т  одной колышущейся водоросли к другой. Морская звезда
садилась на мидию или морское блюдечко, пускала в ход миллионы крошечных
присосков  и  начинало  тянуть  вверх  с неправдоподобной силой, пока не
отрывала   жертву   от   скалы.   Наружу  вытягивался  желудок  звезды и
обволакивал добытую пищу. Оранжевые, в крапинках аэлиды изящно скользили
над  скалами, их вуаль полоскалась, как юбки испанских танцовщиц. Черные
угри  высовывали  головы  из  расщелин, высматривая добычу. Раки-щелкуны
громко щелкали своими клешнями. Весь этот яркий прекрасный мир был точно
помещен  под  стекло.  Раки-отшельники как очумелые сновали по песчаному
дну.  Вот  один  увидел  пустую раковину, которая понравилась ему больше
своей;  он вылез из старой, подставив на миг врагу свое мягкое тельце, и
тут   же   влез  в  новую.  Через  каменную  гряду  перекатилась  волна,
потревожила  и  вспенила  гладкую,  как стекло, воду, но скоро она опять
прозрачна,  покойна,  ласкает  глаз и - смертоносна: вон краб ухватил за
ножку    сородича   и   тянет   изо   всех   сил.   Актиния   распустила
зеленовато-желтые   переливающиеся   лепестки,   приглашая  какую-нибудь
притомившуюся  кроху  понежиться  в  ее объятиях; и если соблазненный ею
краб  или  бычок  опрометчиво  примет  приглашение,  лепестки  скрутятся
жгутом,  жалящие  клетки выстрелят ядовитыми стрелами и жертва ослабеет,
впав  в забытье, а тем временем едкие пищеварительные соки начнут делать
свое черное дело.
     Но вот крадучись выходит на охоту тихий убийца - осьминог; выплывет
медленно, точно мягкое серое облако, уподобляясь то мотку водорослей, то
камню,  то  груде  гниющей  плоти;  его  зловещий  козлиный глаз холодно
озирает  все вокруг. Плывет, переваливаясь, все ближе к увлеченному едой
крабу.  Вот  вспыхнул  свирепо его желтый глаз, тело налилось пунцовым и
пульсирует  в  предвкушении  пищи.  Еще  миг  -  он легко встал на самые
кончики щупалец, напрягся, как готовая к прыжку кошка. И в бешенстве пал
на  краба,  выпустив  клубы  черной  жидкости.  Она постепенно обволокла
бьющуюся   живую   массу,   внутри   которой  совершалось  убийство.  На
выступивших  из воды камнях усоногие раки булькают под своими панцирями,
а  бедняги  блюдечки  на  глазах высыхают под лучами солнца. Над камнями
роятся  черные  мухи,  падкие  до всякой дохлятины. Резкий йодистый дух,
источаемый   водорослями,  известковый  от  хитиновых  скелетов,  запахи
всесильных  живых белков, спермы, смешались в воздухе. На камнях морские
звезды  мечут  из  межлучевых  пазух  сперму  и  яйца.  Ароматы  жизни и
изобилия,  смерти  и  пищеварительных соков, гнили и рождения ударяют по
нервам. С каменной гряды летят соленые брызги, за грядой притаился океан
- набирает приливную силу. А над всем протяжно гудит сигнальный буй, как
печальный, томящийся в неволе бычок.
     Док  вышел  с  Эленом собирать в бухте морских животных. Элен жил с
Маком  и  ребятами в Королевской ночлежке. Он получил свое имя по чистой
случайности,  что  и  предопределило его дальнейшую жизнь, ибо все в ней
происходило по воле случая. Его мать за восемь лет родила семерых детей.
Элен  был  восьмой;  и  бедная  женщина, вконец очумев, не разобралась с
полом младенца. Стараясь обуть, одеть и накормить всю эту ораву, включая
отца,  она  вертелась  как  белка  в колесе. Чем только не пробовала она
зарабатывать  -  делала  бумажные  цветы,  разводила дома грибы, держала
кроликов ради мяса и шкурок, а муж ее, сидя в полотняном шезлонге, давал
ей   бесчисленные   советы,   которые   подсказывал   его  критический и
изобретательный   ум.  У  нее  была  тетка  по  имени  Элен,  о  которой
поговаривали,  что  она  застрахована.  В  честь  ее  и назвали восьмого
ребенка.  Когда  до  матери  дошло,  что  родился  мальчик,  она уже так
привыкла  к  этому имени, что не захотела его менять. Элен вырос, четыре
года  провел в обычной школе, четыре в исправительной колонии; и ни тут,
ни там ничему не научился. Известно, что в колониях прививают жестокость
и  другие  дурные наклонности, и что выходят оттуда готовые преступники.
