очередному брачному  ритуалу.
Не трусь, я подскажу, что и когда делать.
     - Хорошо.
     - Гинь, еще не поздно отказаться.
     - Нет.
     - Уверен?
     - Угу.
     На пороге дома родители передали мне Натому. Она взяла меня за  руку.
Вождь стоял за ней, а М'банту за мной. Уж не знаю,  где  М'банту  раздобыл
потребный материал, но его лицо было раскрашено  белой  глиной,  а  волосы
посыпаны красной охрой. Ему недоставало лишь копья и щита.
     Из брачной церемонии я ничего толком не запомнил. Помню  только,  что
Секвойя суфлировал мне на двадцатке, а М'банту на том  же  языке  отпускал
этнографические комментарии, которые, разумеется,  значительно  просветили
бы мой ум, не будь он в таком смятении.
     По завершению торжественной круговерти папочка и мамочка  сопроводили
нас внутрь вигвама. Натома пребывала  в  тревожном  волнении,  пока  дюжие
ребята не внесли сундук с приданым и не поставили его благополучно на пол.
Ее головка была понурена, и она держалась на изрядном расстоянии от меня -
до тех пор, пока мы не  остались  одни  и  я  не  завязал  крепко-накрепко
тесемки полога, заменявшего дверь вигвама. Тут  словно  молния  шарахнула.
Правду говорят, что в тихом омуте  черти  водятся.  Куда  только  девается
застенчивость    некоторых    застенчивых    людей    при     определенных
обстоятельствах!
     Женушка моя вскинула голову. Она улыбалась как озорная принцесса.  Ей
хватило двух секунд, чтобы скинуть с себя дорогие шелка. Истинная индеанка
- ни единого волоска на ее смуглом упругом теле. Она набросилась  на  меня
как дикая кошка - нет, как дочь самого могущественного вождя в  резервации
Эри, которую десять  лет  держали  на  привязи  и  которая  теперь  спешит
наверстать упущенное в десять секунд. Она разодрала мои  одежды,  повалила
на  спину,  оседлала  меня  и  затараторила  что-то  на   черокском.   Она
массировала мне лицо своими медовыми грудками, а ее руки  шарили  по  низу
моего живота. "Э-э, да меня насилуют!" - подумалось мне. Натома изогнулась
надо мной и стала проталкивать меня в свои парадные ворота. Поскольку  она
была девственницей, процесс оказался болезненным для нас  обоих.  Когда  я
наконец прорвался в нее, все кончилось буквально за несколько секунд.  Она
рассмеялась и лизнула меня по щеке. Затем проворным жестом схватила  белое
льняное полотенце и вытерла им нас обоих.
     Я полагал, что после этого боя мы полежим спокойно и поласкаемся,  но
не тут-то было. Что вы хотите - традиции, обычаи  и  прочие  ритуалы!  Она
вскочила, метнулась к  выходу,  распустила  завязки  полога  и  как  была,
голышом, выскочила из вигвама,  размахивая  окровавленным  полотенцем  как
флагом. Она обежала вигвам, а родичи ревели от восторга. Затем  на  пороге
появился я, и  гости  радостными  воплями  приветствовали  новоиспеченного
мужа. Натома торжественно вручила испачканное полотенце своей  мамочке,  а
та благоговейно сложила его и спрятала у себя на груди. После этого Натома
наконец вернулась ко мне.
     На этот  раз  обошлось  без  лихорадочной  спешки.  Все  произошло  с
расстановкой, вдохновенно, и  мы  были  предельно  нежны.  Это  больше  не
напоминало случку животных, но, разумеется, еще  не  заслуживало  названия
любви. Откуда ей взяться между мужчиной и женщиной, которые практически не
знакомы и разговаривают на разных языках. Но мы были незнакомцами, которые
волшебным образом бросились очертя голову в совместную жизнь, - с таким  я
не сталкивался за два столетия некоторой  практики.  Да,  теперь  до  меня
окончательно дошло, что я связал себя брачным обетом - и  это  всерьез,  и
это любовь  с  первого  взгляда,  которой  суждено  перерасти  в  глубокое
чувство.  Продукция:  "Сенсационная  любовная  история".  Сырье:  брак  по
симпатии.
