такой
же,  как до формирования этой потребности, его уже нельзя рассматривать  в
отрыве от образа "Я". Именно поэтому человек с развитым образом "Я" скорее
готов погибнуть, чем убить ребенка, и может голодать, но не пойдет красть.
Настоящие  внутренние  конфликты  это не конфликты  между  эгоистическими,
первичными побуждениями и навязанными извне социальными нормами, а гораздо
более  глубокие, в которых усвоенные с детства и присвоенные  личностью  в
результате  долгого  и  мучительного  становления  социальные  потребности
являются  не  менее  "эгоистическими", не в меньшей степени  определяющими
образ "Я", личность, чем любые другие эгоистические потребности. Потому  и
конфликт  носит  глубокий  и  затяжной характер,  и  вытеснение,  сохраняя
целостность поведения, действительно вызывает тревогу.
 Что  же  касается истерических симптомов, то их следует понимать  как
невербальное   поведение,  в  котором  вытесненные   мотивы   находят   не
символическое  выражение,  а  разрешение, реализацию  точно  так  же,  как
осознаваемые  мотивы  находят  разрешение  в  целенаправленном  поведении.
Основное условие при этом сохранено - человек по-прежнему ничего не  знает
о своих неприемлемых мотивах, о причинах и механизмах своего истерического
поведения,  поскольку  это  поведение  невербальное,  подчиненное  правому
полушарию,  бессознательное  (отнюдь не случайно  9/10  всех  истерических
параличей и нарушений чувствительности носят левосторонний характер,  т.е.
захватывают левую половину тела, контролируемую правым полушарием). Но тем
не  менее  это  своеобразный  способ  невербального  решения  конфликта  в
поведении (например, при истерическом параличе больной не может делать то,
чего  бессознательно  делать не хочет, а при истерической  слепоте  он  не
видит  того,  что ему неприятно и провоцирует чувство вины или  стыда).  И
пока  есть симптом, пока конфликт решен (хотя, разумеется, не окончательно
и  не  лучшим  способом),  нет тревоги, ибо нет и вытеснения.  Неосознание
конфликта осуществляется здесь не за счет вытеснения, а за счет отщепления
невербального  поведения  от  всего  остального  поведения,  регулируемого
сознанием.
 Разумеется,   если   человека  насильственно   лишают   истерического
симптома, вытеснение вступает в свои права и возникает тревога со всеми ее
признаками  и следствиями. Это неоднократно подтверждено экспериментально.
Так,  однажды В. П. Райков рассказал мне следующую историю. Муж  привел  к
нему  свою жену, страдавшую от невозможности проглотить пищу. Она давилась
во  время  еды  и  кусок, что называется, не лез в  горло.  Райков  быстро
убедился,  что  это истерическое нарушение глотания, и в глубоком  гипнозе
сумел устранить этот симптом. Но через пару недель муж пришел к нему опять
с необычной просьбой. "Доктор, сказал он, нельзя ли сделать так, чтобы она
опять  не глотала? Пока она не глотала, проблема была только с едой,  а  в
остальном  все  было  спокойно. А теперь она ест, но целый  день  в  очень
беспокойном  состоянии, плачет, плохо спит, терзает  всю  семью  и  вообще
места себе не находит".
 Свободно плавающая тревога действительно вызывает все эти симптомы  и
субъективно  очень  тяжело переносится. Человеку трудно  приспособиться  к
тому, что его эмоциональное напряжение не имеет никакой видимой причины, и
соответственно  совершенно непонятно, что делать  для  его  устранения.  В
такой  неопределенной  ситуации  долго  пребывать  невозможно,  и  человек
неосознанно  ищет,  к  чему  можно  было  бы  "привязать"  эту   "свободно
плавающую"   тревогу.  Вот  здесь  и  приходят  на  выручку  невротические
механизмы защиты и предоставляют человеку возможность псевдообъяснения его
состояния.   Именно  невротические  механизмы  защиты,  а  не  вытеснение,
помогают   устранить   тревогу.   Человек   внезапно   осознаЈт,   что   в
действительности его беспокоит состояние его здоровья, неприятные ощущения
со  стороны  внутренних органов. Для этих неприятных  ощущений  есть  даже
определенная  база:  тревога  сама по себе  вызывает  колебания  пульса  и
давления,  меняет  перистальтику  кишечника,  учащает  дыхание.  Все   это
выражено  в умеренных пределах и носит функциональный, обратимый характер,
но  этих  изменении  достаточно для возникновения  первичных  соматических
ощущений. Человек сосредотачивается на них, ему начинает казаться, что  он
тяжело  болен,  что именно это причина его беспокойств и первооснова  всех
его эмоциональных проблем. Появляется реальная цель деятельности, он ходит
от врача к врачу, проходит обследования, следит за своими ощущениями, ищет
лекарства,  не  удовлетворяется уверениями,  что  ничего  серьезного  нет.