Но  Элен  был на редкость невосприимчив. Ничего не вынес ни из школы, ни
из  колонии; так и остался на всю жизнь вполне невинным по части порока,
равно  как  по  дробям  и  делению столбиком. Больше всего на свете Элен
любил  вести  разговор,  но  слова  для него ничего не значили - пленяла
нескончаемая  череда  звуков.  И вопросы он задавал не из любознательно-
сти,  а  чтобы  протянуть  разговор. Ему было двадцать шесть лет, он был
располагающей   внешности,   темноволос,  силен,  отличался  верностью и
готовностью  услужить.  Элен часто ходил с Доком собирать морских тварей
и,  получив точное указание, что делать, исполнял все наилучшим образом.
Пальцы у него были легкие и цепкие, как щупальца осьминога, схватывали и
держали  крепко,  как  лепестки актинии. Он уверенно ступал по скользким
камням, охота явно доставляла ему удовольствие.
     Док  вышел  охотиться  в  непромокаемой  шляпе  и высоких резиновых
сапогах.  Элен  шлепал  по  воде в кедах и джинсах. Они собирали морских
звезд: у Дока был заказ на три сотни.
     Элен  поднял  со  дна  лиловатую  звезду  и опустил ее в свой почти
полный мешок.
     - А что с ними делают? - сказал он.
     - С кем? - спросил Док.
     -  С  морскими  звездами.  Вы ведь их продаете бочонками. А есть их
нельзя.
     -  Их изучают,- терпеливо ответил Док, вспомнив, что он уже говорил
это раз десять. Но Док неколебимо верил, что если его опрашивают, значит
хотят  что-то  узнать.  Так,  во всяком случае, обстояло с ним самим. Он
спрашивал  только тогда, когда что-то интересовало его. И не представлял
себе,  как  может  быть  иначе. А Элен любил самый разговор и наловчился
вести  его нескончаемо; задавал вопросы так, что ответы на них заключали
ростки новых вопросов.
     -  А что в них изучать? - продолжал он.- И всего-то морская звезда.
Вон их здесь сколько, тыщи. Я могу запросто собрать вам тыщу этих звезд.
     -   Морская   звезда   интересный   и  сложный  организм,-  ответил
насторожившись  Док.-  А  эти  к  тому  же  поедут  на  Средний  Запад в
университет.
     - А там морские звезды не водятся? - сел Элен на своего конька.
     -  Там нет океана.
     - Ух ты! - воскликнул Элен, и ум его заметался в поисках очередного
вопроса:  невозможно стерпеть, чтобы разговор прекратился. Но увы, на ум
ничего  не шло. А тут еще Док возьми и сам задай вопрос. Теперь придется
рыскать  в  извилинах за ответом; а рыскать в извилинах Элена все равно,
что  бегать  по  заброшенному  музею среди груд неопознанных экспонатов.
Чего только не осело в памяти Элена. Он никогда ничего не забывал, но ни
разу  не  удосужился  навести порядок в этих завалах. Все было свалено в
общую кучу, как рыболовные снасти на дне лодки - крючки, грузила, лески,
приманка, багры - все вперемешку.
     -  Как дела в Королевской ночлежке? - спросил Док.
     Элен пальцами расчесал темные волосы и напрягши ум отвечал:
     -  Неплохо.  Этот парень Гай теперь живет с нами. Жена его колотит.
Да  ладно  бы когда не спал, а то дождется, когда уснет, и давай бить...
Очень  неприятно.  Гай  проснется,  даст сдачи и опять уснет. Так она не
угомонится,  опять  давай  кулаками  махать.  Глаз  не дает сомкнуть. Он
собрался и ушел к нам.
     -  Это что-то новое,- ответил Док.- Она ведь обычно шла в полицию и
его сажали в тюрьму.
     -  Ха!  -  воскликнул  Элен.- Чего вспомнили. Тогда в Салинасе была
старая тюрьма и Гай рвался на свободу. Месяц казался годом. А теперь там
новая тюрьма, такая благодать, в камере тебе радио, койки мягкие и шериф
-  свой  парень.  Посадят  Гая  в  тюрьму, а он там блаженствует. И жена
решила  больше  его  в  тюрьму  не  сажать. Наладилась бить сонного. Гай
говорит,  нервы  у  него совсем сдали. Вы ведь знаете, сам он драться не
любит.  Но как тут стерпишь, себя уважать не будешь. Он говорит, все ему
осточертело. И теперь он живет с нами.
