впечатление. Это был красивый мужчина с густой темной шевелюрой, низким лбом
и лохматыми черными бровями. Говорил он с  приятным  канадским  акцентом. Мы
сразу  же узнали о  нем все, что он хотел, чтобы о нем знали: что он удачлив
по части денег, что он член парламента, что  он игрок и добрый малый, что он
играет в гольф с принцем  Уэльским и  водит дружбу с "Maкcoм", и "Эф. И.", и
Герти Лоуренсом, и Огастесом Джоном, и Карпантье --  со  всяким,  кажется, о
ком ни заходил разговор. Про университет он сказал:
     -- Нет, я здесь не  учился.  Тут просто на три года отстаешь в жизни от
других.
     Свою  жизнь, насколько он ее обнародовал, он начал на  войне, которую и
окончил  с отличной аттестацией, служа в  канадских частях и дослужившись до
ад®ютанта при одном из прославленных генералов.
     Ему было никак не больше тридцати, но тогда, в Оксфорде, он казался нам
глубоким стариком. Джулия обращалась с ним,  как  она обращалась со всеми на
свете, надменно-снисходительно, но как со своей собственностью. Один раз она
послала его от стола в машину за сигаретами  и раз или два, когда он слишком
уж расхвастался,  извинилась  за  него,  заметив: "Он  ведь  из колоний,  не
забывайте",-- на что в ответ он разражался шумным хохотом.
     Когда они уехали, я спросил, кто он.
     -- Один человек, состоит при Джулии,-- ответил Себастьян.
     Мы  удивились,  когда  неделю  спустя  получили  от  него телеграмму  с
приглашением нам  и  Бою Мулкастеру  в Лондон на  обед "по  случаю какого-то
вечера, который устраивает Джулия".
     -- Он,  наверно, не знаком ни  с  кем из молодых,-- сказал Себастьян.--
Все его знакомые -- старые толстокожие акулы из Сити и палаты общин. Поедем?
     Мы  посовещались  и  решили,  что,  поскольку  жизнь  наша  в  Оксфорде
протекает довольно уныло, надо поехать.
     -- Зачем ему понадобился Бой?
     -- Мы с Джулией  знакомы с ним всю жизнь. Наверно, увидев его у вас  за
обедом, он решил, что мы дружим.
     Мы не очень-то любили Мулкастера, но у всех троих нас было превосходное
настроение, когда, получив до утра отпуск в своих колледжах, мы в автомобиле
Хардкасла покатили в Лондон.
     Ночевать мы должны были  в Марчмейн-хаусе. Мы заехали туда  переодеться
и, пока одевались, успели распить бутылку  шампанского,  то и  дело  забегая
друг к  другу в комнаты, которые были  расположены рядом  на третьем этаже и
выглядели довольно  убого  в  сравнении с  роскошными  апартаментами  внизу.
Спускаясь, мы встретили на лестнице Джулию еще в дневном туалете.
     --  Я  опоздаю,--  сказала она.-- Вы, мальчики, лучше  ступайте  сами к
Рексу. Изумительно, что вы приехали.
     -- А но какому случаю званый вечер?
     -- Да просто благотворительный бал, который я помогаю  устраивать. Рекс
настоял, чтобы мы дали обед по этому поводу. Увидимся у него.
     До Рекса Моттрема от Марчмейн-хауса было рукой подать.
     --  Джулия  опоздает,--  об®явили  мы.--  Она только  поднялась к  себе
одеваться.
     --  Это  означает  еще  час.  Надо пока выпить вина. Дама, которую  нам
отрекомендовали как миссис Чэмпион, возразила:
     -- Ах, я знаю, Рекс, она хотела бы, чтобы мы начали без нее.
     -- Ну, все равно, сначала выпьем вина.
     -- Зачем такая бутыль,  Рекс? -- раздраженно спросила  дама.--  Вы  все
делаете чересчур.
     -- В самый раз для нас будет,-- ответил  Рекс,  взяв бутыль  в  руки  и
вытаскивая пробку.