     Я  постоянно  ощущал  что-то  вроде   ауры   -   состояния,   которое
предшествует  эпилептическому   припадку.   Сравнение   моего   тогдашнего
обострения всех чувств с аурой пришло непроизвольно. Мне  вспомнился  один
знакомый эпилептик, который умел с точностью до минуты предсказывать время
своих припадков. Так что он  готовил  сцену  загодя,  подбирая  публику  и
декорации по своему вкусу. Лежа  рядом  с  Натомой,  я  думал  о  близости
страстной любви к эпилептической ауре. Быть может, это способ  любить  всю
Вселенную,  открыться  ей  навстречу,   отсюда   и   состояние   спокойной
взвинченности, мутящей рассудок ясности... О, если мы можем обнять в такие
моменты все галактики - нам здорово повезло быть людьми!.. Мысли вихрились
в моей голове, много мыслей, покуда я не уплыл за пределы думанья.
     Но чертовка-девственница была тут как тут. Она затевала новый  тур  -
и, не зная язык индейцев чероки, я был  бессилен  объяснить  ей,  что  мои
батарейки  требуют  какое-то  время  на  перезарядку.  Тогда  моя  женушка
попробовала язык жестов. Вскоре  мы  весело  болтали  будто  глухонемые  -
кое-как  понимая  друг  друга.  Она  даже  пыталась  шутить  и   временами
заливалась  смехом.  А  я-то  поначалу  вообразил,   что   взял   в   жены
нудновато-серьезную девушку строгих правил. Теперь стало ясно, что жизнь в
резервации, опутанная множеством традиций, привела к раздвоению ее  натуры
- приученная держать  в  узде  эмоции,  Натома  преображалась  в  интимной
обстановке, когда можно было расслабиться и показать свой скрытый душевный
мир. Она на глазах становилась беспечной веселой резвушкой. Да и трудно не
перенять у шизонутого Гиня хоть  часть  его  буйной  непосредственности  -
плотно пообщавшись с ним даже совсем недолгое время.
     Внезапно Натома поднесла палец к губам,  призывая  меня  к  тишине  и
осторожности. Я замолчал и прислушался. Она на цыпочках пробежала ко входу
в вигвам, словно надеялась поймать шпиона. Если кто  и  шпионил,  так  это
волк Секвойи. Вне сомнения,  зверь  был  поставлен  на  страже  заботливым
М'банту.
     Натома расхохоталась, направилась  к  обтянутому  кордовской  цветной
дубленой кожей сундуку с приданым и открыла  его  с  такой  осторожностью,
словно там могла быть бомба.  Затем  жестом  подозвала  меня.  Я  заглянул
внутрь и увидел именно то, что ожидал увидеть: домотканое  покрывало.  Моя
женушка сорвала покрывало, и я обалдел от неожиданности.
     Там, на черной замше, покоился полный сервиз  на  двенадцать  персон,
некогда принадлежавший королевской фамилии, - восемнадцатый век,  севрский
фарфор. Веками считалось, что ни один полный комплект подобных сервизов не
сохранился, и в нашу эпоху такой сервиз нельзя было приобрести и за 14,917
процентов всех земных богатств. На черной замше  возлежало  семьдесят  два
предмета, и у меня не было возможности немедленно выяснить, каким  образом
этот уникальный сервиз очутился в угадаевском  сундуке.  Натома  заметила,
что я стою с открытым  ртом,  с  веселым  смехом  схватила  одну  тарелку,
подбросила ее в воздух и поймала.
     Я чуть не родил на месте. Секвойя был прав: я вступил в неравный брак
- куда мне с суконным рылом да в калашный ряд!
     Пришлось мне сказать ей правду: что она еще большее сокровище, чем ее
бесценное приданое. Поскольку языка чероки я по-прежнему не знал, эту свою
мысль я высказал следующим образом: закрыл крышку сундука,  усадил  Натому
на нее, раздвинул ей ноги, закинул их себе на плечи. Я втолковывал ей  эту
мысль так нежно, долго и  настойчиво,  что  Натома  устала  вскрикивать  и
улыбаться и стонать и ласкать мою спину. После того,  как  она  вскрикнула
совсем по-особенному и вонзила ноготки мне в  спину,  мы  устало  приникли
друг к другу, прослезившись от счастья и радостно улыбаясь.
     Именно в этот момент я понял, что Хрис был прав. Двести лет я работал
в постели как бесчувственная  механическая  помпа.  Двести  лет  я  только
трахался. И лишь сейчас впервые занимался любовью, был влюблен и испытывал
любовь ко всему миру - одновременно с ощущением, что  я  этот  чертов  мир
понимаю и принимаю.



                                    6

     Часов в семь утра нас разбудил громовой кашель за пределами  вигвама.