     Док   выпрямился.  Волны  стали  уже  перехлестывать  через  скалы.
Начинался  прилив,  и  рожденные  им  ручейки  заструились по камням. Со
стороны  буя  задул свежий ветер, принеся лай морских львов. Док сдвинул
шляпу на затылок.
     - Звезд уже достаточно,- сказал он и, подумав, прибавил:- Послушай,
Элен,  у  тебя  на дне мешка штук шесть-семь маленьких абалоний ``Морское
ухо,  моллюск.''. Если нас остановит рыбнадзор, скажешь, что поймал их по
моему распоряжению, идет?
     -  Эх ты, черт, идет.
     - Видишь какое дело,- продолжал Док,- конечно, можно сказать, что я
получил  заказ  на  абалоний.  А  вдруг  инспектор  надзора решит, что я
злоупотребляю своей лицензией на отлов? И этих абалоний ем.
     -  Эх ты, черт,- повторил Элен.
     -  Та же история с промышленным спиртом. В этом надзоре сидят очень
подозрительные  люди.  Они уверены, что я их спирт пью. Они про всех так
думают...
     -  А вы его правда пьете? - спросил Элен.
     - Совсем немного,- ответил Док.- В него добавляют какую-то гадость.
И ее очень трудно отделить.
     - Совсем не гадость. Мы с Маком пили. А что они туда добавляют?
     Док  хотел было ответить, но вовремя спохватился, заметив, что Элен
опять взялся за свое.
     -  Пора  уходить,-  сказал  он.  Вскинул  на плечо мешок с морскими
звездами. И про абалоний в мешке Элена больше не было сказано ни слова.
     Элен  пошлепал  за  Доком  по  дну  заводи  и  дальше  по скользкой
тропинке,  взбегающей на берег. Маленькие крабы врассыпную улепетывали у
них  из-под  ног.  Элен  чувствовал,  что  абалоний  лучше  не касаться,
воздвигнуть над ними бетонное надгробье и забыть.
     - А художник опять приходил к нам,- предложил он новую тему.
     -  Приходил?
     -  Да.  У нас висят его картины. Из петушиных перьев. Он сказал, их
надо переделать, заменить перья на ореховые скорлупки. Он сказал, у него
теперь новый этот... как его... материал.
     - Он все еще строит лодку? - со смешком спросил Док.
     -  Строит,- кивнул Элен.- Всю переделал снаружи. А теперь, кажется,
хочет совсем разобрать. И начать все по новой. Он немного того, а, Док?
     Док остановился, опустил мешок на землю и перевел дыхание.
     -  Говоришь,  немного того?- сказал он.- Думаю, что да. Так же, как
мы все, только на свой манер.
     Эта  мысль  еще  не  приходила  Элену  в  голову.  Он  ощущал  себя
кристально  чистым  сосудом;  но люди не понимали чистоты его помыслов и
потому  жизнь  его  была  полна  мути.  Так что последнее замечание даже
слегка рассердило его.
     -  А  лодка-то...-  воскликнул  он.-  Он  ведь  строит ее семь лет.
Деревяшки  под  ней  успели  сгнить,  теперь она на бетонных подставках.
Столько раз все начинал сначала. Я уверен, что он того. Семь лет строить
лодку!
    Док  сидел  на земле и  стаскивал резиновые сапоги.
     -  Ты  просто не понимаешь,- мягко возразил он.-. Анри любит лодки,
но боится океана.
     - Зачем же тогда ему лодка?- спросил опять Элен.
     -  Он  любит  лодки,-  сказал Док.- Вообрази себе - вот он построил
наконец  лодку.  Все  начнут спрашивать: "Когда ты спустишь ее на воду?"
Ну,  он  спустит  ее на воду, и значит придется в ней плавать. Теперь ты
видишь. он никогда не закончит эту лодку. Чтобы не плавать в ней.
     Элен   дослушал   рассуждение  Дока  до  середины,  а  дальше  стал
придумывать  новый  вопрос.  Но  ничего  не придумал, а только не совсем
уверенно произнес:
    -  Все-таки он того...
     По  черной  земле  среди  цветущей хрустальной травки ползали сотни
черных жуков-вонючек. Многие из них ползали, задрав вверх брюшко.
     - Гляньте на этих вонючек,- нашелся наконец Элен, благодаря жуков в
душе за то, что они так кстати здесь оказались.
    -  Интересные  жуки,- рассеянно заметил Док.
    -  А почему  они, когда ползают, задирают задницы?
     Док  скатал  шерстяные  носки  и сунул их в резиновые сапоги, затем
вынул из кармана сухие и пару легких мокасинов.