     Среди гостей были две девушки, ровесницы Джулии; они все имели какое-то
отношений к устройству благотворительного бала. Мулкастер знал их издавна, и
они, как мне показалось,  без всякого удовольствия узнали Мулкастера. Миссис
Чэмпион разговаривала с Рексом. И  мы с Себастьяном  оказались,  как всегда,
вдвоем над стаканом вина.
     Наконец  появилась  Джулия,  спокойная,  восхитигельная,  нисколько  не
смущенная.
     --  Напрасно  вы  позволили  ему ждать,-- сказала  она.-- Это  все  его
канадская галантность.
     Рекс Моттрем  оказался  щедрым  хозяином,  и  к исходу  обеда мы,  трое
оксфордцев, были пьяны. Когда мы стояли в холле,  поджидая девушек, а Рекс и
миссис  Чэмпион  в  стороне  вполголоса обменивались  колкостями,  Мулкастер
сказал:
     -- Послушайте, давайте-ка улизнем с этого гнусного бала и  подадимся  к
мамаше Мейфилд.
     -- Кто это мамаша Мейфилд?
     --  Да вы знаете мамашу  Мейфилд. Все знают мамашу Мейфилд  из  "Старой
сотни". У меня там постоянная  приятельница -- прелестная  малютка Эффи. Ух,
что будет, если Эффи узнает, чго я был в Лондоне, а к ней  не зашел. Поехали
к мамаше Мейфилд, я вас познакомлю с Эффи.
     --  Ладно,-- сказал Себастьян,-- поехали к мамаше Мейфилд знакомиться с
Эффи.
     -- Прихватим у доброго дяди Моттрема бутылочку шипучего, а потом удерем
с этого поганого бала и подадимся в "Сотню". Идет?
     Удрать с бала оказалось делом нетрудным. У  девушек, которых  пригласил
Рекс,  было там много знакомых, и после двух-трех  танцев кавалеров за нашим
столиком стало прибавляться; Рекс Моттрем заказывал еще и еще вина; и вот мы
трое очутились на улице.
     -- А ты знаешь, где это заведение?
     -- Конечно. Помой-стрит, номер сто.
     -- Где это?
     -- В районе Лестер-сквер. Лучше взять машину.
     -- Зачем?
     --  Всегда  полезно  в таких случаях иметь свой автомобиль. Мы не стали
спорить, и в этом заключалась наша роковая ошибка. Машина  стояла  во  дворе
Марчмейн-хауса,  в ста шагах от отеля, где происходил  бал. Мулкастер сел за
руль  и, немного поплутав, благополучно доставил нас на Помой-стрит. Швейцар
по  одну  сторону  от  темного под®езда и немолодой господин  в  смокинге по
другую  --  стоя лицом  к  стене,  он пытался  остудить  о  кирпичи  лоб  --
свидетельствовали о том, что мы добрались до места.
     -- Не ходите туда, вас отравят,-- предостерег немолодой господин.
     -- Члены? -- спросил швейцар.
     -- Моя фамилия Мулкастер. Виконт Мулкастер.
     -- Не знаю, спросите внизу,-- сказал швейцар.
     --  Вас  ограбят,  отравят,  заразят  и  ограбят,--  повторял немолодой
господин.
     В глубине темного под®езда оказалось ярко освещенное окошко.
     -- Члены? -- спросила толстая женщина в вечернем платье.
     -- Вот это мне нравится,.-- сказал- Мулкастер.-- Пора бы знать меня.
     -- Да, миленький,-- ответила  женщина безо  всякого  интереса.-- Десять
шиллингов с каждого.
     -- Послушайте, я никогда раньше не платил.
     --  Верю,  миленький.  Сегодня у  нас полно,  так  что  платите  десять
шиллингов. Кто придет после вас, с того по фунту. Ваше счастье.
     - Позовите мне миссис Мейфилд.
