животными.  Первое условие их беспрепятственного доступа к остаткам мертвого
мяса состояло в том,  чтобы живое и даже умирающее животное их  не  боялось.
Троглодиты  должны  были оставаться безвредными и безобидными,  и даже кое в
чем полезными,  например,  сигнализирующими об опасности соседям  в  системе
биоценоза.

И Природа  подсказала  узкую  тропу,  которая,  однако,  в дальнейшем вывела
эволюцию на небывалую дорогу.  Решение биологического парадокса  состояло  в
том,  что инстинкт не запрещал им убивать представителей своего собственного
вида.  Экологическая щель, которая оставалась для самоспасения у обреченного
на     гибель    высокоспециализированного    ("специализация    парализует,
ультраспециализация  убивает"  [2])  вида  двуногих  приматов,  всеядных  по
натуре,  но трупоядных по основному биологическому профилю,  состояла в том,
чтобы использовать часть своей популяции как самовоспроизводящийся  кормовой
источник.   Нечто   подобное   небезызвестно   в  зоологии.  Оно  называется
адельфофагией ("поедание собратьев"),  подчас достигающей у некоторых  видов
более  или  менее  заметного  характера,  но все же не становящейся основным
способом питания.  Тем более не существует  прецедента,  чтобы  это  явление
легло  в  основу  эволюции,  не  говоря уже о последующих чисто исторических
трансформациях этого феномена.

Таким образом,  этот  кризис  и  выход  из  него   охарактеризовался   двумя
экстраординарными  явлениями.  Во-первых,  редчайшим  среди  высших животных
видов феноменом  -  адельфофагией  (другими  словами,  произошел  переход  к
хищному  поведению  по  отношению  к  представителям  своего же собственного
вида). И во-вторых, совершенно новое явление - зачаточное расщепление самого
вида  на  почве  специализации особой пассивной,  поедаемой части популяции,
которая,  однако,  затем очень активно отпочковывается в особый вид,  с тем,
чтобы стать в конце концов и особым семейством. Эта дивергенция двух видов -
"кормимых" и "кормильцев" -  протекала  необычайно  быстро,  и  ее  характер
является  самой  острой  и актуальной проблемой во всем комплексе вопросов о
начале человеческой истории, стоящих перед современной наукой.

Никакой инстинкт у животных не препятствует поеданию себе подобных,  даже  и
принадлежащих  к  одной  стае  или  популяции.  Все  признаки каннибализма у
палеоантропов,  какие известны  антропологии,  прямо  говорят  о  посмертном
поедании черепного и костного мозга,  вероятно,  и всего трупа подобных себе
существ.  Только чуждый биологии моралист,  исходящий  из  неких  неизмеримо
позже сложившихся норм,  может усмотреть в этой утилизации наличных ресурсов
мясной пищи что-либо порицаемое.  Мертвый представитель своего  вида  -  тем
самым уже не представитель своего вида.

Как видим,  наши предки раньше всего приспособились убивать себе подобных. А
к умерщвлению животных перешли много спустя  после  того,  как  научились  и
привыкли  умерщвлять  своих.  Так что охота на другие крупные виды стала уже
первой субституцией убийства себе подобных.  Этот экологический вариант стал
глубочайшим потрясением судеб семейства Troglodytes.  Все-таки указанные два
инстинкта противоречили друг другу:  никого не убивать и  при  этом  убивать
себе  подобных.  Произошло  удвоение,  или  раздвоение,  экологии и этологии
поздних палеоантропов.  Но их прежний образ жизни не  мог  вполне  смениться
"войной  всех против всех" внутри собственной популяции.  Такая тенденция не
могла бы решить  пищевую  проблему:  вид,  питающийся  самим  собой,  -  это
биологический perpetuum mobile.