Тревога сменяется ипохондрическим неврозом.
 Другой   вариант  -  возникновение  необоснованных  страхов  (фобий).
Человек  боится  закрытых  или открытых пространств  (кому  как  повезет),
боится  умереть  во  сне  или  заболеть  от  инфекции,  переданной   через
рукопожатие.  Невозможно перечислить все возможные объекты такого  страха,
важно,  что  в  каждом  случае предпринимаются героические  усилия,  чтобы
избежать  ситуаций,  которые эти страхи провоцируют.  Появляется  реальная
цель  в  жизни  и  ее  смысл (извращенный, разумеется). Тревога  исчезает,
развивается  фобический  невроз  с вполне  конкретными,  хотя  и  нелепыми
страхами.  И  любое переубеждение бесполезно, ибо в основе  страхов  лежит
вызванная вытеснением невыносимая неопределенная тревога.
 Как   можно  объяснить  невроз  с  более  широких  психобиологических
позиций?  Давайте  применим  и здесь концепцию поисковой  активности.  Что
такое  вытеснение? Это отказ от попытки реализовать неприемлемый  мотив  в
поведении  и  одновременно  отказ от попытки интегрировать  этот  мотив  с
другими,  приемлемыми  для личности. В сущности,  это  чисто  человеческая
форма  отказа  от  поиска, вариант пассивно-оборонительного  поведения.  У
здоровых людей такая реакция тоже бывает сплошь и рядом, но на помощь  тут
же   приходят  сновидения,  в  которых  преодолевается  отказ  от  поиска,
восстанавливается  поисковая активность и ослабляется феномен  вытеснения.
Это  уже  не только теория: блестящие эксперименты моего коллеги и  друга,
профессора   Рамона   Гринберга   и  его   сотрудников   из   Гарвардского
университета, подтвердили, что у лиц с высокой силой "Я", т.е. не склонных
к  дезинтеграции  поведения, лишение быстрого сна и  сновидений  усиливает
защиту  по  типу  вытеснения. Они поставили очень красивый  эксперимент  с
использованием так называемого "феномена Зейгарник".
 Б.  В.  Зейгарник,  крупный  ученый из Москвы,  в  юности  училась  у
выдающегося  немецкого  психолога Курта Левина и поставила  там  следующий
эксперимент.  Испытуемым давалась серия задач, и некоторые из  них  им  не
позволяли  решить  до  конца.  Когда спустя длительное  время  их  просили
припомнить содержание всех предложенных задач, выяснилось, что лучше всего
запоминаются  условия  тех  задач, которые не  удалось  решить  до  конца.
Вероятно,   связанное   с  неудачей  эмоциональное  напряжение   позволяет
здоровому  человеку  запомнить  именно  эти  задачи.  Думаю,  это   важный
механизм, позволяющий человеку извлекать урок из прошлого опыта  неудач  и
поражения.  Но  оказалось,  что это возможно только  тогда,  когда  хорошо
работают  компенсаторные механизмы защиты и быстрый сон.  Потому  что  при
лишении  быстрого сна испытуемые Р. Гринберга забывали как раз  нерешенные
задачи, т.е. усиливался механизм вытеснения.