     --  Я  миссис  Мейфилд.  Десять шиллингов  с каждого.  - Вот тебе  раз,
мамаша,  я и не узнал вас  в  этом параде. Вы ведь  знаете меня,  верно? Бой
Мулкастер.
     -- Да,  душка. Десять  шиллингов с  каждого.  Мы заплатили,  и мужчина,
стоявший между нами и внутренней дверью, шагнул в сторону. Внутри было жарко
и людно, ибо  "Старая  сотня"  была в  ту пору на вершине успеха.  Мы  нашли
столик и заказали бутылку; официант взял с нас деньги, прежде чем откупорить
ее.
     -- А где сегодня Эффи? -- осведомился Мулкастер.
     -- Которая Эффи?
     -- Ну Эффи, здешняя девушка. Хорошенькая такая, брюнетка.
     --  Здесь работает  много  девушек.  Одни блондинки,  другие  брюнетки.
Кое-кто, может, и хорошенькие. Мне недосуг запоминать их по именам.
     -- Пойду поищу ее,-- сказал Мулкастер.  Пока он отсутствовал,  к нашему
столику подошли две девицы. Они смотрели на нас с любопытством.
     -- Пошли,-- сказала одна другой.-- Пустая трата времени. Это гомики.
     Вернулся торжествующий Мулкастер с Эффи, которой официант, не дожидаясь
заказа, сразу же принес тарелку яичницы с беконом.
     -- Весь вечер во рту куска не было,-- пробормотала она, набрасываясь на
еду.--  Тут  только  на  одних  завтраках  и  держимся,  а  за  день-то  как
проголодаешься.
     --   Еще  шесть   шиллингов,--  об®явил   официант.  Насытившись,  Эффи
подкрасила губы и посмотрела на нас.
     -- Я тебя не первый раз здесь вижу, верно? -- сказала она мне.
     -- Боюсь, что первый.
     -- Но тебя-то я видела? -- Мулкастеру.
     -- Еще бы! Ты ведь не забыла тот сентябрьский вечерок?
     -- Конечно, нет, дорогой. Ты тот самый гвардеец, что порезал себе палец
на ноге, угадала?
     -- Ну, Эффи, зачем ты меня дразнишь?
     --  Нет, то было в  другой раз. Знаю, ты был с  Банти в ту  ночь, когда
полиция устроила облаву и мы все попрятались там, где стоят мусорные ведра.
     Эффи любит меня разыгрывать, правда, Эффи? Она обижена за то, что я так
долго не приходил, да?
     -- Что хотите говорите, но я точно знаю, что где-то тебя уже видела.
     -- Не надо меня дразнить.
     -- Я  вовсе  даже и не дразнюсь.  Честное  слово,  у меня и в мыслях не
было. Хочешь, потанцуем?
     -- Сейчас не хочется.
     --  Слава богу.  У меня сегодня туфли жмут,  страсть как.  Вскоре они с
Мулкастером уже вели сердечную беседу. Себастьян откинулся на спинку стула и
сказал мне:
     -- Сейчас я приглашу к нам ту парочку.
     Две свободные девицы, раньше обратившие на нас внимание,  снова кружили
по соседству. Себастьян с улыбкой встал им навстречу, и скоро они обе тоже с
жадностью ели за нашим столиком. У одной  лицо было похоже  на череп, другая
казалась болезненным ребенком. Мертвая Голова досталась на мою долю.
     --  А не устроить ли нам вшестером  вечеринку  у  меня на квартире?  --
предложила она.
     -- Чудесно,-- сказал Себастьян.
     -- Когда вы вошли, мы думали, вы гомики.
     -- Это все наша юная невинность. Мертвая Голова захихикала.
     --Ты парень что надо,-- сказала она.
     -- Вы все очень-очень милые,-- сказало Больное Дитя.-- Пойду предупрежу
миссис Мейфилд, что мы уходим.
     Было  еще сравнительно рано, чуть за полночь,  когда мы снова очутились
на улице. Швейцар попытался уговорить нас взять такси.