Выходом из  противоречий  оказалось расщепление самого вида палеоантропов на
два подвида.  От прежнего вида сравнительно быстро и бурно откололся  новый,
становящийся экологической противоположностью.  Если палеоантропы не убивали
никого кроме подобных себе,  то  эти  другие,  назовем  их  Homo  pre-sapies
(человек формирующийся),  представляли собой инверсию: по мере превращения в
охотников,  они не убивали именно палеоантропов.  Они сначала отличаются  от
прочих  троглодитов  только тем,  что не убивают этих прочих троглодитов.  А
много, много позже, отшнуровавшись от троглодитов, они уже не только убивали
последних,  как и всяких иных животных, как "нелюдей", но и убивали подобных
себе,  т.е.  и других Homo pre-sapiens.  Эту  практику  унаследовал  и  Homo
sapiens,  всякий  раз руководствуясь тем мотивом,  что убиваемые - не вполне
люди, скорее, ближе к "нелюдям" (преступники, иноверцы).

Еще одной помехой в становлении  подлинной  антропологии  выступает  мнение,
будто   кто-то   из   наших   плейстоценовых  предков,  не  удовлетворившись
изобретением "орудий труда",  в один  прекрасный  день  открыл  или  изобрел
способ  добывания  огня,  похитив  его  тайну  у  молнии или у вулкана,  как
Прометей для людей похитил  огонь  у  богов.  Это  мнение  -  одна  из  опор
представления   о   громадной,   многомиллионнолетней   отдаленности  начала
человеческой  истории.   Следы   огня,   как   и   оббитые   орудия,   якобы
свидетельствуют  о  человеке - о его разумном творческом духе.  Эпитеты типа
"огненная   революция"   уже   стали    рабочими    терминами    у    многих
палеоантропологов.

Но ведь  тот факт,  что троглодитиды оббивали камни камнями,  несет в себе и
очевидную разгадку появления у них огня.  При ударе  камней  друг  о  друга,
естественно,  сыпались  в  большом  количестве  искры,  которые  и  вызывали
неизбежное тление настилок любого логова и  жилья  троглодитид,  несомненно,
мало  отличавшихся  от настилок берлог,  нор,  гнезд других животных.  Таким
образом,  зачатки огня возникали непроизвольно и сопровождали  биологическое
бытие   троглодитид.   Первая  польза,  извлеченная  ими  из  такого  тления
("издержек производства"),  - это вытапливание с его помощью костного  мозга
из трубчатых и губчатых скелетных костей.

Так что  об  "открытии"  огня  не приходится вообще говорить,  - он появился
помимо  воли  и  сознания  троглодитид.  От  них  потребовалось   "открытие"
обратного  рода:  как  сделать,  чтобы  огонь не возникал.  С ростом ударной
техники этот гость стал слишком назойливым, он уже не мог быть безразличным,
а  становился  вредным.  В  ходе этой борьбы с непроизвольным и необузданным
огнем наши предки мало-помалу обнаруживали в обузданном, локализованном огне
и выгодные для себя свойства.

Все можно  свести к трем главным этапам освоения огня.  I.  Древний,  нижний
палеолит. Непроизвольный, "дикий" огонь. Огонь преимущественно в виде искры,
тления,  дыма.  От  протлевания  и  прогорания  гнездовой  настилки  на всем
пространстве обитания до начала ее локализации. От полной бесполезности огня
для археоантропа до начала использования дыма от тления (запаха) и тепла для
вытапливания костного мозга.

II. Средний палеолит.  "Прирученный" огонь.  Огонь преимущественно  в  форме
тления,  теплой  и  горячей  золы,  угольного  жара.  От  начала локализации
возгораемого материала до угольной ямы.  От использования дыма (запаха),  от
добывания  костного  мозга  до  начала  использования жара для обогревания и
приготовления пищи.

III. верхний палеолит и далее. "Одомашненный" огонь. Огонь преимущественно в
форме  жара,  пламени,  горения.  От угольной ямы до ямы-печи и светильника.
Появление новых способов получения огня:  высекание  пиритом  и  специальным
кремниевым кресалом,  трением дерева о дерево.  Освоение приема тушения огня
водой. Но все это уже дело рук Homo sapiens.

Из сказанного видно, что речь идет о процессе, занявшем не менее миллиона, а
то   и   двух  миллионов  лет,  т.е.  о  процессе,  по  темпу  своему  чисто
биологическому, а не историческому.

