оте.
   Он в самом деле хотел, чтобы я ему ответил?
   - Прощай, Кривой.
   Рыбка почти не разговаривала со мной. Она была как будто неживая... И
все время смотрела куда-то  в  вечность  и  бесконечность  полными  слез
глазами.
   Получив свободу, я знал, что буду с ней делать, а она - не знала.  И,
похоже, ей было все равно.
   "Все пройдет, Светка!" - хотел я ей сказать, но, понимая,  что  не  в
состоянии я ее утешить, я молчал.
   Мы были с ней все еще вместе, но уже были так далеко друг от друга.
   Я пытался рассказать Светке о том, что у меня есть дом, в котором нас
примут с ней вместе, что мать все поймет и не выгонит нас.  Светка  даже
не отреагировала на то, что обнаружилась моя гнусная ложь,  о  том,  что
меня, якобы, выгнали.
   - Нет, я не пойду, - сказала она. -Не хватало еще меня твоей  матери.
Спасибо, конечно, но я как-нибудь сама...
   - Куда же ты пойдешь?
   - Не знаю еще. Но ты за меня не беспокойся, я не пропаду.
   Не могу я за тебя не беспокоиться, неужели не понимаешь?
   Что у меня осталось, кроме тебя?
   И ведь у тебя, кроме меня, тоже никого нет!  Почему  ты  об  этом  не
думаешь? Почему тебе все равно?
   Прошло уже несколько дней с тех пор, как мы ушли.
   Мы слонялись  по  улицам,  ночевали  по  вокзалам...  Светка  не  раз
говорила мне уже: "Уходи!" - но я как-то все не мог.
   Все тянул и тянул время.
   Однажды я предложил ей пойти навестить Михалыча.
   Я когда-то много рассказывал ей об этом старике... И она согласилась.
   В нашем тупичке ничего не изменилось.
   Когда мы пришли, был уже поздний вечер, и все были  на  месте.  Хряк,
Лариска, Урод...
   - О, гляньте, Мелочь приволоклась! - услышал я знакомый до боли голос
Хряка.
   -  Мелкий!  -  обрадовалась  Лариска,   улыбаясь   жутковатой   своей
улыбочкой.
   Я отметил, что за минувший год она лишилась еще двух зубов.
   Урод сидел на своем матрасе  и  смотрел  на  меня  мрачно.  Я  пришел
ОТТУДА. Урод, наверное, знал о произошедших  в  империи  изменениях.  Он
всегда был в курсе. по роже его заметно было, что изменения эти  ему  не
нравились. Это значит, что Кривому удается осуществить его замысел.
   - А где Михалыч? - спросил я, тщетно пытаясь разглядеть среди  тряпья
старика.
   - Сдох твой Михалыч! - сказал Хряк с удовольствием.
   - Еще прошлой зимой.  Как  ты  свалил,  так  он  и  сдох.  Околел  от
мороза...
   Я повернулся и ушел.
   - Пойду я домой, Светка. Прямо сейчас, - сказал я, когда мы вышли.
   - Давно пора.
   - Я могу что-нибудь сделать для тебя?
   - Нет, не можешь.
   И в этот момент я вдруг вспомнил!
   Я попросил Светку подождать меня  и  снова  спустился  в  колодец.  В
последний раз теперь уже...
   Я нашел то место, где спрятал когда-то  пятидесятидолларовую  бумажку
Михалыча. Она оказалась на месте. Год пролежала - и цела! Даже крысы  не
нашли! Впрочем, место действительно надежное было.
   Я отдал деньги Светке.
   - На первое время. Чтоб пожрать было на что купить!
   Светка деньги взяла.
   Мы постояли некоторое время молча, друг против друга, глядя куда-то в
сторону.
   - Ну, прощай, Мелкий! - прервала она молчание первой, потому  что  я,
наверное, никогда бы не решился.
   - Может, увидимся еще...
   - Может.
   Так мы и расстались, как чужие. Даже не поговорив  на  по-человечески
напоследок. Она не захотела. И было у нее множество причин для этого.
   Я вернулся домой после трехлетней отлучки.
   Как в армии отслужил...
   Мать, когда открыла дверь, сначала  даже  не  узнала  меня,  а  потом
схватилась за сердце, не думала уже живым меня увидеть.
   Отец со мной просто не разговаривал несколько дней.  Но  потом  -  не
выдержал: наорал, ударил меня пару раз и простил. Честно  говоря,  я  не
думал, что простит. Не заслуживаю я прощения.
   И, может быть, мне легче было бы, если бы не  простили  меня,  потому
что теперь я и не знаю, как скажу им,  что  снова  собираюсь  уходить...