Обнаружилось, что во сне  мы  перевились  и  перепутались.  Натома  крепко
обхватила мою шею и оплела ногой мое бедро, так  что  я  словно  в  капкан
попал; я же левой рукой обхватывал одну из ее  медовых  грудок,  а  правую
руку угнездил за ее бедром, у самого входа во  вчера  взломанные  парадные
воротца. Потом мы разом на двух языках прокричали: "Кто  там?"  Отозвалось
два голоса - Вождь на черокском и М'банту на двадцатке.
     - Гинь, ты должен поприсутствовать на завершающей церемонии. И только
тогда все гости смогут разойтись по домам. Позволь нам войти внутрь  -  со
всем необходимым?
     И они вошли, неся бадью с горячей водой, полотенца и  мыло,  а  также
свежее постельное белье. После того,  как  мы  помылись  и  оделись,  наши
шафера вернулись, чтобы дать указания касательно предстоящей церемонии.
     - Медленно идете по кругу по часовой стрелке, Натома слева  от  Гиня.
Брат  позади  жениха.  Распорядитель  за  невестой.  Двигаетесь  чинно,  с
достоинством на лицах. Никакого зубоскальства, никаких гримас и  ужимок  -
невзирая на любые провокации. Думаю, в этом я  могу  положиться  на  тебя.
Гинь.
     - На сто процентов.
     - Хотел бы я быть столь же  уверен  в  поведении  сестры.  Она  такая
непредсказуемая.
     Итак, мы начали круг почета - с напыщенным видом короля  и  королевы,
посещающих  завод   по   производству   презервативов.   Сперва   мы   шли
действительно чинно  и  с  державным  достоинством.  Но  потом  Натома  не
удержалась - очевидно, ее  так  и  подмывало  похвастаться.  Она  внезапно
подняла обе руки и четыре раза ударила кулачком  о  кулачок.  Смысл  этого
жеста был яснее ясного - и толпа  восторженно  взревела.  Я  услышал,  как
Секвойя сзади прошипел что-то вроде: "Задницу надеру!" - но, очевидно, это
был черокский эквивалент  данного  выражения.  Натома  шествовала  дальше,
надменно вскинув свое  овальное  личико.  Она  мало-мало  не  лопалась  от
гордости. А гости реагировали  самым  оригинальным  образом.  Жены  начали
громко поносить своих мужей, честя их недолюбками, кроликами, обмылками  и
прочими нелестными словами, что мне показалось несправедливым в  отношении
мужей, чей медовый месяц закончился годы назад, - ведь многие метлы  чисто
мели, пока не оббились. А юные поклонники Натомы недвусмысленными  жестами
показали мне, что в любую ночь могли бы  превзойти  меня  по  очкам.  Одна
старуха подскочила и крепким членопожатием одобрительно приветствовала мою
мужскую силу. Натома гневно отбросила  ее  руку.  "Частная  собственность.
Посторонних просят держаться подальше".
     Словом, хороводили нас еще пару  часов,  прежде  чем  гости  получили
должную дозу впечатлений и стали расходиться.  Наступило  время  прощаний.
М'банту усердно нашептывал мне правила племенной вежливости:
     - Теперь это твой клан. Гинь. Как прямые, так а дальние родственники.
Ты не вправе пренебрегать никем из  них,  в  противном  случае  это  может
вызвать страшнейшую кровную вражду. Я буду твоим  проводником  в  вопросах
тотемической иерархии родства.
     И пришлось мне со всеми церемониями прощаться с каждым, дабы неверным
шагом не спровоцировать страшнейшую кровную  вражду.  Проводив  последнего
гостя, я зашел в вигвам и  рухнул  на  ковер  -  совершенно  обессиленный.
Секвойя и М'банту смывали с себя церемониальную раскраску.
     - Я не жалуюсь, - пробормотал я. - Я просто  искренне  радуюсь  тому,
что я круглый сирота.
     - Э-э, нет, Гинь. Ты не сирота. У тебя есть твой клан  -  Команда.  И
все они должны познакомиться с твоей прелестной молодой женой.
     - Прямо сейчас, М'банту?
     - Увы, откладывать невозможно. Иначе обидишь. Мне их позвать?
     - Нет, мы сами пойдем ко мне домой... то есть к Вождю домой.
     Секвойя удивленно уставился на меня. Я  кивнул  -  дескать,  ты  меня
правильно понял.
     - Ты подарил мне свой вигвам. Я дарю тебе свой дом. Только  забери  с
собой этих чертовых волков.
     - Но...
