иходит
чуть позже),  предаются самому беззастенчивому (естественно,  хищническому!)
использованию  своего  служебного  положения,  со  всеми  вытекающим  отсюда
безобразными  последствиями,  неся при этом обществу такие беды,  от которых
даже у потомков волосы встают дыбом,  а у  современников  -  подчас  в  ночь
седеют.

К слову  сказать,  знаменитый  механизм "пожирания Сатурном-революцией своих
детей" (ее зачинщиков) действует очень просто и потому надежно, "без сбоев".
Во время борьбы за власть хищные гоминиды по необходимости сбиваются в стаи.
Но после ее захвата им уже нужно перестроиться: обрамить себя прихлебателями
безопасного    толка   -   недалекими,   фанатично   преданными   диффузными
"соратниками"  или  же  "повязанными"   суггесторами.   Главенствующему   же
революционеру  -  "вождю  стаи победителей" - требуется всего лишь несколько
приспешников,   к   тому   же   постоянно   грызущихся   между    собой    -
"выслуживающихся".    Поэтому    начинается   обязательная   самовыбраковка:
подсиживание и протаскивание на ограниченное количество вакантных мест своих
"надежных людей".  И естественно,  что большинство включившихся в эту борьбу
за место "на Олимпе" выбывает из нее "ногами вперед". Т.е. происходит не что
иное,  как  формирование  на вершине власти главной,  "первой среди равных",
асоциальной  малой  группы  (того  самого  "тюремно-камерного  социума")  из
большого   числа   достойных  претендентов  на  места  в  одной-единственной
правительственной камере.

О гибели же диффузного вида,  простых людей,  в такие тяжкие времена даже  и
говорить-то  столь  же тяжко.  Абсолютные цифры всегда просто ужасающи своей
астрономичностью. "Натворившие дел" всячески стремятся утаить "численность":
в  этом  и  заключена  вся  их  "совесть"  - боятся все же!  Создается такое
впечатление,  что людей в какие-то бездонные пропасти сталкивают миллионами,
даже  закапывать  трупы  сил  у  них  не  достает,  поэтому  самих  же жертв
заставляют рыть себе могилы:  "Этот  миллион  туда  же  для  ровного  счета!
Раздайте   им  лопаты!"  Подобные  жуткие  времена  катаклизмов  и  обильных
общественных  кровопусканий  частенько   высокопарно   именуются   "великими
эпохами" (Великая Французская...,  Великая Октябрьская...), и считается, что
они  порождают  "под  стать"  себе  и  столь  же  "великих   личностей".   В
действительности  же в такие периоды вырываются из ослабевших социальных пут
оппозиционные  хищные  гоминиды  и  начинают  вытворять,   сообразно   своим
"душевным  устремлениям",  чудовищные  вещи,  вовлекая в них и ведя за собой
конформно-придурковатые диффузные толпы в направлении  самозакапывания.  Вот
для  них  эти эпохи и вправду великие:  для первых - организацией и зрелищем
"великих",  упоительных потрясений,  для последних - принесением  "великих",
неисчислимых жертв.  Во всем этом - прямая аналогия с хищниками, выпущенными
вдруг по злому умыслу на свободу из местного зоопарка или из заезжего  цирка
в  дотоле  мирно спавшем уютном тихом провинциальном городке.] ...Существуют
два  крупных  смежных  заблуждения,  и  хотя  они  уже  достаточно   толково
разъяснены психологами, но тем не менее человечество продолжает находиться в
состоянии  некоего  самообмана,  пришедшего  на  смену  прежнему   дремучему
неведению в этой области человеческих чувств.

Во-первых, это   знаменитая  соправительница  мира  ("напарница  голода")  -
"любовь",  которая на самом деле является не  чем  иным,  как  до  некоторой
степени  специфическим  оформлением  агрессивных  устремлений  на  человека,
желанием как бы безраздельно "присвоить" его  себе  и  никому  не  отдавать,
оберегая  его  с  помощью  "противоугонного" механизма ревности.  Совершенно
естественно полагать,  что особенно сильно подобного рода чувство должно  бы
проявляться у хищных гоминид.  Так оно и есть: эти "пылкие ухажеры" способны
на что угодно,  на любое преступление,  вплоть до убийства,  ради  овладения
объектом своей "горячей любви",  не говоря уже о каком-нибудь там пустяковом
зверском  избиении  соперника  или  же  самого  предмета  своего   "высокого
чувства".