Кроме этого,  пользование   огнем   способствовало   потере   троглодитидами
волосяного   покрова,  этому  столь  загадочному  явлению.  Подобный  способ
терморегуляции практически уникален среди  млекопитающих.  Но  вот  как  раз
сочетание  таких  экологических факторов,  как сбор костей в полуденный зной
(во время отдыха настоящих хищников) и воздействие тепла кострищ  (пепельных
ям),  и  привели  к этому способу теплообмена,  эффективному лишь в условиях
солнцепека да постоянного контакта с жаром от огня.

Еще одно прямое следствие столь длительного и постоянного общения с  теплом,
"всепогодности"  троглодитид  - это возникновение у них т.наз.  "диэструса",
т.е.  постоянной "сексуальной готовности" - и у самок  и  самцов.  Это-то  и
сделало  людей  (точнее,  уже  их  предтеч  -  гоминид)  "самым  сексуальным
животным".  Неким  аналогом  здесь  является  доместикация  (одомашнивание):
содержание  животных  в  постоянном  тепле  хлева или дома также делает их в
сексуальном отношении более свободными от  климатических  периодов;  эффекты
гона,  течки и т.д.  сохраняются в несколько редуцированной форме, почти так
же, как и у человека - в виде повышенной его весенней сексуальности.

                         ФЕНОМЕН ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ РЕЧИ

"Язык выделил  человека из всего животного мира" - пишет Дж.  Бернал,  и это
бесспорно.  Но  что  же  является  главной  характеристикой   языка,   речи?
Специфическое  и самое существенное свойство человеческой речи - наличие для
всякого обозначаемого явления (денотата) не менее двух  нетождественных,  но
свободно  заменимых,  т.е.  эквивалентных,  знаков  или сколь угодно больших
систем знаков того или иного рода.  Их инвариант  называется  значением,  их
взаимная   замена   -   объяснением   (интерпретацией).  Эта  обмениваемость
(переводимость,  синонимичность)  и  делает  их  собственно  "знаками",  как
номинативными   единицами  человеческого  языка.  Оборотной  и  неотторжимой
стороной того же является наличие в  человеческой  речи  для  всякого  знака
иного  вполне  несовместимого  с  ним  и  ни  в  коем случае не могущего его
заменить  другого  знака.  Эту  контрастность  можно  назвать  антиномией  в
расширенном  смысле.  Без  этого  нет  ни объяснения,  ни понимания.  Ничего
подобного нет в сигналах животных.

По вопросу же филогенетической датировки появления речи  -  данные  эволюции
мозга  и  патологи  речи свидетельствуют,  что речь появляется только у Homo
sapiens.  Более того, следует даже отождествить: проблема возникновения Homo
sapiens - это проблема возникновения второй сигнальной системы, т.е. речи.

Слово есть  единственный  знак  и  единственное  верное свидетельство мысли,
скрытой и заключенной  в  Теле.  И  в  этом  истинное  отличие  человека  от
животного. И таким образом, не слово - продукт мысли, а наоборот: мышление -
плод речи. В мозге человека нет центра или зоны мысли, а вот центры или зоны
речи действительно есть - в левом полушарии (у правшей),  в верхней и нижней
лобной доле,  в височной,  на стыках последней с теменной и затылочной.  Они
являются крошечными, с орешек (т.наз. зоны Брока и Вернике).

Но ни    в   коем   случае   нельзя   упрощать,   схематизировать   конечную
обусловленность высших психических  функций  человека  существованием  речи.
Мышление,  сознание,  воля,  личность - это не другие на- именования речевой
функции,  но это ее сложные производные. Без речи нет и не могло бы их быть.
Формула "речь - орудие мысли" годится лишь для случая,  когда мы подыскиваем
наиболее подходящие слова для выражения своей готовой мысли.  Но возможность
мыслить  восходит  в сферу отношений индивида не только с объекта- ми,  но с
другими индивидами,  акт мысли есть акт или возражения или согласия,  как  и
речь есть акт побуждения или возражения.