     -- Я пригляжу за вашим автомобилем, сэр, только на вашем месте я не сел
бы за руль, нет, не сел бы.
     Но Себастьян решительно уселся на водительское место, девицы устроились
по  обе  стороны  от него,  чтобы показывать  дорогу,  Эффи, Мулкастер  и  я
расположились   сзади,  и  мы  поехали.  Кажется,  от®езжая,   мы   немножко
погорланили.
     Далеко  мы  не  уехали.  Только свернули на  Шафтсбери-авеню  в сторону
Пикадилли, как тут же чуть было не столкнулись с ехавшим навстречу такси.
     --  Ради  бога  смотри, куда едешь,--  сказала  Эффи.--Ты же  нас  всех
угробишь.
     -- Неосторожный малый этот водитель,-- сказал Себастьян.
     -- А ты тоже, ишь какой лихач нашелся,-- сказала  Мертвая  Голова.--  И
потом, мы должны ехать по другой стороне.
     --По другой  так  по другой,--согласился Себастьян,  резко  поворачивая
поперек улицы.
     -- Вот что, останови машину. Я лучше пешком пойду.
     -- Остановить? Извольте.
     Он дал тормоз,  и мы остановились боком поперек улицы.  Два  полисмена,
ускорив шаги, подошли к нам.
     --  Мое дело сторона,-- бросила через плечо Эффи, выскочила из машины и
обратилась в бегство. Остальные были пойманы на месте.
     --  Сожалею,  если  я  препятствую   движению,  сержант,--  старательно
выговорил Себастьян,-- но  леди пожелала,  чтобы я остановил машину и дал ей
выйти.  Она попросила  об  этом самым настоятельным  образом. Как  вы  могли
заметить, ей было очень некогда. Все нервы, знаете ли.
     --  Дай-ка  я  с  ним поговорю,--сказала Мертвая Голова.-- Будь другом,
красавчик,  не  куксись. Никто  ничего  не видел,  мальчики никому не  хотят
дурного, я посажу их в такси и тихо-мирно отвезу домой.
     Полицейские оглядели нас с головы до ног, составляя собственное мнение.
Даже  и  тогда  все  еще  могло  бы сойти благополучно, если бы  не ввязался
Мулкастер.
     --  Послушайте,   приятель,--  сказал  он.--  Вам   совершенно  незачем
вмешиваться. Мы  возвращаемся от  мамаши Мейфилд. Я уверен, она  выплачивает
вам приличный гонорар за то, чтобы вы кое на что смотрели сквозь пальцы. Так
вот, можете и на нас смотреть сквозь пальцы и в убытке не останетесь.
     Этим  были  рассеяны  последние  сомнения, если  у  полицейских таковые
имелись. В кратчайший срок мы очутились за решеткой.
     Поездку  туда и самое водворение я  практически  не  помню.  Мулкастер,
кажется,  энергично  протестовал и,  когда нас заставили  вывернуть карманы,
обвинил  тюремщиков в грабеже. Потом  нас  заперли,  и первое мое отчетливое
воспоминание -- это  кафельные стены,  лампа  высоко под потолком за толстым
стеклом, койка и дверь без  ручки. Где-то слева от меня бушевали Мулкастер и
Себастьян. По  дороге в участок  Себастьян  твердо  держался на ногах и  был
вполне сдержан, но теперь, когда его заперли, пришел в исступление,  колотил
в дверь и  брал: "Говорю вам,  я не пьян,  слышите?  Провалитесь  вы все,  я
требую доктора! Я не пьян!" -- в то  время как Мулкастер из следующей камеры
кричал: "Ну погодите,  вы еще,  клянусь  богом, за это  заплатите!  Имейте в
виду, вы делаете большую ошибку. Позвоните министру внутренних дел! Пришлите
моих адвокатов! Я требую неприкосновенности личности!"