Все люди   раньше   или   позже   испытывают   чувство   любви,   являющееся
психологической надстройкой над либидоносным биологическим базисом личности.
Но это - по большей части романтическое, нежное - чувство в корне отличается
от граничащих с умопомешательством  ощущений  половозрелых  суперанималов  и
суггесторов,  обуреваемых "любовью". Кстати, одна из "вечных тем" искусства,
поэзии и литературы эксплуатирует именно этот  феномен:  "любовь  (доводящая
кого-то) до гроба".  Нехищный же аналог любви - это дружба, покровительство,
жалость  (в  народе  не  случайно  бытует  именно  этот  эквивалент  понятия
"любовь",  и  это отнюдь не синоним),  соответствующие уровню агрессивности,
достаточной  для  самообороны  и  защиты  близких,   и   именно   такой   ее
направленности.

И во-вторых,  здесь  же  рядом  прослеживается  неразрывная  связь,  если не
тождественность,  таких чувств,  как нежность и ненависть,  имеющих, как это
становится ясным,  общие психологические корни:  "от любви до ненависти один
шаг" (понятно,  что в полной мере все это может относиться только  к  хищным
гоминидам,  но  оказывается,  что  то же самое присуще и нехищным женщинам).
Отсюда следует чисто математический вывод (соответствующий решению  школьной
пропорции а:b = с:х) о том,  что пресловутое "добро" - то самое,  которое "с
кулаками",  - в своем "техническом", психосоматическом оформлении есть точно
такая   же  агрессивность,  как  и  в  случаях  откровенно  выраженного,  не
маскируемого "зла". Например, дважды знаменитый лейтенант П. Шмидт в детстве
был подвержен беспричинным спорадическим припадкам:  приступам необыкновенно
сильной нежности к окружающим,  тем не менее он легко  смог  найти  себя  на
поприще смертельной борьбы.

В неменьшей  степени  примечателен также и его столь же знаменитый "почтовый
роман":  возникновение у  него  необычайно  сильного  и  внезапного  чувства
"любви"  к  случайной попутчице в поезде.  Есть все основания полагать,  что
менее щепетильные субъекты с хищным  поведением  испытывают  аналогичные  по
своей  силе  чувства  при  совершении ими изнасилований,  и,  следовательно,
необходимо признать изнасилование  нормативным  сексуальным  поведением  для
хищных  видов,  "венчающимся"  своими крайними формами сексуально выраженной
агрессивности:   калечащим   садизмом   и   предельной   некрофилией,   т.е.
совмещающейся с летальной подготовкой "объекта любви".

Таким образом,  не только явное и откровенное насилие, но и всякая, какая бы
то ни было направленность устремлений на личность и есть ЗЛО в его  истинном
представлении.   Отсутствие   же   подобных  устремлений  и  есть  подлинная
ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ,  существующая пока что лишь в идеале.  Это  -  отсутствие  как
"зла",  так и "добра",  в том числе и их такой симбиозной разновидности, как
"ненависть против ненависти" - этакого отражения насилия в хищном зеркале  и
тем самым удваивающегося.

Именно здесь  находятся  корни  буддизма,  но  само  это  вьющееся  растение
большинством своих красивейших ветвей  все  же  стелется  в  хищную  сторону
этически неоправданного невмешательства, совпадающего по внешним признакам с
холодным безразличием американских толп зевак к пострадавшему,  а также -  с
японской сверхщепетильностью, мешающей оказать помощь постороннему человеку.
И здесь же  рядом  проставлена  отправная  -  она  же  и  конечная  -  точка
бумерангового пути кантовского категорического императива, проделавшего свой
эффектный,  шелестящий тысячами страниц упоминаний о себе,  но в итоге  пока
бесполезный полет в сторону звездного неба.