     -  И  не  смейте  спорить,  профессор  Угадай.   Это   что-то   вроде
африканского обычая - когда двое закорешатся, они меняются именами в  знак
дружбы.
     Вождь  ошарашенно  помотал  головой.  Он   слегка   дурел   от   моих
этнографических изысков.
     - Но Натома должна остаться дома, - твердо сказал мой шурин.
     - Это почему же? - озадаченно спросил  новоиспеченный  супруг  Натомы
Курзон.
     - Обычай. Ей теперь положено безвыходно оставаться в доме супруга.
     - Она что - и в магазин за покупками не может выйти?
     - Нет, даже в магазин не может.
     Я на какое-то время задумался. До сих пор я  добросовестно  проехался
задницей по всем твердым кочкам обычаев и  традиций  и  ни  разу  даже  не
крякнул. Но не нора ли взбунтоваться? Однако я сделал то, что  делают  все
малодушные  супруги:  я  предоставил  жене  самостоятельно  решить  данный
вопрос.
     - Вождь, переведи, пожалуйста, мои слова. Но только предельно точно.
     Повернувшись к Натоме, которая с заинтересованным видом слушала  нашу
перепалку, я произнес:
     - Я люблю тебя всей моей душой, (Пауза, перевод.) Что бы я ни делал и
куда бы я ни шел, мне всегда хочется иметь тебя  рядом  с  собой.  (Пауза,
долгий перевод.) Не в традиции вашего народа, чтобы жена повсюду следовала
за мужем, но ты, верю, нарушишь этот запрет ради нашей любви. (Перевод.)
     Ее лицо расцвело улыбкой - и мне открылось еще сто миров в ее глазах.
     - Та, Хинь, - сказала моя милая.
     Я чуть не удавил ее в своих объятиях.
     - Это же двадцатка! - заорал я. - Ты  слышал,  она  ответила  мне  на
двадцатке!
     - Ничего удивительного. В  нашей  семье  быстро  схватывают  языки  и
вообще все новое, - презрительно проронил Вождь. - Вижу, ты решил  попрать
святые обычаи резервации Эри. Ладно, возьмем с собой эту  эмансипированную
скво в твой... то есть в мой дом. И застегни  воротник  сорочки.  Гинь.  У
тебя вся шея в засосах.
     Мои ближайшие друзья из Команды,  за  вычетом  Греческого  Синдиката,
поджидали  меня  в  моем  бывшем  доме.  В  последний  раз  Поулос  Поулос
прорезался до того, как я сообщил об обнаружении нашего блудного  сына,  -
он находился в одном из городов-спутников - не то  в  Проктере,  не  то  в
Гэмбле. Никто понятия не имел, что наш оборотистый друг делает  в  могучей
метрополии "Проктор энд  Гэмбл",  которая  ныне  владеет  половиной  штата
Миссури. Сказать по совести, я только  порадовался  его  отсутствию.  Этот
дамский угодник умеет обаять любую женщину, и мне нужно было время,  чтобы
превратить мою семью в истинно неприступную крепость.
     - Дамы и господа,  позвольте  представить  вам  сестру  Секвойи.  Она
говорит исключительно на черокском языке. Прошу любит и жаловать. Ее зовут
Натома Курзон, и бедняжку угораздило стать моей женой.
     Благоуханная Песня и Борджиа поочередно  приласкали  Натому.  М'банту
представил капитана Немо, который по такому случаю выбрался из бассейна  и
облил мою женушку с ног до головы. Фе-Пять  успела  отвесить  Натоме  пару
затрещин, прежде чем я кинулся к ней. Однако Натома удержала меня, схватив
за руку.
     Борджиа ровным голосом сказала:
     - Ребенок  ревнует  к  мачехе.  Позволь  мне  заняться  ей.  Придется
хладнокровно пережидать эту бурю.
     Фе-Пять-Ведьм-На-Помеле металась по дому как разъяренная  фурия.  Она
разбивала все, что ей под руку попадалось - проекторы  и  видаки,  топтала
ногами  кассеты,  изорвала  те  немногие  печатные  книги   из   небольшой
библиотечки, которую я собрал с таким трудом в наше безбумажное время. Она
схватила топорик и продырявила плексиглас, выпустив всю воду из  бассейна,
залив несколько комнат и чуть не утопив Сабу, который по-прежнему обитал в
подвале. Она разбила также и клавиатуру моего компьютера.  Потом  забежала
наверх и изорвала в клочья мои простыни и пижамы. И все это она  проделала
в почти полном ужасающем  молчании,  которое  нарушалось  только  яростным
шипением. Кончилось тем, что она умчалась в свою комнату, где  рухнула  на
постель, свернулась калачиком - в позу зародыша - закусив большой палец.