Нет, не в канализацию, как вы могли бы подумать. Я скорее умру, чем  еще
хоть раз в жизни в колодец спущусь... Как бы вам это  объяснить?  Был  у
меня когда-то школьный товарищ, Мишка  Котельников.  Так  вот,  случайно
встретились мы с ним пару дней назад. После того, как он убедился, что я
не привидение, рассказал мне, что уходит весной в экспедицию на Урал,  в
"самоцветные горы". Позвал с собой. И я согласился.
   Думаю теперь вот, как родителям сказать.
   Не мог же я объяснить им про все свои "славные подвиги"
   - про Катюшу Алексееву, например... Или - про того старичка с газовым
баллончиком!
   Не мог я им рассказать о том, что родственники обиженной девочки Оли,
очень захотев, сумели добраться  даже  до  самого  Сабнэка  -  "великого
жреца"!
   Не мог я объяснить им свои опасения... И свою уверенность в том,  что
- чем дальше от Москвы, тем безопаснее будет мое существование!
   Посоветовался я с Наташкой. Сестренка уже большая стала и  умная.  Не
то, что я... Ну, конечно, и ей я не стал  всего  рассказывать...  Сказал
только, что в длительный поход собираюсь. На Урал. В "самоцветные горы".
Я думал, она на меня с кулаками кинется, а она от смеха чуть со стула не
упала.
   - Кто  бы  сомневался!  Мы  так  и  думали,  что  ты  опять  подашься
куда-нибудь. Только вот не знали, куда, и как  скоро  ты  не  выдержишь.
Теперь, по  крайней  мере,  все  ясно.  Но  до  весны-то  ты  никуда  не
пропадешь?
   - Не пропаду, - сказал я, улыбаясь счастливой улыбкой идиота.
   Я действительно был счастлив тогда...
   И каким же я был идиотом, раз надеялся, что до весны...
   Это случилось 24 декабря.
   Задолго до весны...
   Я возвращался домой. И не поздно  еще  было...  Но  уже  темно.  А  в
подъезде свет не горел... Меня это, правда, не  напрягло.  Настроение  у
меня было в тот вечер хорошее...
   Я вызвал лифт. Стоял и ждал...
   А он шагнул из-за угла. Тот мужик... Молодой. Высокий.
   Жилистый. Очень сильный. Угрюмый холодный взгляд. Горькие  складки  в
углах рта.
   - Лебедев Сергей Анатольевич, если не ошибаюсь? - тихо спросил он,  а
у меня упало сердце... И язык отнялся.
   Я молча кивнул.
   - Мелкий? Такая у тебя кликуха была?
   В его голосе не было угрозы, но я понял, что целым мне с этого  места
уже не сойти.
   ...Кто заложил меня?
   ...Кривой?!!
   ...Он мог!
   Я снова кивнул.
   - Ну, а я - тезка твой: Сергей Алексеев. И  Катюшка  приходилась  мне
женой. Если б не ты, она б в тот день домой вернулась...
   Я судорожно глотнул и залепетал:
   - Я не... Послушайте! Я...
   Но он не стал меня слушать.
   Я до сих пор не знаю, почему он не убил меня.  Мараться  не  захотел?
Или - пожалел молодого  дурачка?  Хорошенькая  жалость...  Уж  лучше  бы
убил...
   Не знаю, кто ему меня сдал.
   Не знаю, добрался ли он  до  Слона  с  Мариком,  или  -  меня  одного
представили виновником...
   И я не выдал его  ментам,  когда  они  пытались  выяснить,  кто  меня
покалечил. Я сказал, что их было трое, что я их не знаю...
   Я  понимаю  его.  Он  имел  на  это  все  права!  И  -  самое  святое
человеческое право: право Мести! Так  должно  было  случиться...  Это  -
кара... За все в жизни надо платить... Я даже был готов к этому... Почти
готов... Я даже испытал некоторое облегчение, когда  узнал  обо  всем...
Когда пришел в себя и мне сказали... Во всяком случае, мне больше нечего
бояться. И незачем ехать на Урал.
   ...Да и не могу я  теперь  на  Урал  поехать!  И  никогда  не  смогу.
Никогда. Никуда.
   Мне бы инвалидной коляской научиться управлять - и то благо!
   Мне врачи четко сказали, что ходить я не смогу уже точно. И - не ясно
еще, смогу ли я сидеть. Смогу ли полноценно владеть руками.
   Я лежу в больничной постели и смотрю на замерзший  каштан  за  окном.
Прошло всего две недели... Я еще не успел привыкнуть к своему положению.