Злоба, гнев,  свирепость,  точно  так  же  как  и  неуемное желание навязать
кому-нибудь свое "архидоброе"  отношение,  а  не  то  и  сделать  его  силой
"счастливым"  -  все это является насилием над личностью,  а это уже уход от
сапиентации,  утрата духовности:  феномены пока еще не превзойденного  и  не
преодоленного  зверского состояния человечества,  ведущего и поныне к гибели
людей в многообразных и многочисленных конфликтах.

Справедливо и  обратное:  когда  ставится  задача  культивирования  в  людях
агрессивности,  то в первую очередь возникает необходимость снять с них слой
человечности. Так, для воспитания воинственности в армии применяется муштра:
примитивное,  но  эффективное  отупляющее  средство,  значительно  снижающее
рассудочные возможности  мозга  -  до  степени,  достаточной  для  успешного
прохождения воинской службы в беспрекословных легионах.

Нужно отметить,   что   процесс   снижения  кровожадности  человечества  шел
одновременно со становлением  более  снисходительного  отношения  к  понятию
"любовь",  что  объясняется  именно взаимообусловленностью чувств нежности и
ненависти.  Существует  даже  официальная  фиксация  этого   примечательного
обстоятельства:  так,  в  Британской  Энциклопедии  1935  года издания слову
"атом" уделены три страницы и одиннадцать - слову "любовь",  в 1965 же  году
статье "атом" отведены тринадцать страниц и лишь одна - "любви".

Становится также   совершенно  понятным  и  тот  факт,  что  нередко  бывшие
преступники в какой-то момент своей уголовной "карьеры" становятся  наиболее
рьяными и ценными сотрудниками официальных репрессивных органов. (Именно так
- полностью из бывших уголовников - была создана самая  первая  криминальная
полиция  во  Франции.)  И  такой  переход  для  них  абсолютно безболезнен и
безнадрывен,  он подобен переходу (или перепродаже) талантливого  спортсмена
из одного спортивного клуба в другой той же самой спортивной ассоциации.

Другими словами,   такая   смена   деятельности  у  хищных  видов  по  своим
характеристикам внешних проявлений подобна  "триггерному  переключению"  или
явлению "гистерезиса" в физике, т.е. допускаются два равноправных состояния,
в данном случае - две этические ориентации:  "добро" и "зло". На обоих путях
открыты каналы для проявления агрессивности, они сходятся в своем "низовье",
где их "полноводность" - степень агрессивности - уже  такова,  что  попросту
неуместно  было  бы  говорить  о том,  во имя чего - "добра" или "зла" - это
делается.  Здесь агрессивность сливается  в  "доброзло":  мстя  поверженному
тирану,   остервенело   рубать   его  в  фарш;  счастливо  улыбаясь,  пытать
разоблаченного палача  концентрированной  серной  кислотой.  В  "среднем  же
течении"  обоих потоков расположились голливудские павильоны благодатной для
вестернов тематики: якобы хороший человек, мститель Билл, с трудом настигает
и,  перед  тем  как  его  добить,  эффектно  мучает (физически или морально)
откровенного гада Фрэнка.

И собственно, лишь видовая идентичность дает возможность сотрудникам органов
правопорядка внедряться в банды преступников и,  наоборот,  преступникам - в
органы.  На  этом  держится  и  деятельность  "бойцов  невидимого   фронта":
шпионо-разведчиков.  Как  правило,  вся эта сексотская публика - суггесторы;
для них служение "двум (и более) господам"  является  наиболее  полнокровной
жизненной самореализацией. А если бы не было этой идентичности, то следовали
бы моментальные разоблачения,  и все  такие  "шпионские  игры"  потеряли  бы
всякий смысл и прекратились.