     -   Не   знаю,-   ответил  он.-  Я  совсем  недавно  их  обнаружил.
Обыкновенные  жуки и делают самое обыкновенное дело - задирают брюшко. А
вот  почему  -  ни  в  одной  ученой  книжке  не сказано, да и вообще не
сказано, что они задирают брюшко.
     Элен  перевернул  на  спину  одного  жука  носком  кеда,  и  черный
блестящий жук отчаянно задергал лапками, силясь перекувырнуться.
    -  А вы  думаете, почему?
    -  Думаю, это они молятся.
    -  Что? - поперхнулся от удивления Элен.
     -   Замечательно   не   то,   что  они  задирают  брюшко,  поистине
замечательно другое - то, что нам это кажется замечательным. Мы привыкли
судить  обо  всем  по  себе.  Когда  мы  сами  делаем  что-то странное и
непонятное,  то  в  большинстве  случаев  мы  молимся,  возможно,  и они
молятся.
    -  Давайте  уйдем отсюда  поскорее к черту,- сказал Элен.
-==ГЛАВА VII==-
     Королевская ночлежка, такая как есть, родилась не в одночасье. Мак,
Элен,  Эдди, Хьюги и Джонс на первых порах относились к ней только как к
укрытию  от  дождя  ветра,  как к месту, куда можно удалиться, когда все
остальное  для  тебя  заказано  и  всем  ты  уже порядочно надоел. Тогда
ночлежка  была  всего  только длинной пустой комнатой, тускло освещенной
двумя  маленькими  окошками,  а от некрашеных дощатых стен сильно разило
рыбной  мукой.  Они  тогда не любили свое жилье. Но Мак знал: необходимо
внести  хоть  какую-то  видимость  быта,  тем более для этих отъявленных
индивидуалистов с наклонностями хищников. Армия на учениях не пользуется
боевыми  винтовками и пушками; их заменяют фальшивые винтовки да ряженые
под  пушку  грузовики;  и  новобранцы, упражняясь с бревнами на колесах,
успешно учатся обращению с настоящими полевыми орудиями.
     Мак  нарисовал  мелом  на  полу  пять прямоугольников - каждый семь
футов  в длину, четыре в ширину - и в каждом написал имя. Получилось как
бы  пять  постелей.  Обитатель  Королевской  ночлежки,  находясь в своем
четырехугольнике,  обладал  неотъемлемым правом собственности на него. И
мог  пойти  войной  на  захватчика, простершего руку на чужое имущество.
Остальная комната была совместным достоянием. Так было в самом начале. У
себя  в  доме  Мак  с  ребятами  сидели прямо на полу, играли в карты па
корточках,  спали  на  голых досках. И если бы не капризы погоды, так бы
они  и  жили по сей день. Причиной перемены были небывалые для этих мест
ливни,  длившиеся  месяц.  Загнанным  под  крышу  парням  в конце концов
надоело  корячиться  на полу. Глазам невтерпеж стало созерцать весь день
голые  доски.  Но  самый  дом, оказавшийся надежным убежищем в ненастье,
очень  им  полюбился.  Главная его прелесть заключалась в том, что в его
стенах  никогда  не  звучали  проклятия домовладельца. Ли Чонг близко не
подходил  к  Королевской  ночлежке.  И  вот  как-то вечером Хьюги принес
походную  армейскую  раскладушку с порванной парусиной. Два часа зашивал
он  прореху  рыболовной  лесой.  В  тот вечер обитатели ночлежки, лежа в
своих   четырехугольниках,   ошеломленно   смотрели,   как  Хьюги  ловко
укладывался  на свое новое ложе, и с завистью слушали, как он вздыхал от
избытка чувств и комфорта; в ту ночь он заснул первый, оповестив об этом
соседей здоровым храпом.
     На  другой  день  Мак,  отдуваясь,  притащил по идущей в гору тропе
пружинный  матрац  без  обивки, который нашел на свалке. И тут ребят как
прорвало.  Один перед другим украшали они Королевскую ночлежку, так что,
пожалуй, даже немного переборщили. Пол теперь устилали полысевшие ковры,
появилось  несколько  стульев  с  сиденьями и без оных. Маку принадлежал
плетеный  шезлонг,  выкрашенный  им в красный цвет. Еще было два или три
стола и напольные часы без механизма и циферблата. Побелили стены, и как
будто сразу прибавилось света и воздуха. На стенах появились картины, по
большей  части листы календарей, изображавших умопомрачительных красавиц
с   бутылкой   кока-колы  в  руке.  Анри  подарил  две  картины  периода
петушиных  перьев. В одном углу красовался букет позолоченных камышей, а
рядом с часами было прибито опахало из павлиньих перьев.