Но у меня впереди целая жизнь для этого. Конечно, я надеюсь... Я не могу
не надеяться... А вдруг, врачи ошибаются? Вдруг, я все-таки смогу встать
на ноги? Ведь мне всего семнадцать лет!
   Мне всего семнадцать лет!!!
   Будь он проклят!!!
   Будь прокляты они все!!!
   Ведь я всего лишь подставил ей подножку, когда она убегала...

ЭПИЛОГ
РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ЧУДЕСА

НАСТЯ

   В тот день впервые за зиму пошел снег...
   Я улетала с Юзефом и Ольгой в Краков.
   Краков ассоциировался у  меня  только  со  старым  советским  фильмом
"Майор Вихрь"... Я и не имела ни малейшего представления о том, что  это
за город, что ждет меня  там...  Надеялась,  что  ждет  меня  счастье  с
Юзефом, венчание в  каком-нибудь  старинном  костеле  и  рождение  моего
первого ребенка. Но, в общем-то, сама не очень верила во все это... Ведь
так бывает только в сказках! Или - в любовных романах, которые и есть по
сути своей - сказки.  Сказки  для  усталых,  много  переживших  взрослых
девочек.
   Юзеф воспользовался своими старыми связями, чтобы побыстрее  оформить
нам загранпаспорта. Не знаю уж,  как  ему  это  удалось:  ведь  все  мы,
особенно - я, были замешаны в неприятных и странных событиях, тем более,
что муж мой до сих пор числился пропавшим без вести, потому что тело его
до сих пор не было найдено! Но -  видимо,  в  современной  России  можно
все... Теперь я почти верю и в то, что раненого  Джохара  Дудаева  могли
вывезти в Швейцарию! Впрочем,  я  не  собиралась  окончательно  покидать
Россию. И уж тем более - менять российское гражданство на польское! Шило
на мыло... Просто -  мне  хотелось  на  время  уехать  подальше  отсюда.
Подальше от кошмарных воспоминаний... Чтобы - забыть. И чтобы о нас  все
забыли. И чтобы не расставаться с Юзефом.
   Мама была в шоке, когда я рассказала ей все.
   Конечно, не совсем все я ей рассказала... Только -  про  исчезновение
Андрея и про то, что собираюсь замуж за Юзефа, бывшего тестя Андрея,  но
Юзеф не может прийти, чтобы цивилизованно просить моей руки у родителей,
потому  что  переживает  сейчас  тяжелое  горе:   от   рук   неизвестных
преступников погиб его сын.
   Мама была в шоке...
   И только поэтому, наверное,  не  воспрепятствовала  моему  отъезду  с
Юзефом!
   А Юзеф - Юзеф стремился покинуть Россию как можно скорее... В  панике
бежал из России... Словно его отступление могло хоть что-то  изменить  в
произошедшем...
   Пепел его сына в изящной фарфоровой  урне  лежал  на  дне  спортивной
сумки, которую Юзеф взял с собой в ручную кладь.
   Самолет время от  времени  потряхивало  -  день  выдался  не  слишком
удачный для полета - и я слышала,  как  на  багажной  полке  над  нашими
головами по дну широкой сумки перекатывается урна с пеплом Веника...  От
этого звука у меня леденело сердце. И меня все время тошнило... Каким же
мучительным был для меня этот полет!
   Впрочем, тошнило меня систематически с того дня, когда я обнаружила в
холодильнике голову Андрея. Я  подозревала  сначала,  что  я  "посадила"
поджелудочную железу: это случается на нервной  почве,  от  нервов  даже
диабет случается, потому что поджелудочная - очень уязвимый и совершенно
незаменимый орган. Но потом в моем  организме  произошли  еще  кое-какие
неполадки. И я начала подумывать, не беременна ли я...  Я  вполне  могла
забеременеть от Юзефа в ту первую нашу ночь ( я говорю только  о  первой
ночи, потому что в другие ночи Юзеф старался быть  "осторожным"!  ).  От
Андрея - нет, не могла, это я точно знаю. Мы с ним как  минимум  полтора
месяца близки не были! Если я беременна, то это - ребенок Юзефа. И очень
хорошо - я ведь хотела ребенка от любимого человека!
   Впрочем, в тот день, в самолете, направлявшемся  в  Варшаву  (  Юзефу
сначала надо было уладить какие-то дела в столице), я еще не была  ни  в
чем уверена, просто мучилась тошнотой, слушая,  как  перекатывается  над
нашими головами фарфоровая вазочка с пеплом Веника. И я все  поглядывала
на Юзефа - слышит ли он этот кошмарный звук?! Но Юзеф, казалось, дремал,
откинувшись в мягком  кресле.  Только  руки  с  такой  силой  впились  в
подлокотники, что суставы пальцев побелели...