     - Ага, это добрый знак, - сказала Борджиа.
     - Что тут доброго?
     - В самых тяжелых случаях  они  кончают  мастурбацией.  Так  что  нам
удастся вытащить ее из этого состояния. Гинь, посади девчонку на кресло.
     - Боюсь, она при этом откусит мне голову.
     - Нет, у нее  полное  раздвоение  личности.  Сейчас  она  отключилась
полностью, а до этого действовала "на автопилоте" - на одном подсознании.
     Я перенес Фе на кресло.
     - А теперь давайте устроим чаепитие, - приказала Борджиа. -  Или  что
вы там пьете в это время дня. Садитесь и ведите оживленную  непринужденную
беседу. Гинь, принеси побольше десерта. Итак, интенсивно беседуйте. О  чем
угодно. Я хочу, чтобы она  очнулась  и  увидела  вас  уютно  и  дружелюбно
беседующими за столом.
     Я наполнил самое большое блюдо сладостями, пирожными и бутербродами с
икрой. Когда я под всеми парусами вплыл в комнату Фе, я застал там  что-то
вроде    дипломатического    приема    времен    Талейрана    (настоящего,
исторического). М'банту был погружен в беседу с Натомой, которая  состояла
в попытке обнаружить среди чертовой уймы известных ему языков и  диалектов
что-то близкое к языку чероки. Она интеллигентно смеялась и  отвечала  ему
на уже усвоенных зачатках двадцатки. Принцесса и Вождь  со  всей  светской
любезностью  спорили  относительно  того,  как  извлечь  Сабу  из  подвала
(лебедкой или же строить покатый настил).  Капитан  Немо  и  Борджиа  живо
обсуждали последний бзик нашего подводника  -  трансплантацию  органов.  В
одиночестве и не у дел пребывал только Эдисон. Поэтому именно ему  первому
я и предложил блюдо с закусками и сладостями.
     Эдисон отправил в рот пару бутербродов (не исключено, что после этого
он целый год, будучи человеком рассеянным, не притронется  к  пище  -  что
никак не сказывается  на  здоровье  Молекулярного  человека).  Насытившись
прежде, чем я обошел с подносом всех гостей, Эдисон  весь  засиял,  словно
клоун, готовый от души смешить публику.
     - А теперь я расскажу вам забавную историю, - провозгласил он.
     Мои друзья оказались на высоте.  Ни  один  из  них  не  выдал  своего
испуга. Продолжая есть, мы повернулись в сторону Эдисона и  изобразили  на
своих лицах живейший интерес. В этот момент нас выручила  Фе-Пяточка.  Она
очнулась, сладко потянулась, зевнула и сказала хрипловатым голоском:
     - Ах, извините, я заснула ненароком. Прошу прощения.
     Я протянул ей блюдо со всякой всячиной.
     - У нас маленький праздник, - сказал я.
     - Что празднуем? - спросила она, вставая, чтобы  выбрать  на  подносе
кусочек полакомее. Тут ее взгляд упал через дверь на мою спальню, где  все
было разгромлено. Она отпустила поднос  и  кинулась  туда.  Я  хотел  было
последовать за ней, но Борджиа властным поворотом головы остановила  меня.
Дескать, продолжайте беседовать, как ни в  чем  не  бывало.  Пришлось  нам
все-таки скушать нудный анекдот Эдисона. Но краем уха я все же слышал, как
Фе бродит по дому и удивленно ахает, замечая следы  пронесшегося  по  нему
урагана. Она вернулась к нам в комнату с таким видом, словно ее огрели  по
лбу бОенским молотом (в девятнадцатом веке скот убивали на бойнях - особым
молотом: поясняю  вместо  компьютера,  которому  не  скоро  оправиться  от
знакомства с крутым нравом обезумевшей Фе).
     - Послушайте! - обратилась к нам Фе. - Что здесь произошло?
     Борджиа, как обычно, взяла инициативу в свои руки, опережая всех нас.
     - А, тут один ребенок забежал и все переколошматил.
     - Что за ребенок? Какой ребенок?
     - Девочка лет трех.
     - И зачем же вы ее пустили?
     - Пришлось.
     - Не понимаю. Почему?
     - Потому что она вроде как родственница тебе.
     - Родственница?
     - Твоя сестра.
     - Но у меня нет трехлетней сестры.
     - Нет, есть. Вн