Поражение лобных  долей  мозга  (которые  получили  мощное развитие только у
человека,  у Homo sapiens,  и занимают у него  до  одной  трети  всей  массы
больших   полушарий)   приводит   к  нарушению  сложной  и  целенаправленной
деятельности,  резкому падению всех форм активного поведения,  невозможности
создавать сложные программы и регулировать ими деятельность.  Но лобные доли
человека в свою очередь -  слуга  речи.  Любой  вид  восприятий  у  человека
управляется с помощью тех вполне определенных областей коры мозга, которые в
филогенезе  возникли  только  у  человека   и   которые   в   самостоятельно
сформированном  виде  не  присущи даже и ближайшим эволюционным предкам Homo
sapiens, т.е. всем представителям семейства Troglodytidae.

Эти области коры,  преимущественно верхнепередние лобные  формации,  следует
считать  составной,  и притом первостепенной анатомо-функциональной,  частью
аппарата второй сигнальной системы - они служат посредствующим звеном  между
корковыми  очагами  собственно  приемно-передающей  речевой  системы и всеми
прочими отделами коры головного  мозга,  ведающими  и  восприятием  (опросом
среды),   и  ответной  активностью  -  действиями.  Эти  зоны  лобной  коры,
выделившиеся в филогенезе  только  у  человека,  в  онтогенезе  созревают  у
ребенка  позднее  всех остальных зон коры.  В случае поражения этих мозговых
структур человек утрачивает способность следовать  словесной  инструкции,  а
это  означает  большие  или  меньшие  разрушения  механизма второсигнального
управления восприятием.

В принципе,  слово властно над почти всеми реакциями организма, пусть мы еще
не всегда умеем это проследить. Так, в гипнозе слово может воздействовать на
изменения состава  крови  и  другие  биохимические  сдвиги  в  организме,  а
посредством    установления    условнорефлекторных   связей   словом   можно
воздействовать чуть ли не на любые физиологические процессы - не  только  на
те,  которые прямо могут быть вербализованы (обозначены словом), но и все, с
которыми можно к словесному воздействию подключить цепную  косвенную  связь,
хоть они прямо и не осознаны, не обозначены своим именем. Анализ образования
условных рефлексов у человека, механизмов двигательных реакций, особенностей
ЭЭГ  и  характеристик чувствительности анализаторных систем показывает,  что
решительно   все   стороны   мозговой   деятельности   человека    пронизаны
вмешательством второсигнальных управляющих импульсов.  Это верно в отношении
и самых "духовных" и самых "материальных" актов.  Отсюда непреложно  следует
вывод  о том,  что знаменитый философский "психофизический парадокс" (вопрос
соотношения души и тела) является на поверку  не  чем  иным,  как  очередной
надуманной псевдопроблемой.

[ Прибавление.  Можно даже утверждать большее:  буквально все в человеческом
организме  можно  в  итоге  подчинить  словесной,   точнее   второсигнальной
(ауто)инструкции.  Все те впечатляющие достижения йогов, экстрасенсов и есть
свидетельства  такого  воздействия  на  организм  через  вторую   сигнальную
систему. Как известно, радикальным /само/внушением часто избавляются даже от
смертельных заболевании,  и,  наоборот,  совершенно здоровый человек может в
одночасье  умереть  по  "зомбирующему  приказу".  В принципе,  наверняка,  с
помощью  неких  неизвестных,  но  достаточно  нехитрых  (хотя,  возможно,  и
напряженных)    психагогических    методик   можно   основательно   продлить
человеческую жизнь.  По крайней мере, это не исключено: достаточно вспомнить
о долголетии многих людей,  занятых творческим трудом, особенно - неспешным,
с  установкой  на  не  скорое   получение   результатов,   как,   напр.,   у
селекционеров.  Это  не  говоря  уже о том анекдотическом факте,  что т.наз.
"нытики" живут определенно дольше. Другое дело, что сама по себе мечта людей
о  бессмертии  - вздорна:  человек,  в идеале,  должен доживать лишь до того
времени,  когда он "наполнится днями" и захочет смерти сам:  будет "ждать ее
как невесту".] Школа И.П. Павлова установила фундаментальный физиологический
факт:  вторая сигнальная система оказывает постоянную отрицательную индукцию
на  первую.  Слово  невидимо  совершает тормозную,  всегда нечто запрещающую
работу.  Словесная система оказывает тормозное влияние на  непосредственные,
т.е. первосигнальные, реакции. Эта тормозная функция слова в норме отчетливо
обнаруживается лишь в раннем детском возрасте,  позже становится скрытой, но
может  наблюдаться  в  случаях  нарушения нейродинамики и в некоторых особых
ситуациях.