 У  больных  неврозом  система быстрого сна и  сновидений  оказывается
неполноценной  (мы  уже  писали  об  этом),  реакция  отказа   от   поиска
(вытеснение) не компенсируется, появляется свободно плавающая тревога и на
ее  базе  другие невротические расстройства. Развитие же ипохондрического,
фобического  и  других  форм  невроза можно рассматривать  как  проявление
неправильно  ориентированного  поиска. Эта идея  находит  подтверждение  в
результатах   наших  исследований:  мы  обнаружили,  что  чем   выраженней
ипохондрические   расстройства,   тем   меньше   объективные    проявления
психосоматоза (например, тем меньше размер язвы двенадцатиперстной кишки).
Ипохондрия, характеризуясь поисковым поведением, как бы защищает  человека
от  катастрофического развития психосоматоза, разумеется, если он способен
на ипохондрическое поведение.
 Концепция  поисковой  активности позволяет связать  психодинамическую
концепцию неврозов с современными представлениями о биологии мозга. Еще З.
Фрейд  настаивал,  что  неврозы уходят корнями в конфликты  и  психотравмы
раннего  детства. Это наблюдение хорошо согласуется с тем,  что  в  раннем
детстве  есть исходная, физиологическая готовность к отказу  от  поиска  в
ответ  на  любые  угрожающие ситуации. Связано это с недостаточно  зрелыми
механизмами  поискового  поведения, и постепенно  в  процессе  правильного
развития  и  воспитания эта тенденция преодолевается. Однако  если  до  ее
преодоления,  на  фоне  доминирующего отказа  от  поиска,  разворачиваются
тяжелые  психотравмирующие переживания, связанные с конфликтами  родителей
или неправильным воспитанием, отсутствием соразмерной поддержки со стороны
родителей,  тогда тенденция к отказу от поиска закрепляется и впоследствии
легко  может трансформироваться в реакцию вытеснения механизмы защиты  от
вытеснения   (сновидения),  связанные  с  развитием  образного   мышления,
страдают также из-за отсутствия эмоционального контакта с близкими людьми.
Таким  образом,  концепция поисковой активности выводит  психодинамическую
концепцию   из   "психологической"   изоляции   и   вводит   ее   в   круг
естественнонаучных концепций о функции мозга и поведения.


ШИЗОФРЕНИЯ - ПСИХОБИОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА

 Проблема шизофрении, ее механизмов и лечения относится к числу  самых
мучительных  в психиатрии. И хотя по распространенности шизофрения  далеко
уступает   другим  психическим  заболеваниям  -  депрессиям  и   неврозам,
сделавшимся   в   последние  десятилетия  массовыми,   именно   шизофрения
символизирует  для общества психиатрию, и любой намек на успех  в  решении
именно этой загадки привлекает всеобщее внимание. Это легко объяснимо: для
человека,  не  имеющего  отношения к медицине, основные  проявления  этого
заболевания выглядят пугающе и мистически. Больной внезапно уходит как  бы
в  иной  мир, мир собственных ошибочных представлений и нелепых,  с  точки
зрения внешнего наблюдателя, умозаключений. В мир странных галлюцинаторных
переживаний,  в  истинности  которых больной  не  сомневается.  Он  слышит
голоса,  звучащие в его мозгу, упрекающие его в несовершенных  проступках,
угрожающие немыслимыми карами и побуждающие к поведению, нередко  опасному
для  него  самого и для окружающих. Критики к этим переживаниям у больного
нет,  он ведет себя в соответствии с галлюцинациями и ошибочными, но очень
стойкими умозаключениями, и поведение его становится непредсказуемым.
 Парадоксальным  образом эти бредовые идеи и галлюцинации  получили  в
психиатрии название "позитивных" симптомов - не потому, разумеется, что  в
них  усматривают что-то положительное, а потому, что они являются  как  бы
дополнительными  к  нормальной психической  жизни  и  легко  выявляются  в
качестве  "приплюсованных"  к  психической  активности  во  время  осмотра
больного.