     Очень  долго  искали  плиту;  наконец  нашли,  что хотели-монстра в
серебряных   завитушках  с  духовкой,  увитой  цветочными  гирляндами, и
передней   стенкой   в   никелированных  тюльпанах.  Но  пока  стали  ее
счастливыми   обладателями,   сильно   намучались.  Такую  громадину  не
украдешь,  а хозяин наотрез отказался с ней расстаться; Мак стал просить
ее  для  больной  вдовы  с  восемью  детьми,  которую  с  ходу  выдумал,
представив  себя  ее  опекуном.  Хозяин назначил цену - полтора доллара.
Убили  три  дня,  чтобы  сбавить  цену  до  восьмидесяти центов. Наконец
ударили по рукам и дали хозяину долговую расписку, которая, по-видимому,
хранится  у  него  и  по сей день. Плита была куплена довольно далеко от
дома,  в Сисайде, а весила она чуть не сто пятьдесят килограммов. Десять
дней  Мак  с  Хьюги  искали,  кто бы отвез плиту в Королевскую ночлежку;
убедившись,  что охотников нет, взялись сами тащить ее. Тащили три дня -
от Сисайда до Консервного Ряда как-никак пять миль, ночью стояли у плиты
лагерем.  Наконец водворили плиту на место, и она стала очагом. центром,
славой их дома.
     Никелированные  цветы  и  листья весело блестели, поистине это была
жемчужина  Королевской ночлежки. Затопишь ее - в доме тепло. А на черных
блестящих конфорках можно даже яичницу жарить.
     С  появлением  чудо-плиты сердца наполнились гордостью, и с тех пор
Королевская  ночлежка  стала  родным кровом. Эдди посадил у самого входа
ипомею,  и  она  оплела цветущими побегами дверь, а Элен где-то раздобыл
несколько  фуксий,  посадил  их  в  пятигалонные банки и поставил по обе
стороны  двери,  отчего  вход  стал  немного тесноват и официален. Мак с
ребятами  полюбили  свой  дом,  они  даже  изредка его убирали. И в душе
слегка  презирали  бездомных,  которым  негде  приклонить головы: гордые
своим  домом,  они  иной  раз  приглашали  кого-нибудь  погостить  у них
день-другой.
     Эдди  был  подсменный  бармена в "Ла Иде". Он подменял Уайти, когда
тот  болел.  А  болел  Уайти  ровно столько, сколько мог позволить себе.
Всякий  раз,  как Эдди подменял его, исчезало куда-то две-три бутылки, и
потому  болел  Уайти  не так уж часто. И все-таки Уайти был рад, что его
подменяет   именно   Эдди,   ведь  Эдди  был  единственный  человек,  не
претендующий  на  его  место.  Да  и  урон по части бутылок был не очень
велик.   Эдди  всегда  держал  под  стойкой  галлонный  кувшин  с  узким
горлышком,  из  которого  торчала  воронка.  Перед  тем как мыть бокалы,
Эдди  сливал  из  них в эту воронку остатки спиртного. Случалось, пойдет
разговор  по  душам,  начнется  застольное  пенье, засидится компания до
позднего  часа так, что сердца воспылают любовью к ближнему, тут уж Эдди
своего  не  упустит,  улучит минутку и сольет в кувшин полбокала, а то и
две   трети  живительной  влаги.  В  результате  коктейль,  приносимый в
Королевскую  ночлежку,  всегда  имел  интересный  и  неожиданный  букет.
Постоянными  ингредиентами были виски - ржаное, пшеничное, шотландское,-
пиво,  вино, ром, но, бывало, какой-нибудь чудак заказывал мятный ликер,
анисовку или кюрасо; и эти мизерные добавки сообщали коктейлям Эдди ни с
чем  не сравнимый аромат. Тем более что Эдди взял за правило подмешивать
в  зелье  немножко ангостуры ``Настой из трав с добавлением эссенций.''. В
особенно  удачный  вечер  Эдди  наполнял  кувшин  чуть  не доверху. Эдди
особенно  гордился  тем,  что  никто  от этого не был в убытке. Он давно
заметил,  что если человек хочет захмелеть, то хмелеет от полбокала, как
от целого.
     Эдди  был  общим  любимцем  ночлежки.  Его  никто никогда не просил
помочь  с  уборкой.  А  один раз Элен даже выстирал для него четыре пары
носков.
     В тот день, когда Элен с Доком поехали за морскими звездами в бухту
Большого  прилива,  парни  собрались  в  ночлежке  и, усевшись в кружок,
потяг