Могучее вторжение второй сигнальной  системы  в  регулирование  всей  высшей
нервной деятельности, несомненно, предполагает не "вакуум инстинктов", а тот
факт,  что она прежде всего была средством торможения любых  первосигнальных
двигательных  и вегетативных рефлексов.  Торможение служит глубоким ядром ее
нынешнего функционирования у человека.

Лобные доли  (собственно,   префронтальная   часть)   не   только   тормозят
первосигнальные   рефлексы,  вообще  прямое  реагирование  на  среду,  но  и
преобразуют  речь  в   поведение,   подчиняют   освобожденное   от   прямого
реагирования  поведение  заданию,  команде  (экстероинструкции)  или замыслу
(аутоинструкции), т.е. речевому началу, плану, программе.

Таким образом,  специфическая работа мозга  человека  складывается  из  трех
этажей:  1) сенсорные и моторные речевые зоны или центры,  2) лобные доли, в
особенности переднелобные,  префронтальные формации  и  специально  присущие
Homo Sapiens зоны в височно-теменно-затылочных областях, 3) остальные отделы
мозга, в общем однородные у человека с высшими животными.

Второй этаж преобразует речевые знаки в направляющую цель  и  осуществляющую
ее волю. Тем самым социальное проникает внутрь индивида, сообщения (смыслы),
адресуемые  человеческой   средой,   становятся   внутренним   законом   его
деятельности.

Ныне палеоантропологии  вполне достоверно известно,  что у всех троглодитид,
даже самых  высших,  палеоантропов  (неандертальцев  в  широком  смысле),  в
архитектонике  мозга  отсутствовали все верхние префронтальные формации коры
головного мозга,  а также те зоны  височной  и  теменной  областей,  которые
осуществляют второсигнальное управление и поведением, и восприятием, и всеми
функциями организму  человека.  Они  присущи  только  и  исключительно  Homo
sapiens.  Если же нет налицо верхних передних формаций лобных долей - значит
нет речи,  значит нет человека!  Прежде совершенно неоправданно  придавалось
решающее  значение  общему  весу  мозга  (исчисляемому особым образом по его
отношению к весу тела).  Выяснилось также,  что количество и глубина  борозд
(мозговых  извилин)  не служит показателем эволюционно более высокого уровня
мозга.  Изучение работы мозга человека показало, что в мыслительных и других
высших функциях принимает участие лишь относительно малая часть составляющих
его нервных клеток,  полей и структур.  Развитие второй сигнальной системы у
людей  ни  в  коем  случае  не  было  следствием разрастания объема мозга по
сравнению с объемом (весом) тела,  с  т.наз.  процессом  энцефализации  (его
характеристика  -  коэффициент  энцефализации  EQ) в филогенезе троглодитид.
Во-первых,  в биологической  эволюции  вообще  налицо  тенденция  увеличения
мозга.  Во-вторых,  чрезмерное разрастание объема головного мозга в эволюции
семейства троглодитид было прямым морфологическим следствием прямохождения и
плюс к этому - плотоядения, т.е. повышенного усвоения протеина.

Обнаружилось также,  что  у  Homo  sapiens средний размер головного мозга не
возрастал и не возрастает сравнительно с  поздними  палеоантропами,  и  даже
можно  считать,  что  статистически мозг у неандертальца был больше (до 1700
гр.).  Между тем речевая функция мозга в корне  отличает  Homoi  sapiens  от
палеоантропа.  Как  видно,  социальность  и  разум  человека  никак прямо не
коррелированы с тотальной величиной его головного мозга.  Поэтому совершенно
правомерен  и  уместен  вопрос:  нужен  ли в действительности человеку такой
большой мозг,  не атавизм ли это или нечто вроде  тупикового  пути  эволюции
(типа   непомерно   больших   крыльев   у  фазана-аргуса,  потерявшего  даже
способность  летать  из-за  этого)?!  [  Прибавление.  Существует  множество
поразительных примеров того,  что именно организация мозга, а не его размеры