   Зато Ольга спала крепким детским  сном,  прижимая  к  себе  плюшевого
бульдога - того самого, которого Андрей принес ей в больницу.
   Польша - еще совсем не "заграница".
   Конечно, у них все гораздо цивилизованнее, чем у нас.
   Все  очень  вежливые,  галантные,  много  очаровательных   мужчин   и
ослепительно-красивых женщин - правда, правда, в  процентном  содержании
больше, чем у нас в России, не знаю уж почему, может, тлетворное влияние
Запада сказывается!  -  недаром  же  в  прошлом  веке  поляков  называли
"французами севера".
   Но все равно: Польша - еще не  "заграница",  и  поляки,  несмотря  на
нелюбовь к русским ( и есть ведь за что - за почти двухвековую тиранию и
вмешательство в их интересы и в политику ), все равно остаются "братским
народом", братьями-славянами. Их речь похожа на нашу...
   Я не чувствовала себя чужой в этой стране. Я не была здесь одинока  -
так, как бывают  одиноки  наши  девушки,  вышедшие  замуж  в  Италию,  в
Америку, в Германию ( вот уж чего совсем не понимаю - как русская  может
выйти замуж за немца, неужели  пепел  деда,  погибшего  на  той  великой
войне, пепел сожженной хаты не застучит в ее сердце?!! ), в  Японию  или
на Ближний Восток.
   Я не была здесь одинока, несмотря на то  даже,  что  Юзеф  с  момента
приезда не слишком-то много уделал мне внимания.
   Он решал какие-то свои творческие проблемы... Что-то связанное с  его
фильмом, который вот-вот должен  был  выйти  на  экраны...  И  с  другим
проектом, под который он хотел получить деньги... К тому же - Юзеф много
писал... Он лишь ночами иногда приходил ко  мне,  но  уже  не  устраивал
таких спектаклей, как в Москве. Все было просто и скучно. Но он хотя  бы
не был так груб, как покойный Андрей...
   Ольгу Юзеф собирался отдать в пансион, чтобы домой  она  возвращалась
только на выходные. В чем-то Андрей оказался прав... Юзефу мешал ребенок
в доме.
   А  пока  Юзеф  нанял  для  Ольги  очень  милую   девушку,   студентку
педагогического ( коллега! ), которая обучала Ольгу русскому языку.
   Мне казалось, что Юзеф слишком много уделяет внимания этой девушке...
   А я была предоставлена сама себе.
   Я много гуляла по городу... Костелы, музеи, магазины...
   В магазинах я особое внимание уделяла отделам, где продавались товары
для  будущих  мам  и  для  младенцев.  Сколько  всего  эти   капиталисты
напридумывали! Все на благо человека! Даже - совсем еще крохотного, едва
появившегося на свет...
   Впрочем, я прожила в Кракове всего-то полторы недели.
   А потом наступило Рождество.
   Рождественская ночь, которую так ждал Веник!
   А потом должен был наступить новый 1997 год.
   А потом  -  день  рождения  Веника:  14  января  ему  исполнилось  бы
девятнадцать лет!
   Ужасно...
   Голубую звезду с духами "Ангел" я решила подарить Юзефу.  Потому  что
так и не выбрала для него подарок. Я понадеялась, что он оценит мой вкус
и не обратит внимание на то, что эти духи все-таки женские!  Тем  более,
что теперь модно мужчинам пользоваться женскими ароматами, а многие духи
и туалетные воды выпускают сразу и для мужчин, и для женщин!
   В Рождественскую ночь шел снег...
   И мне было очень грустно. Так уж вышло, что впервые свое  одиночество
в Кракове я ощутила именно в Рождественскую ночь,  когда  в  доме  Юзефа
собралось множество людей - знакомые Юзефа и ни одного моего  знакомого!
- в гостиной горел камин и сияла огромная, до потолка елка, увешанная по
европейской моде одинаковой величины  стеклянными  золотыми  шариками  и
гирляндами лампочек  в  виде  свечей.  Под  елкой  была  навалена  груда
подарков в обертках из блестящей бумаги...
   Ох, бедный Веник! Не дожил ты... Всего пару недель не дожил!