 В    последние   десятилетия   психиатрия   обзавелась   лекарствами,
позволяющими с этими "позитивными" симптомами справляться. Эти лекарства -
нейролептики, совершившие переворот в психиатрии. Я чуть было  не  написал
"успешно  справляться",  но  вовремя остановился.  Потому  что  устранение
галлюцинаций и бреда не является по существу лечением заболевания.  Скорее
это  лечение общества, а не больного - подавление бредовых идей и угашение
галлюцинаций  делает  больного шизофренией не  опасным  для  общества,  но
больной,  как  правило, не может вновь стать полноценным членом  общества,
потому  что  у него сохраняются, а иногда и усиливаются, другие  симптомы,
получившие  название  "негативных".  В  данном  случае  термин   во   всех
отношениях  адекватен. С одной стороны, он точно отражает  ту  особенность
этих  симптомов, что они характеризуют не то "лишнее", что имеет  место  у
больного и описывается "позитивными" симптомами, а то, чего ему не хватает
для  полноценной  жизни.  А  не  хватает ему  многого:  той  гармоничности
движений и вообще всего невербального поведения (улыбки, наклона головы  к
собеседнику и т.п.), которые иногда делают грациозным даже излишне полного
и  не  очень  ловкого  человека полноценного  эмоционального  контакта  с
собеседником - эмпатической способности понять эмоции другого  и  выразить
свои собственные способности воспринимать мир интегральным и целостным  -
в восприятии больных мир дробится на множество мелких отдельных деталей, и
они  нередко  застревают на этих деталях, мало и плохо  связанных  друг  с
другом.  Точно  так  же  у  них отсутствует и то целостное,  не  до  конца
осознаваемое  восприятие  себя самого ("образ Я"),  которое  играет  такую
большую  роль в организации интегрального поведения здоровых  людей.  А  в
соответствии с этими двумя негативными качествами - отсутствием целостного
восприятия  мира  и целостного восприятия самого себя, -  нет  и  ощущения
гармонической  вписанности в этот мир, ощущения связи с этим  миром  всеми
органами  чувств, всей кожей и всеми порами. Той связи, которая у здоровых
людей  не  нуждается  в анализе, не замечается, как  воздух,  и  постоянно
подпитывает  человека жизненной энергией, как Земля  -  припавшего  к  ней
Антея.  Отсутствие  этой  связи естественно приводит  к  отмеченному  выше
неловкому  и  дисгармоничному  поведению. Обедняется  речь,  обедняются  и
уплощаются  переживания,  выхолащивается смысл  существования.  Отсутствие
внутренней   цельности  приводит  к  двойственности,   амбивалентности   в
отношении  к  себе  самому  и к миру. Постепенно  все  более  замедляется,
затрудняется и становится разорванным мышление.
 Как видно из всего перечисленного, ничего положительного в негативных
симптомах действительно нет. Более того, возвращаясь к термину "позитивные
симптомы",  можно  высказать парадоксальное суждение,  что  хотя  в  самих
галлюцинациях  и  бреде нет, разумеется, ничего хорошего и  диктуемое  ими
поведение, как правило, разрушительно с точки зрения социальных  норм,  но
для   самого  больного  человека  появление  "позитивных"  симптомов,   по
сравнению с симптомами негативными, становится выходом на качественно иной
уровень  жизни.  Она  как бы наполняется смыслом (разумеется,  далеким  от
реальности,  но  все  же  смыслом)  и  становится  аффективно  насыщенной.
Бредовая,  параноидальная идея искусственно упорядочивает и  упрощает  мир
больного.   Более  того,  специальные  исследования  показали,   что   при
доминировании    "позитивных"   симптомов   отсутствуют   или    уменьшены
психосоматические расстройства.
 Анализируя  все  эти данные, я пришел более пятнадцати  лет  назад  к
несколько неожиданному выводу, что в "позитивных" симптомах и впрямь  есть
нечто позитивное: они отражают извращенную по направленности, неадекватную
реальности,  но  интенсивную  поисковую  активность.  Какие  данные  можно
привести в доказательство этой гипотезы?
 Прежде  всего, об этом свидетельствует психологический  анализ  самих
"позитивных"   симптомов.  Читатель,  возможно,  помнит,   что   поисковая
активность  характеризуется  как  активность,  направленная  на  изменение
ситуации  (или  собственного к ней отношения) при отсутствии определенного
прогноза  результатов  этой  активности,  но  с  постоянным  учетом   этих
результатов  в  процессе  деятельности. Поведение, направляемое  бредовыми
идеями, полностью описывается этой формулой.
