  в  целом,
когда   многими  учеными  высказывается  безусловно  правильное  сомнение  в
правомочности  сведения  жизненных  процессов  к  физико-химическим,   а   в
большинстве случаев все этими высказываниями и кончается: научная жизнь идет
своим чередом и в  конкретной  исследовательской  работе  по-прежнему  царит
физикалистский, механистический подход к проблеме живого.

Ни телепатическая     связь,     устанавливаемая    между    злектромагнитно
экранированными  индуктором   и   перципиептом,   ни   явная   невозможность
осуществления  этой  связи  посредством  электромагнитных  волн  при наличии
мощнейшего фона,  создаваемого современными  техническими  устройствами,  ни
нарушение  одного  из  основных  принципов  распространения  известных  форм
энергии с убыванием пропорционально квадрату расстояния,  ни многое  другое,
установленное  экспериментально,  ни  в коей мере не смущает исследователей,
объясняющих все  феномены  живого  комбинацией  действия  известных  полей".
Упорство,  которое могло бы вызывать восхищение,  если бы оно не становилось
препятствием на пути познания.

В современной  физике  понятие  поля   не   может   считаться   окончательно
определенным  в  теоретическом  плане,  но,  несмотря на это,  этим термином
широко пользуются,  понимая  под  ним  некую  форму  существования  материи,
передающую  взаимодействие  между  частицами  за  счет обмена квантами между
ними.   Сегодня   известны   четыре   вида   взаимодействий    -    сильное,
электромагнитное,  слабое  и  гравитационное  -  и именно в объединении этих
взаимодействий в рамках единого фундаментального принципа физики,  со времен
Эйнштейна,  видят  единственно возможный путь развития своей науки.  Трудно,
однако,  согласиться с тем,  что теория Великого Объединения,  если даже она
будет построена, окажется исчерпывающей.

По-видимому, здесь  имеет  место  философская ошибка,  о чем еще в 1896 году
говорил Э.  Вихерт:  "Что касается современной науки,  то мы здесь полностью
должны отказаться от мысли,  что,  проникая все глубже в область малого,  мы
достигнем когда-нибудь последнего рубежа.  Я уверен,  что от  этой  идеи  мы
можем  отказаться без сожаления.  Вселенная бесконечна во всех направлениях,
не только в большом мире вокруг нас,  но и в самом малом.  Если мы примем за
масштаб нашу человеческую шкалу и будем изучать Вселенную все далее и далее,
мы,  наконец,  и в большом и в малом достигнем такой туманной дали,  где нам
откажут  сначала  наши  чувства,  а  потом  и наш разум*.  Эта же мысль была
несколько позже оформлена в  виде  блестящего  афоризма:  "Электрон  так  же
неисчерпаем, как атом". К сожалению, большинство физиков не восприняло этот,
наверное,  бесспорный диалектический принцип,  и вся история ядерной  физики
неразрывно связана с поисками всевозможных пределов, среди которых далеко не
последнее   место   занимает   поиск    предела    существования    материи.
Экспериментаторы   время  от  времени  открывают  последнюю,  "самую  малую"
частицу, а теоретики предсказывают, что в области размеров порядка 10Е-11 см
наступит  нелокальность  вещества  и исчезнут все частицы.  Здесь им видится
граница  мира,  за  которой  царит  непонятно  что,  -  опять   вспоминается
шопенгауэровское:  "Каждый принимает конец своего кругозора за конец света".
Не говоря уже о том, что установление пределов такого рода имеет мало общего
с диалектикой,  сам этот предел получен при помощи манипуляций с физическими
константами,  причем,  критерием,  определяющим  порядок  этих  манипуляций,
являются "соображения размерности".

Складывается впечатление,  что  современная  физика,  будучи  гораздо  более
прогрессивной по сравнению с физикой прошлого века  -  ведь  атомная  бомба,
например,  существенно  прогрессивнее  гаубицы  Гастингса,  -  тем  не менее
приобрела какую-то странную  боязнь  бесконечности.  С  одной  стороны,  это
можно,   видимо,   объяснить   стремлением   к   максимальной   корректности
математического аппарата современных  теорий,  когда  выражения,  содержащие
бесконечность,  стараются  не рассматривать в связи с заведомым получением в
результате  проведенных  операций  неопределенностей,   не   доступных   для
корректного раскрытия.

С другой  стороны,  у  исследователей  вызывает  вполне  понятное отвращение
"дурная"   бесконечность,   образующаяся,   как   известно,   в   результате
безграничного увеличения или уменьшения количества.

Здесь, наверное,  можно заметить, что Гегелем, который ввел понятие "дурной"
бесконечности,  был определен и другой  вид  -  истинная,  или  качественная
бесконечность,   отличающаяся,   в   соответствии   с  законами  диалектики,
скачкообразным   изменением   наблюдаемых   параметров   последовательности.
Подобное   скачкообразное   изменение   свойств   вещества  наблюдается  при
масштабах,  определяющих границу между химическими и ядерными превращениями.
Не  хочется быть злопамятным,  но все еще можно найти книги доядерной эпохи,
где с потрясающей уверенностью и убедительностью говорится о  принципиальной
недостижимости  трансмутации химических элементов:  а ведь с той поры прошло
не так уж много лет.

Однако положение в ядерной физике, сложившееся сегодня, никак нельзя назвать
стабильным:  идет  постоянная  и  ожесточенная  борьба  всевозможных теорий,
должных разрешить имеющиеся противоречия,  и это обстоятельство само по себе
внушает  надежду на динамичное развитие теории и дальнейший прогресс на пути
познания.

Так, например,