                НЕОАНТРОП: ЧЕЛОВЕК, ДУХОВНО ЭВОЛЮЦИОНИРУЮЩИЙ

Четвертая часть брошенных семян пускает крепкие корни, но благим результатом
может  считаться  лишь произрастание из них 'пшеницы',  или 'сынов Царства'.
(Ч.И. Скоуфилд)

Учась у самого себя,  кого назову я учителем?  (Будда Гаутама) Неоантропы  -
это люди в истинном, насколько это возможно, смысле этого слова, и с учетом,
конечно же,  конкретных жизненных условий и выбранного личностью  пути.  Это
уже  достаточно многочисленный человеческий вид,  в настоящее время численно
превосходящий суммарное количество суперанималов и суггесторов.  Такой вывод
хотя и носит опосредованный характер, но он все же претендует на точность. В
пользу  этого  говорит  очень  многое:   и   интеллектуальная   насыщенность
литературы     гуманной     ориентации,     и     массовость    общественных
природоохранительных движений, что есть следствие многочисленности носителей
нового     сознания.    Но    главное,    фундаментальное    обстоятельство,
свидетельствующее о правильности  нашего  "количественного  вывода",  -  это
демографический  взрыв,  произведенный,  главным  образом,  диффузным видом,
определенной частью которого и являются неоантропы.

Неоантроп - человек,  духовно эволюционирующий - непосредственно смыкается с
диффузным видом,  представляя собой его дальнейшее развитие:  продвижение по
пути разумного поведения.  Основным видовым отличием неоантропа является его
способность    -    генетически   закрепленная   предрасположенность   -   к
самокритичному мышлению (а в идеале - и к поведению),  которое  является  не
только  совершенно  самостоятельной  формой  мышления,  но  и  кроме  того -
необходимым условием ЧЕЛОВЕЧНОСТИ,  как таковой,  прихода к ней без внешнего
научения,  и  даже,  наперекор  хищному  воздействию.  Это  и  есть духовная
эволюция личности.  Либо выход к людям раньше или позже,  в  неблагоприятных
условиях,  либо  предельно  возможный путь в условиях благоприятствующих.  В
очень редких случаях проходятся оба таких "участка" пути. Но, к сожалению, в
настоящее  время  очень  многие  сообщества  Земного  шара  все  еще не дают
возможности свободно подниматься неоантропам и "успешно глушат большую часть
всходов".

Эта способность  к  самокритичному  мышлению  является некоей производной от
морфологии коры лобных долей головного мозга,  и присуща она еще только лишь
диффузному  виду,  и  все его различие с неоантропами можно свести к лености
использования  лобных  долей   префронтального   отдела   головного   мозга:
диффузному человеку для этого требуются дополнительные усилия, в подавляющем
числе случаев - не прикладываемые.  И таким образом,  диффузные люди в своей
массе  духовно гибнут:  либо так и не вырываются из неблагоприятных (часто -
жутких) условий,  либо облениваются и "не идут вперед" в  благоприятствующей
жизненной обстановке.

Именно с   учетом   этого   обстоятельства  и  создают  свои  структуры  все
нравственные Школы:  по системе ученики  -  учитель  (проповедник,  пастырь,
гуру),   и   с   использованием  заинтересовывающей  обрядово-церемониальной
атрибутики  -  достаточно  близкого  аналога  детских  игрушек   обучающего,
отвлекающего,  а  не то и развлекающего (как у кришнаитов и баптистов) типа.
(Понятно,   что   здесь   никак   не   имеются   в    виду    многочисленные
проповедникипроходимцы и всяческого рода безумные псевдо-пророки.) Самому же
диффузному человеку очень редко удается самостоятельно найти "путь  наверх",
и  если  подобное  все-таки  случается,  то роль гуру при этом берут на себя
счастливо (а чаще - трагически)  сложившиеся  обстоятельства,  в  частности,
богатый  жизненный  опыт:  таков  путь старейшин,  аксакалов.  Но настоящие,
подлинно народные,  мудрецы - это все же неоантропы,  именно они создают то,
что называется "кладезем народной мудрости": этический фольклор.

Первое, что  дает использование этой неоантропической мыслительной специфики
- это способность к мышлению как бы  второго  порядка.  В  своем  простейшем
случае, мышление второго порядка, его редуцированная форма - это философское
рефлексивное мышление.  Распространение  познавательного  интереса  на  само
познание,  "мысли  о  мыслях",  поиски  смысла жизни и иллюзорные,  пока еще
тупиковые,  попытки осмысления Универсума.  Соотношение объекта  и  субъекта
познания в таких случаях становится не просто сложным или каверзным,  но уже
- парадоксальным и металогичным,  что порождает бесчисленные точки зрения на
один   и   тот   же   предмет  и  создает  грустнозабавную  противоречивость
гуманитарных - философских, психологических, социологических и т.п. - систем
и теорий,  сочетающих контрарность (противоречивость типа "белое-черное") по
отношению друг к другу с претензиями на истинность каждой в  отдельности,  а
своей многочисленностью создающих полное впечатление горшечного базара, ибо,
помимо расписной яркости и емкой пустоты своего содержания,  большинство  из
них  демонстрирует  нахождение людей на столь отдаленных позициях от истины,
что невольно вызывает  в  памяти  поговорку  "не  боги  горшки  обжигают"  с
приданием ей саркастического смысла: да, далеко не боги...