   Как обидно!  Гости  веселились  очень  бурно,  плясали  вокруг  елки:
какой-то  веселый  национальный  танец,   сопровождаемый   выкриками   и
прыжками. Может быть даже "краковяк" -  а  что  еще  можно  танцевать  в
Кракове в рождественскую ночь? - я не знаю, как танцуют "краковяк" и чем
он отличается, допустим, от так же  польских  национальных  "мазурки"  и
"полонеза". Среди гостей ( так же, как и на улицах Кракова, только в еще
большей концентрации )  было  много  восхитительно  -  возмутительно!  -
красивых женщин, в роскошных вечерних платьях,  с  обнаженными  плечами.
Они все ластились к Юзефу, как грациозные юные кошки, а я рядом  с  ними
выглядела этакой неуклюжей серой уточкой, тем более, что и выглядела я в
ту ночь плохо, несмотря на макияж. Женщины ластились к Юзефу, и он  даже
приобнял двоих - совсем юных, лет семнадцати, блондинку  и  рыжую  -  их
фотографировали   вместе,   девушки   смеялись,   Юзеф    снисходительно
улыбался... В столовой был накрыт стол. Блюда подавались только польские
национальные: польский красный борщ с ушками, карп по-польски под  серым
соусом, отварной судак по-польски,  старопольские  праздничные  пряники,
польский маковник - кажется, эти поляки  с  ума  сошли  от  своей  вновь
обретенной независимости! И даже Юзеф! Даже Юзеф, родившийся и всю жизнь
проживший в России! Юзеф, конечно, представлял меня - гостям, а гостей -
мне, но я не могла  запомнить  столько  новых  лиц  (  кажется,  человек
тридцать собралось! ), а из них - никто не интересовался  мною!  Я  была
здесь чужая... И я была одинока... Чудовищно одинока!
   Ольга была "царицей бала",  ходила  важная,  в  новом  сливочно-белом
кисейном платье, все наперебой ласкали  ее,  заигрывали  с  ней,  совали
конфеты - единственная внучка хозяина дома!  Сколько  молодых  актрисок,
мечтающих получить роль  в  фильме  Юзефа,  надеялись  пробиться  к  его
сердцу, завоевав симпатию Ольги! И мне все казалось, что они с насмешкой
поглядывают на меня, неловкую, с опухшими ногами, с мешками под глазами,
убого - по их  понятиям!  -  одетую  в  свои  еще  московские  тряпки...
Оказывается, то, что у нас в Москве - дорого и роскошно, у них в Кракове
- дешевый ширпотреб! А Андрей был не настолько богат, чтобы одевать меня
в вещи от Диора и Шанель!
   Я ушла из гостиной за двадцать минут до пика праздника: в полночь над
Вифлиемом засияет звезда-вестница, и во всех костелах Кракова  забьют  в
колокола и вознесется к небесам благодарственный хорал -  "Благословенна
ты, Мария!"
   Я решила пережить этот священный миг в одиночестве...  И  укрылась  в
той единственной комнате, в которую уж точно не ворвется ни  один,  даже
самый наглый гость, и в которой меня вряд  ли  надумают  искать  (  если
вообще хоть кто-нибудь заметит мое отсутствие и  захочет  меня  вернуть!
Очень сомневаюсь, чтобы кому-то здесь я понадобилась...  )  -  в  святая
святых дома, в кабинете Юзефа.
   Я никогда не входила сюда.
   Только заглянула один раз украдкой...
   Мягкий ковер на полу, огромный письменный стол у  окна,  левая  стена
занята стеллажами с книгами, а на правой стене,  над  старинным  кожаным
диваном  -  фотографии  Ланы!  Маленькие  и  большие,   любительские   и
художественные, Лана-младенец на руках матери и Лана-женщина с Ольгой на
руках...
   Ни одной фотографии Веника.
   За все эти полторы недели в Кракове, Юзеф ни разу даже не вспомнил  о
нем!
   Наверное, боялся бередить еще живую рану...
   Свет я не решилась включить, чтобы не обозначить  своего  присутствия
здесь. Мне было  достаточно  серебристого  света  уличного  фонаря,  тем
более, что фонарь находился прямо перед окном!
   Я обошла кабинет, потрогала корешки книг...
   Ни одной - на русском языке!
   На  высокой  этажерке,   среди   старых   игрушек   явно   советского
производства ( Ланины игрушки! ), я увидела маленький "вертеп" - пещеру,
в которой родилось святое дитя. В пещере  -  фигурки:  младенец,  Мария,
Иосиф, три царя, три пастуха, овечки, корова с теленком,  ослик,  пухлая
розовая свинка...
   Наверху - два ангела и Вифлиемская звезда.
   Тот самый "вертеп", о котором  мечтал  Веник!  Снова  увидеть  его...
Завести...
   Стоял ли он здесь постоянно?
   Или - как прежде, в детстве  Ланы  и  Веника,