     Из соседних камер неслись негодующие стоны бродяг и карманных  воришек,
которым  не   давали   спать:  "Эй,   там!  Утихомирьтесь!",   "Дайте  людям
вздремнуть!", "Что здесь, каталажка или сумасшедший дом?" А сержант ходил от
двери к двери и увещевал  их через зарешеченные окошки: "Вы у  меня всю ночь
тут просидите, пока не протрезвеете!"
     Я в унынии уселся на койку и задремал. Через некоторое время шум стих и
раздался голос Себастьяна:
     -- Чарльз! Чарльз! Вы здесь?
     -- Здесь.
     -- Ну и в историю мы попали.
     -- Может, как-нибудь под залог выбраться? Мулкастер, как видно, спал.
     -- Я вам скажу, к кому надо обратиться --  к Рексу Моттрему. Это по его
части.
     Мы не без труда связались с Рексом; я целых полчаса ждал, пока дежурный
полисмен  отзовется  на  мой   звонок.  Наконец  он  недоверчиво  согласился
позвонить в отель, где все еще  продолжался бал. Последовало опять ожидание,
и вот двери нашей темницы распахнулись.
     В гнилой воздух полицейского участка, в кислую вонь грязи и дезинфекции
просочился сладкий аромат гаванской  сигары -- вернее, двух гаванских сигар,
ибо дежурный сержант тоже курил.
     В  канцелярии как  воплощение влиятельности и богатства --  и  даже как
пародия на  них  --  возвышался  Рекс Моттрем. На нем была  шуба  на меху  с
широкими   каракулевыми  лацканами  и  шелковый  цилиндр.  Полицейские  чины
держались почтительно и услужливо.
     --  Мы  выполняли   свой   долг,--  об®яснили  они.  --  Взяли  молодых
джентльменов под стражу ради их же собственного блага.
     Мулкастер,  мрачный с похмелья, завел было сбивчивую речь  об ущемлении
своих  гражданских  прав,  но  Рекс  тихо  сказал:  "Лучше предоставьте  все
разговоры мне".
     У меня была совершенно  ясная голова, и я  с восхищением наблюдал,  как
Рекс улаживает наше  дело. Он ознакомился с  протоколами ареста,  приветливо
поговорил с  задержавшими нас полисменами, едва  уловимым намеком  приоткрыл
вопрос о взятке и сразу же закрыл  его, выяснив, что дело уже слишком далеко
зашло и слишком многие в него посвящены; он дал подписку, что  мы предстанем
завтра в  десять перед мировым судьей  и  увел нас с  собою. Его  автомобиль
дожидался у под®езда.
     -- Отложим все обсуждения до утра. Где вы ночуете?
     _- В Марчерсе,-- ответил Себастьян.
     - Лучше поедем ко мне. Я вас устрою на ночь. И все хлопоты предоставьте
мне.
     Чувствовалось,  что  он  упивается  собственной   деловитостью.  Наутро
впечатление это еще усилилось.  Я проснулся со смешанным чувством недоумения
и испуга в  незнакомой  комнате и  в  первые же сознательные секунды  ко мне
возвратилась память о минувшем вечере,  сначала как о  кошмаре, потом как  о
действительности. Камердинер Рекса распаковывал какой-то  чемодан.  Заметив,
что  я пошевелился, он подошел к  умывальнику и  налил  что-то в  стакан  из
бутылки.
     --  По-моему, я все привез из Марчмейн-хауса,-- проговорил  он.-- А  за
этим мистер Моттрем специально посылал к "Хеппелю".
     Я  сделал  глоток  и  почувствовал  себя лучше.  Человек  от "Трампера"
дожидался, чтобы побрить нас. За завтраком к нам присоединился Рекс.
     -- Важно произвести  хорошее  впечатление в суде,-- сказал он нам.-- По
счастью, на ваших лицах не видно ни малейших следов вчерашнего кутежа.
     После завтрака  приезжал адвокат, и  Рекс  кратко описал  нам положение
дел.