 Так, человек с бредом преследования активно ищет способы спастись или
уничтожить своих преследователей, он отнюдь не уверен в результатах  своих
действий и, следовательно, об определенном прогнозе не может быть и  речи.
В то же время новые обстоятельства, возникающие вследствие его (совершенно
безумного)  поведения,  попадают  в его  поле  зрения  и  интерпретируются
(впрочем,  совершенно  ошибочно, но верность  интерпретации  не  входит  в
определение  поискового поведения). Человек действует в  мире,  искаженном
его  бредовыми представлениями, но действует активно и притом безо  всяких
шансов   на  верное  предсказание  дальнейших  событий,  т.е.  в  условиях
неопределенности.  То  же  самое  касается  любых  других  бредовых  идей,
искаженного восприятия реальности, параноидального поведения.
 Более сложно было до последнего времени объяснить "поисковую" природу
слуховых  галлюцинаций,  типичных для больных шизофренией.  Казалось,  что
прослушивание галлюцинаций - все-таки относительно пассивный процесс, хотя
я  и пытался выйти из положения, подчеркивая активный характер внимания  к
галлюцинациям  и  активность поведения, галлюцинациями  спровоцированного.
Однако  в самое последнее время появились прямые данные в пользу активного
характера  самих  галлюцинаций. Изучая метаболизм  мозга  в  самый  момент
переживания галлюцинаций, ученые обнаружили, что наиболее активны при этом
не  те  области мозга, которые связаны с восприятием речи, а  те  области,
которые  связаны  с  активной  продукцией  речи.  Следовательно,  слуховые
галлюцинации  -  это  активное речевое поведение.  Получают  объяснение  и
многочисленные  случаи  "внутреннего диалога" в  процессе  "прослушивания"
галлюцинаций, и получает очередное подкрепление моя концепция.
 Однако  психологический анализ галлюцинаций и  бреда  не  исчерпывает
аргументации  в  пользу  их "поискового" происхождения.  Довольно  сильным
аргументом являются результаты исследования сна при шизофрении.  Показано,
что  при  доминировании "позитивных" симптомов уменьшается  потребность  в
быстром сне, сопровождающемся сновидениями. Эта стадия сна уменьшается без
последующего  "эффекта  отдачи", т.е. без ее компенсаторного,  избыточного
увеличения после устранения "позитивных" симптомов. Из этого можно сделать
однозначный  вывод, что потребность в быстром сне на фоне  галлюцинаций  и
бреда  снижена.  Вместе с тем наши предыдущие исследования  показали,  что
быстрый сон увеличивается при отказе от поиска, при реакции капитуляции, и
уменьшается   при   выраженном   поисковом  поведении   в   предшествующем
бодрствовании.  Собственно, задача быстрого сна состоит  в  восстановлении
поискового  поведения,  и  когда  эта задача  отсутствует,  потребность  в
быстром сне снижается.
 При  доминировании "негативных" симптомов доля быстрого сна в  ночном
сне выше. Она также увеличивается, если "позитивные" симптомы подавлены  с
помощью нейролептиков.
 Сам   механизм   действия   нейролептиков   является   дополнительным
аргументом  в  пользу  моей  концепции. Предполагается,  что  нейролептики
блокируют  рецепторы  катехоламиновых систем в  мозгу,  снижая  тем  самым
активность  этих  систем,  повышенную  при  шизофрении.  (К  катехоламинам
относятся   нейромедиаторы  допамин,  адреналин,   норадреналин   и   др.,
способствующие   проведению  нервных  импульсов  в   центральной   нервной
системе.)   Однако  согласно  концепции  поисковой  активности,  поисковое
поведение  нуждается  в высоком уровне мозговых катехоламинов  для  своего
существования  и  по  механизму положительной  обратной  связи  само  этот
высокий уровень катехоламинов поддерживает.
 Блокада  мозгового  обмена катехоламинов с помощью  фармакологических
препаратов  подавляет  поисковое поведение. Именно это  и  происходит  при
использовании   нейролептиков:  подавляется  неправильно   ориентированная
поисковая активность, порождающая "позитивные" симптомы, но вместе с  этим
подавляется  и  любая  другая  поисковая  активность.  Неудивительно,  что
систематическое