Исчерпав себя,  такое  рефлексивное  познание  выходит  на  свой  предельный
уровень, сворачиваясь (в математическом смысле: функция "свертка функций") в
сознание  религиозное  (но наддогматическое),  и тем самым как бы формулируя
теорему Геделя в других терминах: то есть собственного человеческого мира, и
единственно  его,  человеку  явно  недостаточно для познания самого себя.  И
поэтому ему необходим выход за пределы этого мира.  Но пока что такой "выход
в свет" для человека невозможен,  все науки и все религии здесь бессильны, и
даже  бы  их  полный  синтез  смог  бы  дать   в   результате   лишь   некую
"сверхфилософию",   легко   представимую   себе,   как  предельно  возможное
"мыслеблудие"    метакосмической,    субкварковой,    вселенско-нравственной
тематики.  Эзотерические же пути, проторенные некогда Великими Посвященными,
а   ныне   столь   успешно   осваиваемые   их   необычайно   многочисленными
последователями,  необходимо признать делом сугубо личным,  индивидуальным и
верифицируемым лишь по принципу "помрем - увидим",  но,  конечно же,  дай-то
Бог, если там на самом деле что-то есть.

Самокритичность рассудочного существа и есть разум,  сверхрассудок.  Обычный
внутренний  диалог   (мышление),   вполне   достаточный   для   рассудочного
интеллекта,  в  таком  случае  расширяется  и обогащается за счет введения в
сознание внутреннего  "третейского  судьи".  В  случае  религиозной  свертки
сознания  -  это  Бог.  В  определениях  же "светских",  "мирских" философов
наличествует целый набор,  ставших уже расхожими,  терминов для  обозначения
этого    далеко   "не   лишнего   третьего":   совесть,   моральный   закон,
нравственность,  этический выбор.  "Разум  способен  не  только  к  познанию
объектной  реальности,  но и к ее оценке...  Обнаруживает,  что в ней благо,
устанавливает иерархию благ"[10].

Другими словами,  разум - это то,  что  приводится  в  движение  "маховиком"
рассудка,  мышления,  то  есть  как  бы "разумное содержимое рассудка",  его
"этическое наполнение".  В нравственном понимании человек именно и есть  то,
что содержат его мысли, о чем он думает, какова направленность его сознания.
Можно мучительно размышлять о смысле жизни,  а  можно  не  менее  напряженно
всесторонне  просчитывать  варианты  мерзкого преступления.  Лишь разум дает
возможность сознанию представить себе и оценить полностью противоположную  -
страдательную  сторону  насилия  и уничтожения человеческой жизни (и жизни -
вообще),  живо представить себя на  месте  жертвы  и  отреагировать  на  это
единственно возможным человеческим образом:  содрогнуться за двоих - за себя
и одновременно за жертву.  Это не  что  иное,  как  знаменитое  христианское
сострадание.  Со-страдание, двойное страдание, тождественное его разделению,
уменьшению.  Сострадание - великое понятие, так мерзко и жестоко оболганное,
затертое  до  неузнаваемости  хищными  толкователями (от уголовного словечка
"толковище") морали:  атеистами,  имморалистами,  сатанистами.  Сострадание,
таким  образом,  есть направленность разума в мир,  вовне себя,  аффективное
перенесение  причинения  зла  ближнему  на  себя  и  осуждение   его.   Это,
собственно,   одна   из   сторон   самокритичности  мышления,  но  в  хищных
представлениях это понимается как "трусость", которую правильнее всего будет
считать "психологической платой за воображение"