     -- Сложнее всего с Себастьяном. Ему  полагается до шести месяцев тюрьмы
за вождение автомобиля в нетрезвом виде. К сожалению, судить будет Григг. Он
придерживается довольно суровой точки зрения на такие дела. Сегодня мы будем
только добиваться для Себастьяна отсрочки, чтобы подготовить защиту. Вы двое
признаете себя  виновными, выразите сожаление и заплатите по пяти шиллингов.
Я  посмотрю, что  можно будет сделать  с  вечерними  газетами. "Стар"  может
оказаться несговорчивой.
     Запомните,  самое  главное  --  совершенно не  допускать  упоминаний  о
"Старой сотне". По счастью, девицы были трезвы и соответчиками  не являются,
но они записаны как свидетели. Если мы попробуем оспорить показания полиции,
их  тут  же призовут. Этого следует избегать любой ценой, поэтому мы примем,
не оспаривая, версию  полиции  и будем  взывать к доброте судьи  и  просить,
чтобы он  не губил  молодого человека из-за одной юношеской оплошности.  Все
пройдет  как по нотам. Понадобится университетский преподаватель, чтобы дать
ему  хорошую  характеристику.  Джулия говорит, у вас  есть  один  ручной  по
фамилии  Самграсс. Как раз  что  надо. Вы же должны  просто рассказать,  что
приехали из  Оксфорда,  на  этот  весьма респектабельный бал,  не привыкли к
вину, выпили  лишнего и на пути домой  заехали  не  помните куда. Позже надо
будет утрясти это дело с вашим университетским начальством.
     -- Я им  велел пригласить моих адвокатов,-- сказал  Мулкастер,-- и  они
отказались. Это беззаконие, и я не понимаю, почему надо им это спускать.
     --  Бога  ради  не  заводите  пререканий.  Признайте  себя  виновным  и
заплатите штраф. Вы поняли?
     Мулкастер, ворча, подчинился.
     В  суде все произошло  точно  так,  как  предсказывал Рекс.  В половине
одиннадцатого  мы уже стояли на  улице,  мы с Мулкастером -- свободные люди,
Себастьян  --  под  обязательством  явиться  в суд  через неделю.  Мулкастер
промолчал о своих  юридических претензиях; нас  с  ним  пожурили и заставили
заплатить каждого по пять шиллингов  штрафа  и пятнадцать шиллингов судебных
издержек.  Общество  Мулкастера  начинало  всерьез  тяготить  нас,  и  мы  с
облегчением  вздохнули,  когда он,  сославшись на  какие-то  дела в  городе,
наконец  нас  покинул. Адвокат тоже  куда-то  спешил,  и  мы  с  Себастьяном
остались у под®езда в одиночестве и унынии.
     --  Придется,  наверное,   сказать  все  маме,--   жалобно   проговорил
он.--Проклятье!  Холодно.  Я домой  пойду. Мне  некуда идти.  Давайте  уедем
тихонько в Оксфорд и подождем, пока, мы им понадобимся.
     Жалкие завсегдатаи полицейских участков проходили мимо нас вверх и вниз
по ступеням; мы стояли на ветру и не могли принять решения.
     -- Почему бы не посоветоваться с Джулией?
     -- Может, мне уехать за границу?
     -- Мой  дорогой  Себастьян,  вам только сделают  внушение  и  предпишут
заплатить несколько фунтов штрафа.
     --  Да,  но  вся  эта  морока  --  мама,  и Брайди,  и родственники.  и
преподаватели. Лучше уж в тюрьму.  Если  я тихонько улизну за  границу,  они
ведь  не смогут  меня  оттуда выволочь, верно?  Так  всегда поступают  люди,
которых  преследует  полиция. Я  знаю, мама  повернет  дело  так,  будто вся
тяжесть  удара  досталась ей.-- Давайте  позвоним  Джулии  и условимся с ней
где-нибудь встретиться.
     Мы встретились у "Гантера" на Беркли-сквер. Джулия по моде того времени
была  в зеленой шляпе,